Текст книги "Петр Первый на Севере"

Автор книги: Константин Коничев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Птенец гнезда Петрова

В литературе, отображающей эпоху Петра Великого, имя «кабинет-секретаря его величества» Алексея Васильевича Макарова встречается нередко. О делах этого незаурядного человека, об исключительном доверии, которое оказывал ему Петр, свидетельствуют многочисленные архивные документы.

Петр Первый умел подбирать нужных ему, умных, находчивых, способных к деятельной службе людей.

Вологжанин Алексей Макаров в этом смысле не был исключением.

И. И. Голиков, собравший во второй половине XVIII века большое количество подлинных документов, относящихся ко времени Петра Первого, так пишет о начале служебной карьеры Макарова:

«Великий государь в бытность свою в Вологде в 1693 году увидел в воеводской канцелярии между приказными молодого писца, именно же сего господина Макарова, и с первого же на него взгляда проникшись к его способности, взял его к себе…»

Не сразу Петр приблизил к себе этого способного к ведению канцелярских дел, крепкого, поворотливого, белокурого вологодского паренька; не сразу Макаров стал близким сподвижником государя. Некоторое время он старательно служил в подведомственной канцелярии Ингерманландского губернатора Меншикова: ведал продажей рыбных ловель и собиранием пошлин с конского поголовья. Порядок, заведенный в канцелярии, и бескорыстная честная служба Макарова не остались незамеченными Петром.

Государь говорил Меншикову:

– Хорошему работнику надлежит иметь должность высокую. Отбираю у тебя Алексея Макарова ко двору, пусть ведает он моими кабинетными делами. В оные времена делами моего батюшки ведал тайный дьяк Демешка Башмаков. Перебирал я в досужее время те дела и вижу: Макаров управиться может лучше. Такого мне надо…

Жалко было Меншикову расставаться с Макаровым, но что поделаешь, против воли Петра не устоишь.

С 5 октября 1704 года Алексей Васильевич Макаров стал именоваться «кабинет-секретарем его величества». Как никто из самых близких Петра, он был облечен высочайшим доверием. Внимательный к людям и делам служебным, требовательный, трудолюбивый и быстрый в решениях сложных государственных вопросов, Макаров весьма полюбился царю. Петр поручил ему возглавить кабинет при дворе и установил на первых порах жалованье триста рублей в год.

Самый краткий перечень дел кабинета говорит о важности этого учреждения, кстати сказать, весьма малочисленного по количеству служащих. В подчинении у кабинет-секретаря было восемь подьячих, а дела велись такие:

Переписка со всеми российскими министрами и агентами, находящимися за границей (шифром – цифирными письмами).

Переписка с губернаторами. Докладывание царю о челюбитных, поступивших в кабинет.

Сношения с Сенатом и Синодом. Ведание расходами на придворных и на покупки для двора.

Снабжение жалованьем и материалами выезжавших за границу.

Ведание устройством и оплатой садоводства в Петербурге, Петергофе и других пригородах. Приобретение зверей и разных «монстров» в Кунсткамеру и зверинец.

Полковые дела, а также писание «Истории или журнала государя императора».

Дела судебные, определение жалоб и доносов, поступающих в кабинет от фискалов, частных и должностных лиц по делам: измены, против здравия государя и против казенного интереса…

Промышленность железоделательная, чугунолитейная, таможенные дела также входили в деятельность кабинета. Одним словом, под строгим и тщательным наблюдением и руководством Макарова, состоявшего в непосредственном подчинении Петра, находились все функции государственного управления, кроме Преображенского приказа, творившего суд и расправу.

С особенным старанием, в угоду государю, Макаров изыскивал всюду, где мог, огромные по тем временам средства, стекавшиеся в казну кабинета. Значительные суммы «подносных денег» поступали от губернаторов, бурмистров, монастырей и купечества. Большие сборы поступали из Архангельска, где и после основания Петербурга продолжалась оживленная торговля и деловые связи с иноземцами.

Петр ревностно следил за прибылью от торговли с заграницей и любопытствовал, как о нем и о России отзываются в других государствах.

Иногда, закрывшись вдвоем с Макаровым в кабинете, Петр просматривал дела и учинял резолюции. Он проявлял интерес и к донесениям резидентов из-за границы, которые сообщали зазорные сведения, появлявшиеся в иноземных газетах. Французы писали о русском царе, что он всегда пьян. Петр собственноручно возражал на полях донесения: «Врет, каналья! бывает, но не во все дни». О Меншикове немцы писали, как о пройдохе, расхищающем казенные средства. С этим мнением иностранной прессы Петр не спорил и делал приписку: «Вор Алексашка, дознаюсь, ежели правда – несдобровать».

Приходилось Макарову быть сподручным секретарем у Петра в его боевых походах против турок и шведов.

В 1711 году в Кенигсберге Петр осматривал королевскую библиотеку и, обнаружив там рукопись летописца Нестора, велел ее переписать. Такое поручение выпало на долю Макарова и подчиненных ему борзописцев-подьячих.

В 1715–1717 годах, путешествуя в иностранные государства, Петр брал Макарова с собой. Под диктовку царя в журнале поденной записи Макаров фиксировал то, что его величеству диковинным показалось:

«В третий день его величество был в королевском доме в большой галерее, где лучшие картины, и смотрел в другой галерее модели лучших крепостей, и потом был в Лувре, и где делают статуи…

…поутру его величество был в Академии, где предлагали его величеству учители сорбонские о соединении веры, рассуждая, что легко сие учинить. На что его величество изволил им ответствовать: что сие дело немалое, и учинить скоро того невозможно, к тому ж его величество больше обращается в делах воинских. А ежели они того подлинно желают, чтоб о том писали к российским архиереям, ибо сие дело важное и требует на то духовного собрания…

В пятый день смотрел екзерциции (упражнения) французской гвардии конной и мушкетеров.

В шестой день его величество был у мастеров, которые делают инструменты математические, и некоторые лучшие у них изволил купить…»

Эти и многие, многие другие записи вошли в историю жизни Петра. Сбором материалов и составлением этой истории Алексею Макарову пришлось заниматься продолжительное время. Он собирал факты, записывал, редактировал и обобщал их.

Князь Долгорукий сообщал ему о подавлении булавинского восстания, Ромодановский – о стрелецком бунте, Шереметев, Репнин, Голицын, Апраксин писали в кабинет лаконичные мемуары о том, как они воевали против шведов. Генерал полиции Девиер сообщал в кабинет для истории о строительстве Петербурга и Кронштадта. Разумеется, все это делалось по указанию Петра. Использовал Макаров и те сведения, что добывал сам при допросе пленных шведских генералов. Петр неоднократно просматривал труды Макарова, вносил поправки. Приложил свою руку к истории и Феофан Прокопович – епископ, популярный в то время публицист и тонкий интриган.

Об этом первом труде, вышедшем в свет под названием «Журнал или поденная записка Петра Великого с 1698 г. до заключения Нейштадтского мира…» (СПб., 1770–1772) и изображающем деятельность Петра и его эпоху, спустя столетие после выхода историк Устрялов отозвался так: «Исполнение столь огромного предприятия было, однако, не по силам Макарова, опытного, искусного чиновника, но не историка, не писателя… Единственным, впрочем, немаловажным достоинством труда Макарова была добросовестность, с которою он пользовался бывшими в его руках источниками…»

В круг деятельности кабинета, а вернее лично Макарова, входило цензурное наблюдение за переводами книг с иноземных языков, а также создание личной библиотеки государя. Библиотека состояла из нескольких тысяч томов. Наиболее крупными поступлениями были: 4000 томов, купленных у медика Арескина, 500 книг, привезенных из Голландии, 2500 книг, взятых при завоевании Митавы.

Должность Макарова не входила в «Табель о рангах». Некоторым высокопоставленным особам не хотелось иметь дело с чиновником, выходцем из черни, не имеющим звания. Канцлер граф Головкин обратился однажды прямо к Петру, не считаясь с кабинет-секретарем.

Петр сделал канцлеру строгое замечание:

– Не судите, что у Макарова нет звания, зато у него есть знания! А разве мое высокое доверие к нему не есть превыше любого табельного ранга?..

– Слушаюсь, ваше величество…

– Обращайтесь к нему, не обходя его и не избегая, ибо он мой верный помощник, а ваш благодетель.

Так в своих обращениях к Макарову и величали его знатные особы: «Мой благодетель… Моему благодетелю…» И сильный Апраксин, и надменный Головкин, и металлург, больших дел мастер Геннин, и митрополит Стефан Яворский, и прочие обращались к нему как к благодетелю, иногда всемилостивейшему.

Лаконичный, сдержанный и деловитый стиль письма Макарова нравился Петру. Он знал, что Макарову не надо диктовать те или другие решения и указания. Ему стоит только подать мысль, а как ее изложить, он сумеет это сделать так, что придирок не вызовет…

Случалось, недовольный многоречивыми рассуждениями в писаниях, присылаемых сановными особами, Петр гневался. Однажды он обратился к своему кабинет-секретарю:

– Макаров, отпиши к астраханскому губернатору, чтоб впредь лишнего ко мне не бредил, а писал бы о деле кратко и ясно. Знать, он забыл, что я многоглаголивых вралей не жалую, у меня и без того хлопот много. Или велю ему писать к князю Ромодановскому, так он за болтание его проучит…

В другой раз Петр повелел Макарову написать Ромодановскому: «Пусть он [Ромодановский] изволит объявить при съезде всем министрам, которые в коллегию съезжаются, чтобы они всякие дела, о которых советуют, записывали, и каждый бы министр своею рукою подписывал, что зело нужно надобно, ибо сим всякая дурость явлена будет…»

Почет, а главное, любовь Петра не вскружили голову скромному и умному Макарову. Он не чуждался простых бедных людей и тогда, когда, женившись на вдове князя Одоевского, разбогател, стал владельцем земельных угодий и суконной фабрики.

Петр пировал и танцевал у него на свадьбе, а через год крестил первенца, став кумом своего кабинет-секретаря.

Макаров не притязал ни на какие ранговые звания, и Петр не спешил «производить» его. И только через восемнадцать лет беспорочной службы, независимо от установленного табеля, Петр решил выдать своему любимому помощнику патент такого содержания:

«Божиею милостию, мы, Петр Первый, император и самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем и каждому, кому о том ведати надлежит, что объявитель сего Алексей Макаров с 1704 году взят ко двору нашему и употреблен был к нашим кабинетным делам. И мы, усмотря верность и ревность его к службе нашей, всемилостивейше вручили ему все кабинетные письма. И с того времени служил он при дворе нашем неотлучно, и был при нас во всех наших воинских и других походах, как сухопутных, так и морских. И во всех ему поверенных делах с такою верностию, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были. И для вящего засвидетельствования особливой нашей императорской милости в 1722 году генваря 24 дня в наши тайные кабинет-секретари пожаловали и определили. И для того всем, нам подданством и верностию обязанным, повелеваем его, Алексея Макарова, за нашего тайного кабинет-секретаря признавать и иметь. И надеемся, что он, в том пожалованном чине, так поступать будет, как то верному слуге и честному человеку надлежит. Во уверение того дан ему сей наш патент за собственноручным нашим подписанием и за нашею печатью. Генваря в 30 день 1722 году. Петр».

Служебное положение Макарова порождало завистников. Но они помалкивали, не осмеливаясь при жизни Петра поднять голос клеветы против его любимца.

Екатерина Первая царствовала всего два года и три месяца. За это время положение Макарова формально не ухудшилось. Кабинет-секретарю было даже присвоено звание генерал-майора и тайного советника. Теперь он в глазах придворных и просителей был уже не просто благодетель, увенчанный доверием покойного императора.

Но это отнюдь не мешало некоторым важным особам игнорировать Макарова.

Следуя по стопам своего супруга, во всем доверяясь Макарову, Екатерина предписывала указом архангельскому губернатору Измайлову:

«Когда случатся какие новые и важные дела, то о таких прежде пишите к нам в Кабинет; и когда с такими письмами будут посылаться нарочные курьеры в верховный тайный Совет или в Сенат и другие коллегии, то тем курьерам велите наперед являться в нашем Кабинете». Указания в таком духе были даны также другим губернаторам и генералам. Видимо, после смерти Петра, кабинет стал утрачивать свое былое значение. Да и престиж государыни был уже не тот, что у ее покойного супруга.

При Петре Втором, сдав кабинетные дела в Верховный Тайный совет, Макаров пребывал некоторое время в должности президента камер-коллегии, где государственные дела находились в небрежении и полном развале. Докладывая о принятых делах камер-коллегии, бывший кабинет-секретарь, ссылаясь на своего великого покровителя, заключил:

«Должно вспомянуть присловицу, часто упоминаемую блаженные и вечнодостойные памяти государем императором Петром Великим, что де легче всякое новое дело с богом начать и окончать, нежели старое испорченное дело починивать. Сие императорское пророчество действительно на мне исполнилось, а именно, что посажен я Меншиковым уже к испорченным делам в камер-коллегию в неволю».

В 1732 году Алексей Макаров был обвинен во взяточничестве и утайке секретных документов. Когда все обвинения отпали и осталось одно последнее – недочет или недостача расписок на сумму 170 рублей, этого оказалось достаточно врагам Макарова, чтобы томить его под арестом с применением строжайшего режима.

Знатный узник и его семья терпеливо переносили незаслуженные страдания. Однажды прорвался до ушей царицы Анны Иоанновны жалкий, унизительный вопль арестанта.

В январе 1737 года Макаров просил ее повелеть об ускорении следственного над ним процесса:

«Содержимся мы, бедные, с женою и с детьми за крепким арестом, тому уже третий год, и не только к нам кого, но и нас до церкви божией не допускают, а пожитки мои, и жены, и детей, и племянников моих, оставшихся в сиротстве после брата моего, все запечатаны и письма забраны; от чего через продолжительное время запечатанное платье и другие тленные вещи в нижней палате от сырости гниют; деревнишки наши посторонние не только нападками своими разоряют, но, видя нас в такой бедности, отнимают напрасно. Всемилостивейшая государыня императрица, умилосердися над нами бедными, горьких слез и печалей наполненными! Повели по делу моему милостивое решение учинить.

Вашего пресветлого величества всеподданнейший и всенижайший раб Алексей Макаров с женою и с бедными детьми».

И хотя в свои девические годы племянница Петра Анна Иоанноана была в дружбе с Одоевской – женой Макарова, но у таких особ память о былой дружбе быстро улетучивается и приходит на смену ей самоосуждение:

– Как же так? Я, будущая императрица, допустила такую оплошность: ужели годится в подруги мне какая-то Одоевская, да к тому же она за простолюдином Макаровым…

Слезницу заключенного Макарова императрица оставила без последствий.

И только через три года и восемь месяцев после подачи этой жалобы Макарову были разрешены свидания с родственниками и выезды под конвоем в церковь. Случилось это за несколько дней до смерти Анны Иоанновны.

Вологжанин Алексей Макаров, как сподвижник Петра, человек счастливой и тяжелой судьбы, заслуживал бы более подробного описания. Но пусть и то, что о нем здесь сказано, не покажется лишним.

Книжник петровского времени

В конце семнадцатого века, когда торговля России с заграницей увеличивалась, в Вологде был в известности купец-иноземец Фридрих Тессинг. В Архангельске в летнее время иногда подвизался его младший брат Ян Тессинг, который, встречаясь с Петром, вел с ним переговоры, добиваясь выгод при закупке в Архангельске мачтового леса.

Во время поездки «Великого посольства» по странам Европы в 1697–1698 годах царь Петр под псевдонимом Петра Михайлова не мог долго таиться. Скоро его распознали в свите Лефорта, и люди торговые и промышленные стали обращаться к Петру Михайлову, как к лицу главенствующему.

В Амстердаме Ян Тессинг, приметив, что Петр стремится сделать Россию страной грамотной и просвещенной, а книгами – главным средством образования – Россия крайне бедна, предложил Петру создать славянскую типографию и на выгодных для России условиях печатать светские книги.

Предложение Яна Тессинга печатать в Амстердаме «земные и морские картины или чертежи, листы и всякие книги о земных и морских ратных людях, о математике, архитектуре, городовом строении и иные художественные книги» пришлось по душе Петру.

Книг, в ту пору печатавшихся в первозданной типографии Москвы, а также по заказам – в Киеве и Могилеве, явно недоставало. Петр охотно принял предложение Яна Тессинга снабжать Россию литературой, оговорив при этом соответствующие, приемлемые для обеих сторон условия.

Монопольная концессия книгопечатания предоставлялась Тессингу на пятнадцать лет. Всем другим иноземцам запрещалось печатать и ввозить в Россию книги под угрозой штрафа 1000 ефимков. Причем треть штрафа должна была принадлежать Тессингу, две остальные – казне. Пошлина с книгоиздателя – восемь денег с рубля. Печатание церковных книг Тессингу не дозволялось. Распространение книг, прежде всех городов, производить в Архангельске, а нераспроданное количество экземпляров направлять в Москву и другие города, уведомляя об этом Посольский приказ.

Заключая контракт, Ян Тессинг понимал, что выгоды ему от книжной монополии не предвидится: в неграмотной России не так много найдется покупателей на светскую книгу. Но ему хотелось оказать любезность русскому царю, жаждущему просвещения себе и своему народу. Он рассчитывал, что Петр в долгу не останется и соблаговолит дать привилегии торговому дому братьев Тессингов в других коммерческих делах в России.

Русский царь проникся уважением и доверием к Тессингу еще и за то, что тот оказывал в Амстердаме русскому путешествующему посольству помощь в закупках и отправках в Архангельск корабельного оборудования.

Тессинг в делах коммерческих был не промах. Он не стал ожидать от Петра официальной грамоты, а, поверив его нерушимому царскому слову, приступил к делу.

Илья Копиевский – польский украинец – переводил книги, готовя их к набору славянскими литерами, отлитыми в друкарне (типографии) Тессинга.

Печатались первые книги и поступали в Архангельск. К февралю 1700 года в московском Посольском приказе была тщательно составлена жалованная грамота. Изготовление ее потребовало немало времени, потому что Петр был всегда перегружен делами и потому что грамоте для иноземца Тессинга надо было придать такой художественный вид, дабы чувствовали в Амстердаме, что русские канцеляристы не лыком шиты, имеют склонность к искусствам, умеют показать свое мастерство, коль дело касается интересов державы. Наверно, и поныне в Амстердаме у потомков Яна Тессинга бережно хранится пожалованная Петром Великим грамота на право печатания и распространения в России светских книг.

Большой, удлиненный лист пергамента. Поля (или каймы) разрисованы позолотой, серебром и яркими красками. В заглавии герб – двуглавый орел и 25 других гербов областей, подвластных царю. Печать на золоченом шнуре. В грамоте сказано, что печатанные Тессингом книги и карты должны служить к славе русского государя и к общей народной пользе и прибытку и чтобы не было в них какого-либо понижения царского величества чести…

С того времени как Ян Тессинг приступил к изданию книг для России, прошло пять лет. Книги ежегодно поступали в Архангельск. Продавались в городе и шли из Архангельска дальше – в Вологду, Сольвычегодск, Великий Устюг, в Москву.

Летом 1702 года, в третий приезд Петра в Архангельск, перед походом с Беломорья к Онежскому озеру, пока изыскивались пути и строилась знаменитая «государева дорога» и возводились стены Новодвинской крепости, государь с небольшой свитой то в легкой коляске по пыльным бревенчатым мостовым, то крупно и быстро шагая по зыбким дощатым тротуарам, каждодневно, на виду у горожан, метался по городу. Его запросто могли видеть разговаривающим с приезжими и местными купцами и простолюдинами. Бывал царь на пильных мельницах Бармина, на салотопном дворе Саванцаева, в каменной городской крепости, проверяя в башнях пушки, заходил и в губернскую канцелярию, и даже в тюрьму гарнизонную и на гауптвахту. Везде хотелось ему побывать, все своими глазами увидеть – и как свайником берега Двины укрепляются, и как все чаще и чаще приходят суда иноземные с товарами. Больше всего привлекала его торговая площадь, большой базар вдоль берега Двины в самом центре города, там, где у берега и на рейде во множестве стояли свои – архангельские, устюжские, вологодские и вычегодские речные суда, а за ними большие трехмачтовые торговые заморские корабли и сопровождавшие их суда конвоиры.

Любо было Петру видеть, как бойко идет торг между русскими купцами и иноземцами. По сути, это был товарообмен с применением в расчетах денежных исчислений, в переводах на рубли, талеры и «ефимки». Начинались даже доверительные расчеты по векселям.

Встречался в то лето Петр и с амстердамским купцом, братом книжного издателя, Фридрихом Тессингом.

Довольный закупкой в Архангельске леса, смолы, пеньки и льна для канатного дела, Фридрих Тессинг жаловался Петру, что книги, изданные его братом Яном, распродаются крайне медленно, что кроме пошлины – восемь денег с рубля – он охотно платит еще пятак с каждого вырученного рубля парням из воеводской канцелярии, которые в неурочное время торгуют книгами в разнос по избам и на торговой площади.

– Я смотрел и читал все печатанные книги и чертежи, пришедшие из Амстердама. Весьма одобряю, – похвально отозвался Петр. – Они моим подданным познаний прибавят. Но книги товар такой, что сразу его не продашь. Книжки читать – не в лодыжки играть, пока не всяк умеет. Сам знаю: чем больше будет грамотных, тем меньше – дураков. Печатать будем и впредь. На убытки пойдем, но будем. Ущерб окупится знаниями. Почин дороже денег.

Да, это был первый почин Петра, его первые благонамеренные шаги – через светскую книгу дать образование русским людям. Царь, побывавший в разных странах Европы, убедился, что на одних церковных книгах далеко не уедешь.

В Гостином дворе на берегу Двины, против наплавного моста, Петр не раз примечал, как нерасторопно велась торговля книгами.

– Негоже так торговать, – говорил Петр приказчикам Тессинга, – коль здесь, в Городе, не продаются долго, отсылайте в Москву. Повелю Посольскому приказу взвалить покупку и продажу книг на все купеческие плечи. А кое-кого и спрошу при случае: а что они, купчины да дворяне, познали из новых книг? Доберусь до лентяев, пристыжу!..

От Фридриха Тессинга Петр узнал, что его брат Ян Тессинг в прошлом году умер и дело с изданием книг для России приостановилось по той причине, что переводчик Копиевский сразу после смерти Яна Тессинга стал пользоваться услугами другого амстердамского издателя Авраама Бремана.

– Царство небесное вашему доброму Яну, – ответил на это Петр. – Что ж, пусть и в друкарне Бремана печатают. Откуда бы вода ни лилась, лишь бы на нашу мельницу…

В один из воскресных дней, после обедни, Петр с Меншиковым вышли на Кегострове из Ильинской церкви. Позади них – сопровождавшие особы и толпа прихожан. Около церкви, на длинном помосте, где кегостровские бабы торговали кренделями и пряниками-завитушками, Петр приметил парня – рослого, белобрысого детину. Перед ним раскинута рогожа, а на рогоже в порядке разложены знакомые царю амстердамские издания.

– Матерый, добрый молодец, а почему такой парень не в солдатах и не в матросах?

– Сам про то не ведаю, ваше величество, – отвечал парень, не робея перед царем. – Нынче вернулся из Голландии, подьячим служил в посольстве господина Матвеева целых четыре года, а теперь по малому делу в Городе служу, на досуге беру у Тессинга книги, торгую малость выгоды ради…

– Что ж, доброе дело. Стало быть, хорош грамотей, коль в таких книгах толк знаешь и понимаешь.

– Без понятия нельзя, ваше величество. Приходится в толк брать и другим пояснять. Все книги, ваше величество, я прочитал про себя молчком, и вслух родителям читал. И всем советую…

– Покупают? – спросил Петр.

– Бывает, что и покупают, другие скупятся. Так я их добрым складным словом уговариваю, глядишь, и купят. В прошлое воскресение, после обедни, на двенадцать рублев продал. Господин Тессинг мне за то шесть гривен отсчитал…

Во время разговора царя с парнем-книготорговцем люди окружили их со всех сторон.

Парень осмелел и вдруг, невзирая на присутствие самого царя, вошел в свою роль, пронзительно выкрикивая:

– Господа купчики! И прочие горожане! Есть у вас денег излишки, покупайте книжки! Богатства у вас не убудет, а ума-разума прибудет! Вот, повелением самого государя светлейшего и великого царя Петра Алексеевича пущена в свет «История» от создания мира, писанная премудрыми летописцами, тиснутая в Амстердаме для нас, русских, хотящих читати и много познати, о деяниях древних размышляти, рассуждати и в народе проповедати… Кроме истории в книге есть чертеж и размеры сказаны всей земли. Берите за три алтына!..

Кто-то брякнул монетами на ладони, кто-то достал из глубокого кармана кису с деньгами, один за другим потянулись покупать книги.

Петр слегка задел Меншикова локтем и кивнул головой на парня:

– Бойкий, смотри, как орудует. Это, Данилыч, понимать должно. Торговать книжками – не то что пирожками-коврижками. Дело новое, несвычное…

Парень, отсчитав копеечные медяки и серебрушки-алтыны, спрятал выручку в потайной карман кафтана и снова, как бы поторапливая столпившихся около государя архангелогородцев, брал в руки другую, в серой обложке книгу и, показывая ее, голосил:

– А вот, господа хорошие, люди добрые, кто умеет читать, да не умеет считать большими числами, покупайте книгу: «Аритметика, или наука счету, зовомая цифирная», а в оной сказано и показано, как надлежит делать придачу, убавку, умножение и разделение, не токмо славянской кирилицей и арабскими цифрами с присовокуплением таблицы умножения. А опричь всего прочего, в этой книге семнадцать басен с толкованием…

Петр видел: «Аритметику» покупали охотней, нежели «Историю». Эта книга была нужней прочих приказчикам, купцам и скупщикам-барышникам, подрядчикам и десятникам.

Молодой и неробкий книготорговец приглянулся Петру. Он велел Меншикову записать, кто этот парень, кому и где он служит, а потом добавил:

– Из такого молодца умеючи можно деятельную фигуру вылепить.

На вопросы Меншикова парень отчетливо и бойко отвечал:

– Служу подьячим в порту при конторе Посольства голландских штатов, а звать меня Михайло Петров, сын Аврамов. В конторе будни сижу, в воскресные дни, по доброй воле, книгами торгую.

– Счастливо торговать, – уходя, пожелал Петр парию. – Мы еще с тобой повстречаемся. А вы, люди архангельские, не на меня глаза пяльте, а на книги, книги покупайте. Для вас их в Амстердаме печатали, вашего просвещения ради из-за моря везли!.. – И, повернувшись, царь направился к берегу Двины, где в ожидании его стоял нарядный архиерейский баркалон. Толпа, шагая поодаль, провожала его и свиту.

Парень стоял над разложенными книгами и еще решительнее втолковывал кому-то:

– Да оттого книга дешевая, что она не от руки, не соловецкими монахами писана, а тиснением печатана. Вот самая свежая, нынешними кораблями к нам в город доставлена – «Книга учащая морского плавания», а к ней для плавающих по морю архангелогородцев и такую еще добавить надо: «Уготование и толкование ясное и зело изрядное красно образного повертания кругов небесных… с подвигами планет сиречь Солнца, месяца и звезд небесных на пользу и утешение любящим астрономию…».

Весь долгий летний день выстоял Михайло Аврамов на людном месте около деревянной церкви Ильи-пророка, подсчитал выручку, свел концы с концами, по пятаку с рубля выторговал себе в пользу и был весьма доволен торгом.

Оставшиеся от продажи книги – «Краткое собрание Льва Миротворца августейшего греческого кесаря показующее дел воинских обучение», «Притчи Езоповы» и другие – он перевязал бечевкой, вскинул на плечо и по наплавному мосту с Кегострова пошел на правый берег Двины в Гостиный двор сдавать выручку приказчикам торгового дома амстердамских купцов.

Но как ни отрадно было на сердце у Михаила, а он все же задумывался, строя догадки: с какой же это стати он самому царю так понадобился, почему записали его имя? Не в матросы ли хотят забрать? Нет, тут что-то не то!..

Дома Михайло рассказал родителям, как он видел царя и даже отвечал на его расспросы, а царь сказал: «Мы еще с тобой встретимся». К добру это или к худу?..

– Тут и гадать нечего, – уразумел отец Михаилы и обрадованно пояснил: – У государя на толковых людей глаз наметанный, заберет он тебя у нас. Будет тебе, Мишка, мое отцовское благословение – служи государю верой и правдой! А мать – что мать? Она и при добром случае от разлуки с тобой слезами будет умываться…

– Да куда ему! Как пылинка затеряется… Не увидит света белого, – простонала мать.

– Она уже куксится. Полно хныкать! – прикрикнул на нее отец. – Или он один? Да разве наши архангельские где растеряются? Им всякая нелегкость под силу. Не зря нынче его величество сам отбирал крепких парней, здешних и холмогорских, учить за границей делу мореходному по всем правилам. – Старик стал перечислять знакомых ему людей, облюбованных Петром для учения в Голландии: – Андрюшку Пустошкина, Петьку Мелехова, Евдокима Раковцева, Борьку Худякова, Фролку Манилова, Гришку и Яшку Голенищевых, да всех-то десятка три, не меньше, отобрал. А как на корабль садились, с песнями да припляской уезжали. Не дурни, сумеют набраться, чего от них царь хочет. Не зря денежки за дорогу и учение тратятся. И тебе так придется, сын. Не трусь – не робей. Смышленостью тебя бог не обидел. Да будет воля его… Сколько копеек-то нынче зашиб с книжек?

– Не утаю, батя. С лихвой поторговал: присчиталось мне за труд без пяти алтын рубль. Вот они, забирай до копеечки…

В то лето Петр с войском отбыл из Архангельска в Соловки, а потом, через Нюхчу, к Онежскому озеру и на Ладогу.

Не был забыт царем Михайло Аврамов. Отправившись на попутных барках с иноземными приказчиками и товарами по Двине и Сухоне, где-то бурлацкой силой, где-то лошадьми тянули лямку, а когда и под парусами шли, – увидел и познал тогда Михайло, в какой далекой крайности обретается родной Архангельск от Вологды и Москвы.