Текст книги "Мальчик с татуировкой бабочки"

Автор книги: Константин Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Всю свою стипендию наши девушки тратили на косметику и женские журналы, а потому постоянно «сидели на диете». Общее наблюдение, как отличить первокурсницу от девушки с пятого курса: чем старше, тем меньше грима на лице. О чем кудахтали эти курицы, можете и сами представить: шмотки, шмотки и еще раз шмотки, кафе, магазины, кому какая стрижка и цвет волос пойдет, какие каблуки самые модные этой осенью, как развести парня на что угодно, кроме секса, как сделать парня рабом своих прихотей, где водятся парни побогаче… Мне их треп настолько набил оскомину, что даже сейчас от воспоминаний вкус горькой лимонной корки во рту. Как ни старался я их избегать, они всегда трепались где-то поблизости, обсуждая однокурсниц, новую тушь, длину юбки в этом сезоне и прочее. Какие же они были горластые! А навязчивый шлейф их духов преследовал меня по всему институту. Они как будто ограбили парфюмерный магазин и второпях вылили большую часть на себя.

По своему обыкновению Лиза и в тот раз вещала о новых способах заиметь себе раба мужского пола. Очевидно, в ее глазах я не удостоился даже статуса раба, если мне позволялось все это слушать. А потом их милость, неожиданно обратив на меня внимание, спросила, почему это я не поздравляю девчонок с 8 Марта. Я чуть не лопнул от возмущения. «Пожалуй, подарю им кляп в следующий раз», – решил я про себя.

Когда я немного отдышался, Лиза уже почти утратила интерес к светской беседе, но я все равно ответил, что в таком случае почему они не скинулись мне на «Роллс Ройс».

– Слишком жирно тебе будет, – загоготала она и накинула мне капюшон на голову.

Все это казалось безобидным троллингом между одногруппниками, ничего личного. Но каждый раз после общения с ними оставался скрипучий налет на зубах, вроде как ты с разбегу влетел в детскую песочницу, где маленькие собачки закапывают какашки в мягкий песочек. И вот теперь специфический привкус не сходит с языка, а назойливое ощущение пренебрежения тобой не выходит из головы.

Препод на лекции, как обычно, перебирал слова, перетасовывал, переставлял их местами, но никак не мог дойти до мысли. А я чиркал в тетради и размышлял, чего бы им такого «подарить» на этот дурацкий надуманный праздник? Решил, что для дамы нет подарка лучше, чем поэзия в ее честь. Но как ее преподнести? Никаких планов на этот вечер у меня не было – впрочем, как и планов на любой другой из вечеров. Я дождался, когда все уйдут, и нацарапал на партах и без того несвежего вида свои «шедевры» – именно там, где обычно садились эти профурсетки.

Ты говорила, что любила,

И тупо ржала, как кобыла,

Под цокот твоего копыта

Мое сердце осталось разбито.

Режу вены – льется кровь,

С ней уйдет моя любовь…

Есть маникюр, нет маникюра —

Ты все равно тупая дура.

Жопа целлюлитная стянута лосинами,

Пудрою замазана морда лошадиная,

За красною помадой лавина грязных слов,

Под модною прической отсутствие мозгов.

Больше не ведусь на сиськи —

Подставляйте сразу письки!

Вставлю вам разок-другой

Своей толстой кочергой.

Тот случай я запомнил хорошо. Уже на следующий день преподаватель заметил мое новое дизайнерское решение. Просто так он это не оставил и прямо на занятии устроил допрос. И вот тогда Лиза явила чудо мыслительной деятельности, а заодно и женскую мерзотность характера: она публично указала на меня. Взбучка в деканате показалась мне ерундой по сравнению с хохотом всего потока, когда я красный стоял перед разгневанным преподом, а он зачитывал мои стихи однокурсникам. Лиза гоготала громче всех.

Прошли мои студенческие годы, и я оказался в аспирантуре нашего филологического факультета. Вместе со мной аспиранткой стала и Лиза. Как произошел слом ее мировосприятия – этого я никогда не узнаю, поскольку вообще с ней не общался. Очевидный повод подумать номер раз: шесть лет учебы пролетели незаметно, а принц на белом коне проскакал мимо. Так бывает, причем всегда. Зато появился Петр Мороз, уже упомянутый перспективный ученый, на тот момент еще с карьерой, идущей в гору. Наверняка он прожужжал Лизе все уши, что наука в стране сейчас ценится и что, занимаясь наукой, можно чуть ли не в золоте купаться. Ну, уж по крайней мере в Сочи каждый год ездить.

Тогда она проявила скрытую ранее настойчивость, и та потащила ее в пропасть, застилая глаза пеленой. Лиза сдала экзамены в аспирантуру. При этом даже выбранная ею тема «Влияние выделения мягкого знака в самостоятельную букву на становление славянского национального сознания» звучала как нечто сверхважное для национальной идеи и развития науки в целом. В первый же год Лиза подала заявку на грант какого-то фонда. Казалось, здесь бы и наступить просветлению. Но заявки у нас читают между строк, ведь гранты выдают не сами меценаты, а нанятые менеджеры, а они в этой самой науке вообще ничего не понимают. Просто есть курс у государства на поддержку молодежи, значит, тему молодой аспирантки надо поддержать. Да и, в общем-то, тридцать тысяч рублей грантодателю не жалко, он в секунду столько зарабатывает.

А дальше началось непредвиденное. На конференциях к ней никто не подходил. Статьи, отправленные в научные журналы, возвращались вместе с письмом от редактора: «Этот бред мы публиковать не будем». Может, я преувеличиваю, но смысл примерно такой. К тому же, добыть информацию по теме оказалось сложно, потому что до Лизы ее даже близко никто не затрагивал. А еще эта история с Петром Морозом, его переезд в комнату Лизы, дружба с «зеленым змием»…

И вот бывшая молодая задорная телочка с апломбом теперь уже сварливая баба с выпивохой сожителем в общаге и застирывает колготки. На стипендию аспиранта, зарплату молодого научного сотрудника и руководителя местечкового гранта шикарно не поживешь. А еще надо писать диссертацию на тему, которая то ли нашему государству очень нужна, то ли хрен его знает.

***

Причина, по которой я не хотел идти домой и почему на мне никогда не заживали побои; причина чувства безысходности, отчаяния, гнева, бесправия, унижения, омерзения и бесконечного одиночества; причина, по которой на меня орали учителя; причина постоянного ощущения, будто у меня заноза в заднице, – это моя младшая сестра. За всю свою короткую жизнь я ни к кому не испытывал больше такой жгучей ненависти, как к этому чудовищу в белобрысых кудряшках.

Сначала она с неподдельной радостью разрисовывала какашками полы и стены, опрокидывала мне на колени тарелки с едой и гнусно хихикала, зараза. Потом с маниакальной настойчивостью рвала все мои тетради и учебники, пока я не перестал носить их домой вообще. Потом она выставляла меня из комнаты во время своих бесконечных переодеваний – ведь никто не подумал, что нам нужны разные комнаты. Когда ей требовалось принимать ванну, меня, намыленного, вытаскивали за ухо из душа, а она потом часами натирала скрабами и маслами свои окорока. Я не считался в семье за человека, это было ясно как божий день. Я был бесполым и бесправным рабом, молча сносящим все унижения. Позже я понял, что в нашей стране вообще нет людей, за исключением зарвавшейся кучки самозванцев, которые пользуются теми же привилегиями, что и моя сестра в нашей маленькой ячейке большого социума.

Глава 4. Гадостно и грустно

Жизнь – это задача, неустойчивая по начальным данным.

Дядя Женя, «Без права на ошибку»

Кто-то из знакомых подсказал мне интересную концепцию, как быстро накопить на крупные покупки: тщательно анализировать и планировать свой бюджет, исключая нерациональные расходы. Но и без этой чудодейственной технологии я уже кое-что смекнул: если есть одни макароны с майонезом, можно понемногу откладывать с зарплаты. Этим я и занимался уже полгода. Иногда я целыми днями грезил о пиве. О хорошем бутылочном светлом пиве, которое сладковато пахнет дрожжами и оставляет шипучую горчинку на языке. Я так живо представлял его во время работы, что порой едва успевал утереть слюну прежде, чем она капнет на документы. Иногда происходило чудо: на остановке или на широких перилах института я находил кем-то забытую непочатую бутылку пива.

Что ж, провести эксперимент я всегда не прочь. После того разговора я, воодушевленно потирая руки, расписал все свои доходы и расходы, как было сказано, и вышло, что при всем желании не накопить мне на мечту до самой глубокой старости. На меня навалилось уныние, и вскоре я сорвался.

Дело было перед Новым годом, все вокруг наполнилось мерзкой кричащей мишурой, запахом мандаринов и безвкусной рекламой. Отовсюду летели брызги слоганов, пустой звон глупых песенок, шуршание оберточной бумаги и огни из праздничных фейерверков. Одномоментные вещи, которые назавтра за ненадобностью выбросят в мусорную кучу высотой с небоскреб, в очередной раз стали главной целью забегов по магазинам. Люди, как огромные муравьи, перемещались по протоптанным дорожкам, волоча тяжеленные, битком набитые сумки с бугристыми от новогодних фруктов боками. Из пакетов торчали хвосты колбас и горлышки бутылок. Поглядев на это, я тоже решил в хлам напиться и втек в общий строй. Но тут меня окутало облако волшебного аромата, от которого подкосились ноги, перевернулось все внутри, мгновенно опустела голова. Непреодолимая сила понесла меня к его источнику. Беляш! Мясо! Сочное дивное мясо в хрустящей корочке из жареного теста! Вот так и лопнула моя финансовая стратегия – как, впрочем, и все стратегии подобного рода в нашей стране.

Некоторое время я ощущал непередаваемое послевкусие жареного мяса и ужаса от хрупкости всех моих денежных планов. Привкус жареного мяса улетучился, конечно же, гораздо раньше. И все-таки, оправившись от шока, я проанализировал ситуацию: раз невозможно более уменьшать расходы, следует увеличивать доходы. Ну а как может увеличить свой доход аспирант, выпускник филфака?

Вскоре я устроился в тот самый WacDonalds. Там в конце смены можно было разнообразить свое меню непроданными остатками выпечки и упавшими под кассу бутербродами. На учебу я не ходил.

По большому счету, посещаемость аспирантов-гуманитариев вообще не контролируют. В этом расхолаживании сотрудников я не мог винить университет. Таков был общий тренд: студенты и аспиранты должны заниматься своим образованием самостоятельно. То есть можно валяться дома и плевать в потолок вместо того, чтобы просиживать дни в тесных кабинетах за старыми, стонущими от работы компьютерами. Решение могло показаться рациональным, если бы не абсурдная установка: если студент не аттестован за семестр – виноват преподаватель. Поэтому можно было честно забивать на учебу, а потом нечто отчетоподобное, подходящее по формальным критериям.

Отчислять лоботрясов руководству невыгодно. Такая система, как я уже твердо усвоил, выросла из университетских штанишек и шагнула во взрослую жизнь. Подавляющее большинство сотрудников в разных сферах делали вид перед начальством, что работают, и заставляли своих подчиненных делать вид, что те работают. И так вплоть до звездных докладов губернаторов, которые вообще не в курсе, что происходит на вверенных им территориях. Единственное, что у нас работает хорошо, – это, как выразились бы пару веков назад, «тайная полиция». Так хорошо, что достаточно в туалете пукнуть похоже на слово «бомба», чтобы привлечь внимание хотя бы одного сотрудника спецслужб. А если после этого еще и продолжить протяжным «пу-у-у-у-у…», то можно быть уверенным: все твои данные уже прочитаны, а машинка около подъезда на всякий случай поставлена.

Так и действовал ужасный монстр Франкенштейна нашей административной системы: проблему отдельно взятого человека не было смысла решать, тем более, если все работали спустя рукава, но вот замолчать ее возможности всегда находились. Легион проверяющих организаций с уровнем образования контролеров не проверял, что происходит на самом деле, – главное, чтобы по документам все было хорошо. Вообще, будь мое слово хоть сколько-то решающим, я бы уже давно порекомендовал всем руководителям средних звеньев любого ранга подавать отчеты о деятельности в виде книжек-раскрасок.

В общем, я и не заметил, как началось мое самообразование за кассой WacDonalds. Хотя я и не очень-то люблю общаться с людьми, особенно с посторонними, за некоторое время вполне привык. Гораздо легче справляться с социофобией, когда знаешь, что вся эта бесконечная череда посетителей не более чем прохожие, а ты лишь посредник между ними и вожделенной булкой. Заказ принял – чек пробил – комплект собрал – приятного аппетита. И все, до свиданья. Оказалось, ничего сложного. Ну, разве что приходилось еще изображать на лице улыбку, отчего по вечерам сводило скулы.

А вот «работа в дружном коллективе» на самом деле была только в рекламе. Не знаю, как в других отделениях сети, но лично я в общении с напарниками вполне обходился односложными «мидл-вак», «эконом-фри» и так далее. На этом вся наша дружба заканчивалась. Начальство, к счастью, не пыталось устраивать никаких корпоративов или иных дурацких мероприятий «для поднятия морального духа».

Система мотивации кнутом у них работала во много раз активнее, чем редкие пряничные поощрения. Опоздал – штраф, чихнул над котлетами – штраф. О том, чтобы нормально заработать в «ВакДаке», даже и речи не шло. Негласное корпоративное соревнование велось по принципу «кто меньше оштрафован». Отсюда бесконечная текучка состава и каждый день новенькие, алчущие легкого заработка, которые не переживают порой даже испытательный срок. Был у нас случай, когда стажер заработал 0 (прописью – ноль) рублей: вся его зарплата ушла на погашение штрафов. Я, привычный к понуканиям и правилам, вполне втянулся в работу и потом удивился, обнаружив себя «старичком» в обновленном коллективе.

Однажды вечером в зал вошла шумная компания, на вид студенты младших курсов. В такое время обычно бывало затишье: студенты расходились по общагам или родительским квартирам, а более взрослые посетители заглядывали редко. Похоже, молодняк собирался что-то шикарно отметить, как это водится у студентов провинциального городка, в ресторане WacDonalds. Больше половины зала пустовало, и они быстро выбрали стол. Постепенно начали подтягиваться к кассе. Мои коллеги очень вовремя отправились в узкую каморку пить чай и уминать нераспроданную пиццу. Удар шел на меня, я даже немного насторожился, но проблему осознал слишком поздно. Один из вожаков отары опустил взгляд с меню на мою немного кислую физиономию. Некоторое время смотрел, нахмурившись, – впрочем, не так, будто подозревал меня в выпекании беляшей из бездомных собак. Так хмурит лоб человек, пытаясь что-то вспомнить. Через десяток секунд вожак просиял и громко, привлекая внимание всей компании, выдал:

– Это же ты… Э-э-э… Вел у нас занятие… М-м-м… Ну, по аспектам развития языка при переходе к абстрактным понятиям.

Тут надо сделать пояснение. Во многих университетах аспирантам положено провести для тренировки несколько занятий у студентов, пока основной преподаватель позволяет себе посплетничать с коллегами. Конечно же, чаша сия не минула и меня. Я действительно пару месяцев назад что-то набубнил по старым конспектам первокурсникам, чтобы поставить галочку в послужном списке. На эту повинность я решил не тратить много усилий, хотя нервов перед занятием извел прилично. Когда Армагеддон миновал, я постарался как можно скорее забыть об этом. И уж никак не ожидал, что кто-то из студентов меня узнает.

– Э-э-э… Я м-м-м… Не помню, как тебя зовут, если честно, – продолжал студент с невероятно хорошей памятью. Запомнить еще и мое имя было бы под силу только феномену. Взгляды его друзей тоже обратились на меня. – Я думал, ты аспирант или там молодой начинающий преподаватель, а ты… Получается, тут работаешь.

На лицах некоторых из компании появилась тень усмешки. Неожиданно для себя я почувствовал невероятный прилив сил вместе с волной обиды и неприязни: явились молодые щеглы и собираются использовать меня как мишень для насмешек! Давно я не ощущал такого подъема решительности и энергии. Следовало стереть эти тени улыбочек с их желторотых морд.

– Привет! – спокойно отозвался я. – Да, я здесь подрабатываю, хотя и стал аспирантом. А ты разве впервые видишь наших филологов на кассе?

Улыбочки застыли, но не исчезли.

– Ну, в общем-то, да, раньше не встречал никого из знакомых тут, – продолжал студент, но прежний задор уже притух.

– Ничего, ты же первокурсник. Или второкурсник? В общем, тебе, наверное, еще рано об этом задумываться. – Я спокойно гнул свою линию. – Что будете заказывать, пока вы с той стороны кассы?

На помощь замявшемуся студенту пришел его друг, долговязый худой парень в круглых очках, этакий «Гарри Поттер»-переросток:

– Эй, ты чего? Намекаешь, что мы тоже будем тут стоять?

Я постарался изобразить искреннее удивление:

– Ну, да. Все проходят через это. Вы знаете какие-то другие вакансии для выпускников-филологов? У WacDonalds даже есть спецзапрос в деканаты гуманитарных факультетов на профнаправление.

«Гарри Поттер», видимо, самый изворотливый в компании, решил блеснуть:

– Не, мы же отличники! Нас по-любому заберут крупные фирмы, сразу, на защите дипломов. Это вот, может, отстающие сюда пойдут.

Уже вся компания подтянулась от столиков к кассе, привлеченная разговором. У большинства на лицах читалось неопределенное выражение: то им было интересно, как разовьются события, то одолевало недоумение по поводу судьбы аспирантов-филологов, то хотелось смеяться – надо мной, негодяям!

– Может быть. – Я как можно равнодушнее пожал плечами. – Мне такие конторы пока неизвестны, а вам? Вот WacDonalds – крупная компания, которая обещает карьерный рост. Через нее все гуманитарии проходят.

Теперь обескураженная молодежь мучительно вспоминала крупные предприятия, которые хотели бы оторвать с руками филолога. У некоторых уже проявились первые отпечатки холодных ручонок экзистенциального ужаса, потому что они не могли вспомнить хоть какие-то названия, более громкие, чем «ВакДак».

– Не верю, – уже не так бойко, но все еще твердо отозвался «Гарри Поттер». – Хочешь сказать, все кассиры здесь – выпускники филфака?

Сейчас я понимаю, что тогда наступил тонкий момент. Я был на пороге не просто провала, а оглушительного крушения в пучины позора, но, ведомый все той же неожиданной для себя внутренней силой, ответил:

– Некоторых очень успешных студентов, как раз отличников, могут взять еще до выпуска. И не только филологического, но и других гуманитарных направлений.

В это время, привлеченные голосами, в зал стали выглядывать повара моей смены. Увидев толпу, сотрудники направились по своим местам, дожевывая бутерброды, чтобы сказать заветную фразу: «Проходите, свободная касса!»

Как уже говорил, я особо не следил за коллегами по «ВакДаку». Кто они, вообще никогда не интересовался, даже не помнил, как некоторых зовут. Так что тучи уже сгущались, рождая первые молнии над моей головой. Возможно, «Гарри Поттер» тоже почувствовал озорство случая. По всему было видно, что юный хитрец обладал природной чуткостью к событиям, которые можно обернуть в свою пользу. Теперь он уже обратился к моей напарнице Марине:

– Простите за вопрос, а вы выпускница вуза?

Я даже не успел сообразить, что помойное ведро насмешек уже колыхнулось над моей головой, когда Марина (о которой, кстати, я знал только имя на бейджике), немного оторопев, ответила:

– Да… Философский факультет, в прошлом году выпустилась…

В это время из служебного помещения вышел еще один работник кассы, Артем. «Гарри Поттер» сразу обратился к нему:

– Извините, а вы тоже выпускник вуза?

Артем, о котором я знал не больше, чем о Марине, с удивлением ответил:

– Ну, я… в этом году оканчиваю журналистику.

По отаре младшекурсников начал расползаться ужас. Воображаемое ведро позора надо мной растворилось, так и не накренившись до критического угла. «Гарри Поттер», еще не сникший окончательно, уныло обратился к повару, вставшему за стойкой раздачи, о котором я знал только то, что он повар:

– И вы тоже гуманитарий нашего вуза?

Со своего отдаленного места повар крикнул:

– Романо-германская филология!

***

Этой невероятной победой я упивался всего пару дней. Даже чуть меньше, потому что остаток того вечера и всю ночь меня трясло от ужаса, как я едва не облажался. Если бы сотрудники «ВакДака» оказались не поступившими, отчисленными, или учащимися колледжа – даже и вуза, только не гуманитарного, насколько крупно я бы попал! Хоть отчисляйся. Да что там, пришлось бы уезжать из города как можно дальше. В моем случае – назад, к моей «любимой» семье. Но судьба благоволила мне, буквально вложив неожиданный триумф мне в руки.

После первой эйфории, правда, пришла мысль, что, возможно, успех вовсе не такой чудесный, как показалось. Ведь действительно маловероятно, что все сотрудники целой смены в «ВакДаке» оказались выпускниками-гуманитариями. Но как следует поразмышлять о Судьбе Гуманитария не получилось. Я еще не оправился от бури эмоций, как меня вызвал к себе декан. Вызов к начальству – дело для аспиранта привычное, хоть и не радостное, но на ковер я отправился без особых опасений. «Откат», который госпожа удача взяла с меня за успех в «ВакДаке», лежал перед деканом стопкой листов формата A4.

Здесь следует уточнить, что наш декан Владислав Алексеевич выглядел довольно молодо для своей должности, лет на тридцать, хотя я никогда не спрашивал его о возрасте. Он принадлежал к тем успешным карьеристам, которые ловко орудовали бумажным мечом: правила, заявки, грамоты, соответствие приказам высшего начальства, отчетность. Так что я не удивился, увидев на его столе бумаги: снова будет наводить порядки. Искрящая проводка в стене учебного коридора такого ажиотажа у него не вызывала.

– Знаешь, что это? – спросил декан и после того, как я покачал головой, ответил: – Это заявления на отчисление от студентов второго курса нашего факультета.

В кабинете повисла тишина. Я пока еще не улавливал, какое отношение эта стопка имеет ко мне.

– Половина курса вдруг захотела уйти с факультета. Я с ними поговорил. Кто-то хочет перейти на технические специальности, кто-то – попытаться в Москве. Некоторые вообще потерялись и собираются пойти в армию, подумать о планах на жизнь.

Я уже понимал, что случилось нечто чрезвычайно страшное для факультета, но свою роль серого кардинала, теневого Доктора Зло в этой катастрофе углядеть не мог.

– Они говорят, что у гуманитариев нет перспектив, кроме работы в ресторанах быстрого питания и прочих малоуважаемых занятий.

Я хотел было поспорить насчет малоуважаемости работы в «ВакДаке», и тут у меня в мозгу щелкнуло – недостающие элементы истории встали в логическую цепочку. Владислав Алексеевич тем временем продолжал:

– Не знаю, как мы будем уговаривать их отозвать заявления и вернуться… С учетом того, что работодатели действительно не толпятся за моими дверьми…

Я всё понимал. Все всё понимали. Да, так и есть. Но по отчетам, которое руководство отправляло вышестоящему начальству, все должно выходить радужно. Потеря половины курса явно повлекла бы за собой неприятные последствия. Наверняка некоторые полетят с должностей, а может, и сократят штат.

– В общем, не буду тебя наказывать, – сурово сказал после паузы декан. – Но давай так: из WacDonalds’а ты уволишься. Немедленно.

Я не стал говорить, что в моем финансовом положении это как раз очень суровое наказание, лишь обреченно кивнул и направился к выходу из кабинета. В дверях меня нагнал еще один совет:

– И найди подработку по специальности. Будешь еще разъяснять студентам, что это была шутка.

Закрыв за собой дверь, я со странным облегчением сказал себе: хорошо, что не оформил ипотеку. Когда я уходил в последний раз из «ВакДака», то подумал вот о чем. Жизнь – не знаю даже, у всех, или только у меня, – такая мерзкая штука, что в ней никогда не бывает побед. Любая победа всегда обернется поражением. И чем слаще и удивительнее жизнь, тем горше будет падение.

Глава 5. Жизнь – УЕТа

Испытайте «Satisfaction» – перед вами классика!

SP4K, «Трагикомедия»

С некоторых пор я устроился оттачивать мастерство в студенческую газетенку Университета Естественной Теологии. По знакомству, конечно, а иначе у нас никак и не делается. Газета называлась «Жизнь УЕТа». По качеству так себе, но с неоспоримым преимуществом: редакция позволяла шпарить тексты, не выходя из дома, главное – побольше пафоса и напыщенных штампов о патриотизме. Заказчику такое неизменно нравилось. Заказчику необходимо было давить пропагандой недоразвитые и политически безграмотные умы молодежи. Это я и делал безо всякого зазрения совести, честно отрабатывая свой хлеб, благо, политической грамотностью тоже похвастаться не мог. При общем позитивном настрое иногда все же приходилось спускаться с небес на землю, чтобы разъяснить детали сиюминутной важности, а заодно уточнить, как эти детали воплотят священную мечту нашего общества.

Так выходит, что народ не может жить без этой священной мечты. Раньше все верили в светлое будущее и коммунизм. Теперь – вроде как тоже в светлое будущее, но говорить теми же словами уже зазорно, поэтому их заменили на «комплексное развитие». А суть идеи все та же: когда-нибудь наступят времена, и наш город станет красивый и зеленый, а жить будет легко и приятно, но для этого «когда-нибудь» сейчас нужно потерпеть. Ну, и выбрать кого надо в Думу. Разницы с концепцией светлого коммунистического будущего практически никакой.

Впрочем, в идее о «развитии» отсутствует даже намек на то, что светлое будущее достижимо в принципе. Целью провозглашается само движение к будущему, то самое «развитие». Конечно, такая цель прекрасно ложится в любой исторический контекст. Даже в том случае, если никто не нападет на нашу Родину, прекратятся митинги и везде выберут нужных людей, к концу отчетного периода можно просто сказать, что не все хорошо поработали, а потому светлого будущего не получилось, но у нас по-прежнему правильный вектор развития…

Я не собирался во все это углубляться, тем более что моя задача, как сотрудника газеты «Жизнь УЕТа», – находиться примерно на уровне основной массы людей… ох, прошу прощения, основной массы электората, чтобы успешно и уверенно втирать всем позитив. Хорошо, хоть в глаза электорату смотреть не надо, этим занимаются специально натренированные честно смотреть в глаза люди, представляющие лицо политики.

Поначалу в газете мне давали местечковые новости на восьмушку страницы: о результатах лыжной гонки на теологическом факультете, о готовящемся юбилее какого-нибудь преподавателя и других мало кому интересных событиях. Первой серьезной по объему работой стала статья об участии команды университета в чемпионате страны по студенческому рэпу, который, так уж вышло, проходил в нашем городе.

Вообще, наблюдая по новостям УЕТа за различными соревнованиями, в которых участвовали студенты, я пришел к мысли, что образование – не приоритетная цель университета. Не знаю, кто и где принял такие установки, но наше мудрое руководство считало, будто участие в спортивных конкурсах различного уровня (а лучше – в самодеятельности) повышает рейтинг вуза. И пока в этих оксфордах-стэнфордах-йелях продолжают по старинке накачивать студентов знаниями, мы повышаем популярность, светясь на танцевальных и певческих соревнованиях. Нет-нет, это вовсе не означает, что мы готовим стране одних лишь гитаристов и танцоров. Этим артистам потом натянут оценки на экзаменах, и они станут лучшими специалистами с блестящими дипломами – возможно, даже видными членами правящей партии и уже оттуда выбьют повышенное финансирование студенческих плясок.

В очередном припадке фаллометрии руководство университета задумалось: а не создать ли конкурсы «под себя»? То есть такие, каких еще нет в других вузах, а значит, к ним можно подготовиться заранее и легко обставить конкурентов. Так и возник чемпионат по студенческому рэпу. Для того чтобы уж точно обставить одаренных юношей из других учебных заведений и снискать благосклонность власть имущих, решили наложить суровые ограничения. Песни должен был заранее прослушать редактор и безжалостно вырвать из текстов куски, выставлявшие в негативном свете руководства вуза, отдельных факультетов, города, области, страны и правящей политической партии. В результате только заранее подготовленные к таким условиям коллективы смогли выставить на соревнование внятные тексты. Как и ожидалось, многие вузы оказались настолько не подготовлены, что не стали участвовать вообще. Областной этап пришлось отменить, потому что никто из области не приехал, и городской чемпионат прошел в стенах УЕТа. Неудивительно, что разгромно победил наш славный вуз, чему была посвящена целая страница в газете.

Соревнования, в которых УЕТ не побеждал, освещались в тех же восьмушках, которые мне доводилось писать. И то верно, зачем хвалиться поражениями в солидных конкурсах, когда лучше похвастаться победой в чрезвычайно важном для жизни нашего вуза соревновании по студенческому рэпу! Однако дальше настал всероссийский этап, где ждали команды из университетов других крупных городов. Для соревнований арендовали дворец культуры, чтобы обеспечить «нейтральность» территории и «беспристрастность» судейства.

Для журналиста дело пахло целым разворотом, что ощутимо влияло на гонорар. Я с радостью ухватился за подвернувшийся случай, но, но, но… Но я никогда не слушал рэп и не видел рэп-баттлов. Конечно, я попробовал найти в свободном доступе кое-какие композиции в этом жанре и прослушать их, но так и не смог ни понять хоть что-то в булькающих звуках, ни оценить красоту этого музыкального направления. Зато вспомнил блестящее по своей лаконичности высказывание «рэп – это кал». Как раз когда я слушал очередное «бу-бу-бу» отечественного рэпера, ко мне с каким-то вопросом подошел брат Пфанне. Из-за наушников я так и не разобрал, чего он хотел. Я извлек правую «капельку», исторгавшую нечистоты в мое ухо, и первое, что услышал в реальном мире, было:

– Не знал, что ты рэпом увлекся.

– Не скажу, что увлекся. Это… м-м-м… необходимость, вызванная работой.

– Что за необходимость такая? Ты музыкальным критиком заделался?

– Нет, придется освещать студенческое соревнование. Но я вообще ничего не смыслю в рэпе…

– Соревнование – это интересно. Давеча сам присутствовал на поединке по православному рэпу. Интересно, необычно. И весьма духовно. Мне понравилось.

Я вспомнил, что читал в новостях о таком конкурсе, который прошел в нашем многострадальном городе. Соревновались в основном семинаристы, конкурс был направлен на воспитание интереса к проповедям и «воцерковление молодежи». Со значительным перевесом победил участник МитроFun, теперь он читает воскресные проповеди в свежевыстроенном храме.