Текст книги "Будни Ада (СИ)"

Автор книги: Константин Еременко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я же уже говорил, торопиться тут не принято! Спешка – это твой человеческий рудимент. Человек, будучи живым, внутренне чувствует, на уровне подсознания, на уровне генов, скоротечность жизни, и поэтому пытается всюду успеть. Не доллары, не рубли, фунты или гривны, не золото, серебро или драгоценные камни для вас истинная ценность, главная валюта – это время. Вот вы и стараетесь его побольше заработать – клизмы чудотворные, таблетки химические-гомеопатические, массажи, фитнесы, спорт и здоровый образ жизни, раздельное питание, медитация, духовность, просветление и солярии, экология и строгий режим дня. Постоянно поддерживаете тех правителей, которые вам обещают больше времени – короткий рабочий день, реформа здравоохранения и все такое. И все ради чего? Ради времени!

– Но не всем все вот это надо, некоторым и насрать – бухаем, колемся, жрем продукты отечественного производства...

– Я бы сказал, что насрать большинству, почти все в итоге просирают свою жизнь, но на общую ситуацию это не влияет. Время, как и любая другая ценность, должно работать. Но мало кто его вкладывает во что-то поистине ценное, обычно его вкладывают в добычу денег, которые в итоге вкладывают в добычу других деньг, или в драгоценности, нужные или ненужные товары, или просто в бутылку водки. Вкладывают в детей, которые потом тоже будут вкладывать свое время в товары и деньги...

– Ну не все же, не все! Некоторые тратят время на удовольствия.

– Общество так устроено, что все равно придется вкладывать свое время не только в удовольствия, но и в хлеб насущный. Да и штаны нужно купить, ботинки, машину, квартиру, дачу, телевизор с большой диагональю, ну чтобы "все как у людей". Вы, люди, отличаетесь от животных только тем, что Бог вас наказал ощущением времени. Вот дети, животные и растения, тем плевать, они значительно меньше тратят своего времени на что-то ненужное, а вы постоянно мучаетесь, пытаетесь конвертировать время во весь этот бред.

Кстати, Лыков, тут, в аду, фактор времени, как уже раньше говорил, совсем не важен, поэтому вы интуитивно превращаете свою земную жизнь в ад. Ну, чтобы и там создать иллюзию неважности времени. Но дело не в вас, дело во мне, я очень-таки древний, хоть и трачу я время только с пользой, не ищу себе материальной выгоды, а властвую над миллиардами бессмертных душ. Но это продолжается так долго, что я уже устал, поэтому больше ни слова про время!

– Ты хочешь, чтобы мы тебя пожалели?

– Нет, но про время больше говорить не стану.

Мы шли еще пару дней, и эти дни про время я говорил уже только с Чебурашкой. Мы обстоятельно обсудили философский и религиозный аспект времени, вспомнили все виденные нами фильмы про перемещения во времени, потом перешли на фундаментальные научные теории, обсудили смелое уравнение Джона Уилера и Брайс-Де Витта, поспорили о сущности пространства и времени по Ньютону. Вспомнили Эйнштейна с его теорией относительности, и в итоге согласились с модной нынче доктриной, что времени не существует вовсе, что собственно и подтверждало наше нынешнее положение в аду. Когда все было сказано, наступила томительная пауза, которая длилась еще полдня. Наконец я сказал:

– Рогатый, а чо ты все время молчишь?

– Я же вам говорил, что про время говорить не стану.

– Тогда предлагай тему.

– Поговорим о бабах, это поистине неисчерпаемая, универсальная и метафизическая тема, но сначала нужно немного отдохнуть. Там, впереди будет небольшой городок, остановимся, найдем кафешку, выпьем, закусим, потом снимем номер в гостинице, вот там и поговорим. А может, и не поговорим, может и попрактикуемся.

– Ты это о чем?

– Ну, вы сами все скоро узнаете.

Я довольно скоро догадался о чем речь, в смысле в чем нам, возможно, предстоит попрактиковаться. Но другие слова о том, что нам грядет выпить и закусить, совсем замутнили мой рассудок. Ведь мы уже несколько дней ничего не ели. Чебурашка вообще выглядел прескверно, исхудал, шерсть перестала блестеть, а местами и просто выпала клочками. Да и сам Сатана был не первой свежести.

Я больше ни о чем не мог думать, я как в мираже видел стол с графином холодной потной водки. Нет, с двумя графинами! И еще там было пиво, много бутылок, и не просто полиэтиленовые "сиськи", а настоящие стеклянные бутылки. И еще было много всякой закуски, очень много! Шашлыки, селедка с лучком, огурчики, шаурма, немного суши, ровным счетом все то, что дорого и свято настоящему россиянину.

Уровень 7

Это был стандартный депрессивный моногород, коих у нас в России великое множество. Частный сектор и допотопные деревянные бараки, обшарпанные панельные пятиэтажки времен начала освоения космоса и моды на кукурузу, и несколько аляповатых дорогих коттеджей, принадлежащих не то руководителям города, не то цыганским наркобаронам. Завод с полуразрушенными цехами, детский садик с беседками, усыпанными пустыми бутылками и использованными шприцами. Разумеется, церковь. Дом культуры с детскими кружками, клубами хорового пения пенсионеров и экстремальными молодежными дискотеками по выходным. Конечно же, детская библиотека имени какого-нибудь пионера-героя. Небольшой стадион, Краеведческий музей, Монумент славы, все это есть! Повсюду бесконечная свалка, бесконечные дыры в асфальте. Повсюду социальная реклама, напоминающая о том, что мы гордимся родным краем или страной. И о том, что мы победили в Великой Отечественной, чем мы тоже гордимся. Иногда кричащие вывески массажных салонов или объявления о грандиозных скидках в каком-то магазине бытовой техники. Множество пивных и мелких магазинов, из которых звучит не то Кадышева, не то Бабкина, не то Стас Михайлов, я всегда их путал.

Культурная жизнь в таких городах всегда располагается на привокзальной площади. Тут самые большие магазины, мастерские по ремонту электроники, есть кафе и несколько закусочных, можно найти и небольшую двухэтажную гостиницу, которая больше напоминает ИВС в крупном городе, множество ломбардов и, непременно, один или два "лотерейных клуба". Вся площадь заполнена таксистами, русский рэп и шансон из их машин дополняют прочие звуки города. Повсюду снуют какие-то люди неопределенной национальности, предлагают купить хороший надежный смартфон. Непременно бабки торгуют какими-то тряпками, крафтовыми соленьями, ягодой или вяленой рыбой, книгами, которые никто никогда не читал и никогда уже не прочитает. Иногда можно встретить транзитных пассажиров, которые во время стоянки поезда спешат купить ближайшем магазине несколько бутылок водки,а в привокзальном киоске курицу-гриль, приправленную почтенной дозой нитратов.

Мы зашли в кафе с красивым названием "Элегия". Стены зала были покрыты древним кафелем светло-грязно-голубого цвета, повсюду висели большие советские бронзовые чеканки с какими-то богатырями и красны-девицами. Несколько растрескавшихся деревянных панно повествовали о величии этого, когда-то перспективного, города. Еще зал украшали искусственные растения, видимо, купленные где-то на кладбище, и звучало что-то непременно-апокалиптичное, про какого-то Леху, без которого ей так плохо. Ну и, конечно же, запах! Щей, жареного лука и хлорки.

Зал вмещал с десяток столиков. Хоть был уже вечер, людей почти не было. Народ, видимо, предпочитал более демократичные закусочные, коих по соседству мы насчитали не менее четырех. Или люди просто покупали водку и бормотуху в магазинах и распивали на ближайших детских площадках. Так что в кафе было, можно сказать, уютно и камерно. Столик возле входа был занят двумя парнями в спортивной китайской одежде и кепках, с явными признаками раннего алкоголизма, врожденной тупости и агрессии. На столе стояла пустая бутылка водки и три пустых пива, они громко обсуждали, что им делать дальше, забуриться к Сереге, купить еще бухла и вызвать телок, или поехатьбить ебальник и выколачивать долги из какого-то там чмыря. Судя по натюрморту и разговору, эти двое уже уходили.

Еще один столик, ближе к раздаче, занимали еще три человека. По виду явно не из местных. Да и лица их мне показались знакомыми. Это были двое мужчин и женщина, все трое неопределенного возраста, но явно чуть старше тех, "кому за..."

Мы подошли к раздаче – или это была барная стойка?..или прилавок?.. В любом случае, за ним стояла толстая буфетчица со взглядом бляди, давно ушедшей в тираж, и вытравленными грязновато-голубыми волосами, почти как цвет кафеля в зале кафе. Пока Сатана и Чебурашка выбирали, чем будут закусывать, сколько и какого нужно взять бухла, я пошел занимать столик. Вернее, я просто плюхнулся на стул рядом с теми троими. Меня мучило любопытство, где же я их видел? Трое надменно меня не замечали, продолжая выпивать, закусывать и говорить. Тот, который был побольше остальных, в коричневом замшевом пиджаке, черной рубахе и розовом шелковом платке на шее, говорил второму, в засаленной темно-синей куртке, обильно посыпанной перхотью, о каких-то прорывах, подъемах, победах, поражениях и стремительной деградации. Дама с тяжелым слоем косметики на некогда красивом, а нынче пропитом и постаревшем лице, лишь время от времени говорила -Ах, право, не стоит быть таким категоричным, -и отпивала из стакана вино грязно-коричневого цвета.

Большой не обращал на нее внимания, продолжал говорить засаленному:

– Нет, Олежка, они просто бездари и ничтожества! Я не понимаю, почему они так с тобой, ведь ты настоящий живой гений, столп современной русской литературы! А темы, темы-то какие у тебя! И ведь ничего не боишься, рубишь правду-матку. Можно сказать, пласты ворочаешь, копаешь до самых глубин. Ты постиг суть вещей, а им бы что-нибудь попроще, и что продавалось бы легко. Вот твоя прошлая книга про Донбасс, ты же там буквально постиг тайну русской души, показал величие и доброту нашего солдата, и со всей смелостью и бескомпромиссностью обрушился на украинский фашизм, буквально разорвал его на части, вывернул наизнанку, и показал всю его ничтожность изнутри. А какова там любовная линия, ах какова! Сейчас так не делают! Сейчас все про золушек пишут.

Дама, закуривая:

– Ах, право, не стоит быть таким категоричным, есть же еще Захарушка Прилепин!

Засаленный напрягся, как будто оказался в одной бане с дагестанцами, и лишь выдавил из себя:

– Прилепин хуйло и конъюнктурщик!

(Большой)

– Вот именно! Он хуйло, бездарность и грандосос! И книги у него – унылое говно! Вот ты, Олежек, да, ты совсем иная величина! Вот новая твоя книга про Ельцина. Это просто шедевр! Она, как всегда смелая, и смелость эта на грани с дерзостью, она просто рвет шаблоны, заставляет бурлить сознание обывателей, а они что? А они отказались экранизировать. А я ведь уже примерял на себя роль этого алкаша. Я уже знал, как надо играть эту противоречивую фигуру. Олежек, ты своим текстом буквально оживил Бориса Николаевича, буквально заставил почувствовать всю ничтожность, драматизм и величие этой личности. Я даже слышал, что роль Березовского предлагали Сереженьке Маковецкому, а Дудаева должен быль играть Сережа Безруков, благо публика уже отдохнула от него. На роль Черномырдина могли бы пригласить и Малькольма Макдауэлла. Даже Кириенко мог бы сыграть самого себя. А вот роль Клинтона... А эти бляди... А что эти бляди? Эти бляди вместо Ельцина решили снять еще два сериала про сраных золушек.

(Дама)

– Ах, право, не стоит быть таким категоричным, сериалы про золушек – это тренд, бывают и даже очень достойные, хотя, пожалуй, я с тобой соглашусь, не люблю я их.

(Большой)

– Милочка, ты их не любишь не из-за того, что это говно, а из-за того, что тебе уже никогда не сыграть Золушку, в лучшем случае ее маму, в худшем – бабку.

Засаленный бесцеремонно заржал.

Я так заслушался, что даже не заметил, что мои товарищи уже накрыли стол. Правда, вместо шашлыка были щи и картофельное пюре с котлетой. Но была еще бутылка водки и заветренная селедка на блюдечке.

(Сатана)

– Дорогие мои, нам не стоит тут долго засиживаться, нужно еще найти место переночевать и успеть до десяти купить бухла. Так что постараемся приговорить этот набор продуктов максимум минут за двадцать.

Мы выпили, закусили, раскланялись с нашими соседями, и вышли на улицу. Закурили. Свежий воздух, вечерняя прохлада, сумерки теплых тонов. На улице кого-то бьют. Обычный летний вечер.

Гостиницу долго искать не пришлось. Она также находилась на привокзальной площади и занимала часть первого этажа в трехэтажном общежитии железнодорожников. Все одноместные номера были заняты заезжими артистами и двумя командировочными инженерами РЖД. Из свободных осталось два четырехместных номера. Вернее один, второй, как нам объяснили, временно недоступен ввиду того, что там засорился унитаз. Выбирать было особо не из чего. Нам достались скромненькие апартаменты с выцветшими, местами отвалившимися советскими обоями, которые, видимо, не хотели опошлять каким-то там капиталистическим ремонтом. Единственное окно выходило во двор, естественно, с видом на помойку, не убиравшуюся уже много дней.

На часах было без двадцати десять. Надо спешить!

В небольшом супермаркете в соседнем здании мы встретили тех троих, Большого, Засаленного и Даму с красивым пропитым лицом. Они стояли возле полок со спиртным и придирчиво разглядывали этикетки, эмоционально общаясь. Мы подошли ближе, нас тоже заметили, улыбнулись нам, как старым добрым приятелям, после чего Большой продолжил говорить своим спутникам:

– Что, собственно, нужно человеку? Правильно – немного тепла, чуточку свободы и максимум воображения. Но нет же, мы мучаем себя какими-то эфемерными страстями, пустыми целями, низменными импульсами. Мы ищем славу, богатство, власть, но даже не понимаем, какой это все тлен. Вот то, что мы сейчас делаем с вами, друзья мои, это тоже самое, это лишь желание подчеркнуть наш статус. Мы сублимируем все наши грехи, все нашу суетность, в выбор напитка, чтобы через него подчеркнуть свою избранность. Но я призываю вас, нужно быть проще, не нужно навешивать на себя оковы элитарности, достаточно просто включить воображение! Поэтому предлагаю отказаться от виски и купить, как простые русские люди, водки. И начать воображать! Постоянно воображать, что это не какая-то осетинская тошниловка, а настоящий ABSOLUT. Вместо санкционкимы непременно купим наш отечественный, наш русский, наш народный "Сырный продукт", вместо хамона закусим "Колбасным продуктом", а даму побалуем отечественным краснодарским портвейном-блевалкой, и пускай воображает, что это испанский Гран Ресерва...

После этой речи Большой поставил бутылку дагестанского коньяка на полку и стал набивать корзину дешевой водкой и бормотухой, добавив ко всему этому две двухлитровые "сиськи" пива. Мы последовали их примеру...

Тех троих мы встретили через пару минут перед входом в гостиницу. Большой рассержено объяснил нам, что эта жаба, этот гостиничный вертухай (видимо, имелась в виду дежурная по гостинице) запретила курить внутри. Мы согласились, что запрет курить в общественных помещениях – это проявление тоталитаризма, и что те пидоры, которые приняли подобный закон, смерти достойны, и тоже закурили за компанию. Чебурашка достал из пакета "сиську" пива и пустил по кругу. После чего мы предложили этим троим объединить наши усилия в борьбе с купленным алкоголем, и делать это у нас в номере, ибо их одноместные комнатушки не вместят столько народу. Эти трое радостно согласились, ибо у них был только один большой пакет на троих, у нас же их было привычное число – пять.

Мы и наши новые знакомые уже выпили ранее в кафе, поэтому не случилось этой неловкой трезвой заминки в общении, когда все стараются быть деликатными, но не знают, как это правильно делать. Мы сразу, без всякой прелюдии, начали пить и закусывать, о чем-то спорить, подшучивать друг над другом. С каждым новым стаканчиком фамильярность и пошлость поднимались на три или четыре уровня, хотя были и откаты к назад, к культуре. Периодически всплывали темы про утраченное величие русского балета, про философию толстовства, про поэзию Серебряного века.

Через полчаса я вышел покурить. За компанию со мной вышла и Дама. Мы некоторое время стояли молча, хотя я и замечал на себе ее липкие влажные взгляды. Мимо прошел какой-то парень, с интеллигентным лицом, длинными темными волосами и с бородой, в белой майке с надписью "Я ЕСТЬ БОГ!", улыбнувшись мне на ходу. "Педик, что ли? Или хипстер?" – подумал я и глубоко затянулся. И тут Дама заговорила со мной:

– Вы откуда?

– Мы из Сибири.

– Вы настоящий сибиряк? Как здорово! Я много слышала про сибирское здоровье. Это действительно так?

Патриотические струны моей души были задеты, я сделал морду максимально важной и сказал:

– Конечно, клянусь Единой Россией!

(Дама)

– А еще какие у сибиряков есть добродетели?

– Ну, то да се...

– Как это увлекательно, заинтригована!

– А вы сами-то откуда?

– Ну, мы-то из Москвы.

– А тут, что делаете, если не секрет?

Дама выбросила бычок и достала новую сигарету, я как истинный джентльмен прикурил ей своей зажигалкой.

– Я, право, даже не знаю, рассказывать ли вам все это? Это же так скучно и так банально.

– Мадам, я настаиваю! Мне в вас буквально все интересно!

В тот момент я не врал, алкоголь действовал на меня как афродизиак, и я готов был ей вдуть, даже если бы мне пришлось выслушивать целый вечер ее бредни. Хотя, остатками трезвого сознания я понимал, что это только мечты, и ничего такого не предвидится, ну разве что все-таки придется слушать ее бабские залипухи. Но остаточные явления трезвого рассудка не очень-то мешали моему интересу к тому, что скажет эта дама.

– Ну, хорошо, в двух словах. Местный вице-губернатор, родом из этого райцентра, и большой патриот своей малой Родины. Завтра в этом Мухосранске, или Залупинске, я до сих пор не запомнила его названия, будет День города. Так вот, этот самый вице-губернатор, чтобы порадовать земляков, за бюджетные деньги, естественно, и с большим откатом, устраивает в честь праздника концерт. Стандартный набор: выступление местного детского танцевального кружка, пение хора ветеранов, нарядят местных теток-бюджетниц в кокошники и заставят спеть "Вополе березка стояла", потом будут местные молодые "звезды эстрады", ну, а нас сюда пригласили в качестве хедлайнеров. После уличных мероприятий, мы с Олегом и Дмитрием Степановичем (я догадался, что так звали Большого), в местном ДК должны отыграть "творческий вечер", у нас с Дмитрием Степановичем должна быть небольшая антреприза, небольшой спектакль на тему любви в немецком концентрационном лагере, естественно, по пьесе Олега, а после сам Олежка прочитает свои миниатюры о войне в Украине, о смелых и несгибаемых людях Донбасса и прочую хуйню.

– Барышня, богиня, это так интересно, у вас такая насыщенная жизнь!

– Увольте, сударь, это не интересно, это хуйня полная. После этого мы сядем на поезд и поедем в Бурятию, в одном из ее райцентров тоже грядет День города. Хотя нет, по пути заедем в Тюмень, и выступим пред местными нефтяниками. Кстати, а вас что привело в эту дыру?

Из-за алкоголя и желания произвести впечатление на даму я совсем забыл про конспирацию и сознался, сказал, что мы идем из Сибири в Москву, чтобы кинуть бомбу в царя. Дама пришла в неописуемый восторг. Взгляды ее стали еще более влажными и липкими. И под этими взглядами я наконец-то вспомнил, где я их видел! Да, это был какой-то отечественный ТВ-фильм, разумеется, про бандитов, который я смотрел в начале нулевых. Да, справедливости ради, нужно заметить, что телевизор я перестал смотреть с середины нулевых, когда в пьяном угаре поссал на свой ящик и в нем что-то закоротило. А вот что это был за фильм и о чем он, я вспомнить так и не смог, вспомнил только, что Дмитрий Степанович (Большой) играл какого-то коррумпированного милицейского чина, а Дама его любовницу. Я вспомнил, что именно такие же липкие взгляды, какими она дарит меня сейчас, она бросала в этом фильме на Большого, коррумпированного мента.

После четвертой выкуренной каждым сигареты, мы решили, что пора возвращаться к остальным. В номере было примерно так же, как когда мы уходили, только окно (с видом на помойку) уже было открыто настежь, и все курили тут.

Олежек был уже достаточно пьяным и очень эмоционально говорил:

– Вот меня все постоянно спрашивают, зачем? Я так устал от этого вопроса, я так устал на него отвечать, но, сукой буду, если не отвечу вам, друзья мои.

(Сатана)

– Да мы ничего и не спрашивали...

Олежек не обратил внимания и продолжил:

– Нет, я пишу не ради денег, не ради славы, не ради того, что я хочу пролить свет истины. Нет, все это не мое! Вы вот только посмотрите вокруг, сейчас вообще никто не нуждается в литературе, они давно перестали читать! Из самой читающей нации в мире мы стали толпой невежественного быдла. Так зачем для них писать? Нет, я не утверждаю, что сейчас совсем плохо, кто-то еще до сих пор читает, есть и такие, но это редкость. А ведь скоро таких будут просто пиздить, дабы они не смущали своим видом основную серую массу, потребителей говна из телевизора. Да, я верю, скоро перестанут читать. Но я еще верю, пройдет лет сто или двести, и родится ребенок, который возьмет мою книгу в руки и начнет читать. И я пишу даже не книги, я пишу письма этому самому ребенку, я как бы разговариваю с ним сквозь время и пространство...

(Большой)

– Олежка, завали хлебало, ты уже реально всех напрягаешь.

Сатана примиряющим тоном сказал, что, мол, все в порядке, что нам интересна точка зрения этого инженера человеческих душ, а потом обратился к нам:

– А вы, дорогие мои, где вы так долго были?

Я смутившись промямлил, что совсем и недолго, только покурили и вернулись. Дама же высказалась более пространно:

– Да, не очень-то и долго, мы только покурили, я пыталась совратить этого в ушанке, но он испугался чего-то, и только пакостил и дразнил меня, тыкал мне веточкой в ухо.

(Сатана)

– Ты это, поосторожней с ним, он еще нам нужен для важного дела.

(Дама)

– Да, я знаю, бунтовать вздумали. И это так заводит, я уже вся потекла.

(Олежка-Засаленный)

– Шалава!

(Дама)

– Завидуй молча, я то еще ебабельна, а вот твои акции давно обвалились!

Олежка-Засаленный заплакал, Дмитрий Степанович-Большой начал его успокаивать и пытался влить в него водки. Дама продолжала на меня пристально смотреть, только взгляд у нее уже был не просто липким, он был блядским. Чебурашка встал, выпил залпом стакан водки, пукнул, пообещал Даме непременно сегодня сделать ей куни, потом заржал и сразу налил себе еще стакан. Сатана, уже достаточно бухой, кидался в Чебурашку ломтиками колбасного продукта. Я тоже выпил грамм сто беленькой, закусил. Дама налила себе стакан портвейна-косорыловки, жеманно отпивала мелкими глотками и, не отрываясь, продолжала смотреть на меня.

Через какое-то время Олежек потребовал девок, на что Борис Степанович сказал, что он сильно удивлен качеству местной водки, что после нее, этого старого пидора (в хорошем смысле этого слова) потянуло на баб. Потом пытались пить за Россию, но мы с Чебурашкой наотрез отказались, сказали, что пьем только за Сибирь. Сошлись на том, что нужно выпить за грядущие великие и неотвратимые перемены. Дама уже вплотную сидела возле меня, периодически, как бы случайно, вылизывала мне ухо, и виновато опускала глаза, когда я это замечал. Олежка снова плакал, Сатана вытирал козюльки о Бориса Степановича, погрузившегося в думы о судьбах России. Чебурашка убежал в ванную блевать. Дама левой рукой держала стакан, правой пыталась расстегнуть мне ширинку, не обращая внимания на мои вялые протесты. Я пил водку, курил и очень переживал, что на мне грязные трусы. Сатана вскочил на стол и кричал, что нужна музыка, что нужно танцевать. Борис Степанович плакал. Олежек запел "И вновь продолжается бой". Проблевавшийся Чебурашка выпил еще и начал лапать Даму. Дама в экстазе лапала меня. Я пил водку и переживал, что на мне грязные трусы.

Через какое-то время я оказался в номере Дамы. Не сразу, но я заметил, она делала мне минет. Я очень переживал, не заметила ли она, что на мне были грязные трусы. Дама была очень усердной и очень старалась, но я никак не мог кончить. В итоге я решил, ну раз ей больше заняться нечем, то пускай сосет, я же займусь чем-нибудь полезным, например, посмотрю телевизор. Взял пульт, лежащий рядом на кровати, включил... По телевизору показывали Дмитрия Анатольевича Медведева, он рассказывал про укрепление экономики, про снижение уровня безработицы... И сразу я кончил!

Мы вернулись в номер к остальным. Сатана плакал. Олежек и Борис Степанович истошно орали "Бухгалтер, милый мой бухгалтер...".Тут же сидела дежурная по гостинице, тетка лет сорока с хвостиком, еще трезвая, и жадно пила нашу водку, очень стараясь исправить это недоразумение. Чебурашка обещал сегодня же сделать ей куни. Я налил Даме портвейн, себе водку.

Потом плакал я. Дама обещала сделать дежурной по гостинице куни. Сатана кричал, какую страну просрали, и что нельзя срать в носки. Олежек блевал в ванной. Дежурная по гостинице пила стаканами и дико ржала. Борис Степанович вместе с ангелами пел "Вихри враждебные веют над нами". Чебурашка орал на ментов. Дежурная по гостинице вяло паниковала. Потом какое-то начальство объясняло ментам, что гости города отдыхают, и не стоит их тревожить. Менты покорно растворились в ночи. Начальство оставило нам еще пару бутылок коньяка, посмотрело на нас с отвращением и тоже уехало в ночь. Олежек снова плакал и пытался всем доказать, что обсоссаться может каждый, что все мы не без греха. Кто-то уснул на потолке...

*****

Дежурная по гостинице дергала меня за бороду. Я проснулся, открыл глаза...

– Слышь, мужик, ты не видел мою юбку и трусы? – и, не дожидаясь ответа – Да пошел ты нахуй!

Действительно, уже наступило утро, стремное утро. Очень хотелось пить.

Трусы дежурной нашлись на Чебурашке, и он был весьма недоволен, его вчера опять отмудохали. Дама бросала липкие взгляды на Сатану.

Через час все уже похмелились и обсуждали, какой же вчера был восхитительный вечер.

Потом мы откланялись, пожелали нашим новым друзьям аншлага на вечернем спектакле, а сами выдвинулись дальше в путь.

Уровень 8

Мы снова шли и шли, уставшие, голодные, но двигались к своей цели.

Был обычный летний вечер. Чебурашка насвистывал мотив"Адажио соль минор" Альбинони. Я раздумывал, стоит ли пустить пару электричек с дачниками под откос, полезна ли будет эта волна террора, поймет ли общество месседж? Сатана был угрюм, его что-то мучило, но мне не хотелось вникать в терзания его души, которую, к тому же, он продал Путину.

Ночевать решили снова в поле, сразу после деревни, которая растянулась по обеим сторонам федеральной трассы. В деревне купили еды и, разумеется, водки с пивом, немного портвейна, всего-то пару "сисек" "Трех Топоров" по полтора литра каждая. Правда, получился в этой деревне ненужный прицеп в виде какого-то мужичка бомжеватого вида, встреченного в сельском магазине. Он стоял и истекал слюной, глядя как мы затариваемся, а потом просто увязался за нами, идя всю дорогу метрах в десяти позади нас.

Мы нашли укромное место за деревней, в двух-трех километрах дальше по трассе, на берегу небольшого озера, возле леса. Разожгли костер, насадили на палочки купленные в деревенском магазине сосиски, и начали их коптить, чтобы сделать хоть немного вкуснее этот продукт отечественного производителя. Мужик расположился недалеко от нас, он смотрел в нашу сторону, но не шевелился. В какой-то момент он просто стал фоном, но, каждый раз, когда я смотрел в его сторону, он как будто оказывался ближе к нам, хоть и сидел абсолютно в той же позе.

Мы выпили, закусили. По организму начали стремительно распространяться любовь и доброта. Даже Сатану накрыло этой волной, и он обратился к мужичку:

– Да хер с вами, многоуважаемый, садитесь с нами, разделите наш скромный ужин.

Мы даже не заметили, как мужик встал и подошел к нам, он просто моментально материализовался возле костра, в той же позе, и все в той же позе, в которой сидел мгновение назад. Иван Иванович, представился, – Гольдштейн. И смущенно добавил, – Да, и такое бывает.

(Чебурашка, закуривая)

– По вам, Иван Иванович, сразу видно, до чего довели жиды русского человека, прямо сердце кровью обливается.

(Иван Иванович Гольштейн)

– А вот вы зря иронизируете, я ведь действительно пытался стать русским, и отец мой пытался стать, и дед, и так уж заведено у нас в роду, что мы постоянно пытаемся стать русскими, но предки мои не смогли пройти этот трудный путь, а у меня почти получилось.

(Сатана)

– Рассказывайте, уважаемый, мы всегда рады интересной истории, если она есть у вас. Вы, главное, пейте, и закусывать не забывайте!

(Иван Иванович)

– Я не буду углубляться вглубь веков, начну с того, что было не далее как сто лет назад. В то тревожное время мой прадед, Пинкус Яковлевич Гольштейн, как было модно среди евреев той эпохи, состоял в партии Социалистов-Революционеров, правда, ему отчаянно повезло, он был левым эсэром, что дало шанс быстро найти общий язык с большевиками после их октябрьского переворота. Через какое-то время он был назначен командиром отряда продразверстки, ездил по деревням и отжимал у русских крестьян, конечно во благо мировой революции, хлеб и прочие продукты, ну и конечно серебро, золотишко и прочие "излишки". Но человек он был, скорее всего, интеллигентный, не мог не чувствовать, не понимать ту несправедливость, которую он вершил по отношению к русскому народу. Скорее всего, он хотел покаяться перед людьми, хотел вымолить прощение, но не успел, всему помешал случай. А случай был такой. В тех краях, где действовал отряд под руководством моего прадеда, началось крестьянское восстание, стремительно, молниеносно, как это было принято в те времена. Моего прадеда, естественно, никто предупредить не успел, что народец бунтовать вздумал. Так вот, ехал он со своим отрядом, под красными знаменами и кумачовыми лозунгами, в очередную волость, отжимать хлебушек во благо всеобщего счастья и справедливости. Подходят они к этому селу, а вместо местного комбеда, милиционеров и комсомольцев их встречает пулеметная очередь и стрельба из всякого рода ружей и винтовок. Отряд понял, что самое время смываться, развернулись, а со стороны леса по ним тоже начали стрелять, потом со всех сторон посыпалось озверелое быдло с вилами, топорами, ухватами или просто с дубинами, и каждый норовил ударить героических красноармейцев. Долго мудохали героев, а потом тех, которые выжили после стрельбы и последующей экзекуции, поместили в деревенскую читальню, которую ранее построили здесь другие эсеры, дабы просвещать темный русский народ. Этот самый темный русский народ и определил избу-читальню в только что созданную волостную тюрьму. В тюрьме уже сидели представители комбеда, пара милиционеров и особо ярые сочувствующие коммунякам. С вновь прибывшими продотрядовцами в тюрьме набралось человек пятнадцать. Время от времени кого-то выводили и возвращали уже еле живого после очередных побоев. До утра дожили не все, и выжившие уже просто завидовали мертвым.