Текст книги "Крушение Матвея Ивановича"
Автор книги: Константин Станюкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Я так и застыл в каком-то ужасе на кресле. А Антонина продолжала своим мягким, певучим голосом:
– Так уж ты это все устрой, мама, а я буду слушать его влюбленный бред, как это ни скучно.
– Разбирать нечего после того, что случилось… Слава богу, что подвернулся хоть Матвей Иванович, который ничего о тебе не слыхал… Через четыре месяца будет уж поздно… Узнай отец, что с тобой будет? А Матвей Иванович добрый и безумно любит… Он все простит, и вы будете счастливы…
– Счастливы? Но я его не люблю.
– Ты скрывай это… После привыкнешь.
– Никогда… Он мне противен.
– Он уйдет в плаванье…
Весь этот разговор я слышал от слова до слова и он у меня до сих пор сохранился отчетливо в памяти, точно все это было вчера… Дальше я уже не слушал и незаметно вышел из гостиной и очутился на улице. Где и как провел я этот день – не помню. Помню, что был где-то за городом, на островах и вернулся домой поздно ночью. Ночь я не спал… Мне все казалось невозможным, чтобы эти чудные глазки… это лицо Мадонны… и такое лицемерие… такая ложь… То, что я пережил в эту ночь, непередаваемо, да и что об этом говорить… Одно только знаю, что, несмотря на опозоренное свое чувство, несмотря на обман, я все-таки любил это бедное лживое создание и бесконечно жалел его… Вот подите же! – как бы оправдываясь, проговорил Матвей Иванович и виновато взглянул на меня.
– Что ж было дальше? Зачем вы женились?.. Не понимаю.
– Первое время я хотел отказаться от женитьбы, но, подумавши, решил, что мой отказ окончательно погубил бы девушку… Отец, повторяю, был суровый человек и узнай, что его девица-дочь готовится быть матерью – не остановился бы ни перед чем… В нем крепко засели предрассудки, и не такой он был человек, чтобы простить… И кроме того, ведь, я любил ее… И на другой день я пошел к ней… Должно быть, я очень был бледен и подавлен, потому что она испуганно взглянула на меня и спросила: «Что со мной? здоров ли я?» И заметив, что я не поцеловал ее, как целовал обыкновенно при встрече, – она обвила мою шею и, прижимаясь ко мне, еще тревожнее спросила, что со мной, отчего я вчера не был…
Я тихо высвободился из ее объятий и сказал, что вчера имел несчастье слышать ее разговор. Она вся так и обомлела. Ужас и стыд исказили ее прелестное лицо, она поспешила закрыть его руками. А мне хотелось плакать. Мне было так жаль ее, и я ее так любил и знал, что я ей противен! Я просил ее меня выслушать, и когда она, убитая, сидела опустив голову, – я сказал, что люблю ее по-прежнему, что она так же будет свободна, как и теперь, и никаких прав мужа предъявлять не буду, и если нужен будет развод, я к ее услугам и вину приму на себя…
Слезы катились по ее бледному лицу, и она прошептала: «Добрый вы!»
– И согласилась на вашу жертву? – с досадой перебил я.
– Положение ее было безвыходное и, наконец, как потом оказалось, она не вполне доверяла моему отречению от супружеских прав и думала, что я великодушием хотел купить ее любовь и пользоваться ее ласками. У нее взгляд на мужчин был, как видите, далеко не возвышенный.
Через две недели мы обвенчались и в тот же вечер уехали за границу. Старик-адмирал как-то особенно сердечно простился со мной и, между прочим, спросил: иду ли я на фрегате летом в Тихий океан. Я отвечал, что иду, и крепко пожал ему руку. Он с соболезнованием покачал головой. Кажется, он догадывался о чем-то и вычеркнул из списка приглашенных на свадьбу молодого статного полковника.
Странную брачную пару представляли мы во время нашего путешествия. Мы мало разговаривали, и каждый из нас занят был своими мрачными думами. Мы занимали в гостиницах разные комнаты, и Антонина, наконец, убедилась, что я свято держал свое обещание; она, кажется, втайне подсмеивалась надо мной и даже пробовала кокетничать… Всего было!.. Через четыре месяца она родила девочку, мы оставили ее за границей, у одной немки на воспитание, и вернулись в Россию. Летом я ушел в кругосветное плавание и… оттуда, по просьбе жены, прислал обставленное по форме лжесвидетельство… Спасибо, консул помог… Когда я возвратился, она была уже замужем за блестящим сановником и – каюсь – я нарочно ходил около ее дома, чтоб взглянуть на нее хоть издали. Я тогда все еще любил ее, несмотря на то, что она исковеркала мне жизнь, оставив навек бездомным бобылем… Да… Но я не раскаиваюсь, что поступил так, а не иначе. Не женись тогда я на ней, что бы с ней было? Совсем бы пропала женщина… Отец бы выгнал ее на улицу! А теперь она важная и влиятельная дама… Патронесса разных благотворительных обществ! – грустно усмехаясь, заключил Матвей Иванович.
– А что сталось с ее дочерью? – спросил я. – Она взяла ее к себе?
– Я выписал ее сюда, поместил в гимназию, а теперь она на курсах…
– Так эта «племянница» она?
– Она, – смущенно подтвердил Матвей Иванович.
– И не знает матери?
– Не знает… Да и мать, я думаю, очень рада, что об ее прошлом грехе ни слуху, ни духу… А может быть, я и ошибаюсь… Может быть, она и скорбит в душе… Кто знает? Человек, батенька, очень сложный инструмент… Ну, что, не надоел я вам своей исповедью… нет? И вы, не смеетесь над моим крушением, а?..
Смеяться!? Напротив, я ушел от Матвея Ивановича в эту позднюю ночь еще более влюбленный в этого славного старика.
1897
