Текст книги "Батайск – город богов"

Автор книги: Константин Кизявка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Посвящается светлой памяти моих друзей и близких.

– Вы читали Карлоса Кастанеду?

– Карлсона? Читал. В детстве. Только на самом деле это не он книги писал, а писательница шведская – Астрид Линдгрен…

(с) Батайская городская газета «Вперед»

интервью с Константином Дарума

6 января 2002 года

1

Это был мягкий добрый вечер. Из тех, ранних весенних, когда свежий прохладный ветерок, играя в ветках цветущих деревьев, стряхивает на влажную черную землю мелкую белизну сияющих перламутром лепестков.

Мой пятиэтажный хрущевский дом, как большая игрушка из белого кирпича, торчал из коробки микрорайона скучным клоном многочисленных соседей. В пятиэтажках по-пролетарски утешительно совпадали планировка комнат, ориентация в пространстве и даже марки унитазов в туалетах восемьдесят на сто двадцать.

Другое дело – двор. В медленном осыпании вишен и жердел, он казался легендарным Вриндаваном, притихшим в ожидании новых игр маленького Кришны.

Тем вечером меня, до урчания в животе, волновала судьба марсиан, живущих в удаленном от Солнца углекислом холоде без шашлыков и курицы гриль. С утра так спешил на работу, что забыл позавтракать. Однако, вид родного двора напрочь вышиб из головы голодные пасторали красной планеты.

Непрошеные слезы радужными красками преобразили ставших вдруг такими родными и понятными: бабок на перекошенной лавочке; милых пацанов, матерящихся на площадке вокруг изодранного мяча; и даже симпатичных алкашей с одноразовыми стаканчиками, выстроившихся в очередь у дядьки-Валькиного гаража.

В воздухе засеребрился волшебный оттенок счастья, полного, бесконечного, совершенно невозможного для того, чтобы его ухватить, так быстро все нахлынуло и так быстро навсегда исчезло. Помню только, время странно замедлилось, почти остановилось. О неспешной походке какой-нибудь королевы говорят, что она величава. Представьте величавое падение лепестка вишни. Или величавое высыпание мусора в контейнер бабой Ниной из четвертого подъезда. Именно в этой торжественной величавости я, замерев сердцем и умом, провел чудеснейшие семь секунд своей жизни.

Взойдя на родной пятый этаж, первым делом воззвал к щедрости холодильника. Электронный друг не дал умереть. Помог наполнить желудок колбасой и томатным соком. Оставалось только тихо проскользнуть мимо дремлющей перед телевизором жены на балкон. Вот там и случилось нечто, круто поменявшее всю мою дальнейшую жизнь.

Балкон висит на торце дома, прямо над гаражом дядьки Валентина. В сытом спокойствии я облокотился на перила и лениво сосредоточился на небесной части горизонта, залитой золотой кровавостью оседающего солнца. И вдруг слух различил в сотне окружающих звуков слово «дзен». Я встрепенулся, подобно тощей уличной собаке, обнаружившей в травянистом пыльном воздухе улицы слабый запах копченой сосиски.

Последние десять лет я был одержим поисками смысла человеческого существования и одолел сотни философских и религиозных книг, где слово «дзен» находилось не на самом последнем месте. О, как же я вдвойне поразился, когда понял, что слово долетело от мужиков у того самого гаража.

Их было четверо, распивавших полуторалитровую пластмассовую бутылку самогона, произведенного мастерами района. С пятого этажа трудно разобрать, о чем говорят внизу, и поначалу я решил, что попал на крючок взволнованного воображения. Однако, минуты через две среди мата и фраз типа «падла, сам придет», довольно отчетливо послышалось «нирвана», «хадж» и «пейсы».

Вам, привыкшим к салонным речам и философским диспутам мегаполисных богем, трудно понять простого батайского искателя истины, плоскость сознания которого пересекается с плоскостью теологических понятий лишь поздним вечером в энтэвэшной передаче «Гордон». Батайск не место для опасных экспериментов. Какой безумец отважится на произнесение вслух того, чего не просто не поймут, но запомнят навсегда и расскажут всему городу? Что за сомнительное счастье – всюду ощущать спиной указательные пальцы болезненно-сочувствующих согорожан? Кто выдержит стабильность испуга, возникающего в знакомых лицах, причем испуга такой силы, что прокаженные и чумные по сравнению с вами – желанные объекты троекратного христосования в пасхальное воскресенье.

Я всегда внимательно следил за собой. Работник городской администрации, коренной батайчанин, никогда не позволял себе лишнего и не показывал тайного хода своих еретических мыслей. Все суждения о смысле жизни и устройстве мироздания благоразумно держал при себе. Жена, наверное, догадывалась. Я иногда замечал ее по-нехорошему задумчивые взгляды. Но это были не больше чем догадки.

Может быть, теперь вы несколько иначе оцените мое недоумение и даже, не скрываю – восторг слышания подобных живых слов. Я загорелся одной идеей, одним желанием – попасть в круг этих загадочных людей.

В ту ночь я смотрел в потолок, и только когда он пожелтел восходом, понял…

2

Утром не пошел на работу. Не потому что плохо себя чувствовал, не потому что опротивела трудовая реальность. Гораздо хуже. Показалось, что предыдущая жизнь – бессмысленная катастрофа, из которой, наконец, можно эвакуироваться. Спасательным средством однозначно были подбалконные алкаши.

Но нужен ли им столь убогий персонаж?

Начнем с того, что я никогда не пьянствовал. Иногда принимал, конечно, и вино, и чего уж там – пиво… Но о самогоне или водке имел самые мутные представления, полученные из классической литературы. Какое же я имел право вторгаться в жизнь этих суровых людей, беспредельно закаленных огненно-водными процедурами?

Наспех выхлебав утренний чай, осторожно вышел на балкон. У гаража пусто. Прохладное утро. Нормальные люди, включая мою жену, уже зарабатывают на хлеб, не видя, каким паразитическим прыщом торчит на пятом этаже очередной батайский искатель истины. Никого. Убить бы время сигаретой, но не могу. Не могу себя заставить. От никотина мозги работают совсем плохо, а я и так не сильно рассчитываю на их поддержку в последнее время. Заняться было нечем. Но жизнь менялась. Сердце наполнилось уютом. Пьянящий восторг овладел мной. Я взглянул на небо и на какое-то мгновение увидел рай. Белые деревья облаков, рваные крылья ангелов…

Снизу донесся скрип открываемой двери. Дядя Валя в гараже! Хотел было кинуться вниз, но простая идея остановила: «Что ты ему скажешь?» Сказать, действительно, было нечего.

Расстроенный этим открытием, я вернулся в квартиру и выпал на диван, уйдя в то, что батайские йоги по накурке называют «нирваной». Мысли постепенно выветрились утренним сквознячком. Опустошенный мозг равнодушно наблюдал за зашторенным полумраком. Отстукивали свое часы на стенке над телевизором. Время терялось бездарно и безвозвратно. Первой была мысль о жареном мясе. Даже не мысль, а подло прокравшийся откуда-то заманчивый маслянистый запах. Курочку делали специалисты. Весь их изощренный садизм я осознал, когда безумное тело самостоятельно поднялось с дивана и направилось к входной двери. Ну нельзя так вкусно готовить!!!

И вдруг стало просто. Ёксель-моксель! Они же не могут просто пить, надо же закусывать! И я могу раздобыть закуску под предлогом… Под названием.... Ну как они это говорят! Ах, да! Магарыч!

Тогда еще не знал, что эти суровые люди могли и не закусывать. Но ход мысли был непоколебим, так уж она окрепла в своем одиночестве. Счастливый, раскрыл я холодильник и протянул дрожащие руки к волшебной палочке копченой московской колбасы.

Так и вышел из подъезда: в вытянутых руках – колбаса, на лице – восторг «идущего вместо», сжигающего семьдесят восьмую книгу Сорокина…

Дядя Валя на уютной скамеечке у гаража уже обсуждал что-то с лицом, принадлежавшим парню кавказской национальности. Говорили очень тихо и потому я разобрал лишь маленький кусочек: «…а я тебе говорю Накшбандий, так чалму… неарабский, да…» Я подошел поближе и тема разговора мгновенно поменялась. Дядя Валя сделал удивленное лицо:

– Зачем тебе пять рублей?

– Слушай! Зачем спросил! Дай, а?!

Я притворился, будто ничего не заметил:

– Вот, «Московская»!

Дядя Валя с подозрением принял протянутую колбасу, осмотрел.

– А в честь чего?

– Магарыч! – вспомнил я.

– Что за магарыч?

– День рождения у меня!

– Э! – не понял кавказец. – Колбаса это не магарыч! Колбаса это закуска!

– Ничего! – добродушно махнул колбасой дядя Валя. – Для кого и закуска магарыч!

Он тут же ловко расстелил на фанерном столике газету и стал рубить мясопродукт тяжелым кухонным ножом. По ходу кулинарных приготовлений кивнул на свой рубашечный карман:

– Андрюш, возьми у меня полтинничек, купи парочку клюковок в желтом магазине.

Странное счастье охватило все мое существо. Совершенно не понимая, что должен купить, я понесся к «желтому», как у нас за цвет стен называли продуктовый супермаркет.

Знакомая молодая продавщица с надписью «Мария Гомес» на майке задумчиво смотрела в широкое окно на отходящий автобус.

– Мне пару клюковок! – осторожно начал я. – Вы же знаете, что это такое?

– Цирроз печени! – довольно резко отозвалась девушка и с твердым стуком установила передо мной две бутылки с черно-красными этикетками выражающими чье-то сюрреалистическое восприятие ягоды клюквы. – Пятьдесят рублей!

Напоминание о печени чуть отрезвило мою возбужденную душу. И все же новый мир по-прежнему был полон замечательных красок, и я предстал перед собранием в самом сияющем виде.

Собрание состояло уже из четырех членов. Прибавилось второе лицо приблизительно той же национальности, что и первое, появился коллега по подъезду – Леха Гапей.

– Вот он, наш спаситель! – представил меня дядя Валя. – А я уже и стаканчики приготовил.

Все сели. Лехе места не досталось, но он и не рвался на лавочку. Устроился с пустой стороны на корточках. Дядя Валя окинул всех внимательным взглядом. Аккуратно поставил в ряд пять стаканчиков и налил в каждый ровно до половины. Показал на колбасу:

– Чем богаты!

Первый кавказец, которого, как выяснилось, звали Селим, поднял стакан, посмотрел на Иваныча. Тот решительно кивнул.

– За хозяина этого дома! – провозгласил кавказец, и все дружно залили в себя клюковку.

Вкус напитка в первое мгновение напомнил мне ту самую ягоду, о которой сегодня столько говорили, но через секунду горло перехватило привкусом неприятного эфира. Зато колбаска пошла хорошо. Никогда еще «Московская» не казалась мне такой приятственной и гармоничной.

– Вот кляты москали! – заметил Леха, зажевывая очередную дозу. – Хоть и сволота, а колбасу добрую делают.

– Думаэшь?! – не согласился Ариф, второй горец. – Ты название прочытал. А ты прочытал, гдэ ие дэлали?

Леха заинтересованно завертел остатками обертки. Я взглянул на дядю Валю. Медленно тот жевал закусь, и взгляд его целился куда-то явно не в этот день и не в это место. Глаза были спокойные и добрые.

– О! – Леха нашел. – Краснодарский мясокомбинат! Ты гляди! Еще раз москали обломались!

Я все ждал, когда от этих бытовых разговоров мы, наконец, перейдем к философским. Но то ли мало было алкоголя, то ли много закуски… Говорили почему-то только о женщинах, политике и футболе. Откуда-то появлялись новые бутылки, подсаживались новые люди. Зашел разговор о домино и козлах. Видимо собирались играть… Впрочем, в мои приключения вливалась новая сюжетная линия. С балкона громко кричала моя дорогая, пришедшая с работы супруга. Кричала о том, что мне неплохо было бы вернуться, вспоминала свою маму и говорила о таких странных вещах, что я оставил попытки вслушаться. Я просил мироздание вернуть равновесие, чтобы как-то идти домой.

3

Как плохо иногда бывает! Если б вы только знали! Как плохо!

И дело не в бодуне, не в отходе от какого-то там алкоголя… То, что еще вчера казалось близким и реальным, вновь пропало, потерялось из виду. Скорее всего, я просто обманывал себя. Все «умные слова», которые я якобы слышал, были неправильным восприятием пьяных базаров. Звуки, долетавшие снизу, воспринимались моим воспаленным мозгом как нечто сверхинтеллектуальное. А на деле говорилось не «нирвана», а, скажем, «НЕ РАНО ли мы собрались», и вовсе не пейсы, а «такую муть ПЕЙ САМ»… До чего же я все-таки наивен! Нет, нужно было идти на работу. И я это сделал.

Баба Шура на вахте заметила мое пятиминутное опоздание и понимающе подмигнула, мол, не сдам, не боись! На первом этаже на контроле не было никого из замов. Это облегчало жизнь. Боковым лестничным ходом поднялся я в свой кабинет, сел за стол и вбросил в рот еще две пластинки «Дирола».

Утренний спорткомитет – источник величайших наслаждений. Тишина. Никто не лезет в душу.

Я поставил чайник. Из приоткрытого окна нежил уши легкий шелест листвы, украшенный сочными птичьими голосами. Рай.

В дверь заглянул Виктор:

– Приветик! – его огромное лицо светилось подвохом. – На рабочем месте?

– На нем.

– А где мы вчера были?

– Переживали трудный период нашей жизни.

– Ага! А я начальству сказал, что ты на «Локомотиве».

– Вот это мужской поступок!

– Чай будет?

– Поставил уже.

– А к чаю?

– Понял. Минут через десять.

– Ладушки!

Исчез.

В шкафу с позавчерашнего дня лежал кулек с пряниками. Я высыпал их в тарелку, и когда чайник закипел, заварил «Гордон».

Виктор вошел ровно через десять минут. Увидев пряники, потер руки:

– Так-с! Мягкие?

Я пожал плечами. Пряничная мягкость – понятие относительное. Помню в детстве, купишь с друзьями кулек пряников за тридцать копеек, и нет ничего прекраснее. А ведь теми пряниками лунки можно долбить в зимнем Азовском море под окуня… Мы уселись и приступили к светлой утренней церемонии.

– Ты знаешь, мягкие! – заметил Виктор.

– Позавчерашние.

– Хм… Хорошо сохранились.

Он отхлебнул из кружки.

– И чай хороший! Это тот, что мы с Мишей пили?

– Ага. «Гордон». Я три пачки купил на всякий случай.

– Крепкий. И запах… Нормальный чай!

– Слышь, Вить…

– Чего?

– Как думаешь, от самогона умнеют?

– А то! Вон мой кум, как врежет пол-литра, начинает вспоминать, как ему жилось хорошо при Сталине. Шестьдесят первого года рождения парень… Конечно, умнеют.

– А чего ты так улыбаешься?

– А чего ты глупые вопросы задаешь?

– Ну, кому глупые…

– Ты чего? Обиделся?

– Да нет…

– Да брось ты, все ж свои. Плесни еще чайку.

4

К обеду спокойствие разрушили гребцы. Прилетела Аня Скрипник, тренер гребческий. Воздушная такая, розовая от радости:

– Андрей Палыч! Маша едет на Европу!

– Молодцы! – я восхитился почти искренне, совершенно понимая, к чему ведется разговор.

– Нам нужно оплатить проезд и проживание в Париже.

– Так, так… И сколько нужно…

– Ну, мы посчитали, если питание возьмем на себя, то около двадцати тысяч.

Мне стало грустно и одиноко.

– Всего?

– Да! – кажется, обрадовалась Анна. – Всего двадцать тысяч!

– Ну-ну… А вы в курсе, какой годовой бюджет спорткомитета?

– А что?

– Как раз эти самые двадцать тысяч. А кроме гребли, у нас в городе еще сорок восемь видов спорта…

– Ну Андрей Палыч! В Европу не каждый день ездим!

– Ну хорошо, съездим в Европу, повесим на двери спорткомитета большой замок и пойдем до конца года отдыхать. Я разве против? Я за! Только вы проведете сезон футбольной команды, оплатите все праздничные спортивные мероприятия, закупите инвентарь для спортклубов и обеспечите выезд на соревнования в течение года остальных сорока восьми видов! Договорились?!

– Андрей Палыч! Ну вы нам поможете?

Я вздохнул.

– Куда я денусь. Что-то дам, конечно, но это крохи… Вы спонсоров ищите, а я помогу письма от администрации написать, чтоб поделились.

– Ну, я тогда зайду завтра? Хорошо?

– Договорились.

– До свидания!

– Всего доброго.

Трудна жизнь ослов и председателей спорткомитетов.

Витя, появившись перед обедом, сразу заметил мое настроение:

– Что такое, Андрюша?

– Да достали уже! Одна поездка на соревнования стоит годового бюджета. Какой к черту может быть спорт в городе…

– Андрюша!.. Кому нужны размеры наших пустых кошельков. Ты мне лучше скажи, обедать у тебя будем или к Мише пойдем?

– Давайте у меня.

– Хорошо, я пошел за Мишкой.

О вечном, в смысле о еде, идя на работу, позаботился каждый. Колбаска, сырок, малосольные огурчики… Ребята в нагрузку взяли бутылочку «Абсолюта». И когда Миша, самый младший из нас, достойнейший представитель комитета по управлению имуществом, налил на двоих, я не выдержал:

– Плесни и мне!

– Что так? – удивился Витя. – Ты ж вроде на работе не пил никогда?

– Наливай-наливай!

– Криминал, – заключил Миша. – Андрей Палыч употребляет на рабочем месте! А вообще правильно, негоже отделяться от коллектива.

И налил третий.

Мы выпили, закусили. Потом выпили по второй, и тут я не выдержал:

– Объясните мне, друзья мои, что такое или кто такое Бог?

На меня посмотрели. Витя первый овладел собой:

– Знаешь, Андрюша, вопрос правильный. Но не по теме. Это у тебя с непривычки. Вот по третьей выпьем и ограничимся. Да, Миша?

– А что! – Миша не согласился. – Вопрос нужно решать. Я лично считаю, что это очень даже личная такая проблема. И каждый на эту тему сам себе должен ответить. Или я не прав? А может проблема не в Боге, Палыч?

Я задумался.

– Может, и не в Боге… Просто живем мы как-то однообразно, в каких-то рамках. А хочется чего-то такого…

– Высокого? – Витя налил по третьей.

– Ну, что-то около того. Ну, хотя бы необычного.

– Это вам, Андрей Палыч, с негритянкой надо! – Миша достал сигареты, зажег спичку и продолжал, прикуривая. – Однозначно! Негритянки – это что-то. Я сам не пробовал, но ребята рассказывали…

– Принимайте! – Витя расставил стаканы. – За что будем пить?

– За полноценную и регулярную жизнь! – оптимистично рубанул Миша.

Обычный день продолжался обычным ходом…

5

Дома меня ждал сюрприз – жена, вернувшаяся как никогда рано. И если обычно я встречал ее приготовленным ужином, сегодня все было наоборот. Ну, кроме ужина, конечно.

– Ну как ты сегодня? – спросила она подозрительно теплым голосом, приподняв острый носик. – Опять нажрался!

– Ну что ты! Так, пять капель! – пробурчал я, отворачиваясь и снимая обувь.

– Кому ты трешь! Пять капель! Да от тебя несет, как от бомжа! Ну, все! Будем разводиться! Господи! Если бы моя мама знала, что я живу с алкашом!

– Ну ладно, чо ты… – я прорвался в зал, включил телевизор и слился с диваном.

Но перемирия не намечалось. Суровым щелчком Тамара оборвала речь диктора и продолжила свою:

– Что разлегся? За квартиру уже два месяца не платил! Водопровод когда чинить собираешься?

– Но он же работает!

– Сегодня работает, а завтра?.. Ты посмотри на себя! Что с тобой творится? Это все твои книжки. Читаешь целыми днями. О семье совсем не думаешь! Крыша течет!

– Но у нас хорошая крыша! – попытался я сострить.

– У меня нормальная, а у тебя течет! Я эти книги сожгу когда-нибудь!

Я встал и пошел на балкон.

– Что?! Пошел алкашей своих высматривать? Урод!

Я прислонился к деревянному поручню. Пахло весной. Какие все-таки закаты в Батайске! И свежесть… Город небольшой, воздух чистый.

Внизу у дядьки Валентина вовсе не словами о Творце шумел народ, сегодня – человек восемь. С иронией я прислушался: «… да зенки, дебил, разуй скорее…», – сердился кто-то. «Вот», с удовлетворением подумалось мне, «а ведь совсем недавно послышалось бы что-нибудь типа: «Дзен определил развитие Кореи…» Хорошо, что я это осознал…»

Маты усилились. Видно, обсуждалась особенно живая тема. До драки не доходило, всех успокаивал дядька Валька. Он что-то шептал на ухо и человек переставал суетиться. Садился и тихо пил горькую после очередного тоста. Потом шум совсем заглох и мне удалось разобрать тост. Совершенно никакой Саня Баранов был уже под таким градусом, что не мог контролировать свой громоподобный бас:

– Братья! Давайте выпьем за то, что каждый из нас не уходит в нирвану до тех пор, пока не спасет остальных…

Я уже не верил своим ушам, понимая, что мозг просто бессовестно перевирает то, что слышит, а Саня говорил дальше:

– Такова клятва всех Будд прошлого и настоящего. И это позволяет мне называть вас братьями! За Бодхисаттв!!!

– За Бодхисаттв! – подхватили остальные и осушили одноразовые стаканчики.

Ну вот, пьют за какой-нибудь сад, а мне слышится черт знает что. Наверное, пора лечиться. Может, жена права? Но ведь пить я начал только вчера. Хотелось отрыва от серой реальности. И вот уже конченый алкаш с тяжелым поражением головного мозга… Усталый, я прошел мимо супруги, мыслившей вслух о несовместимости наших характеров и горевавшей по поводу того, что я сегодня ей, уставшей с работы, продемонстрировал вершины неблагодарности и хамства. Кое-как стянул штаны. Упал на кровать и отрубился до утра.