Текст книги "Деревня Зомби"

Автор книги: Константин Ситников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ситников Константин
Деревня Зомби

Константин СИТНИКОВ

ДЕРЕВНЯ ЗОМБИ

– Когда возвращается грузовик? – спросил доктор.

Он стоял, расставив ноги и заложив руки за спину, и смотрел на клубы желтой пыли, медленно оседавшей над джунглями в конце деревни. На нем были шорты и сетчатая майка, сквозь ячейки которой пробивался густой волос. Мощные ляжки тоже поросли жестким черным волосом. И из ноздрей торчали пучки черных острых волосков. Белая панама на двух пуговицах затеняла серые навыкате глаза, завидных размеров нос южанина и пространные, гладко выбритые щеки.

Я тяжело опустился на порожек и вытер лицо полотняной кепкой. У меня даже волосы на голове вспотели. А еще вон сколько их, этих ящиков...

Закурив, я сказал:

– Через два месяца.

– Хорошо, – сказал доктор, хотя я не видел в этом ничего хорошего.

Внезапно меня охватило раздражение.

Я скомкал сигарету и бросил ее в пыль. Поднявшись, взялся за длинный ящик и потащил в хижину. Рывком приподнял его, чтобы водрузить наверх... Тонкие дощечки треснули, и круглые банки с мясными консервами весело покатились в разные стороны.

Черт! А если бы это были реактивы? Доктор бы с меня голову снял.

На щеку мне капнуло. Я вытерся и посмотрел на пальцы, испачканные чем-то белым и черным... На щелястой крыше довольно закурлыкали голуби. Сцепив зубы, я принялся шумно дышать, с силой выталкивая воздух из ноздрей, но это не помогло. Что-то накатило на меня... слепое бешенство... Я пнул ящик ногой... и еще... и еще... Опомнился я только тогда, когда злополучный ящик превратился в груду обломков, а все вокруг было забрызгано коричневым мясным соком.

Прихрамывая, я снова вышел на солнцепек. Кровь тяжело стучала в висках. В глазах почернело. Проклятая жара! Я вскрыл банку с пивом и жадно присосался к отверстию. Пиво было горячее, пенистое – и сразу проступило наружу. Не удержавшись, я громко рыгнул и опять чертыхнулся.

Доктор пристально смотрел на меня.

– Джекииль, – сказал он, – вы слишком нервничаете. Что вас беспокоит?

– Все! – взорвался я. – Меня все беспокоит. Деревня, джунгли, эти ящики и то, что мы проторчим здесь два месяца.

А про себя я добавил: но главное, меня беспокоите вы, доктор Реджинальд Дуглас Хард! Но вслух я этого, разумеется, не сказал.

1. Зеленая жидкость

Черт его знает, что у меня за судьба такая. Дядя говорит, что я неудачник. И правда, мне уже двадцать два, а я до сих пор ничего толком не умею. С трудом дядя устроил меня в частную лабораторию. Подай, принеси, подержи – вот и все обязанности.

Мальчик на побегушках, одним словом. А на что я еще годен?

Медик-недоучка.

Нас было всего двое в лаборатории: доктор и я.

Не знаю почему, но мои приятели считают меня везунчиком. Только "везет" мне на одни неприятности. Правда, до сих пор я как-то умудрялся выходить сухим из воды. Я и на работу смог устроиться только после того, как проник в дядин кабинет и стащил из секретера пару сотен. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. После короткого семейного разбирательства дядя решил взять мою судьбу в свои руки и рекомендовал меня своему старинному другу доктору Харду.

Доктор занимался некрозами и регенерацией тканей.

– Умеете держать язык за зубами? – спросил он, бегло ознакомившись с дядиной запиской.

При этом он так и впился в меня своими серыми водянистыми глазами.

Я кивнул головой, решив со всем соглашаться. Дядя пригрозил, что если я не возьмусь за ум, то не миновать мне полицейского участка. Поэтому для вескости я еще добавил:

– Я буду нем как могила, док.

Он удовлетворенно кивнул, и в тот же день я приступил к своим обязанностям.

Ничего такого уж таинственного в работе доктора я не обнаружил.

Реторты, колбы, реактивы, катализаторы... Дело нехитрое. Через месяц доктор доверил мне промывать пробирки и наклеивать на них ярлыки, хотя, истинный крест, не понимаю, чем я такое доверие заслужил.

Работал я, надо признать, спустя рукава.

В то время я как раз переживал очередной свой любовный кризис и ходил как мешком пришибленный. Все валилось у меня из рук, я натыкался на столы и был склонен огрызаться в ответ на любое замечание. И именно в эти дни доктору вздумалось дать мне ответственное задание. Я должен был взять пробирку с купоросной жидкостью и перелить все ее содержимое в пробирку с лимонной жидкостью. Осталось только определить, какая из двух десятков пробирок в штативе содержит жидкость купоросную, а какая – лимонную. Я не отважился переспросить об этом у доктора и решил действовать на удачу. Взяв пробирку с "купоросом" (как мне казалось) и пробирку с "лимоном" (уж в этом-то я не сомневался), я принялся усиленно вспоминать: следует перелить жидкость из первой пробирки во вторую или, наоборот, из второй в первую?

Чем больше я думал, тем больше запутывался. Наконец, убедив себя, что это не имеет особого значения, я смешал жидкости, взболтал их и заткнул пробирку пробкой – обыкновенной такой пробкой из серой мягкой резины, с надорванным краем...

На следующее утро доктор встретил меня, как обычно, – рассеянным кивком, и я облегченно перевел дыхание: значит, все обошлось. Я даже повеселел и принялся насвистывать, промывая пробирки под проточной водой. Как всегда перед ураганом, небо над головой казалось мне по особенному чистым и ясным.

Буря разразилась внезапно, когда я уже и думать забыл об этой несчастной пробирке. Стояли майские деньки. Новое увлечение кружило мне голову. Жизнь была прекрасна. Весна дышала свежестью и ароматами цветов. Легко взбежав на второй этаж, я отворил дверь в лабораторию и...

– Джон... Джордж!.. Джеймс!! Джеремия!!! Адская прорва, как тебя там?!

Доктор возвышался посередине лаборатории в распахнутом белом халате. В руках у него была пробирка – та самая, я сразу узнал ее по надорванной резиновой пробке... Только теперь она сверкала чистейшим изумрудным цветом – цветом свежей травки и надежды.

– Джекииль, сэр, – робко напомнил я, предчувствуя беду.

– Джекииль, разрази тебя адское пламя! Что... что это такое?

– Пробирка, сэр, – сказал я, пятясь и натыкаясь на дверь.

Отступать было некуда.

– Сам вижу, что пробирка, – рявкнул он. – Внутри!.. Что – внутри?

– Жидкость, сэр.

– Жидкость! – взорвался он. – Нет, это неслыханно! Что вы с ней сделали?

– Смешал, как вы велели. Купоросную с лимонной...

– Что?! – Он задохнулся.

Некоторое время он стоял передо мной, весь перекосившись, и побелевшие его щеки дрожали от бешенства. Мне даже показалось, что он влепит мне пощечину. Но он сдержался. Резко повернувшись, так что взметнулись полы его халата, он ушел в кабинет и хлопнул дверью. Придерживаясь за стены, я добрался до своего стола и тяжело плюхнулся на стул.

Лучше бы он меня ударил!

Из-за двери доносились докторские рыдания:

– Все... все погублено... полгода работы... коту под хвост...

растяпа... сам виноват... кому доверился... мальчишке...

Я сидел, перебирая бумажки и пытаясь читать их невидящими глазами. Уши у меня то становились горячими, как оладьи, то холодели и съеживались. Мое воображение рисовало мне картины одна противоречивее другой. То я открывал дверь кабинета носом и униженно вилял хвостом, взглядывая на доктора снизу вверх виноватыми собачьими глазами... То я принимал оскорбленную позу и возмущенно бросал в лицо доктору какие-то невнятные для меня самого обвинения... И все это сопровождалось одной неизменной мыслью: теперь-то уж я точно с треском вылечу из лаборатории и загремлю в полицейский участок!

Пока я пытался приучить себя к мысли о том, что мне до конца дней своих придется жить с острейшим чувством вины и позора, рыдания за дверью сменились удивленным бормотанием, затем послышались громкие восклицания, как будто доктор был чем-то поражен... быстрые шаги, звон стекла... Я вытянул шею, напряженно прислушиваясь... Жизнь начала возвращаться ко мне...

Дверь с треском распахнулась, и на пороге вырос взъерошенный доктор... Никогда раньше я не видел его таким взволнованным.

Глаза у него прыгали... В руках была все та же пробирка с зеленой гадостью.

– Джим... Джек... Джеральд... Черт!..

Его халат прищемился дверью, и он раздраженно дернул, оторвав добрый кусок материи.

– Джекииль, – пискнул я.

– Джекииль! Давайте ногу... Что там у вас, туфли? Снимайте их к чертям! И носки... носки тоже долой! Поворачивайтесь! – Он схватил меня за пятку и кровожадно вскричал: – Ага! Вот она...

великолепная мозоль!

Не иначе, он помешался от горя.

– Док, – взмолился я, – что вы хотите делать?

– Да не вертитесь вы, черт!

Он смочил ватку жидкостью из пробирки и прижал ее к моей пятке.

– А! – я едва не свалился со стула. Как будто ледышку приложили.

– Ничего, ничего, потерпите немного, – приговаривал доктор, сильнее прижимая ватку. – Ну, вот и готово. Можете взглянуть.

Я плюхнулся на стул и задрал босую ногу на колено.

– Ну, что скажете?

Я изумленно провел по пятке пальцами... Кожа была розовой и гладкой, как у младенца. Никакого тебе ороговения, никакой тебе мозоли.

– Док! – воскликнул я. – Вы изобрели мгновенный уничтожитель мозолей!

– Больше, друг мой, больше! Регенерация, понимаете? Полная регенерация омертвевшей ткани! Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. И все благодаря вашей легкой руке.

2. Первый пациент

Через день в нашей лаборатории появился первый пациент. В комнате, в которой раньше занимался я, произвели необходимые перестановки. В углу поставили высокую кожаную кушетку, набитую конским волосом, медицинская сестра, нанятая в качестве сиделки, постлала свежие простыни, взбила подушку, ровненько вытянула вдоль стены сложенное одеяло, и вскоре к нам на второй этаж при помощи двух санитаров поднялся изможденного вида мужчина.

Казалось, он находился в последней стадии физического и психического истощения. Многодневная щетина покрывала его провалившиеся щеки, красные вывернутые бессонницей веки слезились, левая рука, плотно забинтованная, висела на груди. Он сидел перед нами, не доставая ногами до пола, в одних больничных штанах, и костистые его плечи были бессильно опущены.

– Разматывайте, – велел доктор.

Голос его звучал невнятно из-за тройной марлевой повязки на лице.

Медицинская сестра, в такой же повязке, в резиновых перчатках, принялась разматывать бинты. Сначала они были белоснежно-чистые, но затем пошли желтоватые, сопрелые слои, а там и вовсе – слипшиеся от засохшей крови. Но вот сняты и они... Плотный комок подступил мне к самому горлу... Проклятие! И зачем я только заказал за обедом вторую порцию спагетти под острым соусом!

– Гангрена, – с удовлетворением констатировал доктор. – Превосходно! Некроз тканей в лучшем виде.

То, что было под бинтами, мало походило на человеческую руку.

Скорее, это была передняя конечность шимпанзе – черная кисть, скрюченные пальцы с синими ногтями, у локтевого сгиба кожа закручивалась, как обгоревший пергамент, и из-под нее торчал желтый остов руки.

Я прижал марлевую повязку ладонью: даже сквозь тройной слой проникал запах разложения.

– Шприц, – велел доктор.

Я сунул ему шприц. Он сбрызнул зеленую жидкость в воздух и вонзил иглу между указательным и средним пальцами страшной руки.

Мужчина даже не вздрогнул – должно быть, нервные окончания давно уже умерли. Поршень шприца медленно вогнал жидкость в руку мужчины.

– Заматывайте! – велел доктор.

Изменения к лучшему начались уже на следующий день. Кожа на руке больного перестала скручиваться, как пергаментный свиток. Ногти посветлели, и вся кисть из черной начала становиться темно-синей. Заметно улучшилось общее самочувствие.

Утром сиделка встретила меня удивленно-радостным восклицанием:

– У него впервые проснулся аппетит. Он кушал ночью четыре раза.

Когда она рассказала об этом доктору, тот покивал головой:

– Регенерация тканей требует усиленного белкового питания.

Закажите для него тройную порцию бифштекса с кровью. Не отказывайте ему ни в чем. Исполняйте любые его прихоти. Сегодня мы произведем вторую инъекцию.

Ночью у меня затрещал телефон. Я не сразу узнал голос сиделки.

– Он ест не переставая, – едва не плача, проговорила она. – Ходит по лаборатории и переворачивает все ящики... Весь мел у доктора сожрал... Я нашла ваш номер на столе под стеклом...

Умоляю вас, позвоните доктору... Вы оба должны немедленно приехать...

Я притащил в лабораторию большой бумажный пакет с продуктами.

Доктор привез картонную коробку, доверху набитую сырой курятиной в целлофане.

Наш пациент проявлял необыкновенную активность. Он тут же разорвал пачку кукурузных хлопьев и принялся поглощать их с такой жадностью, как будто голодал несколько суток. А когда доктор вскрыл свою коробку...

– Боже ты мой! – взвизгнула сиделка.

Одним прыжком пациент подскочил к коробке и, оттолкнув доктора, вспорол зубами целлофан. Нежные куриные косточки хрустнули...

Мужчина хватал один пакетик за другим. Причем действовал он обеими руками – перебинтованной рукой не менее активно, чем здоровой.

Мы с доктором переглянулись.

– Джекииль, – сказал он необычайно ясным и бесстрастным голосом (впервые он назвал меня правильным именем). – Джекииль, несите снотворное. Будем колоть.

Наш необыкновенный пациент заснул с куриным крылышком в зубах.

Мы перенесли его на кушетку и сами принялись разматывать бинты сиделка отказалась даже приближаться к нему. Последние слои кольцами упали на пол... Доктор присвистнул.

Рука была совершенно здоровая, но вся какая-то преувеличенная.

Кисть вытянулась и потяжелела, пальцы были непомерно длинные, морщинистые, поросшие черными волосками. Даже клетки кожи изменились стали крупными, хорошо различимыми, с темными ядрышками. Но особенно поразили меня ногти: желтоватые, жесткие, как жесть.

– Теперь я понимаю, почему он слопал мел, – проговорил доктор. – Ему требовался кальций.

– Но это же что-то ужасное, – пробормотал я с внутренним содроганием.

– Да, – согласился доктор, – случай исключительный. Впрочем, ничего принципиально нового мы не наблюдаем. Атипическая гиперрегенерация... Да-да, типичная атипическая гиперрегенерация...

Казалось, он находил успокоение в привычных медицинских терминах. Но от невольного противоречия, проскользнувшего в его словах, у меня сквознячок пробежал по позвоночнику.

Спустя полчаса доктор на всякий случай вколол пациенту еще двойную порцию снотворного и попросил меня вызвать машину медицинской помощи: больше не за чем было держать его в лаборатории.

3. Полное восстановление

Весь день доктор где-то пропадал. Я неприкаянно слонялся по лаборатории, перебирал свои записи, разглядывал пробирки, в которых зрела эта удивительная зеленая жидкость... Теперь их было уже несколько десятков, они занимали две полки в стеклянном медицинском шкафчике. Доктор готовился к решительному эксперименту. Так он сказал, уезжая из лаборатории сегодня утром. Что он еще задумал?

Пустая кушетка по-прежнему стояла в углу комнаты. Ничто, кроме картонной коробки с куриным мясом и круглой эмалированной урны с грязными бинтами, не напоминало о нашем недавнем пациенте.

Где-то он теперь и как-то с ним справляются несчастные медработники?

Доктор вернулся под вечер. Он тут же бросился к телефону и сделал несколько звонков. Как я догадался из разговора, звонил он в морг, и мне это очень не понравилось. Речь шла о каких-то трупах, которые должны были доставить, но почему-то не доставили. Доктор был взвинчен.

Закончив звонить, он принялся бегать по кабинету.

– Док, – спросил я, чтобы отвлечь его, – вот мы занимаемся регенерацией. А что это такое?

– Что такое регенерация? – переспросил он, прекращая свою беготню, и прижимая пальцы к вискам, словно для того, чтобы собрать разбежавшиеся мысли. – Что такое регенерация? Ну, как вам сказать? В двух словах... это восстановление отмерших тканей.

– Это что же, мертвые ткани оживают? – удивился я.

– Нет, разумеется, они не оживают... они растворяются и поглощаются особыми клетками – некрофагами... а затем их замещают новые, живые клетки. – Доктор оживился, это был его конек. – Что интересно, продукт распада отмерших тканей служит для них как бы стимулятором роста и питательной средой... Иногда регенерация приводит к образованию большего объема тканей, чем было изначально, – тогда мы говорим о гиперрегенерации; либо к образованию тканей, имеющих несколько иное строение, – это называется атипической регенерацией... Что мы и наблюдали у нашего... э, подопечного... М-да... До последнего времени медицина была бессильна в подобных случаях. Но теперь... с появлением нового средства...

– Кстати, док, мы до сих пор не придумали для него названия!

Доктор задумчиво почесал переносицу и удивленно потер пальцем о палец... У него целыми слоями сходила старая кожа, заменяясь младенчески-розовой нежной кожицей... Он засмеялся.

– Удивительно, я случайно пролил на себя эту жидкость и словно бы помолодел... Название, говорите? Думаю, вы не будете возражать, если я назову его вашим именем? Средство Джекииля...

Джекииля, э?..

– ...Хочкиса.

– Средство Джекииля Хочкиса.

И он снова рассмеялся.

* * *

...С тонким, ноющим звуком раскрылся зубчатый замок молнии, и чехол из искусственной кожи развалился на две продольные половины. Этот узкий, продолговатый мешок привезли двое подозрительного вида парней в грязных белых халатах. Они подъехали с заднего входа на медицинском фургоне с погашенными фарами. Я видел, как доктор рассчитывается с ними наличными в темном коридоре. Потом они уехали, и мы с доктором остались одни в лаборатории. Доктор запер дверь на ключ и опустил железные жалюзи. Были зажжены все электрические светильники. Горели трубки дневного света на потолке, горели настольные лампы, горел большой рефлектор. Сияли полированные и эмалированные поверхности, сияли стеклянные и зеркальные поверхности, таинственно мерцали зеленые пробирки.

Под искусственной кожей оказался плотный полиэтилен, а за ним...

Сквозь мутную пленку явственно виднелись очертания голого человеческого тела... Мертвого тела. При его виде мне стало дурно.

– Док, – сказал я, с трудом превозмогая слабость в ногах. – Только не говорите, что вы собираетесь сделать это.

Он ободряюще похлопал меня по плечу.

– Что с вами, друг мой? Вы выглядите так, будто проглотили ежа.

Ведь мы не собираемся никого убивать, верно? Наоборот, мы вернем жизнь этому несчастному... Думаю, Творец простит нам эту невинную шалость... Что же касается земных законов, то я принял все меры предосторожности... Видите ли, еще совсем недавно этот труп был бездомным бродягой и пьяницей... У него даже родственников не осталось... В лучшем случае, его ожидали дешевые похороны и безвестность. Мы же дадим ему новую жизнь – и славу! Неужели вы хотите остановиться на половине пути?

Он постоял, глядя на меня своими веселыми сумасшедшими глазами.

С большой неохотой я помог ему содрать с мертвого тела полиэтиленовую оболочку.

– Чем не красавец?

Красавец? Меня едва не стошнило.

На вид мужчине было лет тридцать пять, клочковатая борода какого-то пыльного цвета торчала в разные стороны. На бледном теле страшно чернели следы побоев, на груди и в паху они сливались в сплошные темные пятна; синяки и кровоподтеки обезображивали лицо. Но самым страшным было то, что вся левая половина тела обгорела, обуглилась.

– Кто это его так? – не удержался я.

Доктор безразлично пожал плечами. Его не интересовало, кто это сделал. Кто бы это ни был, именно благодаря ему у доктора был материал для работы.

Он остался очень доволен осмотром.

– Не человек, а музей некрозов, – сказал он. – Вы готовы, Джекииль?

* * *

Системы и капельницы заняли маленькую комнатку, мертвое тело было утыкано гибкими трубками, по которым текла зеленая, желтая и красная жидкости: средство Джекииля, питательные вещества и консервированная кровь.

Я полулежал в глубоком, мягком кресле, завернувшись в шерстяное одеяло. Доктор перевел меня на ночное дежурство. Рано утром он отпирал дверь лаборатории своим ключом и прямо с порога спрашивал об изменениях. Я только качал головой. Ночь за ночью ничего не происходило. Жидкостей в стеклянных сосудах убывало сначала на четверть, потом на треть, а в последнее время – наполовину, и при этом – никаких видимых изменений. Осматривая тело, доктор хмурился и жевал губы от неудовольствия.

Первые изменения обнаружились на исходе второй недели. И обнаружились они, можно сказать, случайно. Уже давно было ясно, что процесс разложения замедлился или даже остановился совсем.

Тело хранилось при комнатной температуре – и совершенно не портилось. Однако при всех этих благоприятных симптомах – никаких намеков на регенерацию.

Однажды, не вытерпев, доктор перекрыл пластмассовые вентили на трубках, отодрал все лейкопластыри и выдернул из покойника все иглы. Он был настроен очень решительно.

– Помогите мне, – выдавил он сквозь зубы.

– Док, что вы собираетесь делать?

– Заткнитесь. Беритесь за плечо... Переворачивайте его...

Мы повернули мужчину лицом к стене.

Я не могу без содрогания смотреть на трупные пятна. Но тут они показались мне какими-то необычными... Я ткнул резиновым пальцем в лиловое пятно на лопатке... Оно мгновенно побелено и стало медленно приобретать прежний лиловый оттенок...

Еще будучи студентом-медиком, я проходил практику в городском морге. Всякого навидался. И уж одно-то я хорошо усвоил: старые мертвецкие пролежни не исчезают... Это вам скажет любой первокурсник. А тут...

– Док, взгляните сюда.

Он бросил быстрый взгляд на белые следы от моих пальцев и кивнул головой. Разумеется, он тоже это заметил. Мы осторожно вернули мужчину в прежнее положение.

– Скальпель, – распорядился доктор.

Кожные покровы на животе мертвого мужчины разошлись под острым хирургическим ножом.

– Разумеется, – пробормотал доктор, копаясь в обнаженных внутренностях. – Я должен был сразу догадаться... Селезенка...

скелет... слизистая оболочка... Это происходит... медленно...

ужасно медленно... но это происходит... Джекииль! Понимаете вы?

Он регенерирует!.. Вы только взгляните на его селезенку... Она увеличилась почти вдвое...

– Но почему именно селезенка?

– Селезенка – в первую очередь... Слизистая оболочка – медленней... Скелет – намного медленней... Разные органы и разные системы человеческого организма не одинаково способны к регенерации... Вы же знаете, нервные клетки почти не восстанавливаются... Сердечные мышцы рубцуются, но не восстанавливаются... Совсем не восстанавливаются, понимаете?..

Как я упустил это из виду!.. Работать!.. Работать, коллега!..

И снова потянулись бессонные ночи.

Страшное случилось в начале июня.

Доктор возился в своем кабинете, я задремал в кресле. Тоненькое стеклянное позвякивание уже некоторое время слышалось...

Стеклянные сосуды с разноцветными жидкостями мелко дрожали, касаясь друг друга круглыми боками... В детстве я жил рядом с железной дорогой так начинала дрожать посуда в шкафах, когда проходил поезд... Позвякивание становилось все сильней и настойчивей... Запрыгала, застучала ножками кушетка...

Капельницы посыпались... Да что это, землетрясение, что ли?..

Мертвец содрогался под простыней. Его босые ступни подергивались.

– Док! – закричал я, выскакивая из кресла. – Скорее!.. С ним что-то происходит!

Я подпрыгнул и отпрянул назад, ступив босыми ногами во что-то холодное и скользкое. Это растеклись по полу цветные жидкости из упавших капельниц. Кровь и питательный раствор соприкоснулись и смешались по краям, образовав красновато-желтую смесь.

Изумрудное средство Джекииля лениво подползало к ярко-красной лужице.

Доктор выбежал из своего кабинета. В руках у него был большой шприц (со снотворным, догадался я), как будто он держал его наготове. Он сразу оценил обстановку.

– Держите его, Джекииль!

Мертвец бился как в эпилептическом припадке, и я лишь с большим трудом сумел поймать его прыгающую руку.

– Колите, до... кхы!..

Договорить я не успел. Чудовищная сила подняла меня в воздух, перенесла через письменный стол и со всего размаху швырнула о стену. Я почувствовал, как руки отделяются от лопаток и остаются где-то там, под потолком, а сам я стекаю по стене на пол...

Перед глазами у меня оказалась задняя сторона спинки моего кресла с прорвавшейся в одном месте красной материей и торчащей из-под нее фанерой... Кресло то раздваивалось, то совмещалось, как будто я здорово выпил... Потом комната накренилась, и больше я ничего не увидел.

4. Сердце и мозг

– Сломана ключица... пара ребер... сотрясение мозга... Раньше, чем через два месяца, он не встанет...

– Ерунда, ерунда, милейший, – добродушно возразил доктор. – Ты же знаешь, я не могу ждать. Ему вовсе нет необходимости валяться так долго. Денька через три... через два... он будет, как новенький...

Собеседник доктора весело рассмеялся.

– Меня забавляет легкость, с какой ты об этом говоришь... Знаю, у тебя свои методы... Ты всегда был лучшим среди нас... Я слышал, ты занимаешься процессами регенерации?

– Так, пустяки... Когда ты вернулся из Полинезии?

– Я был в Малайзии. Жара страшная...

Они заговорили о посторонних вещах.

Я открыл глаза и увидел, что голова у меня щедро забинтована.

Пара выбившихся витков наползало на глаза, и мне пришлось повернуть голову, чтобы разглядеть собеседников. Доктор сидел в моем кресле, задрав ногу на ногу. Незнакомец, высокий, худощавый мужчина, стоял, привалившись к письменному столу.

Не сразу я сообразил, что лежу на той самой кушетке, на которой до меня уже побывало двое пациентов. Мои руки были вытянуты под простыней вдоль тела. Правое плечо забинтовано. На теле – тоже плотная гипсовая повязка. Я почти не помнил, что со мной случилось... Помнил только, как воздух вылетел из моей грудной клетки и стало невозможно вдохнуть...

Впрочем, теперь я чувствовал себя лучше.

– ...Ты не поверишь, – говорил незнакомец, – для малайцев это обычная вещь. Я слышал, что в некоторых деревнях зомби используются вместо рабов. Тамошние шаманы, дукуны, заставляют мертвецов двигаться... работать на плантациях... вообще выполнять всякую тяжелую, бессмысленную работу.

– Зомби? – переспросил доктор.

– Ну да, – подтвердил худощавый. – Тебе, коли уж ты занимаешься некрозами, это должно быть интересно. В Куала-Лумпур я наткнулся на лавчонку, в которой продавалась всякая всячина. Среди раковин с обломанными краями и чучел с вылезшей шерстью я обнаружил вот это, незнакомец полез в карман и вытащил из него крошечную видеокассету.

– Что это?

– Любительский фильм. Без всяких титров и комментариев. Судя по дате, его отсняли почти два года назад. Кто отснял, с какой целью – ничего этого мне неизвестно. По словам владельца лавки, кассету продал ему мужчина из племени семанги, назвавшийся посредником. Он даже подробно рассказал мне, как можно найти этого посредника. Я заплатил за кассету десять долларов и считаю, что не прогадал. Знаешь, что здесь запечатлено? Весь процесс вскрытия зомбированного мертвеца!

– Сердце?! – воскликнул доктор. – Было у него сердце?

– Было, и вполне здоровое.

– Так что же ты молчал! Кассету!

Незнакомец рассмеялся.

– Следовало бы проучить тебя за твою скрытность, да ладно уж...

Держи, доктор Гениус... Смотри-ка, – вдруг сказал он. – Кажется, твой парень пришел в себя... Вон как лупает глазами... А?

Два-три дня, говоришь?..

* * *

Доктор ошибся. Я был как новенький уже на другое утро. Осмотрев меня, он решил, что можно снять повязки.

– Поднимите руку... Глубоко вдохните... Какие-нибудь неудобства?

– Док, – сказал я проникновенно, – у меня такое ощущение, будто я заново родился.

От избытка чувств мне хотелось сделать что-нибудь сумасбродное.

Я согнул руки в локтях и гулко заколотил кулаками по груди, наподобие Тарзана, после чего для убедительности издал еще воинственный клич: "Йех-ху!"

– Святая надкостница, – пробормотал ошеломленный доктор. – А ведь и вколол-то я всего – ничего... Пару кубиков...

Все это время на языке у меня вертелся один вопрос.

– Док, – спросил я наконец, – а что стало с тем мертвецом?

Вместо ответа доктор внимательно на меня посмотрел, словно оценивая мое состояние.

– Вы уверены, что хотите это знать?

– Док, мы вместе начали это дело. Вы назвали свое чудесное средство моим именем. Коли уж мне суждено разделить с вами славу, то я должен разделить и вашу ответственность. Не скрывайте от меня ничего.

– Хорошо, – согласился он, – я скажу вам, что с ним стало. Я вколол ему снотворное, а затем сильнодействующий яд. Было бы безумием оставлять этого монстра живым.

– Вы убили его!

– У меня не было другого выхода. К тому же он отслужил свое, мы доказали возможность оживлять некоторые ткани человеческого тела, теперь перед нами стоят другие, более грандиозные задачи.

– Какие же?

– Видите ли, несмотря на явные успехи, которых мы с вами добились, нам не удалось одного, быть может, самого главного:

заставить регенерировать сердце и мозг. Я уже говорил вам, что сердечные и нервные клетки не восстанавливаются. Совсем. И тут наука бессильна.

– Что же делать?

– А вот это вы сейчас увидите.

Он провел меня в свой кабинет.

На его рабочем столе блестел новенький видеоплейер. Я догадался, что сейчас увижу кассету, которую принес доктору тот худощавый мужчина. Он пустил перемотку назад. На экране замелькали снятые крупным планом руки, которые совершали странные действия:

сначала одна рука подносила окровавленный скальпель к жестяному тазику, из тазика выскакивало что-то серовато-желтое и прилипало к плоскому лезвию. Затем рука возвращалась к черепу с отпиленной крышкой и начинала возиться в нем. Вторая рука в это время поддерживала изуродованную голову за черное ухо. Все эти действия совершались с удвоенной скоростью и производили комическое впечатление. Но вот картинка на мгновение замерла, ожила снова, послышался звук – позвякивание металлических инструментов и какой-то непрерывный шум, то ли из-за низкого качества записи, то ли шум тропического ливня, – и вся комичность сразу исчезла. Съемка велась ручной камерой, изображение мелко подрагивало и порой пропадало совсем, затемненное чьей-то спиной. Чувствовалось, что снимать было неудобно, что рука у снимавшего затекла... То и дело объектив кренился и начинали мелькать чьи-то ноги, и длилось это довольно долго... Потом незадачливый оператор спохватывался, снова появлялись руки, которые все копались, копались внутри вскрытого черепа, вырезая длинные, узкие полоски пузырящегося, похожего на виноградные грозди вещества... На минуту возник общий план, и я увидел, что руки эти принадлежат здоровенному мужчине с красным тяжелым лицом мясника. Но тут же камера снова совершила наезд на вскрытую черепную коробку.

– Видите? Видите? – восклицал доктор, приплясывая от возбуждения. – У него полностью сохранился мозг!.. Никаких следов разложения... Если бы я был там!.. Ах, какие возможности!