Текст книги "Учитель и Ротвейлер (СИ)"

Автор книги: Константин Исмаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   «История называет дракона родоначальником первых императоров. Его когти, зубы и слюна наделены целебными свойствами. По своему желанию он может быть видим людям или же невидим. Весною он возносится на небо, осенью погружается в пучину вод. Драконы бессмертны и способны общаться между собой на любом расстоянии, не нуждаясь в словах. Каждый третий месяц года они представляют верховным небесам годовой отчет».

  Х. Л. Борхес, «Книга вымышленных существ»

   «Сегодня я повстречался с драконом».

  Конфуций, после встречи с Лао Цзы

   «И прежде всего, надо научиться находить в человеке талант Учителя, самый важный из талантов, ибо – ...»

  Б. Н. Стругацкий, интервью, «Блокнот агитатора», 1987, Љ14

  * * *

   В темный предрассветный час, когда птицы и тем более люди почти все еще спят, а разнокалиберная нечисть впервые за ночь чувствует смутную тоску и начинает с беспокойством поглядывать на восток, Вадим Анатольевич уже был на ногах. Рывком сбросил он жилистое тело с кровати, в плавках выбежал на террасу, а затем на двор.

   Взъерошив ладонью довольно густой еще ежик в перец с солью волос, он, собираясь с духом, постоял немного в неподвижности, глубоко вдыхая резкий ночной воздух. Поселок затаился в темноте и не издавал ни звука. Звезды потихоньку блекли на осеннем небе. Издалека едва различимо доносилось меланхоличное «тудум-тудум» берущего подъем товарняка.

  Вадим Анатольевич круто повернулся, подскочил к стоящей у крыльца большой железной бочке, выдернул откуда-то ведро, зачерпнул холодной, как ум чекиста, воды и одним махом выплеснул на себя. Сдавленный протяжный крик волнами раскатился с того места, где стоял Вадим Анатольевич. Затем крик повторялся еще два раза, а затем наблюдатель, находящийся в некоторой абстрактной точке "Х" в пределах досягаемости взгляда (если бы такой наблюдатель, конечно, имелся), мог бы увидеть, как Вадим Анатольевич бегает по своему приусадебному участку вперед и взад, высоко поднимая колени к груди.

   Несколько минут спустя, отбегав положенное, Вадим Анатольевич остановился и зашел за сарай, где у него стояли гири. Гири были очень основательные, черные, странной кубической формы, сразу же внушавшие невольное уважение. Вадим Анатольевич взялся за гири, и некоторое время посторонний наблюдатель (если бы он был) мог слышать доносящееся из-за сарая ритмическое «х-хы», наводящее на мысль о каком-то добротном, исполненном чувства долга механизме, мерно работающем за сараем. Изо рта Вадима Анатольевича с шумом вырывались клубы густого белого пара, поросшая седоватой шерстью грудь ходила ходуном.

  Закончив упражнение, он аккуратно поставил гири на место, ринулся к дому и крепко растерся маленьким полотенцем. После поднял с крыльца продолговатые пятикилограммовые гантели и взял в каждую руку.

  Поигрывая гантелями, Вадим Анатольевич не спеша дошел до калитки и отпер ее. Лес за забором был тих и таинственен. Вадим Анатольевич вышел за забор и, пружиня коленями, пошел по похрустывающей опавшей листве и хвое, постепенно убыстряясь. Скоро он уже бежал между елями плавным, стелющимся аллюром, время от времени ныряя под низкие ветви, с гантелями в руках. Бежать ему предстояло восемь километров.

  Вадим Анатольевич совершал свои ежедневные утренние пробежки по лесу вот уже немногим более пяти лет. Пять лет назад он переехал сюда, за Шатуру, почти на границу Московской области, в маленький поселок из сорока с гаком домов с интересным названием «Пыжи». До этого он работал учителем в Москве. Но – вышел на пенсию, продал свою однокомнатную квартиру в Орехово-Борисово, и купил одноэтажный рубленый дом, то есть сруб.

  – Леса там необъятные... – с энтузиазмом объясняла Вадиму Анатольевичу романтически, похоже, настроенная агентесса по недвижимости. Она развела руками, показывая, какие леса. – Вам там как биологу будет очень интересно.

  – Да ну? – сказал Вадим Анатольевич, приподнимая правую бровь.

  – Я уверена, – с жаром подтвердила агент, – и если бы не работа, то я сама бы там с удовольствием поселилась! – с внезапным воодушевлением воскликнула она, как бы удивляясь и одновременно радуясь этому неожиданно посетившему ее озарению; однако тут же почему-то устыдилась его, отвела взгляд и уже сухо закончила:

  – И, тем более, все равно лучшего за эту сумму вам не найти.

  Вскоре Вадим Анатольевич и агентесса ударили по рукам.

   Поселок Пыжи действительно оказался равноудаленным на приличное число километров от всех ближайших населенных пунктов, километра на три от железнодорожной станции, и верст на тридцать от самой Шатуры. Дома были деревянные, большей частью одноэтажные, рубленые, как и дом, который приобрел Вадим Анатольевич. Располагались они вдоль единственной улицы поселка. Кроме того, был обязательный магазин, укомплектованный рыжей, толстой, страдавшей астигматизмом, неопределенного возраста особой с аристократическим именем Анжелика (возможно, насильно реинкарнированной в Пыжи в наказание за блядское поведение при дворе франкского короля; но так это или иначе – с достоверностью утверждать не беремся). Был также деревянный клуб, частично расписанный местной молодежью в монохромной авангардистской манере и украшенный переведенными на латиницу некоторыми народными идиомами, правда, в основном с тыльной стороны. Еще была открытая площадка для танцев, предназначенная, очевидно, как раз для отдыха и культурного досуга этой самой молодежи.

   Впрочем, молодежи было не очень много: Вадим Анатольевич сразу же по своему водворению в Пыжах насчитал не больше двадцати голов. Со временем это количество не увеличивалось, но, наоборот, уменьшалось: пыжовская молодежь, не являясь исключением из общих законов миграции, предпочитала урбанизироваться. Урбанизироваться она предпочитала в Москве; но если по каким-то причинам это не удавалось, то тогда сходили Шатура, Рошаль и другие небольшие городки Московской области. Таким образом, поселок Пыжи (впрочем, как и вся страна в целом) последние годы стойко страдал от депопуляции, грозящей со временем свести его небольшое население к величине, которой математически можно смело пренебречь.

   Собственно, любой москвич брезгливо сказал бы, что это, в общем, унылая деревенька с деградировавшими от алкоголя и тоски по несбыточному жителями, медленно, но верно уходящая в небытие.

   Однако для Вадима Анатольевича Пыжи стали покойным, уютным, почти волшебным местом, надежно укрытым от грохочущей поступи техногенного чудища цивилизации, уже растоптавшего своими железными копытами немало подобных поселков; не было, конечно, сомненья, что и Пыжи в свое время подвергнутся такой же жалкой участи, но Вадим Анатольевич все же надеялся, что при нем этого не случится.

   Здесь он мог без помех заниматься йогой и читать.

   Аборигены не беспокоили Вадима Анатольевича; вначале кое-кто из них, хронически страдая от безденежья и духовной жажды, попытался напроситься к Вадиму Анатольевичу в гости в надежде эту самую жажду утолить. Гостей Вадим Анатольевич впускал, показывал спартанскую обстановку своего нового жилья, после чего гость, увидев лежащие штабелями на столе, кровати и подоконниках книги, ретировался. Последним из жаждущих был пятидесятидвухлетний дважды сидевший и никогда не просыхавший бывший местный хулиган Васенька.

  – Не пьет, гнида, – сказал он, выходя от Вадима Анатольевича с по-детски округленными глазами. – Учи-итель!

  – А как же он жить собирается? – поинтересовался проходивший мимо бывший тракторист Николай.

  На это Васенька ответил выразительной и полностью нецензурной идиомой, смысл которой сводился к тому, что он не знает.

  После этого жители Пыжей прекратили свои дружеские визиты к Вадиму Анатольевичу. А после того, как он был замечен бегающим по лесу с гантелями в руках, за ним закрепилась кличка – Физкультурник.

  Однако около года назад в тихую жизнь Пыжей было внесено некоторое разнообразие. Для начала у въезда в поселок появился мощный иностранный внедорожник, из которого синхронно и молча вылезли два одинаково квадратных молодчика, пинками прогнавших мирно спавшего поперек дороги и до этого никому не мешавшего Васеньку в кювет. Васенька был так возмущен, что даже несколько протрезвел.

  После этого внедорожник, разгоняя и давя не успевших спрятаться кур, проследовал по главной и единственной улице поселка в его противоположный конец, где и остановился.

  Там из внедорожника вылезли люди, которые стали прохаживаться туда и сюда, смотреть по сторонам, размахивать руками и даже, кажется, что-то мерить.

  Завороженные и загипнотизированные странным поведением пришельцев жители Пыжей не решились подойти к ним поближе, чтобы выяснить, в чем дело, и предпочли наблюдать эту пантомиму издалека.

  Через некоторое время подозрительные личности снова погрузились в свой автомобиль и поехали обратно, чуть не сбив при выезде из поселка Васеньку, успевшего вернуться на свое старое место.

  Снедаемый законным желанием восстановить справедливость, Васенька погнался было за машиной, покрывая ее седоков обильным потоком свободных импровизаций на околосексуальные темы, но быстро получил чем-то увесистым в лоб и рухнул на дорогу без чувств.

  После чего автомобиль скрылся.

  Когда Васенька очнулся, то обнаружил рядом с собой лежащий в пыли какой-то средней величины предмет, имеющий форму параллелепипеда. Произведя в уме некоторые логические вычисления, Васенька вскоре понял, что именно этим предметом в него и кинули из открытого окна машины. При ближайшем рассмотрении предмет оказался большим флаконом туалетной воды «Давыдов».

  На этом история с загадочным внедорожником не закончилась. Дня через два в Пыжи стала прибывать техника: экскаватор, грейдер и пара перегруженных «КАМАЗов». Все это отправилось в конец поселка, на то место, где странные люди из джипа недавно проводили свои измерения.

  Измерения были повторены, но на сей раз с употреблением теодолитов, нивелиров и других хитрых приборов, названия которых нам без надобности, и поэтому мы не станем их здесь приводить.

  После того как все было измерено и занесено в соответствующие планшеты, в дело вступили экскаватор и грейдер, а из «КАМАЗов» рабочие в синих спецовках принялись выгружать мешки с цементом, арматуру, бетонные блоки и другую разную всячину. Работа закипела.

  Увидев такую дьявольскую активность, жители Пыжей поначалу слегка обалдели. Однако после наиболее смелые из них приблизились к месту строительного шабаша и аккуратно поинтересовались, какого, собственно, лешего и что здесь затевается.

  Рабочие были немногословны. Удалось узнать только то, что здесь затевается дом и с начальством все согласовано. Большего от них добиться не удалось. Наиболее настойчивым оказался Василий, который уже выпил туалетную воду, и она ему не понравилась. Он довольно долго приставал к прорабу с туманными намеками, и в конце концов был недвусмысленно послан последним на все четыре стороны, обиделся и ушел.

  – Вот гнида накосоуленная! – в раздражении бросил он по этому поводу. – Наплачемся еще с этим особняком.

  Но народ в Пыжах был все больше смирный и Ваську не поверил. Как выяснилось, зря.

  Потому что заказчиком особняка был некто Евгений Иванович Петухов, он же Женя Ротвейлер, бригадир из Измайловской ОПГ. Прозван он был так потому, что имел определенное портретное сходство с представителями этой замечательной породы бойцово-сторожевых собак, а также потому, что, если образовывать кличку исходя из фамилии Евгения Ивановича, как это делают некоторые лихие журналисты: «в ходе операции „Протекающая крыша“ были пойманы известные преступные авторитеты: Руслан Мамаев по кличке Мамай, Ринат Горшков по кличке Горшок, Яков Сахаров по кличке Цукерман», то результат получался такой, что за этот результат, вообще говоря, вполне справедливо стоило бы порвать пасть, которая этот результат озвучила. И если бы какой-нибудь журналист попробовал написать про Евгения Ивановича: «пойман известный авторитет Евгений Петухов по кличке Петух», то такого журналиста, вследствие некоторых предрассудков, бытующих в уголовном мире, ожидали бы крупные неприятности. Тем более что Евгений Иванович пойман пока отнюдь не был, а наоборот, находился на свободе и процветал.

  Так вот, этот самый Евгений Иванович, а попросту Женя Ротвейлер, решил построить в Пыжах особняк. Но почему именно в Пыжах, когда на карте Московской области есть огромное количество других, гораздо более близких к Москве, гораздо более удобных и не менее экологически чистых мест для бандитских особняков? Можно, конечно, кинуть смелую гипотезу, что Ротвейлер был оригиналом, ищущим уединения вдали от этого бушующего, стреляющего, безумного мира для того, чтобы время от времени предаваться духовным размышлениям и философии, но такого рода версии мы оставим детективистам и другим писателям, ищущим новые подходы в изображении братвы. На самом деле причина была более простой: одному из своих приближенных любивший Марио Пьюзо Ротвейлер как-то обмолвился, что «дача нужна для того, чтобы в случае нужды залечь с пацанами на тюфяки». А для этой цели поселок Пыжи подходил как нельзя лучше.

  Итак, строительство началось и пошло, а жители Пыжей, после первого всплеска любопытства, постепенно утратили к нему всякий интерес. Рабочие, строившие дом для Ротвейлера, оказались людьми неразговорчивыми, а может быть (что скорее всего), Ротвейлер и нанимал их с таким условием. Как бы то ни было, от общения с жителями Пыжей они уклонялись и пить с ними вместе не хотели, а запирались у себя в вагончике и втихомолку пили там в своей среде, вследствие чего у посельчан сложилось твердое убеждение, что москвичи – настоящие жлобы, и каши с ними не сваришь. Больше всех был недоволен Василий, который, как известно, и пострадал от нашествия Ротвейлера на Пыжи больше всех, и поэтому он успел отпустить в адрес строительства вообще и хозяина в частности столько разнообразных и нелестных эпитетов, что, если бы Евгений Иванович услышал хотя бы половину из них, то он, вероятно, убил бы злопыхающего Васька прямо на месте.

  Однако все шло своим чередом, и через девять месяцев над Пыжами уже возвышался трехэтажный кирпичный замок красного цвета, с узкими амбразурными окнами и псевдоготическими башенками по углам, обнесенный добрым железобетонным забором с колючкой.

  Ротвейлер, кстати, приехал посмотреть на работы, причем его приезд в Пыжи в этот раз обошелся без эксцессов, так как Василий спал у себя дома, а остальные жители Пыжей не обратили на Ротвейлера особенного внимания.

  Особняком Ротвейлер в целом остался доволен и, несильно покритиковав отдельные мелкие недостатки, отбыл обратно в Москву выколачивать лаве с банков и коммерческих палаток, оставив строителей заканчивать внутреннюю отделку. И неизвестно, когда бы жители Пыжей снова получили возможность увидеть живого преступного авторитета у себя в поселке, но в конце сентября случилось событие, которое коренным образом изменило планы Ротвейлера.

  Дело в том, что в ходе оперативно-розыскных мероприятий, к немалой радости врагов Ротвейлера и к большому огорчению для него самого, его бригада была разгромлена. Уже в последний момент, когда коварные мусора подкрадывались к дверям его шестикомнатной квартиры в элитном доме на Садовом кольце, Ротвейлер неожиданно осознал, что вовсе не хочет за здорово живешь переселиться из апартаментов в переполненные, воняющие парашей камеры Бутырок или в более уютные, но тем не менее все равно не вызывающие чрезмерного энтузиазма камеры Лефортова. Потому он быстро вскочил в свою иномарку и помчался прочь из города.

  Глубокой ночью Ротвейлер прибыл в Пыжи. На объекте к этому времени оставалось всего трое рабочих, которые делали что-то с паркетом в гостиной и наводили другой финальный марафет. Всех их Ротвейлер немедленно загнал в подвал и там запер, от греха подальше, наказав шуму не поднимать. Сам он расположился в особняке, не зажигая света, и поэтому о его приезде ночью в Пыжи практически никто не знал (кроме рабочих, но они, как уже говорилось, были заперты в подвале). Чтобы залить горе, Ротвейлер выхлестал прямо из горлышка полную бутылку дорогого коньяку «Hennessy», после чего в расстройстве чувств завалился спать.

  Утром события развивались следующим образом. Васенька, которому продавщица Анжелика в очередной раз отказала в кредите, пребывающий по этому поводу в самом дурном расположении духа, по своему обыкновению притащился к воротам ротвейлерова особняка и принялся, как обычно, выкрикивать у забора свои лозунги, не подозревая о находящемся внутри дома Ротвейлере.

  Ротвейлер, разбуженный Васенькой, в не менее скверном настроении духа, вышел посмотреть, кто это там шумит. Увидев Васеньку, он, недолго думая, дал ему по макушке кастетом, а затем оттащил в подвал к рабочим. Поскольку мимо по улице в это время случайно проходил бывший тракторист Николай, Ротвейлер рефлекторно и ему дал кастетом как свидетелю и тоже отправил в подвал к рабочим и Васеньке.

  После чего у неудачно ширнувшегося накануне Ротвейлера в голове переклинило, и он подумал, что свидетелей могло быть и больше, чем один Николай.

  Хорошенько поразмыслив, он пришел к выводу, что от свидетелей необходимо избавляться. Но, хотя Ротвейлер и был бандитом, до массового убийства всех жителей поселка он еще не дозрел. Поэтому он взял свой помповый «Ремингтон» и предпринял то, что на языке людей, вынудивших Ротвейлера срочно перебраться в Пыжи, называется «поквартирным обходом». Попросту говоря, он стал поочередно, один за другим, обходить все дома Пыжей, выводя хозяев и отводя их к себе в подвал. Таким образом, за короткое время в подвале у Ротвейлера оказалось более сорока человек, включая продавщицу Анжелику.

  Всех жителей Пыжей Ротвейлеру захватить не удалось, потому что часть из них уехала на работу в Шатуру. Кроме того, ему не удалось захватить семью Крематоровых, которая, видя такие дела, спряталась в глубоком, хорошо замаскированном погребе, который Ротвейлер не смог обнаружить, а также семью Жбановых, руководимую ветераном ВОВ восьмидесятидвухлетним Василием Ивановичем Жбановым, вспомнившим свою молодость, прошедшую в партизанском отряде Ковпака. По его приказу Жбановы скрытно рассеялись по лесам и, таким образом, избежали пленения Ротвейлером.

  Тем не менее, исполненный решимости переловить всех, Ротвейлер устроил засаду на тропинке, ведущей к железнодорожной станции, и к одиннадцати часам вечера ему удалось поймать еще двадцать восемь человек. Новых пленных Ротвейлер присовокупил к уже сидящим в подвале, после чего с осознанием выполненного долга отправился ужинать.

  Что же касается Вадима Анатольевича, то он совершенно не был в курсе происходящих в Пыжах событий, так как за день до них уехал по делам в Москву, где и остался ночевать у знакомого. Вернулся он в Пыжи поздно, около полуночи, на попутке, и домой пришел не со стороны станции, а по тропинке, идущей через лес, и потому избежал устроенной Ротвейлером зачистки.

  Хотя Вадим Анатольевич очень устал, он, тем не менее, успел подивиться мертвой тишине и темноте в поселке. Однако, рассудив, что утро вечера мудренее, он на скорую руку перекусил бутербродами и сразу же лег спать.

  В это самое время Ротвейлер, несмотря на проведенный им довольно тяжелый трудовой день, наоборот, испытывал необычайный моральный и физический подъем, так как только что перешел с героина на кокаин.

  Перейдя на кокаин, он пожалел, что эта замечательная мысль не пришла ему в голову раньше; ведь если бы он осуществил такой переход утром, то количество захваченных свидетелей наверняка было бы гораздо большим. Охваченный кипучей энергией, Ротвейлер, естественно, стал искать, к чему бы эту энергию применить.

  Через пару минут его мозг, работающий под воздействием кокаина удивительно ясно и четко, выдал ему ответ. Ротвейлер понял, что, раз поселок со всех сторон окружен лесами, то в этих лесах по определению должно укрываться немало свидетелей, которых надо изловить. Придя к такому выводу, Ротвейлер не стал откладывать дело в длинный ящик, а схватил ружье, выскочил из дома и быстрыми шагами углубился в лес.

  Когда Вадим Анатольевич бежал по лесу с гантелями в руках, он ничего не подозревал о Ротвейлере, ушедшим в тот же лес несколькими часами ранее. Тем более он не знал о том, что уйти-то Ротвейлер ушел, но вот обратно до сих пор не вернулся.

  Сначала Вадим Анатольевич бежал по тропинке, а затем свернул с нее и побежал между деревьями, сверяя свой маршрут по каким-то одному ему понятным признакам.

  Чем дальше в лес, тем, как известно, толще деревья, а в тех местах, где находились Пыжи – так особенно. Через некоторое время Вадим Анатольевич бежал по такому мощному, старому и дремучему лесу, какой в наше время городской житель обычно и видит-то не больше одного-двух раз за всю жизнь, и то – на картинах художника Васнецова.

  Бежал он уже довольно долго, так что небо на востоке начало светлеть, впрочем, под кронами могучих тридцатиметровых елей это было незаметно.

  Неожиданно Вадим Анатольевич остановился как вкопанный.

  Прямо перед ним на земле лежал человек, а может быть, уже и труп человека. Вид у него был ужасный.

  Содрогаясь, Вадим Анатольевич приблизился.

  Лежащий выглядел так, как будто его облили бензином и подожгли. Лицо без ресниц и бровей, залитое кровью и покрытое сажей и волдырями, выражало страдание. Обгорелые волосы сбились в какой-то немыслимый колтун, напоминающий прическу сумасшедшего панка. Дорогой джинсовый костюм от Кардена превратился в черные лохмотья. В двух шагах от тела валялся искореженный «Ремингтон».

  Вероятно, читатель уже догадался, что лежащим на земле человеком был Ротвейлер.

  – Ой-ей-ей! – негромко произнес Вадим Анатольевич и присвистнул. Он кинул беглый взгляд по сторонам, как бы оценивая обстановку. – Ой-ей-ей! – еще раз повторил он и в огорчении цокнул языком.

  Он наклонился над не подающим никаких признаков жизни Ротвейлером.

  В этот момент опаленные веки Ротвейлера дрогнули, глаза его открылись и уставились прямо в глаза Вадима Анатольевича. Было похоже на то, что Ротвейлер увидел стоящего над ним человека.

  – По...могите, – прохрипел он, с натугой разлепив покрытые коркой губы.

  – Жив, – прошептал Вадим Анатольевич.

  Да, это действительно было так. Ротвейлер был пока жив, но, глядя на него, Вадим Анатольевич не смог бы уверенно поручиться за то, что он, как говорится, не отдаст швартовы в ближайшее же время и не покинет пристань этого мира навсегда.

  Вадим Анатольевич присел рядом на корточки.

  Видимо, Ротвейлер и сам понимал, что его корабль почти готов к отплытию в другие миры и вот-вот отчалит. Умирать не хотелось. Поэтому он горячо и страстно зашептал, давясь слюной, кровью и бог знает чем еще:

  – Вытащи меня! Там... в зад... нем кармане... лопатник... возьми все... толь... ко вы...

  Вадим Анатольевич тем временем оценивал серьезность полученных Ротвейлером повреждений. Дело было дрянь. «Ожоги от второй до четвертой, так... да – ого! огнестрельное ранение в живот, кишки почти наружу, большая потеря крови... нда...» Вадим Анатольевич коротко вздохнул. Он понял, что шансы Ротвейлера дожить до больницы невелики.

  Ротвейлер тем временем снова закрыл глаза и, похоже, отрубился. Вадим Анатольевич быстро схватил его запястье – пульса не было. На шее однако прощупывался слабый нитевидный пульс.

  «Здоровый, бык, – подумал Вадим Анатольевич. – Может, повезет?» Он сорвал с себя майку, разорвал ее и наложил на рану некое подобие импровизированной повязки, прижав ее сверху ремнем, который он вытащил из полусгоревших джинсов Ротвейлера. Майка тотчас же пропиталась кровью. Вадим Анатольевич крякнул от досады. Сейчас делом жизни или смерти для Ротвейлера было – насколько быстро он сможет доставить его в больницу.

  Вадим Анатольевич наскоро прикинул. Ближайшая больница находилась, насколько он знал, в поселке Перхуново, километрах в восьми. Нужна была машина. Придется просить чьей-нибудь помощи... У тракториста Николая есть машина...

  Думая эти мысли, Вадим Анатольевич взвалил Ротвейлера на плечи и небыстро, но все же побежал по направлению к Пыжам...

  ...Притащив Ротвейлера к себе на участок, Вадим Анатольевич положил тело на грядки и тут же сам рухнул с ним рядом – Ротвейлер был прилично тяжелый, а Вадим Анатольевич был уже не молод. И хотя он был тренированным человеком, но возраст тем не менее давал о себе знать. Сейчас, например, у Вадима Анатольевича ощутимо кололо сердце.

  Пересилив боль, он повернулся к Ротвейлеру и снова пощупал пульс на шее. Пульс был – нитевидный.

  – Слава Богу, – пробормотал Вадим Анатольевич.

  Действительно, если Ротвейлер не умер до сих пор, то, может быть, он все-таки дотянет до больницы?

  Тяжело дыша, Вадим Анатольевич сел на корточки, а затем заставил себя встать на ноги. Колени заметно дрожали. Он сходил в дом, накинул на себя какую-то куртку и снова вышел на двор. Подошел к Ротвейлеру – тот тихо и хрипло дышал. В горле у него что-то клокотало.

  Быстрым, насколько мог, шагом, Вадим Анатольевич вышел на улицу, держась левой рукой за грудь, и поковылял к дому Николая.

  О том, что Николая в данный момент нет дома, Вадим Анатольевич не знал и знать не мог. Об этом, правда, знал Ротвейлер, но толку сейчас от Ротвейлера было не очень много.

  Дом Николая находился в начале поселка, рядом с магазином, чем Николай, помнится, немало гордился.

  Дойдя до дома Николая, Вадим Анатольевич принялся что есть силы бить в ворота кулаком, а потом подобрал с дороги какой-то булыжник и принялся стучать им. Вадиму Анатольевичу казалось, что гулкие удары камня по металлу слышны всему поселку. Однако в доме Николая их, похоже, никто не слышал, так как окна остались темными, и открыть ворота никто не вышел.

  – Да что они там, умерли все, что ли?? – в сердцах пробормотал Вадим Анатольевич.

  Он перешел к соседним воротам и принялся стучать в них, но ему опять никто не отозвался. Вадим Анатольевич начал нервничать.

  Тогда он начал стучать во все ворота подряд, но его старания были напрасными – поселок словно вымер.

  – Ерунда какая-то, – прошептал Вадим Анатольевич.

  А между тем виновник сложившейся ситуации лежал у него на грядках и вполне серьезно готовился переселяться в страну, откуда, как правильно подметил английский классик, ни один не возвращался.

  В полной прострации Вадим Анатольевич вернулся к себе на участок. Ротвейлер лежал на грядках с закрытыми глазами. В душу Вадима Анатольевича закралось дурное предчувствие. Он подошел к нему и пощупал пульс.

  Пульс был!

  – Полный кобздец! – вскричал никогда не выражавшийся Вадим Анатольевич.

  От этого энергичного возгласа Ротвейлер открыл глаза во второй раз.

  – Больницу... – прохрипел он.

  – Машина! – прохрипел в ответ Вадим Анатольевич.

  Ротвейлер понял.

  – Джип... особняк...

  Вадим Анатольевич в недоумении посмотрел на Ротвейлера. Наконец он догадался.

  – А! – радостно воскликнул он. – Так вы тот самый новый русский?

  Ротвейлер в изнеможении от предпринятых усилий снова закрыл глаза. Больше говорить он был не в силах.

  Вадим Анатольевич наклонился к нему.

  – Ключи?

  – В зад... кар... – пискнул Ротвейлер, не открывая глаз.

  Действительно, в заднем кармане джинсов Ротвейлера обнаружились бумажник и ключи.

  Через несколько минут у ворот дома Вадима Анатольевича зафырчал мотор неприметного бригадирского джипа – красного трехсотсильного «Лексуса».

  – Потерпи, родной, – уговаривал Вадим Анатольевич раненого, укладывая его на заднее сиденье, – на такой машине быстро доберемся.

  Ротвейлер не отвечал – не было сил.

  «Как хорошо, что я научился водить, – думал Вадим Анатольевич, садясь за руль, – вот ведь никогда не знаешь, когда что в жизни пригодится...»

  «Лексус» тронулся с места.

  Отъезд его наблюдали затаившиеся в подлеске Жбановы и семья Крематоровых, из погреба. Мнения у них по этому поводу были разные, но и те, и другие сходились в том, что Вадим Анатольевич крепко расправился с гаденышем бандитом, и теперь вывозит его из поселка подальше, отводя беду от Пыжей.

  – Топить повез гада, – сообщил своим Василий Иванович Жбанов. – А что? Самое милое дело! Утопит сволоча в озерах вместе с драндулетом и поминай как звали! Никто и не узнает...

  Километрах в пяти от Пыжей действительно имелись довольно глубокие озера.

  – Я бы и сам его, негодяя, приветил бы, если бы чуть помоложе был... – мечтательно вздохнул Василий Иванович.

  Михаил Пахомович Крематоров, напротив, считал, что Учитель повез Ротвейлера в милицию.

  – Ну, червонец приклепают, и то ладно, – заявил он. – А там, бог даст, сгинет в лагерях, уродище поганое. Вот, помню, у нас, в Анадыре, и половина положенного срока не выдерживала...

  Но и тот, и другой сообщили, что Учитель – настоящий мужик и среди нынешней молодежи таких больше не водится.

  Так из Физкультурника Вадим Анатольевич как-то незаметно превратился в Учителя.

   Корпус маленькой поселковой больницы был молчаливым – только светились синим светом окна прозекторской, да на первом этаже горело одинокое окно. Вадим Анатольевич затормозил – потерпевший тихо застонал. Вадим Анатольевич выскочил из машины и принялся дубасить в двери приемного покоя.

   Через несколько минут изнутри послышались неторопливые шаркающие шаги, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и из нее выглянула пожилая сонная женщина в белом халате и косынке – то ли сестра, то ли нянечка. Она посмотрела отсутствующим взглядом сквозь Вадима Анатольевича.

  – Ну, что шумите? – неприветливо сказала она, подавляя зевок.

  – Дежурный доктор на месте? – быстро спросил Вадим Анатольевич.

  – На месте, на месте, где ж ему быть, – зевая вторично, сказала женщина. – Что стряслось-то?

  – Срочно зовите, – распорядился Вадим Анатольевич.

  – Так что стряслось-то? – не обращая внимания на слова Вадима Анатольевича, повторила женщина.

  – У меня раненый в машине, – сказал Учитель, мотнув головой в сторону «Лексуса». Огнестрельное. Тяжелый.

  – А-а, – равнодушно протянула фельдшерица, – сейчас, подожди.

  Она захлопнула дверь перед носом Вадима Анатольевича, и слышно было, как она уходит вглубь больницы теми же неторопливыми шаркающими шагами.

  – Быстрее, ради бога! – крикнул в закрытую дверь Вадим Анатольевич и принялся бегать по ступеням больницы.

  Минут через пять раздался щелчок, дверь открылась, и на улицу вышел заспанный врач, коротко стриженный крепыш и, если бы не зеленый халат, похожий на бандита едва ли не больше самого Ротвейлера, правда, с более добрыми глазами.