Текст книги "Алмазы для ракетчика"

Автор книги: Константин Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Константин Козлов
Алмазы для ракетчика

От автора:

Все события являются вымышленными, какое-либо совпадение имен и фамилий солдат и офицеров с фамилиями и именами персонажей является случайным.

МОЕМУ ОТЦУ И ТОВАРИЩАМ.

ГЛАВА 1.
23 СЕНТЯБРЯ 1944 ГОДА.
СЕВЕР КАРЕЛИИ.

…И носило меня, как осенний листок.

Я менял города, я менял имена.

Надышался я пылью далеких дорог,

Где не пахли цветы, не светила луна…

Впервые за несколько дней в разрывах низких туч проглянуло хмурое северное солнце. В его лучах блеклые краски тундры ожили и заиграли всеми цветами радуги. Вершина Нуорунена[1]1
  Гора на границе Карелии и Мурманской Области.


[Закрыть] по-прежнему находилась слева, но солнце оказалось не сзади, а справа, и это могло означать только одно: группа заблудилась. Последние дни она старательно держала курс на север, а не на запад.

Инженер устало вздохнул. Поросшая лесом гора была на своем месте, как вчера, позавчера и три дня назад. Все время они ориентировались на вершину серой громадины и все-таки сбились с пути. Где и когда именно произошла ошибка – теперь уже не важно. Компас был бесполезен с самого начала – земля здесь напичкана рудой, а также полярные сияния, магнитные бури – стрелка дрожала и вертелась во все стороны. Приходилось сверяться с солнцем и картой, для опытных путешественников задача, в общем-то, не сложная. И все-таки они потеряли верное направление, видимо, следствие усталости. Где они теперь находились, можно было только гадать.

Он обвел воспаленными глазами горизонт и заставил себя сделать еще шаг. Нужно остановиться и сориентироваться, решить, куда идти дальше, но заставить себя думать он не мог. Ходьба отняла энергию у тела и полностью сковала сознание. Мысли вертелись вокруг сбитых в кровь ног и необходимости шагать дальше. Сил не было даже на отчаяние. Вокруг одно и то же: неброский, давно примелькавшийся пейзаж: болотистая тундра под низким небом, сопки, покрытые редким лесом, сизый мох, обкатанные давно прошумевшим потоком валуны, поникший кустик голубики с прошлогодними ягодами. Сколько они уже так идут? Неделю, две? Счет времени давно потерян, здесь нет времени. Эта равнина была такой же и тысячи лет назад, когда по ней бродили мамонты и пещерные медведи.

Впереди показалась вода – прозрачная, коричневая от торфа северная речка, скорее ручеек. В пути им попадались десятки таких же. Местами речки впадали в маленькие озера – ламбы, иногда исчезали в болотах, чтобы снова появиться из ниоткуда. Ледник в незапамятные времена здорово потрудился над местным ландшафтом – перепахал его вдоль и поперек.

Остатки сознания лениво призывали заняться поисками брода, а гудящее тело молило об отдыхе. Просто рухнуть на берегу и забыться. Окрестности медленно плыли из стороны в сторону, вертелись в призрачном хороводе. Вместо четкой линии горизонта – размытая серая лента. Это шалят заплывшие от бесчисленных комариных укусов глаза. Впереди было еще что-то, расплывчатый силуэт со знакомыми очертаниями, но безразличный мозг не желал это нечто распознавать.

Что бы это ни было, оно двигалось навстречу. Его обошел напарник – такой же точно бедолага. И снова инженер ковылял вперед, медленно переставляя ноги в разбитых сапогах. Спутник вскрикнул – значит, тоже заметил – и, как лунатик, захлюпал прямо по воде на противоположный берег: жалкая, исхудавшая фигура в коробящейся от грязи одежде, протянутые вперед, как у привидения, руки.

Донесся странный шум, резкие, отрывистые звуки усиливались.

Словно сквозь туман инженер увидел, как спутник тяжело осел посреди ручья – ледяная вода свела ноги судорогой, – а затем протянул руку и, что-то хрипя, на четвереньках пополз на берег. Ремень карабина съехал с плеча, приклад загремел по гальке.

К пятну на другой стороне ручья добавилось еще несколько. Пятна двигались, из-за этого инженер не мог их разглядеть отчетливо. Потом свет померк. Вспышкой вернулось сознание.

Первым сигналом окружающего мира было ощущение чего-то влажного и теплого на лице. Отстранившись, он приоткрыл глаза. Собака. Может, волк?! Нет, все-таки собака, волк не стал бы ластиться к человеку. Выходит, добрались до жилья. Инженер медленно проваливался куда-то глубоко-глубоко…

Второй раз он очнулся в чуме. У огня на корточках сидел седой, весь в морщинах дед. Инженер знал правильное название северного народца – саамы. Европейцы считают их лапландцами. Для русских они были лопарями или самоедами, но сами называли себя саамами – людьми. С ними приходилось встречаться еще в той, довоенной жизни.

Старик курил трубку и улыбался своим мыслям. В черных глазах с набрякшими веками мелькали отсветы костра. Булькал котелок на огне. На ложе по ту сторону огня крепким сном забылся спутник, укрытый оленьей шкурой.

Откинулся полог, вошла старуха, жена лапландца. Зачерпнула что-то из котелка эмалированной кружкой и подала инженеру. На иссеченном складками бронзовом лице вспыхнула доброжелательная улыбка.

Пробормотав слова благодарности, он схватил кружку и стал жадно глотать обжигающее варево. По телу разлилось приятное тепло. В измученный организм возвращалась жизнь. Очевидно, они наткнулись на кочевье. Снова повезло. Он улыбнулся. В этот сезон ему повезло трижды.

Привычка измерять жизнь сезонами осталась еще со студенческих времен. Сезоны, партии – как это было давно, остались только в щемящей сердце юности. Партии из его университета часто работали в краях, похожих на этот, но по другую сторону границы, их часто приглашали как высококлассных специалистов. Если теоретические выкладки подтверждались изысканиями, сезон считался удачным, а если неделя за неделей пролетали в тщетных, пустых поисках, люди просто старались не унывать. Любые результаты давали опыт. Из опыта рождались гипотезы, красивые и стройные, как та, которую он унаследовал от отца – профессора. Этот сезон был самым счастливым за последние пять лет, хотя его правильнее бы назвать кампанией.

В ней удача улыбнулась впервые, когда звено «Ил-4» 29-го авиационного полка Северного флота сровняло с землей их лагерь. Тогда он благодарил провидение за то, что оказался в числе немногих уцелевших. За два захода бомбардировщики превратили базу торпедоносцев в мешанину железа, земли и бревен. Переливчато звеня пропеллерами, двухмоторные машины ушли на северо-восток, оставив на земле оседающий дым и развалины. Он не погиб, а на месте блиндажа, в котором во время налета отсиживались его коллеги, дымилась воронка, глубокая черная яма в опаленном торфянике. Ни малейших следов от пяти человек, даже пуговицы не найти. Стоя над воняющей тротилом ямой, он с наслаждением вдыхал холодный воздух, осознавал, как здорово жить. Его спасение – самое настоящее чудо. Не пойди он встречать возвращающиеся с вылета на конвой самолеты…

Самолеты были главной связью с внешним миром. Они уходили далеко в Норвежское или Баренцево море – бомбить очередной конвой. Отработав, садились в Вадсё, а затем возвращались с грузами для их лагеря. Иногда самолетам попадались уже было почти прорвавшиеся конвои у Канина Носа. Тогда в небе начиналась карусель с «И-16», взлетавшими под Архангельском.

Он подумал, что тонущим в виду берега людям смерть должна казаться сущим адом. Летом конвоев практически не бывало, в эту пору торпедоносцы охотились на подводные лодки. Иногда самолеты не возвращались. Тогда Вебстер, пожилой механик из Бремена, стирал с доски в столовой фамилии погибших и вечером вместо скрипа заезженного патефона звучала его скрипка. Это была традиция – негласный ритуал, установившийся на базе со времени первых потерь. Потом из Вадсё приходили новые машины, и в таблицу полетов мелом вписывали имена новичков. Утром машины снова взлетали, роняя с поплавков озерную воду…

На этот раз вместо торпедоносцев появились русские бомбардировщики. Русские? Он предпочитал называть их советскими. Торпедоносцы были сбиты где-то за Нордкапом. Непонятно, когда и как противник узнал о лагере. Вероятно, в одном из сбитых самолетов уцелела полетная карта или выбросившийся с парашютом летчик попал к офицерам СМЕРШа.

Встреча самолетов в обязанности инженера не входила, просто это как-то разнообразило успевший осточертеть распорядок маленького гарнизона. День за днем его люди ходили по склонам окрестных скал, исследовали морены и сельги, а он оставался в лагере с парой-тройкой специалистов. Дел хватало: химический анализ горных пород, обобщение материалов, направление дальнейших поисков. Рутинная камеральная работа. Война мало сказалась на его жизни. Заставила надеть форму, вот и все, пожалуй.

По большому счету вся затея с этим аэродромом служила ему и его товарищам прикрытием. Пока они делали свое дело, остальные в лагере не должны были даже догадываться о роде их деятельности. Полагалось считать, что их задача – не пропускать конвои союзников в Мурманск, а заодно охранять и обеспечивать группу инженеров, занятых сооружением грунтовой взлетно-посадочной полосы. По окончании работы здесь смогут садиться колесные машины, пока же ведутся предварительные изыскания. Вот и все, что должны были знать простые офицеры и солдаты. И теперь в живых остался единственный обладатель сведений, ради которых они и забрались так далеко на север.

От персонала базы и его экспедиции уцелело едва ли не отделение. Связавшись по чудом сохранившейся рации с центром в Вадсё, узнали, что торпедоносцев больше не будет. И вообще больше ничего не будет. Лавочка закрывается. Эвакуации по воздуху не ждите. Приказ: свернуть лагерь и уходить на Йоутсиярви. Слышимость была плохая – где-то играло северное сияние. Морзянка далекой станции временами становилась чуть слышна, поэтому радиограмму центр повторил несколько раз. Ее смысл не допускал двойного толкования: документы и все, что нельзя нести с собой, спрятать, радиостанцию – взорвать.

Несколько часов ушло на сборы. Когда ухнул взрыв, заваливший камнями грот, в который солдаты затащили ящики с архивами экспедиции и документацию базы, инженер подумал, что теперь он единственный обладатель главной тайны здешних мест. Группа вытягивалась в походную колонну, а он стоял на вершине прибрежной сельги не в силах уйти и понимал, что дело его жизни свершилось. Наконец-то он нашел то, что искал долгие годы. Жаль, отец не может порадоваться имеете с ним. Старик всегда знал, что прав, а издевавшиеся над ним на научных симпозиумах оппоненты ошибаются, но без практической реализации самая красивая теория – это всего лишь гипотеза. Доказательства того, что отцовские выкладки не ошибка, получены только теперь, через пять с лишним лет после его смерти.

Несмотря на царившие в лагере смерть и разрушение, итогом этого «сезона» явилась победа, личная победа инженера, и славу ни с кем не надо делить. Странная штука жизнь, внизу свежие могилы, а он еще никогда не был так счастлив.

Замыкающий колонну обер-лейтенант горных егерей Вильгельм Роттерн призывно махал снизу рукой. Еще раз на прощание окинув взглядом озеро и окрестности, инженер легкой походкой направился вниз.

Линии фронта не было как таковой, на дорогах, пригодных для перемещения людей и техники, происходили стычки местного значения. Вокруг мест столкновения возникали укрепленные районы, и бои велись с переменным успехом. Развернуть сколь-нибудь значительное наступление здесь было практически невозможно. По пунктам, до которых добрались передовые отряды, в штабах проводили линию фронта; там считали, что территория позади продвинувшихся вдоль коммуникаций войск полностью освобождена от противника.

Второй раз инженеру посчастливилось при встрече их колонны с шальным «Мессершмиттом-109».

Видимо, по данным штаба авиаполка, на территории, по которой они в это время перемещались, могли быть только советские подразделения. Воздушный охотник обстоятельно и со вкусом обстреливал колонну, пока указатель горючего не подсказал пилоту, что необходимо возвращаться. В последний раз пройдя на бреющем над упавшими лицом в мерзлый мох людьми, самолет исчез за вершинами сопок, только мелькнули на плоскостях опознавательные знаки. Прятаться в тундре было негде. От всей группы остались инженер и обер-лейтенант Вилли. Остальные лежали мертвыми. Обер-лейтенант долго ругался и потрясал кулаком, посылая проклятия растаявшему в низком северном небе пирату. Большинство из погибших были его людьми, лучшими в вермахте солдатами из полка «Бранденбург-800»[2]2
  Часть специального назначения вермахта состояла из подразделений для диверсионной работы.


[Закрыть]. Это были испытанные бойцы, ветераны, они уцелели во многих передрягах во вражеском тылу, вырвались из нескольких котлов, и вот такая нелепая гибель.

В третий раз повезло, когда, оголодавшие и обессилевшие, они наконец-то набрели на кочевье оленеводов, семьи саамов-лопарей. Оленеводы не участвовали в войне, дети севера вообще не понимали, почему люди должны убивать друг друга. В тундре жизнь человека – самая большая ценность, как можно отнимать ее?

Неделю они отъедались, спали и набирались сил. Вместе с кочевьем добрались до Соданкюля, даже не заметив, как перешли «прозрачную» финскую границу, и ни разу не встретив в пути вооруженных людей. Одарив в благодарность саамов карабином Маузера и оставшимися патронами, они солнечным осенним днем вступили на улицу поселка. Главный результат этого сезона – долгожданные пробы, подтверждающие верность отцовской теории, инженер везением не считал. Это плод большого труда, дела всей жизни, и удача тут ни при чем.

ГЛАВА 2.
12 ИЮЛЯ 1987 ГОДА.
ПОДМАНДАТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ, НАМИБИЯ.

Огоньки самолета медленно плыли в ночном небе. Движение и цвет делали их заметными на фоне ярких звезд. Размеренные вспышки: красная, зеленая, белая; снова та же комбинация. На экране радара – одинокая отметка, самолет. Больше в ночной выси никого не было, отчего задача существенно упрощалась: несомненно, приближаются те, кого ждали. От жары не спасали ни кондиционеры, ни распахнутые люки. В раскаленном за день трейлере было жарко, как в духовке. Мотыльки и бабочки летели на свет, с шуршанием терлись о противомоскитную сетку в окнах; надрывались цикады.

Мигнул фарами выезжающий на патрулирование джип. Ребята, экипированные как обычные любители сафари, работали по своему графику, до плывущих в темноте аэронавигационных огней им не было никакого дела. Их задача – безопасность подразделения, у них своя работа, у радиотехников своя. Успех всей операции в равной мере зависел от профессионализма и тех, и других. Мелькнули сосредоточенные, спокойные лица, на дверце машины блеснула эмблема местного национального парка, и патруль скрылся за поворотом.

До назначенного места оставалось чуть больше часа. Где-то впереди работали люди из передовой группы. На них сегодня легла главная доля общей нагрузки.

Антенна под колпаком ветрозащиты вращалась практически бесшумно. Станция вела разведку на частоте обычных служб, управляющих воздушным движением. Приборы предупреждения об облучении, если таковые имелись на борту «цели», должны были выдавать сигнал о наличии излучения обычного аэродромного локатора. Много диапазонный и многофункциональный комплекс был предметом их гордости, при необходимости он мог мгновенно превратиться в станцию наведения истребительной авиации или управления огнем ЗРК[3]3
  ЗРК – зенитно-ракетный комплекс.


[Закрыть]. Но сегодня он был просто обзорным локатором.

Саванна жила своей ночной жизнью. Далеко окрест разносились хохот гиен и рыканье случайно забредшего к обжитым местам львиного прайда. Шумно пересекало равнину стадо каких-то копытных. В зарослях прятались жертвы, рыскали охотники. Писк, крики, уханье, непонятная возня. Вечная борьба за существование. Одно и то же миллионы лет подряд, срок человеческой жизни – песчинка на весах времени. Скоро на эти весы упадет еще щепотка песка.

Нагретая за день земля дышала жаром. Темный маскировочный грим тек вместе с потом, на панелях приборов оставались грязные разводы. Досаждали насекомые, патентованный репеллент раздражал кожу, зато на кровососущих паразитов не действовал вовсе.

Второй лейтенант Брукс только что закрепил под антенной указателя глиссады ПРМГ[4]4
  ПРМГ – посадочная радиомаячная группа.


[Закрыть] маленького аэродрома еще одну антенну и теперь возился с приборами. Разматывая кабель, он пошел в сторону и споткнулся о что-то мягкое. Рядом испуганно проблеяла коза и, стуча копытцами, засеменила прочь. Офицер мысленно чертыхнулся: «Тебя мне только не хватало». Вокруг было спокойно, спокойно с его точки зрения, офицера специальной службы, выполняющего особое задание.

Кубинский караул давно привык к соседству старика, пасшего свое маленькое стадо у границы ВПП[5]5
  ВПП – взлетно-посадочная полоса.


[Закрыть], и совсем не обращал на него внимания. Пересекать границы поста старик не осмеливался, вел себя смирно. За месяцы службы патрулям примелькался и высохший как мумия зулус, всегда готовый кланяться вооруженным парням из добровольческой бригады, и десяток таких же древних и худых, как их хозяин, коз. Кубинцы встречали его днем и ночью, в сумерках и на рассвете. Всегда одно и то же: жалкая беззубая улыбка, драное одеяло на иссохших плечах, длинный посох в костлявой руке.

Этой ночью старого зулуса сменили другие пастухи – молодые и крепкие. А ветхий патриарх, нахлестывая семь коров – невиданное богатство, – торопился подальше от обычного пастбища. Сегодня утром двое глупых белых заключили с ним сделку. Они хотят снимать фильм о ночных хищниках. Им нужна приманка для львов и гиен. Белые готовы хорошо заплатить, им срочно понадобились хорошие кадры для рекламы будущего фильма. Белые приехали на джипе, нагруженном аппаратурой для съемок, и стали лагерем в саванне. Стадо коз ему больше не принадлежит. Хвала богам, белые не умеют вести дела: четыреста рандов за дюжину худых коз! Теперь он уносил ноги, думая о том, что это его самая удачная сделка за многие годы. На вырученные деньги старик тут же купил семь коров, это неожиданное приобретение выводило его в первые люди племени. Иметь свое стадо очень хорошо: большой почет. А если повезет, то уже в следующем году коровы дадут приплод. А там, глядишь, удастся возглавить совет старейшин. У вождя всего девять коров, у шамана восемь. Только бы приплод был велик, только бы сберечь его от набегов львов и гиен. До чего же кстати объявились белые! Теперь миски у ног глиняных фигурок в темном углу хижины наполнятся сыром и местным пивом. Сегодня духи предков хорошо ему помогли и заслужили угощение. Еще нужно заплатить шаману, чтобы сделал надежный оберег для скота. Белые вообще глупцы: убивают такого большого слона, забирают только бивни, а гору мяса бросают гнить на солнце. Кормят гиен, чтобы их фотографировать. Кому может понравиться гиена? Разве можно интересоваться такой мерзостью?

Старик плюнул и укоризненно покачал головой.

Смешные люди. Смешные и беспомощные, не могут выжить в саванне без своих вонючих автомобилей и ружей. Ни один зулус не совершил бы такой глупой сделки, дюжина коз не стоит четыреста рандов. И ни один зулус не умрет в саванне, в саванне он – дома.

Пастух усмехнулся в редкую бороду и зашлепал сандалиями по пыльной тропе.

Незадачливый торговец, кинооператор Брукс, недолго возился с передатчиком. Отрегулировал излучение так, чтобы сигналы ПРМГ и его устройства находились в противофазе. На экране прибора вершины двух пульсирующих синусоид, желтой и зеленой, точно противостояли друг другу. Потом офицер перебрался к своему помощнику. Тот уже установил ложный указатель глиссады и терпеливо ждал командира.

В отсветах огней аэродрома фигура человека на корточках еле заметно выделялась на фоне кустарника.

Брукс достал из кармана сканирующий приемник, направил антенну по оси ВПП. Сигнал аэродромной системы был практически подавлен. «А местный персонал при этом считает, что их оборудование исправно», – подумал лейтенант. Не удивительно – они же пальцем не коснулись чужого оборудования.

Все индикаторы и встроенные приборы ПРМГ сейчас должны были свидетельствовать о благополучном функционировании радиомаячной группы. Теперь на заходящем на посадку борту будет принят сигнал от ложного указателя глиссады. Самолет снизится по кривой, которая заканчивается ярдах в двухстах от торца полосы.

Бесшумно появилась двойка, закладывающая заряды под кабели электропитания огней ВПП. Старший группы кивнул офицеру: все готово. Второй лейтенант и его помощник повозились с мощным источником света, отрегулировали его наклон по линии снижения при заходе на посадку. Потом распределили вокруг только что установленной аппаратуры мины, они сдетонируют при взрыве топливных баков – никаких следов не останется. Закончив свою работу, группа удалилась в ночную темень, погоняя тощее стадо.

Часовой услышал шум стада, но не насторожился. Решил, что пастух погнал своих животных на водопой, к утру вернется.

Диверсанты не пользовались радио, в любой операции они выходили в эфир только при острой необходимости. В запасе оставалась четверть часа плюс-минус сорок секунд на действия летчика при заходе на посадку. В нескольких милях от аэродрома, у джипа с оборудованием, коз отпустили восвояси – в подарок ночным хищникам.

От группы отделился солдат, вооруженный ПНВ[6]6
  ПНВ – прибор ночного видения.


[Закрыть] и винтовкой с глушителем, и растворился в зарослях. Он взял на себя охрану. Второй лейтенант откинул панель радиостанции, снабженной панорамной приставкой, и нашел частоту диспетчера аэродрома. Самолет приближался точно по графику. Переговоры пилотов и земли были слышны, будто говорили где-то рядом. Когда летчики перешли на частоту диспетчера посадки, Брукс взял бинокль и залез на капот. Отсюда были хорошо видны огни самолета и свет указателя ВПП. По команде второго лейтенанта помощник защелкал переключателями, до группы донеслись негромкие хлопки.

Внизу пронеслись огни приближения. Загорелись сигнальные лампочки – стойки шасси встали на место. Командир корабля убрал обороты. Диспетчер дал «добро» на посадку. До полосы оставалось ярдов пятьсот, когда аэродром погрузился во мрак. Экипаж не растерялся, хотя четко обозначенная полоса пропала; самолет продолжал снижаться, ведомый сигналами ПРМГ. В этих местах сбои с электроснабжением не редкость. Ничего страшного, уже приходилось садиться на подсвеченную кострами полосу.

С земли в лицо пилотам ударила ослепительная вспышка, бело-фиолетовое сияние залило кабину. Да что тут происходит? Не сговариваясь, оба пилота потянули штурвалы на себя.

Машина дернулась вверх, но для набора высоты уже не хватало скорости. Шасси коснулись мягкого грунта. Колеса тут же провалились, стойки со скрежетом сорвало с мест крепления. Несколько мгновений машина с душераздирающим визгом и скрипом скользила на брюхе, пропеллеры рубили низкорослый кустарник. Из-под дюралевого корпуса сыпались искры, потом все скрылось в оранжевом пламени.

Боевая группа террористической организации «Копье Инката» [7]7
  «Копье Инката» – национально-освободительная организация на юге Африки.


[Закрыть] и груз оружия перестали существовать. Ни единого выстрела, ни одного потерянного человека у диверсантов, в высшем смысле слова – профессиональная работа. Группа Брукса двинулась на сигнал далекого радиомаяка, безошибочно ведущего к базе по другую сторону границы.