Текст книги "Сатори (СИ)"

Автор книги: Константин Котт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Котт Константин
Сатори

Сатори сидела за столом из грубых досок и с тоской смотрела в грязное закопченное окно. За окном не происходило ничего интересного. Небо было сплошь обложено серыми дождевыми тучами. Из туч на грязную землю падали редкие капли холодного дождя то и дело сдуваемые резкими порывами сильного ветра. Земля покрылась мокрой коркой.

Сатори было скучно. Уже который день она томилась в четырех стенах отцовского дома. Отец строго запретил ей выходить на улицу и играть с другими ребятами. Отца она любила и никогда ему не перечила. Причиной запрета были новые, недавно появившиеся калахи – строгие охранники, зорко наблюдавшие за всеми в их деревне. Стоило только Сатори и ее друзьям появиться на улице как их тут же бы схватили страшные калахи и унесли бы за гору, и они бы больше никогда не увидели своих родителей. Страшнее представить себе ничего нельзя было.

Сатори так сильно боялась, что даже не подходила к окну. Она так и представляла себе, как подойдет к окну, только выглянет одним глазком и тут же увидит страшного калаха, а он увидит ее. Потом последует страшный стук в дверь. Брр.

А на улицу очень хотелось. Обычно Сатори и ребята из соседних домов выбегали вместе и играли в стойке. Стойкой они называли такое специально отведенное для их игры место. Это была небольшая площадочка на улице, отгороженная забором, сколоченным из грубого теса, в человеческий рост высотой. Доски были неплотно подогнаны друг к другу и в щели между ними можно было смотреть на людяков. Людяки всегда вызывали большой интерес у Сатори и ребят. С виду они были очень похожи на родителей Сатори или соседей, или, например, на калахов. Но они были другие. Сатори и ребятам было нельзя выходить к людякам. Людяки, когда чувствовали детей приходили в какое-то буйное помешательство и в этом помешательстве они могли и убить или затоптать детей, а может даже разорвать. А вот взрослые спокойно ходили между ними и им ничего не было, людяки не обращали внимания на взрослых.

Если смотреть через щели в заборе, то можно было видеть людяк. Они бестолково бродили вокруг спотыкаясь и сталкиваясь друг с другом. Главное их отличие было в том, что они хоть и имели глаза, но ничего не видели, они смотрели на небо, на землю, по сторонам, но мыслей в их взгляде не было. Как не было и осмысленности в их движениях. Казалось, что больше они ориентируются на запах. Они постоянно принюхивались. А еще отец говорил, что они не умеют думать, как люди, но Сатори сильно в этом сомневалась. Просто она не представляла себе, как такое может быть.

Жили людяки на улице, у них не было домов. Они и спали прямо на земле в своих грязных серых лохмотьях. Все они были не стрижены и лохматы. Грязь корками висела на их волосах, на обрывках одежды. Но наблюдать за ними было интересно. Они что-то бессвязно бормотали и постоянно копошились в земле то и дело что-то там доставая и тут же суя себе это в рот. Зрелище было не очень приятным. Интересней было, когда некоторые из них, в основном мужчины, вдруг не с того не с сего задирали вверх свои косматые головы и начинали что-то протяжно и хрипло кричать, широко открывая свои беззубые рты, кричали они недолго, после этого они приседали на корточки и шарили по земле своими грязными ладонями будто пытаясь там что-то найти. При этом они очень смешно оттопыривали свои пятые точки.

Сатори и ее друзья всегда тихо смеялись над ними. Смеяться громко было нельзя потому что тогда людяки начинали пугать. Когда Сатори и ребята сильно шалили и при этом начинали громко смеяться то людяки переставали бестолково бродить и начинали толпиться возле забора где играли дети. Они хватали доски своими грязными корявыми пальцами, толкали и давили друг друга, крича непонятные звуки. Людяки пытались лезть друг на друга, наступая и на плечи, и на головы без разбора, а некоторые из них пытались подражать детскому смеху открывая свои рты и пытаясь рассмотреть детей своими ничего не видящими бельмастыми глазами. Вот тогда Сатори и ребятам становилось страшно. Забор дрожал и трещал под напором большого количества тел. Из-за забора летел громкий гвалт криков и писков и казалось, что забор вот-вот рухнет и эти существа просто разорвут детей на части. Тогда выходили родители и прутьями разгоняли детей по избам.

А еще так можно было привлечь калахов. Если они видели большое скопление людяков они собирались и со всех сторон начинали хлестать их своими длинными бичами. Бичи били очень сильно, на некоторых людяках даже рвалась их одежда из тряпья и появлялась кровь. Тогда людяки начинали громко кричать и разбегаться в разные стороны давя и толкая друг друга. А калахи все продолжали хлестать пока никого не оставалось возле забора. При этом они делали вид что абсолютно не замечают Сатори и ее друзей.

А потом, вечером, приходил Танакан – главный у калахов и о чем-то долго выговаривал отцу Сатори. Отец стоял поникший и только согласно кивал своей седой головой не смея поднимать взгляд на Танакана. Обычно такими посещениями все и заканчивалось, Сатори после этого перепадало только несколько подзатыльников. Но иногда, когда Сатори и ребята особенно сильно нашкодничают, Танакан забирал с собой мамку Сатори. Тогда ей становилось особенно страшно. Отец просто чернел и залазил в подпол где пил крепкую до следующего утра, а потом еще день лежал там без сознания и храпел. А старая бабка Титуха скрипела со своей печи о том, что из-за Сатори ее мамку где-то там елозят всей компанией. Что это означало Сатори не понимала, но представляла, что это что-то страшное. Мамка приходила домой обычно лишь под утро, вся растрепанная, в рваном кафтане. Иногда у нее даже была кровь. Приходя мамка брала самый большой ухват и больно била Сатори и по голове, и по спине, и по бокам. Била так больно и долго, что Сатори потом еще несколько дней не могла встать, а бабка Титуха смазывала ее ушибы коровьей мочей.

Но все это было раньше, когда были свои калахи во главе с Танаканом. Но теперь уже несколько дней как появились новые калахи, незнакомые. Они были очень свирепы и страшны, явно неместные и даже, наверное, не с их улуса. Непонятно было что от них ожидать, и поэтому отец строго на строго запретил Сатори и мамке покидать дом. Сам же он ушел в улус по делам и его не было вот уже несколько дней.

Сатори было скучно и страшно. Но еще у нее была какая-то непонятная тревога, уже который день на небе были тучи. И ветер, он то стихал, то рвался цепным псом завывая где-то над крышей. Сатори боялась за отца и за себя.

Тарам – отец Сатори, в это время брел по улусу, плохо разбирая дорогу. В голове все перемешалось, тело ныло от боли, по спине из глубоких ран лилась кровь. Он удивлялся тому, что все еще жив, но не знал, что с этим делать. Будущее было настолько черным, что смерть была, возможно, не самым плохим выходом для него.

Все его неприятности начались с ухода своих родных калахов из их деревни. Ушли они неожиданно. Тарам, как староста деревни, которому положено узнавать обо всех изменениях первым, остался в полном неведении. В одно утро, осматривая людяков он обнаружил совершенно новых калахов. Они выглядели очень непривычно для здешних мест. Все они были как будто на одно лицо, Тарам как ни старался не мог их различить. На них были какие-то иноземные одеяния и странные шлемы. Разговаривать они либо не хотели, либо просто не понимали языка, при этом смотрели с угрозой и ненавистью.

Тарам бросился в избу предводителя калахов где раньше обитал Танакан со своими приближенными. Но его туда не пустили, а даже пнули и замахнулись бичом. Такого Тарам совершенно не ожидал. От неожиданности он растерялся и не знал, что предпринять. Ведь они так хорошо жили с Танаканом, Тарам не лез к калахам, а они не совали нос в дела старосты и его деревни. Теперь похоже все изменилось. А за всю свою жизнь Тарам твердо усвоил лишь один урок – перемены к худшему.

Такая новость как смена калахов не могла не остаться незамеченной в деревне. Все мужчины очень скоро собрались в избе богогляда – местного священнослужителя. Богогляду по закону семья была не положена и его жилище использовали как сходню, где собирались для решения всяких насущных проблем.

Спорили да рядились недолго. Все сошлись на мнении что новые калахи это не к добру и кому-то необходимо идти в улус и все там разузнать хорошенько. Потому что уже давно ходили слух что такие изменения приводили к аннулированию деревни. Что такое аннулирование никто не знал потому что из таких деревень не приходили уже никогда и ничего не рассказывали.

Оставалось только решить кому идти. Кандидатов было двое. Богогляд как лицо религиозное и Тарам как староста деревни.

Выбирали недолго. Богогляд как всегда закатил глаза свои, закинул свою немытую голову назад и выставив лохматую бороду произнес что Бог желает, чтобы шел Тарам. Тарам только вздохнул. Так всегда и было, Богогляд был труслив и из своей избы старался не высовываться, а все решения принимать и все дела делать должен был Тарам. Уже давно все подозревали что Богогляд никакой не богогляд, а слова Бога он заменяет тем что ему выгодно.

Но деваться было некуда, к тому же Тарам понимал, что идти придется самому так-как даже если бы пошел Богогляд, то толку бы от него все равно бы не было. В улусе он никого не знал, и его никто не знал.

Собирался Тарам не долго, взял только еды в дорогу, да немного араччи – самой главной ценности, ради которой они держали столько людяк. Ханы улуса очень любили араччи и все забирали, оставить что-то себе было практически невозможно, но Тарам умудрялся оставлять себе малую толику на самый черный день. Завернув аррачи в мягкую ткань и положив ее за пазуху Тарам строго настрого запретил жене и дочери выходить из дома без крайней нужды, попрощался со всеми и отправился в дальний путь.

Шел он несколько дней. Дорога была ему знакома, но в пути можно было ожидать чего угодно. Вокруг деревень было опасно, можно было встретить невиданных и очень кровожадных зверей, или попасть в заколдованные места где с человеком случалось страшное и его уже никто и никогда не мог найти. Люди старались не покидать обжитых мест, и лишний раз не высовывать нос за пределы охраняемой калахами территории.

Тарам много раз ходил в улус и опасных мест сторонился. Сначала лесом, потом полями. Ближе к улусу начались болота где приходилось яростно отбиваться от огромных комаров. Тарам старался держаться подальше от дорог потому что на них было много лихих людей и таких как Тарам там убивали просто так, ради смеха.

На третье утро показался улус. Это было большое городище намного больше тарамовской деревни. Здесь жили ханы и прочие уважаемые люди. Здесь решались судьбы всего улуса и всех податных деревень. Тут кипела жизнь, что-то постоянно дымилось и чадило, по улицам между деревянными избами лилась разношёрстная многоликая и многоголосая толпа.

Тараму не нравился улус, здесь было тесно и грязно. Постоянно чем-то воняло. Среди толпы сновали воры, норовящие непременно что-нибудь стянуть из карманов зазевавшихся прохожих. Здесь запросто можно было попасть под бич калахам сопровождающим важную особу. Ну и угодить под кулаки какой-нибудь загулявшей компании не составляло труда. Говорят, есть в улусе и особый район, где живут ханы, купцы, вельможи. Будто бы там чисто и спокойно, а на улицах дежурит стража, зорко следящая за порядком. Возможно так и было, но Тарам никогда там не был, да и быть не мог потому что туда бы его уж точно не пустили.

Перво-наперво Тарам отправился на базар. Там можно было потолкаться среди людей, послушать что говорят, возможно узнать что-нибудь полезное для себя.

Базар находился практически в центре городища и занимал огромную площадь. Здесь всегда было многолюдно. Среди неровных торговых рядов утопая по щиколотку в грязи и конском дерьме толкались разные люди. Все что-то говорили, а торговцы кричали, срывая голоса предлагая свои товары.

Товары были как самые простые, так и диковинные, заморские. Тарам всегда любил посмотреть на загадочные вещицы, привезенные из далека. Обычно их продавали толстые торговцы в шикарных одеждах. Они в отличие от других не кричали, а просто молча стояли и лишь внимательно следили из-за прищуренных глаз чтобы никакой лихой человек чего не утянул.

Тарам мог часами смотреть на их товар. Это были какие-то загадочные коробочки и ящички назначения которых он не понимал. Его просто завораживали переливания загадочных цветов каких не бывает в природе. А еще они издавали непонятные, но очень приятные звуки. Назначение этих вещей Тарам абсолютно не понимал, а спросить у торговцев боялся из-за их внушительного вида. Да и вряд ли бы кто стал разговаривать с Тарамом.

У таких товаров и покупатели были соответствующие. Обычно это были ханы или даже какие-то высокопоставленные чиновники из-под Горы. Когда они неспешно и вальяжно подходили к лавке таких торговцев то толпа вокруг почтительно замолкала и отступала на один шаг назад. Между торговцем и покупателем шла неспешная беседа на непонятном для всех окружающих, высшем языке. Оба выказывали друг другу подчеркнутое уважение, но и про себя не забывали. Покупатель не спеша разглядывал товар что-то взвешивая и присматриваясь. Чаще никто ничего не покупал, но если покупали, то за товар отсыпали столько настоящих золотых монет что кому-то в очереди даже становилось плохо. Смотреть на это можно было часами. Тарам смотря на это чувствовал, что становится свидетелем какой-то непонятной ему, высшей жизни, куда вход ему был заказан с самого рождения.

В этот раз Тарам как ему не хотелось, к таким лавкам не пошел. Он отправился сразу в обычные торговые ряды где собирались такие же как он ходоки из окрестных деревень. Здесь он мог пообщаться с равными себе, а заодно и прикупить холстины для одежды на людяк. Так уж было устроено, что содержать людяк в деревнях была прямая обязанность местных жителей во главе со старостой. В хороших деревнях где была жирная почва и соответственно можно было производить много араччи, людяки ходили в приличных одеждах, и даже содержались в специальных сараях. В деревне же у Тарама земля была плохая, песчаная, людяки были худые и часто дохли. Араччи добывалось немного и дохода было мало. Но все же время от времени Тарам покупал немного холстины, а местные женщины шили людякам новую одежду.

На этот раз в торговых рядах было оживленно. Везде бродили люди из деревень, они ничего не покупали, а лишь разговаривали друг с другом. Тарам сразу понял, что своими новостями про смену калахов он никого не удивит. И тут, и там говорили, что в деревни пришли новые калахи, совсем не знакомые и не местные. Они не говорили на местном наречии, были странного вида и все сразу поняли, что пришли они из далека, из другого улуса.

В связи с чем произошли такие изменения никто не знал. Пользовались только слухами, а слухи были один невероятнее другого. Кто-то говорил, что вслед за новыми калахами прейдут и другие люди, а местных жителей аннулируют. Другие же утверждали, что слышали на самом верху у ханов о том, что людяки стали совсем плохими, мало араччи приносят и будто бы в этом виноваты именно мужчины. Из этого следовал вывод что мужчин из деревень либо совсем аннулируют или переведут к людякам, а женщин отдадут новым калахам. Много еще о чем трепались люди. Но все соглашались с тем, что лучшего ждать не стоит.

Тарам слушал все это недолго. Чувство общего беспокойства наслоилось у него на собственные тревоги. Если бы все это происходило в одной деревни еще можно было в чем-то себя успокоить. Но происходило явно что-то большее, на весь улус, что-то более масштабное и не предвещавшее добра. В такой ситуации медлить не стоило и Тарам недолго думая кинулся в ханаат. Только там он мог узнать что-то определенное.

По-хорошему в ханаат и надо было идти с самого начала, но Тарам ужас как не хотел этого делать. Многое бы он отдал лишь бы никогда там не появляться. Но поскольку он являлся старостой деревни ходить туда хотя бы раз в год он был обязан.

В ханаате несли службу ханы – руководители окрестных земель. Ох и злые были люди. За недостачу араччи или слишком большой мор людяков били нещадно, некоторые и не выдерживали, кончались прямо тут же. Таких несчастных вытаскивали и тут же за ханаатом выбрасывали на улицу где они и лежали синие и взбухшие пока собаки крысы, и другие твари не оставляли от них и следа.

Никакого желания не было у Тарама идти в ханаат, но делать было нечего. Там принимались все решения по деревням и судьбам людей. Решение о замене калахов исходило именно оттуда, там и надо было искать ответы на свои вопросы.

Ханаат был единственным каменным строением в городище. Это было огромное здание из белого камня с резными колоннами вокруг. Вход в ханаат находился в торце здания на огромном крыльце. Вход охраняли калахи одетые в золотые доспехи. Несмотря на то что в городище было грязно, здесь держали порядок. Специальные люди в серых балахонах до пят ходили с большими ведрами и постоянно намывали полы. Зазевавшийся простолюдин, решивший посетить ханаат по своим делам и предварительно не отряхнувший ног мог и получить грязной тряпкой по голове или бичом калахов-охранников по спине.

Тарам долго мялся неподалеку от крыльца. Его терзал животный страх. Он не мог себя заставить идти к своему хану. Вдруг хан затаил на него какую злобу? Не миновать тогда было лютой смерти. Спасти мог только сверток араччи бережно хранимый за пазухой. Это всегда выручало Тарама.

Собравшись с духом Тарам отправился к хану. Пришлось долго кланяться и рассказывать кто он, откуда и что ему надо. Его долго держали в дверях, заставляли вытирать ноги и обтрясать одежды от дорожной пыли, а потом все же допустили до распорядителя, отвечающего за дозволение просителям пройти к тому или иному хану. Дело в том, что в ханаате находилось много ханов, их улус был богат деревнями и что бы управиться со всем этим хозяйством было назначено несколько ханов.

Подойдя к распорядителю Тарам замер в почтенном поклоне на полусогнутых ногах. Стоять так было не удобно в его возрасте, но по-другому было нельзя.

Распорядитель худощавый молодой человек с брезгливым лицом облаченный в яркий цветастый плащ до полу сидел за своим столом с отрешенным видом и абсолютно не замечал просителя. Он что-то сосредоточено искал у себя в носу, а потом долго рассматривал найденное.

Длилось это довольно долго у Тарама уже начали затекать ноги. Но сказать что-то первым он не имел права, здесь он вообще не мог говорить первым. Наконец, когда Тарам уже думал, что вот-вот упадет распорядитель изволил обратить на него внимание:

– Кто такой? Чего тебе тут надо?

Тарам чуть разогнул ноги, но остался стоять в поклоне.

– Тарам я ваше благородие, староста сто второй деревни, надобно мне к хану Ясноокому.

Распорядитель скривил лицо.

– А по какой надобности ты, гниль, решил хана отвлекать?

– Бакшиш у меня для хана Ясноокого, ваше благородие.

Выражение лица распорядителя резко поменялось. В глазах появился нескрываемый интерес. Распорядитель хоть и занимал высокую должность, но был из обычного сословия, такой же деревенский, как и Тарам, только в детстве отобранный у родителей и отправленный в услужение к ханам. Ничто человеческое не было ему чуждо. Он даже вперед подался, надеясь что-нибудь рассмотреть.

– Бакшиш говоришь? А что там у тебя?

– То одному хану известно, ваше благородие. – Тарам хоть и оставался в поклоне, а про себя даже улыбнулся своей ловкости. Не получится у распорядителя отобрать сверток с араччи, если об этом узнает хан то несдобровать тогда распорядителю.

Лицо распорядителя на мгновение перекосилось от ярости. Впрочем, он не стал утруждать себя злобой к какому-то червяку. Тут же голос его стал прежний, ленивый.

– Ну как знаешь, вошь.

Распорядитель встал из-за стола, закатил глаза и бесцветным голосом забубнил:

– По новому приказу ханаата все просители перед посещение хана или перед выдачей просимого должны пройти самоочищение в общественной галерее, где они должны с почтением и смирением узнать себя. Уклонение от посещения галереи карается полным аннулированием.

Тарам и глазом моргнуть не успел как был подхвачен под мышки здоровенными калахами. Его куда-то буквально несли на руках, он не мог даже ногами достать до пола.

Тараму стало плохо. Знал он эти галереи. В последний раз это была покаянная галерея, после нее долго заживали раны. Тогда его закинули в длинный коридор где с двух сторон стояли калахи со своими бичами. Тараму надо было медленно идти (ни в коем случае не бежать, боже упаси!), а с двух сторон его лупили по спине и затылку бичами. Тогда это объяснялось тем, что многие старосты пытались найти себе оправдание в том, что из-за засухи произошел мор людяков. Чтобы это прекратить все вновь прибывшие с порога отправлялись каяться в покаянную галерею. Тогда Тарам вышел оттуда чуть живым. Что ждало его в новой галерее он боялся представить.

Тащили его не долго, довольно быстро Тарама швырнули в какое-то мрачное помещение на бетонный пол.

Не ощущая размеров помещения Тарам подтянул к себе ноги, зажмурился и свернулся у ближайшей нащупанной им стены. Он ожидал чего угодно, а больше всего болезненных ударов по всему телу. Однако время шло и ничего не происходило.

Переборов первый страх Тарам медленно приоткрыл глаза. Первый мрак оказался прозрачным, глаза, постепенно привыкшие к темноте, стали различать окружающие.

Оказалось, что он находился в довольно большом зале с высокими сводчатыми потолками. Где-то там, наверху, были прорублены небольшие окна, через которые в зал проникал неясный голубоватый свет.

Тарам сразу понял, что находится тут не один. Совсем не далеко шаркая подошвами своих ног деловито суетился один из слуг, протирающих полы в залах ханаата. Он совершенно не обращал внимания на Тарама и занимался своим делом. Макая и тут же выжимая в огромном ведре свою тряпку, он деловито мыл полы в зале.

Но поразил Тарама совсем не уборщик. Его поразил сам зал, а вернее его "убранство". В массивных стенах, укрепленных внушительными колоннами с двух сторон были вмурованы живые люди, много людей. В несколько рядов, уходящих куда-то к самым сводам зала торчало множество голов и рук. Разглядеть из далека было сложно, но по первому взгляду было видно, что из всех вмурованных тел наружи оставались только головы и руки по локоть. Головы переглядывались друг с другом и что-то говорили, а руки совершали какие-то жесты. При этом людей было настолько много что их голоса сливались в неясный гул, а жесты рук в непонятное мельтешение.

От увиденного Тараму стало нехорошо. Он представить себе не мог подобного мучения. Много на своем веку он повидал страшного, но что бы людей вмуровывали в стены заживо, оставляя лишь руки и головы... Такое он видел в первый раз. И тем непонятней было поведения уборщика, насвистывающего какую-то веселую мелодию и деловито протирающего пол.

Преодолев первый страх Тарам поднялся на ноги. Ступая мягко и аккуратно, остерегаясь любой неприятности он двинулся вперед.

Уборщик совершенно не обращал на него своего внимания. Закончив мыть полы он с таким же деловитым видом, не меняя тряпки и ведра начал протирать головы несчастных. Впрочем, несчастные довольно отплевывались под тряпкой и что-то одобрительно бубнили. При ближайшем же рассмотрении люди эти и не выглядели измученными.

Увидев Тарама многие головы замолкали и с интересом начинали его разглядывать. Чьи-то вмурованные в глиняные стены руки начали на него указывать пальцами. Откуда-то сверху полетели первые слова, обращенные к Тараму. Посторонний гул постепенно смолкал и все больше любопытных глаз смотрели на него.

Чей-то пронзительный женский голос завизжал откуда-то из-под потолка:

– Явился негодяй! Вы посмотрите только на его рожу, люди добрые! Как не стыдно!

Тарам испуганно замер. Некоторое время ему понадобилось что бы осознать, что обращаются к нему. Голос тем временем продолжал верещать, срываясь на пронзительный крик:

– Ну что вылупился? Еще и смелости хватило сюда явиться! Пьешь людскую кровь, кровосос! На кол тебя! Ненавижу, сука!

К визгливому голосу стали прибавляться и другие, мужские и женские. Кто-то кричал и тянул к Тараму свои руки. Кто-то презрительно кривился, некоторые даже пытались плеваться. Тарам стоял в оцепенении и не мог понять кто все эти люди и чем он их так разозлил. Недовольный гул сотен голосов тем временем нарастал.

– Хорошо за вас взялись! Мы тут честные, обычные люди уже устали от вас! Сколько можно терпеть от таких как ты!

– Приходят тут такие, глазками хлопают, мол мы хорошие, а сами все в дерьме! Ух и тяжело же ханам с вами! Если бы не вы! Вот бы мы жили!

– Умные какие! А чего вы такие умные?! Сразу видно, враги, погибели нашей хотите!

Тарам оглушенный всем этим в растерянности крутил головой по сторонам, ото всюду на него лились проклятья и крики. Обращенные на него лица вмурованных людей были перекошены от злости и ненависти, некоторых начинало трясти от злобы.

Все больше голов поворачивалось к нему. Крики и визг заполнили собой зал. Даже уборщик теперь с презрительным видом смотрел на него. Все кричали и требовали немедленной и мучительной казни для Тарама. Его обвиняли во всех возможных и не возможных грехах, выходило что он самый главный вор и убийца, и что только из-за него этим людям живется не так хорошо, как хотелось бы. И только благодаря неуемным стараниям великих ханов такие как Тарам не извели еще весь народ. Сотни рук показывали на Тарама указательными пальцами. Лица кричавших краснели от натуги и злобы. Бешенные глаза вылезали из орбит, изо ртов брызгала слюна. Ненависть буквально оглушила Тарама. В ушах стоял дикий шум, а перед глазами все мельтешило.

Тарам, двигавшийся в начале медленно и неуверенно, стал прибавлять шагу и в конце побежал. Он плохо понимал, что происходит вокруг, он хотел лишь быстрее покинуть это место. Тарам совершенно не понимал, чем он мог так разозлить всех этих людей, ведь ничего из того обидного и мерзкого что ему кричали Тарам не совершал. Зажмурившись и заткнув уши, он бежал.

Пробежав достаточно далеко Тарам остановился запыхавшись. Неприятный гул остался где-то позади. Открыв глаза, он стал осматриваться по сторонам. Это был все тот же зал, но теперь здесь было довольно светло. С ужасом Тарам заметил все тех же вмурованных в стены людей. Но теперь их было значительно меньше, и выглядели они по-другому.

Теперь люди были в один ряд, головы их находились на уровне роста взрослого человека. Это были лощеные, преимущественно лысые головы, многие из них были в очках. Они спокойно и даже с неким сожалением рассматривали тяжело дышавшего Тарама.

– Ну вот, опять испугали человека, ну что за люди! – Первой заговорила голова лощеного человека с шикарной седовласой прической. – Нашим людям только дай повод похулить! Тут они не остановятся.

– Позвольте, позвольте! – Вступила в разговор вторая голова лысого человека. – Что уж вы так на наш народ наговариваете?! Не глупее других! Наш народ не проведешь! Что видят то и говорят!

– Ну, поехали старые песни разводить! Народ, не народ! Так и брешите тут! – Третья голова с любопытством и некоторой строгостью разглядывала Тарама. – Кто такой? Откуда?

Тарам почувствовал некоторое облегчение. Здесь на него не кричали, а рассматривали с любопытством. В глазах этих людей читался ум, и у Тарама закралась призрачная надежда на то, что он сможет здесь оправдаться в тех грехах, которые он не совершал.

– Тарам я, ваши благородия, староста сто второй деревни, на поклон к хану...

Третья голова его тут же перебила.

– Понятно все, ничего интересного, провинился значит. Помилования приполз просить.

– Да, да. Имея даже малую нижайшую, презренную толику от власти ты повинен пред нашим великим народом и солнечными ханами, управителями народа нашего! – Вторая голова лысого человека много говорила и при этом руки, принадлежавшие ему, беспрестанно жестикулировали. – И как ханам великим строить державу нашу с такими червями, норовящими присосаться к плоти великих?!

– Ну что вы! – За Тарама вступился первый. – Каждый может поскользнуться на тернистом пути из песка. Великие ханы говорят нам что надо прощать! Послушайте же их последние выступления!

– Нечего и некого тут прощать! Времена сложные и опасные для нашей державы! Кругом враги лютые крови нашей хотят. Закулиса темная! Они саботируют работу и даже отравляют воду! А маскируются они под таких вот добропорядочных с виду старост! И живы мы лишь благодаря ханам нашим да верным калахам, целую их пяты, будь они привознеснены в веках!

– Вот только не надо лизоблюдничать, восхвалять наших мудрых ханов, да продлит Бог годы славные их и силы их великие! Речь о простом воре и убийце, Тараме, или как там его! Где он и где ханы!

Головы седовласого и лысого сцепились в каком-то сложном для понимания Тарама споре. Он не понимал из их разговоров и половины. Единственное что он понял доподлинно так это то, что его и здесь также считают вором убийцей и врагом государства. Это Тарама совершенно не устраивало, и он робко пытался возражать, но вклиниться в высокоинтеллектуальный спор он так и не смог.

Видя безрезультатность своих попыток, он медленно побрел дальше, то и дело обращаясь к незнакомым головам. На него смотрели презрительно и мало кто отвечал ему.

– Смерть предателям! Нет тебе прощения, смерд! – Шипела голова небритого человека в очках.

– Но в чем же вы меня обвиняете? Я пришел узнать про калахов, вот и все! – Тарам безнадежно пытался оправдываться, а слезы так и подступали к его глазам.

– Тут невинных нет! Стереть тебя с лица земли, паскуду!

– Да ты не переживай так, смертный, ты же сам понимаешь что виноват, как же может быть по-другому? Умри спокойно!

Кто-то смеялся ему прямо в лицо.

– О какой невиновности ты тут говоришь? Отродясь ты виновен перед ханами только фактом своего существования. Ты им мешаешь, вот без тебя будет чище и светлее.

Тарам брел и от несправедливости слезы подступали к его глазам. Вокруг все насмехались над ним и пророчили смерть. Впрочем, все говорили так умно и справно, что очень скоро он почувствовал себя действительно виноватым.

И правда, кто он такой чтобы что-то доказывать? Конечно, где-то в глубине души ему не нравился порядок царивший вокруг. И калахи эти, даже бывшие, ведь они тоже приносили много страданий, они постоянно насиловали женщин из их деревни. А ханы? Да, он не только до смерти боялся ханов, он их ненавидел.