Текст книги "Звездный лабиринт – 2"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Берия с хмурым видом заглянул в свои бумаги и сообщил:

– Вот последние донесения… – Нарком не стал называть кодовое имя разведчика, а перешел прямо к делу: – На новейших линкорах будет установлено девять пушек восемнадцатидюймового калибра – по три ствола в каждой башне.

Толщина брони на бортах и башнях от двадцати до двадцати четырех дюймов, максимальная скорость хода – двадцать семь узлов. «Сайен» и «Ямато» вступят в строй осенью сорок первого, два других корабля будут готовы к началу сорок третьего года.

– Вот видите, все сходится, – спокойно сказал Сталин и продолжил в обычной своей риторической манере, раз за разом повторяя ключевые слова: – Они будут иметь новые суперлинкоры ровно через два года. Что это за срок, товарищи? Это тот самый срок, на который принц Коноэ наметил агрессию против Советского Союза. А что это означает для нас, как руководителей Советского Союза? Для нас это означает, что мы обязаны уже летом сорок первого иметь на Тихом океане боевые корабли старшего ранга.

– То есть линкоры, – поспешил откликнуться Берия. Всем своим покорным видом он демонстрировал, что раскаялся, осознал былые заблуждения и не намерен более возражать против развития надводных сил. Однако Сталин отрицательно помахал рукой, сжимавшей дымящуюся трубку, и назидательно произнес:

– Вовсе нет. Не надо считать товарища Сталина упрямым старикашкой, который помешан на линкорах и не желает строить других кораблей, кроме линкоров. Товарищ Сталин понимает, что флоту нужны корабли всех классов, включая авианосцы. Однако товарищ Сталин понимает и другое – что за два года мы не успеем построить даже первый авианосец.

Кашлянув, Ворошилов негромко проговорил:

– Коба, я думаю, что за эти два года мы даже заложенных линкоров достроить не успеем…

Нарком обороны доложил, что авианосец «Красная Звезда» существует пока лишь в виде эскизного проекта, и никому даже не известно, когда удастся приступить к монтажу корпуса. Но и четыре исполинских линкора – «Советский Союз», «Советская Россия», «Советская Белоруссия» и «Советская Украина» – строились ужасающе медленно. Судостроительная промышленность СССР не имела опыт создания громадных кораблей водоизмещением около тридцати пяти тысяч тонн. И до сих пор оставалась большая проблема производства турбин для двигателей, наконец, каждый линкор предстояло вооружить действительно лучшими в мире шестнадцатидюймовыми пушками, дальнобойностью свыше сорока двух километров, однако артиллерийские заводы приступят к выпуску этих орудий лишь в середине сорок первого, причем смогут выпускать лишь по одной башенной установке в месяц.

– Так что, с какой стороны ни глянь, «Союз» и «Россия» станут в строй летом сорок третьего, никак не раньше, – печально подытожил нарком обороны.

– Все это мне известно, – проговорил Сталин глухим голосом. – Для того и собрал вас – вместе подумать, как ускорить создание морской обороны.

– Н-никак не п-получается, – сказал Молотов, от волнения вновь начавший заикаться. – П-против объективных прич-чин н-не попрешь.

И тогда Биберев осмелился произнести вслух то, о чем давно уже думал, хотя и сам не слишком верил, что подобный замысел удастся претворить в жизнь. Однако теперь, когда стала очевидной безвыходность ситуации, приходилось хвататься даже за такую несбыточную надежду.

– Товарищ Сталин, можно попытаться купить за границей готовые корабли, – неуверенно сказал флагман.

Сталин раздраженно поморщился, затем, саркастически улыбаясь, ответил с убийственной иронией:

– Полагаете, империалисты согласятся помогать усилению нашего государства? Боюсь, ваше благодушие граничит с политической близорукостью.

– Возможно, товарищ Сталин. Но даже гитлеровцы почти согласились продать нам крейсер и крупнокалиберные морские пушки.

Молотов поспешил уточнить:

– Не «почти», а согласились. Они расплатятся за поставки нашего хлеба и нашей нефти техникой военного назначения. Вскоре мы получим тяжелый крейсер «Лютцов», чертежи линкора «Бисмарк», пушки калибра пятнадцать и восемь дюймов, новейший истребитель Мессершмитга. И еще итальянцы строят для нас быстроходный эсминец.

Нахмурившись, Сталин встал из-за стола, сделал несколько шагов в сторону дома, разминая ноги, – он страдал полиартритом, а потому не мог долго сидеть.

Затем, медленно вернувшись к остальным, машинально уточнил, продолжая обдумывать биберевские предложения:

– Не эсминец, а лидер эсминцев. Лидер «Ташкент»…

– Вот видите… А в Америке кораблестроительная промышленность так и не выбралась из кризиса. – Флагман заторопился, выдвигая новые аргументы в пользу своей идеи. – У них законсервированы очень неплохие корпуса, которые заложены еще в годы мировой войны, а потом так и не были достроены. Уверен, американцы согласятся продать их по сравнительно низкой цене – лишь бы хоть какие-нибудь деньги получить.

Сталин раскурил трубку, сделал глубокую затяжку, поинтересовался:

– Какие именно корабли можно купить в Соединенных Штатах?

– У них много почти готовых кораблей нужного нам класса, – с облегчением ответил Биберев. – Самые удачные среди них – шесть линкоров типа «Кентукки» и три линейных крейсера типа «Лексингтон». Все они спущены на воду, но попали под ограничения Вашингтонского и Лондонского договоров и уже двадцать лет потихоньку ржавеют возле достроечных стенок.

– «Лексингтоны» слабоваты. – Неожиданно Сталин в очередной раз блеснул своей дьявольской эрудицией. – Скорость у них, может быть, приличная и артиллерия мощная – это верно. Но при такой тонкой броне от них будет немного пользы… Товарищ Биберев, напомните нам данные линкоров «Кентукки».

С легким ужасом Матвей Аристархович вдруг понял, что Сталин, помимо всего прочего, держит в памяти тактико-технические характеристики военных кораблей ведущих держав. Возможно, он подзабыл конкретные цифры, но запомнил же слабые места «Лексингтонов»! Только сейчас флагман начал осознавать, какая бездна знаний хранилась под черепным сводом диктатора… Не без труда поборов почтительный трепет, Биберев зачитал записи, которые сделал в своем блокноте, готовясь к сегодняшней встрече.

Каждый из шести линкоров, заложенных с января по апрель 1917 года, превосходил по боевому могуществу любой корабль той эпохи. Согласно традициям американского флота, они были названы именами различных штатов: «Кентукки», «Вермонт», «Монтана», «Род-Айленд», «Индиана» и «Небраска». При водоизмещении в сорок одну тысячу тонн, одетые в броню толщиной шестнадцать – восемнадцать дюймов, эти великаны должны были иметь скорость до двадцати трех узлов.

Двенадцать шестнадцатидюймовых пушек размещались в четырех башнях, а численность экипажа составляла свыше полутора тысяч офицеров и матросов. Иными словами, даже сегодня, спустя двадцать лет после разработки проекта, эти линкоры были мощнее большинства японских и английских кораблей этого класса.

– Они сильнее даже новых германских линкоров, – кивнул Сталин. – Однако двадцать три узла – это слишком мало. Тем паче для тихоокеанских акваторий.

– Совершенно с вами согласен, – снова заторопился Биберев. – Но за эти годы появились более совершенные двигатели, теперь механизмы того же размера развивают втрое большую мощность. Если уговорим американцев поставить на линкор современные котлы и турбины, стандартная скорость корабля увеличится до двадцати шести – двадцати семи узлов.

Он почувствовал, что сумел убедить собеседников. Члены правительства и руководитель ЦК азартно обсуждали детали предстоящей сделки. После недолгого обмена мнениями Сталин поручил двум наркоматам – иностранных и внутренних дел – прозондировать по своим каналам ситуацию вокруг недостроенных кораблей, их техническое состояние, разведать настроения в заокеанских политических сферах, оценить стоимость контракта и проработать остальные подробности.

– Когда проясним обстановку, отправим в Америку делегацию, – повеселевшим голосом сказал Сталин. – Вы, товарищ Биберев, поедете в Вашингтон подписывать соглашение.

Записав в блокнот полученные задания, Берия произнес с задумчивым видом:

– Я сомневаюсь в надежности товарища флагмана второго ранга. У него в семье не все ладно, сын его связан с врагами народа. Напоминаю, что таких людей мы обычно посылаем не в загранкомандировки, а в совершенно ином направлении.

У Биберева аж поджилки похолодели, а Берия, злорадствуя, продолжал: мол, сынок знатного флотоводца сожительствует с девицей, папаша которой схлопотал десять лет по пятьдесят восьмой статье. Это был конец. Промелькнула паническая мысль: «Под монастырь подвел, подлец сопливый». Словно сквозь толстую подушку, флагман услышал насмешливый голос, обильно сдобренный всемирно известным грузинским акцентом:

– Какая же она девица, ежели сожительствует с сыном нашего Матвея Аристарховича?.. – Переждав вежливые смешки аудитории, Сталин продолжил: – Что скажете, товарищ Биберев, может ли быть девицей дочь врага народа, с которой сожительствует ваш сын?

Первым во весь голос захохотал Ворошилов, к нему поочередно присоединились Молотов и Берия. Державшиеся поодаль офицеры охраны из последних сил прятали улыбки. Уже предвидя неизбежный вердикт Особого совещания, Биберев пробормотал:

– Товарищ Сталин, сын уверял меня, что профессор Недужко, отец его приятельницы, вовсе не враг, а был арестован по ошибке, как это случалось во времена ежовских перегибов. Не изменял он Родине, просто дурью маялся… Кроме того, я совершенно уверен, что у Сталена не могло быть с ней слишком близких отношений.

– Если отношения были не слишком близкими, значит, она вполне может оставаться девицей, – продолжал развлекаться Сталин. – А что нам скажет товарищ Берия – за какую именно провинность был осужден родитель девицы, которая, возможно, вовсе и не девица?

Лаврентий Павлович, похабно осклабившись, заглядывая в другой блокнот, издал урчащий звук – не то смешок, то мурлыканье – и проговорил:

– Не знаю, что товарищ Биберев считает близкими отношениями, однако, согласно данным наружного наблюдения, ваш отпрыск, лейтенант Стален Биберев только в августе трижды ночевал в квартире Ларисы Недужко, пользуясь отсутствием ее матери, которая ездила отдыхать в Гагру.

Ворошилов со знанием дела заметил, что так и должно быть – в присутствии родителей заниматься аморально несколько неудобно. Он явно собирался привести как поучительные примеры из собственной биографии, но нарком внутренних дел, строго поглядев на него, продолжил:

– Что же касается гражданина Недужко Романа Гришевича, бывшего профессора Ленинградского университета и одновременно замдиректора Пулковской обсерватории, последний был разоблачен как троцкистско-зиновьевский двурушник. Вдобавок он состоял в переписке с зарубежными организациями, а также распускал провокационные слухи о том, будто на Землю высадился десант с другой планеты.

Ежу было ясно, что дело высосано из пальца – но этот наивный и затюканный жизнью флагман Биберев не понимал, что подобные обвинения стоят гривенник за всё. Молотова с Ворошиловым развеселил только последний пассаж – насчет небесных десантников. Однако их игривое настроение мигом развеялось, когда наркомы увидели, как внезапно изменилось лицо Сталина. Шагнув в сторону Берия, диктатор отчеканил:

– Где материалы этого дела?

– Здесь, товарищ Сталин.

Шеф карательных органов с готовностью запустил в свой бездонный портфель.

Разумеется, он прихватил необходимые документы, чтобы раз и навсегда избавиться от флагмана, придавив его горой компроматов. Лаврентий Павлович извлек нужную папку, развязал тесемочки. Сказал досадливо:

– Стемнело, товарищ Сталин. Трудно читать.

– Ничего страшного, товарищ Берия, мы сами почитаем. – В голосе вождя отчетливо громыхнули металлические интонации. – Сейчас мы зайдем в дом, а там на стене есть такая маленькая эбонитовая штучка – если ее повернуть, под потолком сразу зажигается лампочка Ильича.

По его тону все поняли: шутки кончились. Наркомы послушно встали из-за стола и гуськом двинулись в дачный домик. Следом плелся на ватных ногах Биберев, который уже чувствовал леденящее дыхание колымских морозов.

Поднявшись в кабинет, Сталин сел за свой рабочий стол и погрузился в чтение. Бегло проглядев короткое обвинительное заключение и приговор, он отложил в сторону листы с выписками из протоколов допросов, после чего очень долго и внимательно изучал приложенные к делу фотографии. Особенно заинтересовался он снимком, сделанным через телескоп: смазанное светло-серое пятно астероида, от которого тянулись по звездному небу две тонкие яркие полоски – длинная и короткая. Под усами промелькнула ностальгическая улыбка – Сталин вспомнил молодые годы, когда работал наблюдателем-вычислителем в Тифлисской обсерватории.

– Как тебе нравятся эти светлые линии? – он протянул отпечаток Молотову. – Могу объяснить. Астрономические снимки делаются с большой выдержкой. За это время астероид Гермес переместился на несколько километров – поэтому изображение получилось нечетким. Но какие-то источники яркого света в течение тех же секунд двигались гораздо быстрее и оставили на фотопластинке такие длинные следы.

Профессор Недужко полагает, что этими источниками света могли быть двигатели ракетных снарядов, выпущенных с Гермеса.

– Ты у нас старый астроном, тебе и флаг в руки…

Несмотря на столь уклончивый ответ, Вячеслав Михайлович дотошно рассмотрел фотоснимок, озадаченно покачивая головой. Между тем Сталин прочитал по диагонали протоколы, поморщился и сказал:

– Неубедительно. Похоже на очередную ежовскую фальсификацию. Разберитесь, товарищ Берия.

Когда оба первых лица государства и партии говорят, что человек невиновен, остальным положено соглашаться – это понимал даже нарком внутренних дел.

– Сегодня же отдам распоряжение, – прошелестел присмиревший Берия. – Если невиновен – немедленно выйдем на Верховный суд, чтобы пересмотрели необоснованный приговор.

– И поторопитесь, мне нужно с ним поговорить. – приказал Сталин. – Ну, не буду задерживать дорогих гостей…

Пожимая на прощание руку Бибереву, Сталин вдруг осведомился, какое имя следует дать купленному в Соединенных Штатах кораблю. Матвей Аристархович замялся, и тогда Хозяин предложил:

– Думаю, наш первый дальневосточный линкор было бы правильно назвать в честь нашей последней победы на Дальнем Востоке. Пусть носит гордое имя «Халхин-Гол»… – Он проводил гостей до порога и здесь неожиданно проговорил: – Задержись, Вячеслав Михайлович, если не слишком торопишься.

Оставшись наедине со старым другом и самым верным соратником, Сталин тихо сказал, назвав Молотова его давней подпольной кличкой:

– Аким, ты когда-нибудь думал об иноземлянах?

– В последние лет десять не вспоминал, – честно признался Молотов. – Слишком много других дел было. Понимающе кивнув, Сталин продолжил:

– Из-за повседневных забот мы забываем перспективные задачи. Но вот сегодня я узнал две новости, одна из которых меня встревожила, а другая – порадовала. Я узнал, что пару лет назад к нам на Землю, возможно, прилетели какие-то гости из Вселенной. И еще я узнал, что в Советском Союзе есть ученые, которые занимаются этой проблемой.

– Ты видишь в этом проблему?

– Трудно не увидеть. Для этого мы и создали пятнадцать лет назад комиссию Дзержинского, но потом позволили себе успокоиться.

Глава правительства задумчиво проговорил:

– Если на других планетах действительно есть живые существа и у них развилось мышление, то нет ничего невозможного в том, что они научились летать через междупланетные пространства. – Он снова помолчал, собираясь с мыслями. – Но это означает, что они создали науку и технику более высокую, чем мы. Наверняка полеты в космос невозможны без атомной энергии.

– Более того, – добавил Сталин. – Ежели их общество развилось дальше нашего, значит, у них уже построен коммунизм. Именно поэтому стоит поближе познакомиться с иноземлянами. Мы можем получить от них знания, которые стремительно приблизят человечество к высшим ступеням прогресса.

– Но существование иноземлян пока не доказано, – напомнил дотошный Молотов. – Это лишь научная гипотеза вроде теории относительности, алхимии, генетики, квантовой механики или евгеники.

Разгладив усы ногтем большого пальца, Сталин сказал уверенно и безапелляционно:

– Они существуют. Примерно такие, как на этой фотографии. Только, конечно, живые…

Он снова достал пачку снимков, приложенных к делу профессора Недужко, и показал Молотову изображение останков, обнаруженных пять лет назад на острове Феникс. Молотов с нескрываемым любопытством разглядывал фотографию одноглазого черепа.

Глава 12
ОТ КРОНШТАДТА ДО ЛУБЯНКИ

«Максим Горький», родной брат «Кирова», слегка покачивался на мельчайшей зыби, пришвартованный к достроечной стенке завода. Крейсер был почти готов к зачислению в боевой список флота, и рабочие бригады с помощью экипажа в темпе большого аврала доводили последние мелочи.

Светящийся луч, бегавший по зеленому кругу экрана выхватил последнюю воздушную цель, и Каростин торжествующим голосом выкрикнул данные: азимут и удалённость самолета. Моряки, наблюдавшие за испытанием радара, торжественно закричали «Ура!» вперемежку с «Браво!».

– Отличная машина, – с неподдельным восхищением сказал командующий эскадрой, он же председатель приемочной комиссии. – Значит, нам теперь вражеская авиация не страшна?

– Вы слишком многого хотите от моей техники, – протирая пот со лба, Михаил встал из-за пульта. – Локатор только обнаруживает бомбардировщики противника, но сбивать их не умеет. На то у вас есть зенитки.

– Собьем, – заверил его командующий. – Вот по весне лед потрескается, выведем крейсер на ходовые испытания – снова позовем вас в гости. Покажете, как ваш прибор морские цели ищет?

– За горизонтом достанем, – похвастался Михаил. – Хватит у ваших пушек дальнобойности на семьдесят километров?

Моряки признали, что четыреста кабельтовых – это далековато даже для линкора. Легкие крейсера были вооружены стовосьмидесятимиллиметровыми пушками, стрелявшими на вдвое меньшую дальность.

Когда они спустились по трапу на причал, командующий пригласил столичных инженеров в штаб – отметить удачное завершение испытаний. Народ бурно возрадовался, и Каростину, хоть он и ссылался на неотложные дела, пришлось отправиться к богато оформленному банкетному столу и принять все положенные тосты. Гулянка грозила затянуться. «Придется отложить личную жизнь на завтра, – печально подумал Михаил. – Ничего, два дня остаются совершенно свободные, ни на секунду от Ларисы не отойду».

Однако в разгар веселья появился капитан из особого отдела флота, сообщивший, что принес срочную телефонограмму на имя товарища Каростина Михаила Никаноровича. Конструктор прочитал текст и потихоньку начал трезветь: директор СКВ приказывал ему сдать все дела заместителю и немедленно возвращаться в Москву для выполнения особо важного правительственного задания.

– Вот два билета на ночной поезд, – сказал особист, – Отправление через четыре часа. Так что успеете спокойно добраться в гостиницу, собрать вещички.

– А почему два билета? – удивился Михаил.

– Чтобы в купе у вас не было попутчиков, – объяснил предусмотрительный контрразведчик. – Вагон международный, все купе – двухместные.

Тут до Михаила наконец дошло, что происходит. Пошатываясь, он поднялся и сказал:

– Едем! – Потом добавил: – Борис Исаакович, принимайте руководство. Сами подпишете акт испытаний…

Уже в машине он заявил, что должен заехать к знакомым, с которыми не успел повидаться. Капитан кивнул и пошутил: дескать, в нашем деле нет ничего невозможного.

– Я вот подумал: может, вам в поезд охрану подсадить? – проговорил он озабоченно. – Мало ли что…

– Не беспокойтесь, я вооружен, – отмахнулся Каростин. – Мне по должности положено.

– Ну, как знаете, – флотский контрразведчик не скрывал неодобрения. – Поехали.

В гостиничном номере он быстро покидал в чемодан немногочисленные пожитки, оставил дежурной ключ и, на ходу застегивая пальто, спустился к машине. Снег сыпал с неба крупными хлопьями, но шофер бесстрашно давил на газ. Они промчались по Литейному проспекту, свернули на Лиговский, проехали вдоль набережной Обводного канала. Потом автомобиль запетлял по малым улочкам и наконец остановился в глубине 2-го Гангутского переулка возле дома дореволюционной постройки. Вскоре после Гражданской войны это четырехэтажное здание было передано Академии наук, и тогда же в квартиру номер двадцать три вселилась семья астронома Романа Недужко. Впрочем, прошлой зимой профессор, давний приятель Михаила Каростина, поневоле сменил прописку…

– Я пробуду в гостях часика полтора, – сказал конструктор. – Вряд ли вам стоит ждать на морозе. Поезжайте, я сам доберусь до вокзала.

– Мне поручено обеспечить вашу безопасность, – капитан был непреклонен. – Мы подождем.

Пожав плечами, Михаил вошел в подъезд и вверх по лестнице, раздумывая о превратности судьбы, у Романа Григорьевича была прекрасная семья, работа, всемирная известность и все остальное, что нужно человеку его возраста. А потом – арест по безумное обвинению, немыслимый приговор, и верная супруга написала в партком отказ от бывшего мужа предателя. Михаил знал, что Лариса продолжает любить отца, да и Аглая Семеновна не по доброй воле подписала ту бумагу, а потому, что заботилась о будущем единственной дочери. Но вот так сложилось, и остался пятидесятилетний профессор один на белом свете…

От этих крамольных мыслей его отвлекли грянувшие с верхней площадки звуки – сначала грохочущий стук, словно кто-то в дверь колотил, а затем свирепый выкрик:

– Открывайте, НКВД!

Михаил как раз проходил мимо двадцатой квартиры услышал испуганный голос из-за двери: «Господи, пришли!» Лязгнул засов, в соседней квартире зазвенев цепочка. Жильцы, не забывшие частых арестов прошлого, особенно позапрошлого годов, спешили затаиться. Каростин тоже засомневался: стоит ли подниматься дальше, он успел подумать, что оперативники разговаривают с заметным акцентом – эстонцы, наверное, или латыши вдруг Михаил сообразил, ЗА КЕМ там «пришли».

Двадцать четвертая пустовала, поскольку академик Борисов перебрался в столицу, а профессор Рыжов из партшколы кого хочешь за решетку отправит. Так что методом исчисления выходило, что незваные гости повторно наведались к семейству Недужко…

Осторожно ступая, он преодолел еще дюжину ступенек и увидел, как двое в армейских полушубках лягают сапогами дверь двадцать третьей квартиры. Они не видели стоявшего у них за спиной Каростина, а он не без удивления обратил внимание, что один из энкавэдэшников перерезал финкой телефонный шнур. Зачем это нужно – чтобы жильцы не смогли никуда позвонить? Подобные мелочи не должны были тревожить чекистов… «А где же понятые?» – подумал вдруг конструктор. Сквозь хмельной туман сверкнуло озарение: это не НКВД, а бандиты – пришли грабить оставшуюся без мужского глаза квартиру.

Выхватив из кобуры ТТ, он передернул затвор, одним махом взлетел на лестничную площадку четвертого этажа и рявкнул:

– Руки вверх, стать лицом к стене!

Явно не торопясь выполнять его команду, оба псевдочекиста резко обернулись, со свирепым видом разглядывая нежелательного свидетеля. Убедившись, что противник одинок и к тому же не совсем твердо держится на ногах, бандиты заметно успокоились. Тот, что постарше, произнес на немецком языке короткий приказ, из которого Михаил понял, что вооруженного финкой громилу зовут Фрицем.

Презрительно ухмыляясь, Фриц сделал шаг вперед, отводя руку с ножом. Его рыжая шкиперская бородка, совершенно невозможная для сотрудника компетентных органов, окончательно убедила конструктора, что в квартиру Недужко ломились преступники.

Прошипев: «Руссише швайн!» – Фриц метнул вперед кулак, сжимавший финку.

Каростин машинально отшатнулся и дважды нажал спуск. С огнестрельным оружием отношения у Михаила сложились точь-в-точь как с женщинами – горячая любовь без взаимности. Другими словами, стрелял он неважно. К счастью для него, на таком расстоянии промахнуться было невозможно. Выпущенные в упор пули навылет прошили Фрица, и тот отлетел назад, отброшенный сдвоенным ударом. Лезвие ножа промелькнуло в районе каростинской груди, распоров оттопыренный борт пальто.

Сообразив, что этот налетчик уже не очень опасен, Михаил направил пистолет на второго противника. Старший из грабителей как раз засунул руку под полушубок, однако, увидев наведенный на него ствол ТТ, он благоразумно отказался от своего опрометчивого намерения и пропищал. Впрочем, не слишком высоко.

– Ви есть хулиган, – возмущенно пропищал старший, – сорвал важный операция. Вас будет судить трибунал, тшерт подери!

Михаил успел протрезветь и вдруг с ужасом подумал – вдруг эти двое на самом деле ОТТУДА… Пристрелить оперативного работника при исполнении служебных обязанностей – за такие выходки действительно светило особое совещание. Хотя Михаил обладал – в силу второй, литературной, профессии – богатым и очень ярким воображением, представить все тяжкие последствия сегодняшнего происшествия ему не удалось.

События развивались стремительно: на лестнице слышался топот – это спешили привлеченные звуками выстрелов капитан-особист и водитель машины.

Подозрительный тип, которого держал на мушке Михайл, не производил впечатления опасного противника был он повыше среднего роста, но в плечах не широк, вдобавок немолод. Тем не менее ему хватило всего раз взмахнуть ногой, чтобы Каростин, получив сильный удар ботинком в челюсть, грохнулся на спину и при этом ударился затылком об дверь двадцать четвертой квартиры, хорошо еще, меховая ушанка сыграла роль амортизатора. Хотя удар был жестокий, Михаил сознания не потерял и оружие из руки не выпустил. Он просто растянулся на мраморных плитах, с тупым безразличием наблюдая, как бандит достает из-за пазухи пистолет с необычайно толстым и длинным стволом. Первым делом он нацелил это странное устройство на раненого Фрица. Выстрела Каростин не услышал, но Фриц дернулся в последний раз и перестал шевелиться.

– Михаил Никанорович, что с вами? – донесся снизу встревоженный голос капитана.

Бандит, прижавшись боком к стене, уже поднимал пистолет, чтобы расстрелять бежавших на подмогу контрразведчиков, едва те покажутся из-за поворота лестницы.

На конструктора он не обращал внимания, видимо считая, что Михаил не представляет для него угрозы. Ошибка оказалась роковой. Собравшись с силами, Каростин вскинул ТТ и разрядил обойму, стараясь удерживать в прицельной прорези расплывающийся силуэт противника. Долговязый старик шумно упал и покатился по ступенькам навстречу флотским особистам.

Кряхтя и потирая ушибленные части тела, Михаил поднялся, со злорадным удовлетворением наблюдая, как обыскивают раненного в плечо налетчика. Из карманов его френча были извлечены удостоверение полковника НКВД Бориса Петровича Семенихина и бумаги на имя Альфреда Шварца, торгового представителя германской фирмы «Заксен унд Хенвальд». Во всех документах были вклеены одинаковые фотографии – того самого старика, которого подстрелил Михаил, Убитого же звали Фридрих Рюккер, и он Прибыл в СССР от компании «Шлезиен машинверке AT».

Пока особисты изучали документы, Михаил поднял пистолет Шварца. С виду это был обычный парабеллум, но Каростина снова озадачил толстый уродливый набалдашник, навинченный на ствол. Капитан из военной контрразведки пояснил:

– Парабеллум с глушителем. Такие выпускают в Германии с прошлого года – специально для разведки и тайной полиции.

– Так, значит, они не грабители, – сообразил наконец Михаил. – Они шпионы! Ума не приложу – что им было нужно в этой квартире.

– Разберемся, – сказал особист. – Сейчас отвезем его за город, снимем показания и пристрелим при попытке к бегству. А то еще дипломатические скандалы начнутся, зачем нам это нужно…

Услышав о столь мрачных перспективах, ожидающих его в скором будущем, Альфред Шварц торопливо заговорил, умоляя сохранить ему жизнь, поскольку он кадровый разведчик службы безопасности, знает много важных секретов. По словам Шварца, они с Рюккером получили задание от самого Гейдриха, начальника главного управления имперской безопасности. Приказ гласил: проникнуть в квартиру репрессированного профессора Недужко, похитить и доставить в Германию семью ученого, а также все рукописи, которые не были изъяты во время ареста.

Угрожающе помахивая пистолетом, капитан осведомился свирепым голосом:

– Каким образом вы собирались вывозить пленников через государственную границу?

Раненый эсэсовец принялся отвечать, но Михаила эти шпионские подробности не слишком волновали. Он уже пришел в себя после нокаута, алкоголь тоже успел выветриться, и Каростин всерьез забеспокоился: как там две женщины в квартире?

Перепуганы, наверное. Осторожно постучав в дверь, он сказал:

– Ларчик, Аглая Семеновна, это я, Миша. Откройте, налетчиков уже повязали.

Из-за двери раздался плаксивый голос:

– Предатель, тебя подговорили, чтобы уговорил меня отпереть, а потом ворвутся и арестуют… Сначала маму увели, теперь меня взять хотите. Ни в чем мы не виноваты, чего от нас хотите…

Сбивчивые фразы сменились бурными рыданиями. Каростин совсем встревожился, услышав про исчезновение будущей тещи.

– Кто увел тетю Глашу, когда?

– Сам знаешь… Днем позвонили – сказали, что из НКВД, даже машину прислали. А полчаса назад эти появились, тоже НКВД, арестовать хотели… И телефон почему-то выключился…

Зачистив перочинным ножом изоляцию, Михаил соединил проволочки телефонного провода и продолжил убеждать Ларису открыть дверь, но любимая женщина упорно отказывалась поверить в его добрые намерения. В разгар их бурной дискуссии на лестнице опять затопали и появилась сама Аглая Семеновна в сопровождении пожилого полковника с малиновыми петлицами, указывавшими на его службу в наркомате внутренних дел. Когда вновь прибывших ввели в курс дела, профессорша решительно гаркнула:

– Ларка, открывай. Никто тебя сажать не собирается.

Звякнула дверная цепочка, и на площадку выглянула заплаканная Ларочка.

Оставив чекистов разбираться с эсэсовскими шпионами, Аглая Семеновна затолкала в квартиру дочку и предполагаемого зятя, после чего тоже прослезилась и тихо проговорила:

– Лара, Мишенька, у нас большое счастье. Рому освободили…

И она поведала, как в областном управлении НКВД ей показали судебное постановление об отмене приговора в отношении гражданина Недужко Р. Г. в связи с отсутствием состава преступления. Затем ей дали возможность поговорить по телефону с мужем, который жил пока на какой-то подмосковной даче. Роман Григорьевич сказал, что здоровье у него пошло на поправку, и велел переслать в Москву две папки с бумагами, которые должны храниться в нижнем ящике секретера.