355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Писаренко » Тайны дворцовых переворотов (др. изд.) » Текст книги (страница 9)
Тайны дворцовых переворотов (др. изд.)
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:20

Текст книги "Тайны дворцовых переворотов (др. изд.)"


Автор книги: Константин Писаренко


Жанры:

   

Научпоп

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Утром 25 февраля они, как обычно, встретились в присутствии. Явились братья Д. М. и М. М. Голицыны, В. В., В. Л. и А. Г. Долгоруковы. Все, кроме Г. И. Головкина и А. И. Остермана. Обсудив с генералом Боном церемониал предстоящей коронации, министры поговорили о чем-то секретно, после чего Василий Лукич вышел из комнаты. Вышел не ради отдохновения, а услышав за дверями некий шум. Дипломат не сразу сообразил, в чем дело, увидев множество людей в гвардейских мундирах и цивильном платье, идущих по дворцовым апартаментам к аудиенц-залу. Там их вроде бы ожидала сама императрица. Следуя за потоком, Долгоруков, разумеется, пробовал выяснить причину столь дерзкого поступка более полутора сотен лиц. Но, похоже, без особого успеха. В переполненном зале князь действительно обнаружил государыню, к которой и поспешил протиснуться. Анна Иоанновна без каких-либо признаков растерянности поздоровалась с ним и тут же велела немедленно привести прочих министров. Василий Лукич устремился сквозь толпу обратно к выходу, и несколько минут спустя его коллеги уже стояли рядом с царицей.

Шел одиннадцатый час пополуночи. Генерал Григорий Дмитриевич Юсупов, выдвинувшись вперед, преподнес императрице, сидевшей на троне, челобитную. Та подозвала Алексея Михайловича Черкасского и попросила прочитать вслух подписанный восемьюдесятью семью персонами текст, напомнивший ключевым фигурам империи о поданном 5 февраля в Совет конституционном проекте, остающемся до сих пор не рассмотренным. Посему челобитчики апеллировали к Анне Иоанновне, предлагая ей дозволить «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий… и все обстоятелства изследовать, согласным мнением по болшим голосам форму правления государственного сочинить и Вашему Величеству к утверждению представить».

Когда Черкасский замолчал, в зале на мгновение воцарилась тишина. Верховникам не стоило питать иллюзий. Участники акции – и те, кто попал на аудиенцию, и те, кто запрудил площадь перед дворцом (всего более восьмисот человек), – возлагали на вчерашнюю курляндскую герцогиню полномочия арбитра с единственной целью: добиться от нее одобрения петиции и в тот же день провозгласить избранницу самодержицей. Условие об одном или двух депутатах от семьи петиционеры фактически соблюли: среди ста пятидесяти особ, проникших в Кремлевский дворец, делегатов от разных фамилий хватало; так что кворум был.

Первым опомнился Василий Лукич Долгоруков, который порекомендовал императрице не торопиться с вердиктом, а посовещаться в своем кабинете с членами правительства. Анна Иоанновна сделала вид, что колеблется. Тогда к ней подошла герцогиня Мекленбургская и приободрила сестру: «Нет, государыня, теперь нечего рассуждать. Вот перо – извольте подписаться!» Монархиня, вроде бы воодушевленная порывом Екатерины Иоанновны, обмакнула перо в чернильницу и подписала челобитную, а затем вдруг обратилась к капитану гвардейского караула: «Я вижу, что я здесь не в безопасности. Повинуйтесь приказам, которые передаст вам от моего имени генерал-майор Салтыков. И не слушайте никого более». Офицер охотно подчинился.

Далее требовалось совершить совсем немного – оформить законным порядком реставрацию абсолютизма династии Романовых. Для этого дворяне и гвардейцы удалились из зала в одну из соседних комнат, где импровизированный учредительный конвент, якобы в благодарность за августейшее внимание к общественному мнению, вотировал инициативу организаторов мероприятия – Остермана, Черкасского, Татищева и других – о возрождении в России полновластной самодержавной императорской вертикали: «Ваше Императорское Величество… всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвалные предки имели, а присланные к Вашему Императорскому Величеству от Верховного Совета и подписанные Вашего Величества рукою пункты уничтожить». Пока сто шестьдесят шесть военных и статских активистов (первыми расписались И. Ю. Трубецкой, Г. П. Чернышев, А. И. Ушаков, В. Я. Новосильцев, Г. Д. Юсупов, М. А. Матюшкин, А. М. Черкасский и т. д.) выводили свои имена и фамилии под второй, заранее приготовленной петицией, прошло немало времени.

Только в три часа пополудни народные представители вернулись в аудиенц-камеру для передачи исторической резолюции государыне, которая предпочла обнародовать волю нации здесь же при всем честном собрании, что и было сделано. Анну Иоанновну не пришлось долго уговаривать. Она сразу согласилась стать самодержицей и тогда же поручила Г. И. Головкину (канцлер, естественно, еще утром влился в ряды победившего большинства) принести из канцелярии Верховного Тайного Совета собственное письмо от 28 января из Митавы и апробированные там же кондиции. Вельможа отправил за документами статского советника Маслова. Когда бумаги оказались у царицы, она в ту же секунду разорвала самую ненавистную – ту, в которой перечислялись восемь ограничительных пунктов. Собрание увенчало сию эффектную сцену громкими здравицами в честь второй российской императрицы {71} .

Так в четвертом часу вечера 25 февраля 1730 года закончилась политическая драма, длившаяся месяц и восемь дней, если считать от 17 января – даты совещания в Головинском дворце. Около четырех часов пополудни 25-го числа обрел свободу П. И. Ягужинский, которому отдали и шпагу, и кавалерию. Буквально через час Головкин известил о главной новости дипкорпус, и в десять утра 26 февраля послы пожаловали в Кремлевские палаты к императрице с поздравлениями. 1 марта Москва во второй раз присягнула Анне Иоанновне. На сей раз монарху, обладавшему всей полнотой власти. 4 марта царица ликвидировала источник политической смуты – Верховный Тайный Совет, включив его членов в состав Правительствующего Сената {72} . Таким образом, коллегия пала, уступив место не выборному монарху (конституционному или абсолютному), как мечталось реформаторам, а традиционной властной модели – монарху наследственному с необъятными полномочиями.

Хотя поначалу никто в опалу не угодил, сомневаться в том, что оргвыводы не последуют, стоило. Императрица хорошо понимала, что бразды правления достались ей не за красивые глаза, а в результате борьбы общества с потенциальным кандидатом в диктаторы. Не будь Д. М. Голицына, в России наверняка восторжествовала бы демократическая республика, и ей, потомку славного рода Романовых, довелось бы изо дня в день смиренно покоряться решениям какого-то Долгорукова. Она очень хотела отомстить своему главному врагу, но благоразумно дождалась удобного момента.

То, что не авантюрное поведение князя Голицына больше всего раздражало недавнюю герцогиню Курляндскую, а попытки истинных сторонников парламентской системы спасти реформу от краха, смутно чувствовали многие из современников. Вот свидетельство Ивана Михайловича Волынского, сообщившего двоюродному брату, Артемию Петровичу Волынскому, подробности разгрома верховников: «Ныне в великой силе Семен Андреевич Салтыков… а в великом подозрении и в стыде обретаются две фамилии и с ними Матюшкин, Измайловы, Еропкин, Шувалов, Наумов, Дмитриев, Матвей Воейков» {73} . Две фамилии – это, естественно, Долгоруковы и Голицыны. А лица, указанные ниже, как раз и есть те, кто подписал конституционный проект гвардии майоров в тщетной надежде подтолкнуть Д. М. Голицына к действиям, способствующим консолидации общества вокруг программы В. Л. Долгорукова. К счастью, группа, отколовшаяся от большинства, серьезным репрессиям не подверглась. Видимо оттого, что отчаянная попытка меньшинства не имела шансов на удачу. А то бы им не миновать той же трагической участи, какая выпала на долю всех Долгоруковых, и в первую очередь Василия Лукича, Алексея Григорьевича, Сергея Григорьевича, Ивана Григорьевича и Ивана Алексеевича.

Час августейшего мщения пробил 14 апреля 1730 года.

А. Г. и В. Л. Долгоруковых с домочадцами отправили на житье в дальние деревни. Причем к дипломату прикомандировали «крепкий караул». Если первого упекли в ссылку за недосмотр за Петром II и намерение обвенчать с императором Е. А. Долгорукову, то преступление второго не конкретизировалось: «за многие его нам самой и государству нашему бессовестные противные поступки».

С. М. Соловьев назвал вину В. Л. Долгорукова «таинственной». Немудрено. Между тем 12 июня 1730 года кару ужесточили. Алексея Григорьевича с детьми спровадили в Березов, Василия Лукича – на Соловки.

Спустя полтора года ни с того ни с сего в Шлиссельбургской крепости очутился В. В. Долгоруков. Уважаемый историк Сергей Михайлович Соловьев, цитируя манифест, изданный по сему поводу, опять не смог обойтись без слова «таинственные» {74} . Что ж, историк вправе недоумевать и часто пользоваться вышеупомянутым прилагательным. Ведь он не знал о ключевой роли фельдмаршала в событиях 19 января 1730 года. Зато Анна Иоанновна была прекрасно осведомлена о том (или от А. И. Остермана, или от Г. И. Головкина) и мишени выбирала правильно. Не случайно на Д. М. Голицына удавку набросили лишь в конце 1736 года. Человека, вставшего на дороге у опасного соперника, милостиво поощрили шестью годами спокойствия, после чего безжалостно добили, упрятав в Шлиссельбургскую тюрьму (В. В. Долгорукова к тому времени перевели в Ивангород). Все-таки князь тоже хотел править Россией…

Императрица не желала смерти Дмитрию Михайловичу Голицыну, но тот, не выдержав унижений и мытарств, скончался в апреле 1737 года. Третьим из мятежной пятерки. Первым в декабре 1730 года ушел в мир иной фельдмаршал М. М. Голицын. Вторым в 1734 году – А. Г. Долгоруков. Уйти четвертым выпало В. Л. Долгорукову. Эта кончина стала единственной, к которой царица непосредственно приложила руку. 8 ноября 1739 года почти семидесятилетний князь с Иваном Григорьевичем, Сергеем Григорьевичем и Иваном Алексеевичем Долгоруковыми взошел на эшафот. Официально узников обезглавили за сочинение поддельного завещания Петра И, провозглашавшего императрицей Екатерину Долгорукову. Но фактически не за это. Анна Иоанновна не утерпела и объяснила заклятому врагу, какова главная причина жестокой казни. 6 ноября 1739 года А. И. Ушаков лично приехал в Новгород, где томились Долгоруковы, и от имени государыни посоветовал объявить «самую истинну: По кончине государя императора Петра Втораго таковое злое умышление, чтоб в российской империи самодержавию не быть, а быть бы републике от кого из них сперва началось и в каком намерении такое злоумышленное намерение и совет они имели… и чрез то, какую себе ползу получить думали?»

Долгоруковы честно на вопрос не ответили. Василий Лукич свалил «грех» на покойных князя Дмитрия Голицына и графа Павла Ягужинского. Сергей Григорьевич приплел к делу покойных Ивана Дмитриева-Мамонова и Льва Измайлова. Ивану Григорьевичу и Ивану Алексеевичу сказать было нечего {75} . Первый враг императрицы не дожил чуть менее двенадцати месяцев до спасительного октября 1740 года и около двух лет до освобождения, реабилитации и возвращения ко Двору. Повезло только Василию Владимировичу Долгорукову, при Елизавете Петровне вновь занявшему президентское кресло в Военной коллегии. Дочь Петра Великого осыпала многими милостями вызволенных из ссылки Долгоруковых, отблагодарив несчастный род за преподанный ей в январе 1730 года важный политический урок. Поняв на трагическом примере двух аристократических фамилий значение общественного мнения, она решила, прежде чем «штурмовать» Зимний дворец, позаботиться о том, чтобы обеспечить себя всенародной поддержкой, и, лишь заручившись таковой к концу аннинского царствования, в ноябре 1741 года с необычайной легкостью взяла власть в стране.

* * *

Полтора месяца, с 19 января по 25 февраля 1730 года, Россия управлялась не монархом, а коллегией, возглавляемой неформальным лидером – Дмитрием Михайловичем Голицыным. Де-факто империя в этот короткий промежуток времени являлась республикой, и, если бы не амбиции авторитарного князя, то республиканский государственный строй мог укрепиться и просуществовать достаточно долго. Русское дворянство зимой 1730 года оказалось вполне готовым к подобному историческому повороту, что в свою очередь свидетельствовало о сильном разочаровании благородного сословия в институте наследственной монархии. Причина недовольства понятна – петровские реформы, вконец измотавшие огромную страну. Их инициатор, будучи главой династии Романовых, откровенно злоупотребил верой общества в доброго царя-батюшку и ценой едва ли не полной ее утраты провел грандиозные преобразования в жизнь.

В принципе Петр Великий повторил опыт Ивана Грозного, который за полтора века до него разменял ту же веру населения в справедливость наследственной монархии на опричный произвол, предрешив тем самым скорое погружение Русского государства в Смуту – затяжной поиск через неоднократные переизбрания хорошего царя. В 1730 году Россия закономерно опять вышла на то же распутье: выбор наименьшего из двух зол – наследственности или голосования. Приоритет за первым сохранился благодаря замаячившему на горизонте призраку Годунова. Впрочем, не только оттого. Судя по всему, россияне уже тогда интуитивно догадывались, что сходство между двумя деспотами – Петром I и Иваном IV – не равнозначное. Их роднили лишь способы управления, но не деяния. Деяния-то как раз отличались, причем разительно. Если двадцать три года государствования первого царя ничего, кроме внутреннего разорения и внешнего позора, России не принесло, то тридцать лет борьбы первого императора за общее благо завершились помимо территориальных приращений и роста международного престижа наиболее важным результатом – раскрепощением общественной энергии, прежде скованной и подавляемой старомосковскими предрассудками, религиозной нетерпимостью и страхом перед еще одной Смутой – порождением заграничных модных веяний. Выражаясь образно, Петр Великий вылечил Россию от недуга, которым та заболела по вине Ивана Грозного.

В 1560 году молодой русский царь имел неосторожность вмешаться в межпартийные баталии за власть двух семей – Адашевых и Захарьиных. Будучи номинальным лидером страны, он прислушался к родственникам жены – Захарьиным – и 30 августа устроил государственный переворот: поставил находившегося в Ливонии при армии реального руководителя российского государства Алексея Адашева воеводой прибалтийской крепости Феллин, автоматически сняв со всех ключевых должностей. Ивану Васильевичу очень хотелось покорить Лифляндию, чего «кабинет» А. Ф. Адашева во избежание прямого столкновения с Польшей не собирался делать. Вот венценосный муж и попробовал сам выиграть войну.

Как политик, Иван IV поступил безрассудно, ибо не обладал никакой опорой, кроме сочувствия Захарьиных и царского титула. Подданные к взятию им власти отнеслись либо встревоженно-нейтрально (бояре, духовенство), либо равнодушно (посад, крестьянство). Посему Рюриковичу пришлось полагаться единственно на собственный политический талант, который, как вскоре выяснилось, тоже отсутствовал. Зато в избытке наблюдались августейшие капризное упрямство и некомпетентность, в первую очередь повинные в том, что российско-польское урегулирование ливонской проблемы на почетных условиях не состоялось, как и своевременное укрепление южных рубежей от набегов крымских татар. При этом стиль Грозного руководства демонстрировал редкую узость мышления царя, только и знавшего, что запугивать подчиненных расправами над кем-либо за «великие изменные дела». Апогея «оригинальная» метода достигла в 1564 году, когда в угоду августейшей особы трех нелояльных бояр принародно убили без всяких сантиментов.

По истечении четырех лет подобного диалога государя с обществом возмущение среди наиболее активной его части (боярства и приказных) поднялось до точки кипения. Кредит доверия или, вернее, терпения, совсем иссяк, и Ивану Васильевичу, очевидно, грозило в ближайшие месяцы низложение с трона, чего, однако, не случилось. Некая умная голова спасла царя. Есть все основания подозревать, что блестящую и роковую для страны комбинацию придумал Алексей Данилович Басманов – талантливый военный и политик. Совет прозвучал до гениальности простой: нужно, сыграв на противоречиях двух сословий – привилегированного (бояре) и податного (посадские), добиться права на формирование особой царской гвардии, целиком зависимой от хозяина. Новая структура станет надежной стражей государя и защитит от многих, если не всех, неприятностей.

Второй государственный переворот прошел гладко, хотя Иван IV сомневался в успехе и без малого месяц колебался, прежде чем прислал из Александровской слободы в Москву курьера с тремя грамотами об отречении от престола, адресованными боярам, духовенству и посадскому населению. Расчет на солидарность с государем низов, страдавших от боярских вольностей, полностью оправдался. Волнения московских разночинцев вынудили Боярскую думу воздержаться от удовлетворения «просьбы» Ивана Грозного и отправить к нему на переговоры полномочную делегацию. Та, памятуя о позиции горожан, по прибытии в Александровскую слободу безропотно приняла ультиматум монарха о введении опричнины – передачи во владение царю самых экономически развитых промысловых районов и хозяйств для обеспечения деятельности вновь образуемой личной армии государя (опричников).

14 февраля 1565 года высочайший вердикт объявили москвичам. Затем А. Д. Басманов набрал из обедневших и худородных дворян тысячу «гвардейцев», сразу приступивших к своей главной обязанности: охране Ивана Васильевича от критики, заговоров и мятежей разных оппозиционных сил (родовитых аристократов, изгнанных с опричных земель мелкопоместных дворян, помнивших о демократических традициях новгородцев, инакомыслящего духовенства, уставшего от военных тягот земства). Опричнина гарантировала долгую жизнь царствованию Ивана Грозного, управлявшего подданными, как и прежде, посредством террора, превратившегося теперь в тотальный. Но, обезопасив себя, царь подставил под удар институт наследственной монархии, ибо жестокие репрессии на фоне военных поражений и экономического разорения страны подтачивали веру людей в богоугодность и эффективность династического принципа преемственности власти.

К моменту смерти коронованного палача, в 1584 году, процесс сей зашел достаточно далеко, чтобы в 1598 году, когда династия Рюриковичей пресеклась, в народном сознании наследственная монархия более не воспринималась, как оптимальная форма государственного устройства. Правда, и регулярному переизбранию монарха большинство россиян нисколько не симпатизировало. В итоге оно предпочло «золотую середину»: выбирать монарха, как наследственного, и строго контролировать его деятельность, дабы в случае чего быстро произвести рокировку и поменять дискредитированного государя на более достойного.

Так началась Смута. За пятнадцать лет Россия избрала четырех царей (Бориса Годунова, Дмитрия-Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона) и столько же свергла (Федора Годунова, Дмитрия Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона), не найдя ни в ком идеала. Пока искали лучшего, поубивали уйму народа, наводнили страну интервентами, разорили и превратили в пепелища тысячи селений и городов, включая столицу государства – Москву. В 1613 году русское общество, совершенно измученное, ослабевшее и потрясенное масштабами разрухи и анархии, умиротворилось на основе необычного компромисса: признав наследственную монархию оптимальной формой правления, ее подстраховали самоизоляцией от внешних влияний (лекарство от повторения Смуты) и культивированием религиозно-нравственных норм поведения (лекарство от второго Ивана Грозного).

Увы, ставка на самобытность и православные ценности завела в тупик. Одно породило техническую отсталость, другое – трагедию раскола. Необходимость высвобождения монархии от искусственных ортодоксальных пут понимал уже Алексей Михайлович. Правда, идти наперекор общественному мнению он не отважился. Ограничился робкими заимствованиями ряда полезных западных новинок. Преодолеть народную инерцию рискнула дочь Тишайшего – Софья Алексеевна, за что дорого поплатилась. Стрельцы и дворянство, вручившие царевне власть в 1682 году, обнаружив возобладавшую в правительстве тенденцию к переустройству патриархального быта, тут же переориентировались на благочестивую мачеху регентши, царицу Наталью Кирилловну Нарышкину, и Софья в считаные дни утратила статус фактического главы государства.

Печальная участь сестры служила грозным предупреждением Петру I: покушаться на старомосковский миропорядок крайне опасно. Подданные отвернутся от реформатора, и, если тот не обзаведется какой-то другой опорой, отстранение от власти последует незамедлительно. Петра Великого часто упрекают за пренебрежение мягким, эволюционным вариантом преобразований, то есть тем, какой проводила в жизнь царевна Софья, порицают за революционную безжалостность, обернувшуюся огромными жертвами. Однако критики не видят, не хотят видеть, что курс Софьи был обречен на поражение, а ее брат потому и удостоился звания «Великий», что в отличие от многих современников и потомков сумел разглядеть истинную причину падения сестры: фанатичную убежденность русского человека той эпохи в спасительности жесткой самоизоляции от любых нововведений и чуждых веяний. Пробить брешь в этой убежденности ни призывы, ни уговоры, ни какие-либо примеры не могли. Повернуть вспять медленное угасание, умирание русского «больного» имело шанс разве что хирургическое вмешательство, революционное насилие, которое младший сын Алексея Михайловича и применил.

Петр точно спрогнозировал реакцию закосневшего в старомосковских привычках подданного. Повсеместного активного сопротивления реформам не будет. Их инициатора, конечно же, осудят, даже проклянут, но распоряжения под нажимом сверху исполнят. Да, вера в справедливость наследственного монарха опять пошатнется, и весьма существенно. Однако она постепенно восстановится, когда преобразования заработают и принесут первые положительные плоды. Те же плоды помогут заблокировать вспышку второй Смуты, которая, разумеется, начнет назревать по окончании энергичной деятельности царя-реформатора. Что касается пресса, должного выдавить из населения реализацию высочайших предписаний, то сформированная государем особая гвардия, всецело от патрона зависимая, вполне справится с ролью принудительного механизма. Та же гвардия превратится в кузницу новых военных и гражданских кадров, в притягательный центр для всех тех, кто захочет послужить преобразованной России.

Дерзкая операция Петра Великого увенчалась успехом. Маятник общественных симпатий после смерти Отца Отечества качнулся в республиканскую сторону, но в критические дни зимы 1730 года повернул обратно, не увидев впереди для себя более привлекательной перспективы, чем самодержавие Романовых. Судя по всему, укрепление Российского государства – и внешне, и внутренне – в период Северной войны, несмотря на все издержки, в первую очередь побудило авангард общества – русское дворянство – в судьбоносном феврале 1730 года отдать предпочтение хорошо знакомой наследственной монархии, а не авторитарной модели выборной, чреватой повторением Смуты. Жаль, что протеже дворянского сословия – императрица Анна Иоанновна – доверия, ей оказанного, не оценила, и своим стилем управления больше напоминала не родного дядю, а предпоследнего Рюриковича.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю