Текст книги "Великая княгиня Владимирская Мария. Загадка погребения в Княгинином монастыре"

Автор книги: Константин Аверьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Более точно вычислить даты рождения дочерей Марии можно, исходя из дат их замужества. Лаврентьевская летопись под 1187 г. помещает известие о том, что Всеволод и Мария отдали свою дочь Всеславу за черниговского князя Ростислава Ярославича († после 1205), внука великого киевского князя Всеволода Ольговича, княжившего в Снове.

В записи указана точная дата этого события – 11 июля, отмечено, что главное торжество состоялось во Владимире и на нем присутствовало много гостей[68]68
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 405.


[Закрыть].

Известно, что Ростислав Ярославич родился на Рождество Иоанна Крестителя – 24 июня 1174 г.[69]69
  ПСРЛ. Т. II. Стб. 658.


[Закрыть] Невеста могла быть стольких же лет или чуть младше. В этом случае она должна была родиться около 1174–1175 гг.

Второй по возрасту дочерью Марии, судя по всему, была Елена, которая, видимо, не вышла замуж из-за какого-то физического дефекта или слабого здоровья. О ней известно лишь то, что она умерла 30 декабря 1205 г. раньше матери и была похоронена в уже основанном той Успенском монастыре[70]70
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 421.


[Закрыть]. Данный факт позволяет твердо говорить, что среди найденных в октябре 2015 г. в аркосолии Благовещенского придела Успенского собора Княгинина монастыря женских останков Елены не было. Поскольку она родилась где-то в середине 70-х годов XII в. и прожила до 1205 г., принадлежать останки индивида № 3 (девочки в возрасте около 9 лет) ей явно не могли. По биологическому возрасту останков ее можно было бы отождествить с индивидом № 2 (возраст около 25–30 лет), но ДНК-экспертиза показала невозможность ее родства с останками индивида № 1, отождествляемыми с Марией.

Как уже говорилось выше, Лаврентьевская летопись под 1189 г. помещает известие о замужестве еще одной дочери Марии – Верхуславы[71]71
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 407.


[Закрыть]. Исходя из того, что Ипатьевская летопись добавляет подробность о ее тогдашнем возрасте «осми лет»[72]72
  ПСРЛ. Т. II. Стб. 658.


[Закрыть], можно было бы предположить, что она родилась в 1181 г.

Под 1179 г. Ипатьевская летопись сообщает о рождении у Марии четвертой дочери Сбыславы, в крещении Пелагеи[73]73
  ПСРЛ. Т. II. Стб. 613.


[Закрыть]. Поскольку тем самым оказывается, что Верхуслава появилась на свет позже Сбыславы (Пелагеи), которую Ипатьевская летопись называет четвертой дочерью княжеской четы, это дало основание ряду исследователей полагать, что у Марии ранее была еще одна дочь, видимо скончавшаяся в младенчестве[74]74
  См.: Домбровский Д. Дочери Всеволода Юрьевича Большое Гнездо // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2011. № 3 (45). С. 45.


[Закрыть].

Правда, этому предположению мешают два обстоятельства – как было выяснено выше, источником сведений Ипатьевской летописи о семейной жизни Марии являлся семейный родословник ее дочери Верхуславы, которая прекрасно была осведомлена о числе своих сестер; к тому же ни в одном известном документе нет сведений о существовании еще одной, пятой дочери Марии.

Разгадка оказывается очень простой: Верхуслава являлась третьей по счету дочерью Марии, а всего у нее было четыре дочери. Здесь мы снова сталкиваемся с хронологической ошибкой Ипатьевской летописи. Как уже говорилось выше, она, в отличие от Лаврентьевской, датирует брак Верхуславы 1187 г. С учетом замечания Ипатьевской летописи о восьмилетнем возрасте невесты на момент свадьбы, можно подсчитать, что она должна была родиться в 1179 г. Но именно в этом году Ипатьевская летопись отмечает рождение у Марии младшей дочери Сбыславы. Таким образом выясняется, что Верхуслава родилась ранее 1179 г. и была несколько старше своей сестры Сбыславы. Тем самым снимается вопрос о количестве дочерей у Марии.

К тому же, как уже говорилось, заключение брака в возрасте восьми лет было бы явным нарушением церковных канонов, предусматривавших минимальный брачный возраст для девушек в 12 лет. В этих условиях ни один из священников не согласился бы проводить брачную церемонию, столь явно противоречившую каноническому праву. Как правило, в Древней Руси браки (особенно первые) заключались между супругами примерно одного возраста. Мужу Верхуславы – Ростиславу Рюриковичу – на момент женитьбы было 16 лет[75]75
  Ипатьевская летопись сообщает о рождении Ростислава на пути его отца из Новгорода в Смоленск под 1173 г. (ПСРЛ. Т. II. Стб. 566, 567).


[Закрыть]. Если предположить, что Верхуславе на тот момент было уже минимально разрешенных 12 лет, то она родилась не ранее 1177 г. и была старше сестры Сбыславы.

В отличие от дочерей Марии даты рождения большинства ее сыновей известны. Как уже было выяснено, старший сын Константин родился 18 мая 1186 г.[76]76
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 396–397.


[Закрыть]

По данным Лаврентьевской летописи, еще одним сыном Марии стал Борис, появившийся на свет 2 мая 1187 г. в день поминовения святых Бориса и Глеба. Крещен он был в тот же день и получил имя в честь одного из своих предков[77]77
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 404.


[Закрыть]. Характерно, что второй княжич, как и первый, получил только христианское имя без княжеского. Но Борис прожил очень недолго. Лаврентьевская летопись сообщает о его смерти без указания даты под 1188 г., а Ипатьевская датирует это событие 1187 г.[78]78
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 406; Т. II. Стб. 653.


[Закрыть] Видимо, он стал жертвой эпидемии, о которой летописец писал: «Того же лета бысть болесть силна в людех вельми, не бяше бо ни одиного же двора безъ болнаго, а во ином дворе некому бяше ни воды подати, но вси лежать, боля»[79]79
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 405.


[Закрыть].

Можно предположить, что эта эпидемия продлилась вплоть до следующего года. Во всяком случае, под 29 сентября 1189 г. Лаврентьевская летопись сообщает о смерти еще одного сына Марии – Глеба, о рождении которого нет сведений[80]80
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 407.


[Закрыть]. В свое время автор первого капитального труда по русской истории В.Н. Татищев (1686–1750) выдвинул версию, что Борис и Глеб были близнецами. Но в летописях, использованных историком, таких сведений нет. Судя по всему, эта гипотеза стала плодом рассуждений исследователя, высказанных им в комментариях к своему труду: «Сей Глеб когда родился, не написано, и хотя по имени разумеется, что меньший брат Борису, но как между Борисом и Георгием особно родить время не было, то, знатно, близнецы были с Борисом или в годах рождения ошибеность»[81]81
  Татищев В.Н. Собрание сочинений. М., 1995. Т. II–III. История Российская. Часть вторая. С. 142 (2-й пагинации); Т. IV. История Российская. Часть вторая. М., 1995. С. 454. Примеч. 402.


[Закрыть].

Хотя Мария по меркам Средневековья была уже немолодой женщиной, она продолжала исправно рожать мальчиков. 26 ноября 1189 г. на свет появился еще один сын Марии – Юрий[82]82
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 408.


[Закрыть], а 8 февраля 1191 г. родился Ярослав (будущий отец знаменитого Александра Невского), в крещении получивший имя Федор. Ипатьевская летопись о рождении Ярослава молчит. Лаврентьевская по этому поводу дала хотя и краткую, но точную запись с указа нием числа, месяца, года и церковного праздника: «Того же лета родися у благовернаго и христолюбиваго князя Всеволода сын, месяця февраля въ 8 день, на память святаго пророка Захарьи, и нарекоша и въ святемь крещеньи Феодоръ, и тогда сущю князю великому в Переяславли в полюдьи»[83]83
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 408–409; Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 34.


[Закрыть].

Лаврентьевская летопись сообщает, что 25 октября 1194 г., в канун Дмитриева дня, на свет появился следующий сын Марии – Владимир, получивший при крещении имя Дмитрий[84]84
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 411–412.


[Закрыть].

Еще один княжич родился у Марии 27 марта 1196 г. Это событие зафиксировано только в Лаврентьевской летописи: «В лето 6704, месяца марта въ 27 день, на память святое мученици Матроны, родися оу благовернаго и христолюбиваго великаго князя Всеволода Юргевича сынъ, и нареченъ бысть въ святомь крещении Гаврило»[85]85
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 412.


[Закрыть]. Ипатьевская летопись об этом событии умалчивает. Примечательно, что сведений о его княжеском имени нет. Только из последующих источников узнаем, что его звали Святославом.

В 1198 г. Мария родила своего последнего, восьмого сына князя Ивана Всеволодовича. О появлении его на свет сведения есть в обеих летописях. В Лаврентьевской оно помечено 28 августа 1198 г.: «Того же лета родися сынъ оу благовернаго князя Всеволода Юргевича, месяца августа въ 28 день, на память святаго отца Моисея Ефиопа, и нареченъ бысть в святомь крещеньи Иоанъ»[86]86
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 414.


[Закрыть]. Ипатьевская летопись ошибочно датирует это событие 1 августа 1197 г.: «Того же лета оу великого князя оу Всеволода родися сынъ менший, месяца августа въ 1 день, нарекоша имя ему въ святомъ крещении Иоанъ, Зачатия ради Иоана Крестителя; и бысть радость велика въ граде Володимери о роженьи его». При этом в Хлебниковском и Погодинском списках Ипатьевской летописи датой появления княжича на свет названо 8 августа[87]87
  ПСРЛ. Т. II. Стб. 707.


[Закрыть].

В литературе высказывалось мнение, что 1 августа, как дата рождения Ивана, является неверной, поскольку празднество, посвященное Иоанну Крестителю, отмечается 29 августа, т. е. на следующий день после даты рождения Ивана, указанной в Лаврентьевской летописи. Но и здесь возможно иное объяснение. Эти роды стали для Марии серьезным испытанием – известно, что именно после них она тяжко заболела. Можно предположить, что ребенок родился ослабленным, и обряд крещения смогли провести только через четыре недели.

Н.Г. Бережков неверно датировал появление на свет сыновей Марии: Константина – ошибочно 1185 г. (вместо правильного 1186 г.); Бориса – 1186 г. (вместо 1187 г.); Юрия – 1188 г. (вместо 1189 г.); Ярослава – 1190 г. (вместо 1191 г.); Владимира – 1193 г. (вместо 1194 г.); Святослава – 1195 г. (вместо 1196 г.); Ивана – 1197 г. (вместо 1198 г.)[88]88
  Бережков Н.Г. Указ. соч. С. 82, 83, 85, 203–204, 208–209, 315.


[Закрыть].

Подтвердить вывод о достоверности датировок именно Лаврентьевской летописи позволяют летописные известия о постригах детей Марии. Данным термином обозначался обряд первой стрижки волос. Он происходил в церкви с чтением особой молитвы, для чего ребенка приводил туда его крестный отец. После пострига дети переходили из женских рук в мужские. Как знак этого, мальчика сажали на коня в присутствии епископа, бояр и народа[89]89
  См.: Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II–III. М., 1991. С. 430.


[Закрыть]. Указанный обряд совершался, когда княжичу исполнялось 3 года.

Но значение постригов заключалось не только во внешней обрядности, а имело более глубокий смысл – юный княжич объявлялся наследником. Именно это видим на примере старшего сына Марии Константина, когда летописец, рассказывая об освящении соборной церкви во Владимире 15 августа 1189 г., специально подчеркнул, что это происходило «при князе великом Всеволоде и сыне его Костянтине», которому на тот момент исполнилось 3 года: «Того же лета священна бысть церкы сборная пречистая Богородица великым священьем блаженым епископомъ Лукою при князи великом Всеволоде и сыне его Костянтине и Ярославичи Ростиславе зяти его и бысть радость велика в граде Володимери и священна бысть накануне пречистое Богородицы Оуспенья»[90]90
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 407.


[Закрыть].

Указанный Лаврентьевской летописью 1189 г., как дата рождения Юрия, хорошо согласуется с 1192 г., когда прошли «постриги» юного княжича. Запись об этом событии в Лаврентьевской летописи достаточно подробна: «В лето 6700, месяца иоуля въ 28 день, на память святаго мученика Евъстафья въ Анкюре Галастийстей. Быша постригы оу великаго князя Всеволода, сына Георгева, внука Володимеря Мономаха, сыну его Георгеви, в граде Суждали; того же дни и на конь его всади; и бысть радость велика в граде Суждали, ту сущю блаженому епископу Иоану»[91]91
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 409.


[Закрыть]. Под 1194 г. тот же источник сообщает о «постригах» другого сына Марии – Ярослава: «В лето 6701. Быша постригы оу благовернаго и христолюбивого князя Всеволода, сына Георгева, сыну его Ярославу месяца априля въ 27 день, на память Семеона, сродника Господня при блаженемь епископе Иоане, и бысть радость велика в граде Володимери»[92]92
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 411.


[Закрыть].

Юрий, как мы помним, появился на свет 26 ноября 1189 г., Ярослав – 8 февраля 1191 г. «Постриги» у них прошли соответственно в 2 года и 8 месяцев, 3 года и 2 месяца. Традиция княжеских «постригов» дожила до начала XIV в. Под 1302 г. встречаем в летописи их последнее упоминание: «Того же лета быша постриги у князя Михаила Ярославичя Тверскаго сыну его Дмитрею»[93]93
  ПСРЛ. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 174.


[Закрыть]. Относительно Дмитрия Тверского мы знаем только годы его рождения и «постригов»: 1299 и 1302 гг. Но и они укладываются в трехлетний возраст проведения данного обряда[94]94
  Еще одно известие об этом обряде встречается под 1230 г., когда князь Михаил Черниговский провел в Новгороде «постриги» своего сына Ростислава: «Въ то же лето князь Михаилъ створи пострегы сынове своему Ростиславу Новегороде у святеи Софии и уя влас архепископъ Спиридон; и посади его на столе, а самъ поиде въ Цьрниговъ» (ПСРЛ. Т. III. С. 69). К сожалению, сказать о возрасте Ростислава на тот момент невозможно, поскольку это первое его упоминание летописцем.


[Закрыть].

Если же использовать датировки, предложенные Н.Г. Бережковым, подобной привязки «постригов» к трехлетнему возрасту не получается. Все это говорит о том, что предложенные исследователем комбинации мартовских и ультрамартовских календарных стилей являются неверным объяснением временного разрыва в датировке тех или иных событий в различных летописях. С учетом вышесказанного, говоря о датах семейной жизни Марии, необходимо ориентироваться в первую очередь на показания Лаврентьевской летописи, в основу которой были положены официальные документы, отложившиеся во Владимирском великокняжеском архиве.

Зачем Всеволод Большое Гнездо воздвиг Дмитриевский собор во Владимире?

В работе следователя нередко бывает так, что помимо главного расследования попутно раскрываются и другие преступления. Не является исключением в этом плане и данное исследование, в ходе которого историку приходится решать и другие вопросы, хотя бы косвенно связанные с основной темой нашего интереса. Так в нашем исследовании появился белокаменный Дмитриевский собор, возведенный Всеволодом Большое Гнездо на княжеском дворе во Владимире и освященный в честь его небесного покровителя – великомученика Димитрия Солунского.

Изображение собора легко найти во всех школьных учебниках по истории. Снаружи стены здания украшает белокаменная резьба, ни с чем на Руси дотоле не сравнимая – как по занимаемой площади, так и по количеству и разнообразию сюжетов: их тут более пятисот. На рельефах храма, помещенных на 1504 белокаменных блоках, изображены библейские пророки, христианские святые, античные герои, реальные и мифические животные, причудливый растительный орнамент. Знаменитый своей резьбой, собор в 1992 г. был включен в список памятников Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Когда был воздвигнут собор? В поисках ответа на этот вопрос искусствоведы обратили внимание на скульптурное изображение в восточной закомаре на северном фасаде собора: в центре – безбородый и безусый муж, сидящий на престоле с юным отроком на коленях, слева и справа – склонившиеся перед ними отроки постарше, по двое с каждой стороны. Было высказано предположение, что на этом рельефе изображен основатель храма князь Всеволод Юрьевич с пятью сыновьями – с младшим на руках, в почтительном окружении других, более взрослых, своих сыновей.

Для Северо-Восточной Руси XII в. строительство каменного храма с его уникальной резьбой являлось делом крайне редким, и нужен был чрезвычайно важный повод для его возведения.

Поэтому исследователи, пытаясь выяснить, что же послужило поводом для возведения храма, обратили внимание на его посвящение святому Дмитрию и предположили, что собор был заложен сразу после того, как в семье Всеволода в 1194 г. родился сын Владимир, крещенный Дмитрием. Н.Н. Ворониным (1904–1976) было высказано мнение, что это именно он изображен на троне с отцом, а рядом с троном помещены фигуры старших сыновей Всеволода: Константина, Бориса, Юрия и Ярослава. Отсюда логически вытекало, что закладка храма была приурочена к рождению 25 октября 1194 г. у князя Всеволода сына Владимира, в крещении Дмитрия[95]95
  Воронин Н.Н. Скульптурный портрет Всеволода III // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. Вып. XXXIX. М.; Л., 1951. С. 137–139.


[Закрыть].

В пользу данной версии говорило то, что в июне 1193 г. во Владимире случился страшный пожар, во время которого, согласно Лаврентьевской летописи, «города половина погоре, и княж двор», но при этом ничего не говорится о Дмитриевском соборе[96]96
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 409.


[Закрыть].

Однако, выдвигая эту версию, Н.Н. Воронин прошел мимо сообщений Лаврентьевской и Ипатьевской летописей о смерти в 1188 г. Бориса (без указания точной даты)[97]97
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 406; Т. II. Стб. 653.


[Закрыть]. Таким образом, на 1194 г. налицо были четыре сына Всеволода: Константин, Юрий, Ярослав, Владимир (не считая умерших к тому времени Бориса и Глеба). Тем самым указанная версия вступала в явное противоречие с изображением на северном фасаде собора, где помещены фигуры Всеволода и его пяти сыновей. (В скобках заметим, что источником ошибки известного исследователя стало использование им неверной хронологии рождения детей Марии.)

Поэтому, анализируя изображение, следует признать иной порядок показанных на нем лиц. Из восьми сы новей Всеволода отсутствуют: рано скончавшиеся Борис (умер в 1188 г.) и Глеб (умер 29 сентября 1189 г.), а также последний сын Всеволода Иван, родившийся в августе 1198 г., но имеется Святослав-Гавриил, появившийся на свет 27 марта 1196 г.

Это позволяет датировать постройку собора летним строительным сезоном 1196 г., что хорошо согласуется с летописным известием о принесении 10 января 1197 г. во Владимир из Солуня (современные Салоники в Северной Греции) византийской иконы с изображением Дмитрия Солунского. Летописец именует ее «гробной доской»: «Тое же зимы принесена бысть дска ис Селуня гробная святого Дмитрия месяца геньваря в 10 день на память святаго отца Григорья Нисьскаго»[98]98
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 414.


[Закрыть]. Это название дано было не случайно: икона представляла собой образ, написанный на доске от гроба святого, взятой из базилики Святого Дмитрия в Солуни.

Впрочем, изложенная гипотеза стала не единственной. Многих не убедило, что поводом для постройки собора могло стать рождение у Марии 27 марта 1196 г. княжича Святослава, сведений о княжеском имени которого даже не сохранил придворный великокняжеский летописный свод.

Данное обстоятельство привело к тому, что исследователи, единодушно соглашаясь с тем, что главный северный рельеф Дмитриевского собора посвящен прославлению его державного ктитора, стали выдвигать различные версии.

Так, М.С. Гладкая отметила, что «трактовка рельефной композиции северо-восточной закомары как изображения князя Всеволода с сыновьями вызывает сомнения» уже хотя бы тем, что православный муж-средовек изображен безбородым и безусым[99]99
  Гладкая М.С. Рельефы Дмитриевского собора во Владимире. М., 2009. С. 172.


[Закрыть], и более убедительными считала альтернативные гипотезы.

Согласно одной из них, в образе мужа на троне явлен отнюдь не Всеволод Большое Гнездо: «Всеволода, как младшего из Мономаховичей, надо видеть в юном отроке, посаженном на колени, тем самым возвышенном перед старшими братьями и представленном потенциальным престолонаследником. В тронном же муже, таким образом, следует видеть Андрея Боголюбского»[100]100
  Гладкая М.С. Рельефы Дмитриевского собора во Владимире. М., 2009. С. 167.


[Закрыть]. Почему без бороды и усов изваян далеко не юный Андрей, человек, бесспорно, благочестивый, гипотеза не объясняет. Также полагали, что «древнерусская традиция отождествляла Всеволода с ветхозаветным праведным правителем Давидом»[101]101
  Гладкая М.С. Рельефы Дмитриевского собора во Владимире. М., 2009. С. 170.


[Закрыть], и «в отроке, сидящем на коленях представителя благословенного рода, следует видеть юного Давида и иносказательно намек на юного князя Всеволода»[102]102
  Гладкая М.С. Рельефы Дмитриевского собора во Владимире. М., 2009. С. 172.


[Закрыть]. Тем самым спор о том, кто же изображен на северном фасаде храма, окончательно зашел в тупик.

Вскоре появилась новая датировка возведения Дмитриевского собора. Т.П. Тимофеева выяснила, что «год постройки Дмитриевского собора указан в Летописце владимирского Успенского собора (известен в составе сборников XVII–XVIII вв., хранившихся в соборе): „В лето 6699-е [1191] великий князь Димитрии Всеволод постави на своем дворе церковь камену во имя великомученика Димитрия и верх ея позлати“[103]103
  Шилов А.А. Описание рукописей, содержащих летописные тексты (Материалы для Полного собрания русских летописей). Вып. 1. СПб., 1910. С. 58.


[Закрыть]. Поэтому дата 1191 г. представляется более вероятной, причем употребление летописцем владимирского собора слова „постави“ говорит не о закладке, а об окончании строительства, т. е. Дмитриевский собор мог быть заложен не позднее 1187/88 г.[104]104
  Православная энциклопедия. Т. XV. М., 2007. С. 207–208.


[Закрыть]».

Правда, при этом исследовательница не пояснила, что послужило основанием для выбора даты закладки храма «не позднее 1187/88 г.». При этом она игнорировала существующий до сих пор обычай, что храм заканчивается строительством с окончанием устройства в нем иконостаса и следующим за этим освящением. В нашем случае речь должна идти об отмеченном Лаврентьевской летописью принесении и постановке в соборе 10 января 1197 г. византийской иконы великомученика Димитрия[105]105
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 414.


[Закрыть].

Все это заставляет обратиться непосредственно к тексту Летописца владимирского Успенского собора, на который указала Т.П. Тимофеева. В нем читаем: «В лето 6699-е (1190/91) заложи князь великий Димитрий Всеволод церковь камену в Володимере, Рожество Пресвятыя Богородицы, августа в 22 день. И в лето 6705-го (1196) октября в 27 день та церковь освящена бысть. В лето 6699-е (1190/91) великий князь Димитрии Всеволод постави на своемъ дворе церковь камену во имя великомученика Димитрия, и верх ея позлати. [В] лето 6705-го (1197) генваря в 10 день принесена бысть доска из Селуня святого мученика Димитрия з гроба»[106]106
  Шилов А.А. Указ. соч. С. 58.


[Закрыть].

Значит ли это, что права Т.П. Тимофеева? К сожалению, строя свои рассуждения, она не обратила внимания на одно обстоятельство. Летописец владимирского Успенского собора был напечатан А.А. Шиловым по двум рукописям. Первая датируется последней четвертью XVII в. и принадлежит Академии наук. Вторая представляет рукопись 1771 г., принадлежавшую Археографической комиссии. В основу публикации как более ранний был взят Академический список, а из Комиссионного в постраничных примечаниях подведены варианты.

В Комиссионном списке в известии о строительстве Дмитриевского собора вместо даты «В лето 6699-е» стоит: «Того же лета», а в известии о принесении «гробной доски» значится: «Тое ж зимыи»[107]107
  Шилов А.А. Указ. соч. С. 58. Примеч. 5, 9.


[Закрыть]. С учетом более раннего известия об освящении церкви Рождества Богородицы становится понятным, что Дмитриевский собор был построен очень быстро (судя по всему, за один строительный сезон) и закончен к январю 1197 г., когда в него была принесена икона. Тем самым подтверждается правота известия Лаврентьевской летописи, не фиксирующей упоминания собора при пожаре 1193 г.

Строительство Дмитриевского собора, несомненно, потребовало от Всеволода Большое Гнездо серьезных финансовых затрат. Что же подвигло князя на подобную трату денег? Ответ находим в некрологе Всеволода, помещенном в Лаврентьевской летописи под 1212 г. Из него выясняется, что вместе с «гробной доской» в соборе был установлен серебряный чеканный ковчежец, в котором хранилась «сорочка» – частица одежды, пропитанная кровью святого мученика. Считалось, что она непрестанно источает миро на здравие немощным. Об этом говорилось так: «Созда церковь прекрасну на дворе своем святаго мученика Дмитрия, и украси ю дивно иконами и писаньем, и принес доску гробную из Селуня святаго мученика Дмитрия, мюро непрестанно точащию на здравье немощным, в той церкви постави, и сорочку того мученика ту же положи»[108]108
  ПСРЛ. Т. I. Стб. 436–437.


[Закрыть].

Задумка Всеволода со строительством Дмитриевского собора не была случайной. Мария, будучи по нынешним меркам относительно молодой – на момент возведения храма ей было немногим больше 30 лет, – постоянными родами сильно подорвала свое здоровье. Появились сильные боли в суставах, опухания и отекания ног, затруднявшие движения.

В этих условиях Всеволод постарался хоть как-то помочь своей любимой супруге и сразу после рождения сына Святослава-Гавриила возвел на своем княжеском дворе храм, напоминающий драгоценный мощевик-реликварий. При этом изображение самого Всеволода и пятерых сыновей не случайно было вырезано на северном фасаде собора. Именно с этой стороны открывался на него вид княжеского терема, соединенного с храмом лестничными переходами, откуда его могла видеть княгиня.

Но забота мужа так и не помогла Марии. После рождения в 1198 г. своего последнего сына, Ивана, княгиня серьезно заболела. Из летописной записи о последнем периоде жизни княгини мы знаем, что она более семи лет страдала от тяжкого недуга и едва могла передвигаться. И ныне только Дмитриевский собор напоминает об этой безуспешной попытке князя помочь любимой женщине.

Что касается дальнейшей судьбы реликвий Дмитриевского собора, то икона святого Дмитрия Солунского находилась во Владимире до конца XIV в., когда при митрополите Киприане ее перенесли в Москву. В 1517 г. живопись на ней «поновлялась». В 1701 г. икону вновь «поновил» мастер Оружейной палаты Кирилл Уланов, повторив первоначальное изображение. В настоящее время древняя «доска гробная» под записью 1701 г. хранится в Успенском соборе Московского Кремля. Серебряный ковчежец в виде храма, служивший оправой для «сорочки» святого, находится в Оружейной палате. Ныне в Дмитриевском соборе Владимира выставлены их копии.