Текст книги "Горящие здания"

Автор книги: Константин Бальмонт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

117. Белая страна

Я – в стране, что вечно в белое одета, Предо мной – прямая долгая дорога. Ни души – в просторах призрачного света, Не с кем говорить здесь, не с кем, кроме Бога.

Все что было в жизни, снова улыбнется, Только для другого,– нет, не для меня. Солнце не вернется, счастье не проснется, В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.

Но еще влачу я этой жизни бремя, Но еще куда-то тянется дорога. Я один в просторах, где умолкло время, Нс с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.

Смертью – смерть

Прочь да отступят видения И привиденья ночей! Св. Амвросий

118. Смертью – смерть

Я видел сон, не все в нем было сном, Воскликнул Байрон в черное мгновенье. Зажженный тем же сумрачным огнем, Я расскажу, по силе разуменья, Свой сон,– он тоже не был только сном.

И вас прося о милости вниманья, Незримые союзники мои, Лишь вам я отдаю завоеванье, Исполненное мудростью Змеи. Но слушайте мое повествованье.

Мне грезилась безмерная страна, Которая была когда-то Раем; Она судьбой нам всем была дана, Мы все ее, хотя отчасти, знаем, Но та страна проклятью предана.

Ее концы, незримые вначале, Как стены обозначилися мне, И видел я, как, полные печали, Дрожанья звезд в небесной вышине, Свой смысл поняв, навеки отзвучали.

И новое предстало предо мной. Небесный свод, как потолок, стал низким; Украшенной игрушечной Луной Он сделался до отвращенья близким, И точно очертился круг земной.

Над этой ямой, вогнутой и грязной, Те сонмы звезд, что я всегда любил, Дымилися, в игре однообразной, Как огоньки, что бродят меж могил, Как хлопья пакли, массой безобразной.

На самой отдаленной полосе, Что не была достаточно далекой, Толпились дети, юноши – и все Толклись на месте в горести глубокой, Томилися, как белка в колесе.

Но мир Земли и сочетаний звездных, С роскошеством дымящихся огней, Достойным балаганов затрапезных, Все делался угрюмей и тесней, Бросая тень от стен до стен железных.

Стеснилося дыхание у всех, Но многие еще просвета ждали И, стоя в склепе дедовских утех, Друг друга в чадном дыме не видали, И с уст иных срывался дикий смех.

Но, наконец, всем в Мире стало ясно, Что замкнут Мир, что он известен весь, Что как желать не быть собой – напрасно, Так наше Там – всегда и всюду Здесь, И Небо над самим собой не властно.

Я слышал вопли: "Кто поможет? Кто?" Но кто же мог быть сильным между нами! Повторный крик звучал: "Не то! Не то!" Ничто смеялось, сжавшись, за стенами,Все сморщенное страшное Ничто!

И вот уж стены сдвинулись так тесно, Что груда этих стиснутых рабов, В чудовище одно слилась чудесно, С безумным сонмом ликов и голов, Одно в своем различьи повсеместно.

Измучен в подневольной тесноте, С чудовищной Змеею липко скован, Дрожа от омерзенья к духоте, Я чувствовал, что ум мой, заколдован, Что нет конца уродливой мечте.

Вдруг, в ужасе, незнаемом дотоле, Я превратился в главный лик Змеи, И Мир – был мой, я – у себя в неволе. О, слушайте, союзники мои, Что сделал я в невыразимой боли!

Все было серно-иссиня-желто. Я развернул мерцающие звенья, И, Мир порвав, сам вспыхнул,– но за то, Горя и задыхаясь от мученья, Я умертвил ужасное Ничто.

Как сонный мрак пред властию рассвета, Как облако пред чарою ветров, Вселенная, бессмертием одета, Раздвинулась до самых берегов, И смыла их – и дальше – в море Света.

Вновь манит Мир безвестной глубиной, Нет больше стен, нет сказки жалко-скудной, И я не Змей, уродливо-больной, Я – Люцифер небесно-изумрудный, В Безбрежности, освобожденной мной.