Текст книги "Многоликое средневековье"

Автор книги: Константин Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Осажденные, в свою очередь, ставили различные препятствия, чтобы помешать неприятелю приблизиться к стенам: выкапывали рвы, устраивали палисады, заваливали рвы металлическими остриями, применявшимися во Франции и носившими там название chaussetrape. Кроме обычных укреплений для защиты подножия стены приделывали к ней выступ-ные балконы, так называемые.иушараби. Последние снабжались в полу отверстиями, благодаря которым можно было лить на врагов кипящую смолу, масло или даже расплавленный свинец. Сперва мушараби сооружались из дерева и на время, а потом стали делаться из камня и превратились в постоянную принадлежность как городских, так и замковых стен.

Конечно, все описанные предосторожности возможно было предпринимать лишь в тех случаях, когда осада не являлась неожиданным бедствием.

Перед началом враждебных действий осаждающие требовали сдачи укрепления, сопровождая такие требования угрозами. Осажденные смеялись над неприятелем, стараясь так или иначе оскорбить его. Так, при осаде Акры крестоносцами турки, находившиеся на ее стенах, позволяли себе изде ваться над поставленными с этой целью священными изображениями христиан. Если осажденные в ответ на требование сдачи укрепления вывешивали за зубцами стены щит, это указывало на их готовность к решительному сопротивлению. Если осажденные еще до прибытия врага воздвигали целый ряд новых укреплений, то и враги их прежде всего должны были подумать об укреплении своего лагеря. Дело в том, что осажденные, пользуясь темными ночами, могли совершать вылазки и вторгаться в неприятельский стан. Здесь они зажигали неприятельасие палатки, разрушали осадные орудия и избивали не ожидавших внезапного нападения врагов. Вот почему неприятели обыкновенно располагались лагерем не слишком близко к осажденному укреплению и в свою очередь укреплялись: опоясьшали лагерь рвами, воздвигали на валах палисады и даже башни. Временами в промежутке между лагерем осаждающих и осажденным укреплением завязывались настоящие битвы, уносившие большое количество жертв.

Когда осаждающие разрушили и забрали в свои руки все временно устроенные преграды, им оставалось еще много дел, которые необходимо было выполнить, чтобы добраться до стен укрепления. Нужно было покончить с барбаканом, завладеть палисадом и рвом. Если в нем не было воды, его забрасывали сухим деревом и зажигали последнее. Поступали также следующим образом. Подкатывали брандеры (деревянные постройки, пропитанные смолой и маслом), зажигали их и сбрасывали в ров. Загорались палисады. Огонь быстро распространялся на деревянные части укрепления. Так поступил Фридрих II при осаде Витербо в 1243 году. Наконец, просто засыпали ров землей и забрасывали деревьями.

В это время защитники укрепления метали со стены в осаждающих стрелы и камни. Приходилось тем же способом удалять защитников укрепления с его стен, чего было нелегко достигнуть, и в то же время, пользуясь малейшей слабостью врага, продолжать наступательное движение к стенам замка.

Против осажденных одновременно действовали и явно, и скрытно. Действовали явно как ручными снарядами, пускавшими стрелы, так и более или менее крупными и далее весьма крупными военными машинами, осыпавшими осажденное укрепление градом каменных ядер. Невидимо готовили врагу гибель, работая над прорытием мин или подземных коридоров по направлению к осажденному пункту. Начало подземного хода маскировалось обыкновенно или палаткой, или какой-либо иной постройкой. Рытье мин требовало и больших усилий, и немалой сноровки. Эти ходы приходилось устраивать глубоко, во всяком случае, глубже окружающих стены укрепления рвов.

Целью минеров было докопаться до самой стены. Приходилось не только рыть мины, но и вывозить из них вырываемую землю незаметно для осажденных. Прорывшись под стену, сразу же укрепляли ее деревянными подпорами, чтобы она, обвалившись, не погубила самих работников. Прорывши мины под стеною в нескольких местах, минеры зажигали деревянные подпоры, последствием чего было разрушение стены, обломки которой, падая в ров, способствовали его заполнению. Но минеры могли прокапываться и дальше, подготавливая таким образом неожиданное нападение на любой пункт осажденного укрепления. Особенно славились в средние века искусством рытья мин жители нижнего Рейна.

Чтобы удалить от себя ту опасность, которую приводило за собой удачное прорытие мин, осажденные должны были проявлять чрезвычайную бдительность и на неприятельские мины отвечать своими контрминами. При осаде г. Рена в 1356 году правитель города, опасавшийся неприятельских мин, велел поставить в различных местах медные бассейны, заключавшие в себе по несколько медных шаров. Приборы эти стали объектами серьезного наблюдения: если шары шевелились или дрожали, это указывало на близость неприятельских минеров. Переменная стража бодрствовала целую ночь, чтобы при малейшем подозрении опасности оповестить о ней звоном колокола. Иногда ночных стражей заменяли друзья человека – собаки. Выкапывая встречные мины, осажденные добирались до подземных врагов, прогоняли их оттуда и разрушали все их дело. Иногда происходили под землей настоящие схватки. Но не всегда можно было рыть мины. Препятствиями в таких случаях были или каменистая почва, или слишком глубокие рвы. Тогда поневоле вся надежда возлагалась на военные машины, имевшие различные назначения. Все они по своему назначению могут быть разделены на три категории: машины летательные, ударные и подступпые. Одни из них действовали на расстоянии, другие – вблизи.

Все машины, действовавшие издали и отличавшиеся друг от друга незначительными видоизменениями и названиями, соответствовали катапульте древних. Каждая из них представляла весьма большую и даже иногда гигантскую пращу, приводимую в действие многими людьми и бросавшую в осажденное место куски камня или каменные ядра. В Германии камнеметателъные орудия назывались Mangen, Petrer, Bleiden или Bliden и т.д., во Франции – Mangonneau, Bricole, trebuchet, trabuch; в книжном языке употреблялись и латинские названия, как, например, Trabucium, Tripantum, Blida и пр.

Представить себе ясно во всех мелочах каждую из них, понять все подробности ее технического устройства мы не в состоянии, так как и ученые специалисты (Violet Ie Due, Alwin Schultz) не всегда согласны между собой и довольствуются только гипотезами. Да такого рода детальное описание совершенно не соответствовало бы и нашей задаче – дать отчетливую картину осады. У одних машин рычаги были выше, у других – ниже; были машины с противовесом, подвешенным под рычагом, с другой стороны, были машины и без такого противовеса; у одних противовес был неподвижным, у других – подвижным. Все эти технические особенности устройства вызывали особенные действия машин. Так, например, устройство машин с противовесом было приспособлено исключительно к тому, чтобы сообщить возможно большую силу коромыслу, соединенному с приемником для камня, сила эта видоизменялась в зависимости от положения противовеса.

Во всяком случае перед началом враждебных действий необходимо было серьезно остановиться на вопросе, предпочесть ли в данном случае какую-то одну машину или заставить работать машины всех типов. Наиболее точной из машин был изображенный на рисунке Trabucium. По выражению средневековых писателей, пользуясь этой машиной, можно было попасть даже в иголку. Правильная установка этой машины требовала немало возни. Если она метала камни вправо или влево от цели, ее было необходимо повернуть по направлению к последней, если она стреляла выше, чем было нужно, ее отодвигали от цели или выбирали для нее более тяжелые камни, если она метала низко, ее придвигали ближе к цели или снабжали более легкими камнями. Таким образом, прежде чем начать пользоваться камнями, их было необходимо взвесить,

Существовали машины, требовавшие меньших затрат времени для приспособления, но они не могли справиться с большими камнями. Камни, употреблявшиеся для стрельбы, были отесаны и имели округлую форму. Для осады Валькенбурга было подвезено 27 телег каменных шаров.

Метали камни не только днем, но и ночью, в последнем случае их снабжали зажженными кусками дерева, чтобы видеть производимый ими эффект. Камнями не ограничивались, но пускали в ход железные бомбы, начиненные горючими материалами, чтобы зажечь деревянные части осаждаемых укреплений. Бывали случаи, когда посредством этих машин перекидывали головы врагов. А машины, называвшиеся во Франции бриколялш (bricoles), перекидывали даже трупы. Конечно, на все ухищрения неприятеля из осажденного пункта отвечали градом выстрелов. Поэтому как сами машины, так и прислуга, состоявшая при них, защищалась турами и палисадами. Много зла приносили осажденному пункту неприятельские камнеметательные машины: они разрушали окопы, зубцы стен и башен, уменьшали число защитников, прогоняли их со стен, проламывали кровли зданий, вызывали пожары. В то время, когда с обеих сторон шла ожесточенная борьба, когда осажденные начинали сильно страдать от трабуциу-ма и бесчисленного множества стрел, пускавшихся из арбалетов, к осаждаемому укреплению все ближе и ближе двигались со всех сторон различные, более мелкие сооружения с навесами из толстых досок, покрытых сырыми кожами для защиты от огня. Вон упрямо ползет сооружение, имеющее две сажени в длину, одну в ширину и поднимающееся как раз настолько, насколько нужно для того, чтобы покрытые им люди могли стоять не сгибаясь. Носит это деревянное чудовище несколько названий, его называют и vinea, и Kater, и catus. Оно оправдает свое назначение, лишь только осаждающие доберутся до самых стен, потом плохо придется последним. Пускался в ход и мышонок (museums). Название не соответствует этому трехэтажному сооружению; верхние мечут камни, средние ползут на стену, а нижние будут усердно подкапывать ее. Плетется на колесах таран. Под верхним деревянным навесом, покрытым сырыми кожами, подвешено на цепях бревно. Оно заканчивается конусом, обитым железом. Раскачивая его, скрытые под навесом люди будут бить стену; когда камни ее будут в достаточной степени расшатаны, голову тарана снабдят серповидным приспособлением из железа, чтобы вырывать эти камни из стены, то есть разрушать последнюю. Осажденные покрывали стены тюфяками и спускали со стены канат с железными зубцами на конце, чтобы поймать ими бойкий таран: его или оставляли в положении бездействия, или тащили наверх. Так же поступали осажденные и с подвернувшимся при этом случае врагом. Его или втаскивали наверх, или оставляли висеть между небом и землей, подвергая несчастного своим и неприятельским выстрелам. Картина ловли тарана увековечена, между прочим, анонимным автором хроники об альбигойцах. Таран был орудием ударнъш.

Но вот подготавливается к работе и страшное подступное сооружение, называвшееся у французов beffroi, у немцев – Bercfrit.

Напряжение осажденных достигает высшей степени. Днем сражаются до изнеможения, ночью бодрствует стража. Средневековые хронисты свидетельствуют о женщинах, что они мужественно переживали осадную пору. Они не только доставляли сражающимся на стенах пищу, питье и необходимые снаряды, но совершали иногда и настоящие геройские подвиги. Ордерик Виталий повествует, что в 1128 году Сивилла, жена нормандского рыцаря Rodbertus'a de Cueleio, защищала его замок: «Бдительно охраняла она в отсутствие своего мужа Таррагону, каждую ночь она надевала на себя рыцарское вооружение, брала в руки палицу, поднималась на стену, обходила все укрепления, ободряла стражей и благоразумно убеждала всех особенно остерегаться хитростей неприятеля».

Когда осаждающие брали решительный перевес, несмотря на мужественную оборону, осажденные сдавались на милость победителя, не желая доводить дело до последнего акта драмы, убийственного штурма.

Если палисады и ров были уже во власти неприятеля, если крепкая стена поддавалась, но осажденные, несмотря на эти грозные симптомы, продолжали борьбу, штурм становился неизбежным. Тогда-то и выступала на сцену beffroi.

Beffroi – огромное деревянное сооружение, высокая деревянная башня, которую подкатывали к самым стенам осажденного укрепления. Эта Гуляй-башня имела иногда пять этажей, вмещавших в себя триста рыцарей и пятьдесят арбалетчиков или стрелков.

Верхняя площадка beffroi или была на одном уровне со стенами укрепления (так у Leon Gautier), или даже возвышалась над ним, что всего вероятнее. Тащили эту грузную Гу~ лян-башню при посредстве рычагов и канатов по настилке из трехдюймовых досок. Сильно скрипели четыре колеса. Ров уже был завален, и страшная машина благополучно добиралась до стены. Осажденные, обстреливаемые арбалетчиками с платформы beffroi, усиленно мечут огонь, чтобы поджечь грозное сооружение. Находящиеся в башне и около нее люди, сознавая, что пожар грозит бесповоротной гибелью для нее, тщательно тушила все места, которые начинали тлеть или загорались. Близился последний момент. С верхней площадки beffroi перебрасывался на стену укрепления подъемный мост, который был в состоянии выдержать тяжесть пятидесяти вооруженных рыцарей. Появились, кроме того, штурмовые лестницы, и закипел страшный, последний бой. Б воздухе непрерывно раздавался подзадоривающий призыв: «A l'asalt, a Pasalt!» – «На приступ, на приступ!» Не проходило двух минут, чтобы не падал с beftroi или с зубцов стены труп или обезображенное, еще живое тело.

Наряду с рукопашным боем действовали по-прежнему и арбалеты. Осажденные лили сверху кипящее масло, смолу, расплавленный свинец, раскрытые бочки с известью, ослеплявшей глаза. Но никакие ужасы не останавливали штурмующих, Место убитого или тяжело раненного сейчас же занимал его товарищ. Другая группа неприятелей бьется за ворота, разбивает их и укрепление постепенно переходит в руки осаждающих. Дело в том, что за первой стеной могли быть вторая и третья, что владелец укрепления мог еще отчаянно защищаться в donjon. Первым делом победителя было водворить на самой высокой башне замка, на donjon, свое знамя.

Владелец замка мог найти и в самый заключительный момент средство спасения, воспользовавшись подземным ходом. Если же он предпочитал сдаться, то вручал свой меч лично победителю.

Тяжела была участь неудачно восстававших городов. Милостивым считалось разрешение свободно выйти из города, захватив с собой из имущества столько, сколько можно унести в руках.

При завоевании Вейнсберга в 1140 году, если верить Кельнским анналам, Конрад Ш «дал по своей королевской милости женщинам города позволения взять с собой то, что они могут вынести из города на своих плечах. Женщины, вспоминая о верности своих мужей и заботясь о их безопасности, снесли назад предметы домашнего хозяйства и вынесли на плечах своих мужей. Когда герцог Фридрих захотел запретить им привести свое намерение в исполнение, Конрад, благосклонно взглянув на хитрую уловку женщин, сказал, что государю не подобает изменять своему слову». Было ли все это на самом деле или в анналы занесена хронистом трогательная легенда? Победители обыкновенно не проявляли благодушия. В том же XII веке Фридрих I, осаждая Тортону, приказал воздвигнуть перед городскими воротами виселицу, с тем чтобы вешать на ней каждого пленника. Когда напали на него жители Вероны и тысяча веронцев очутилась у него в плену, он приказал двумстам из них отрезать носы и губы и двести человек заковать в цепи. Само собой разумеется, что итальянцы не оставались в долгу и на жестокости отвечали таковыми лее. Французам было мало победить врага: необходимым считалось еще унизить его. Ленник, восставший против своего

сеньора, но потерпевший поражение, обязан был предстать пред светлые очи победителя с седлом на спине.

Мы говорили и об осаде замка, и об осаде города, так как между замковыми и городскими укреплениями преобладали черты сходства, да и сами источники трактуют вопрос о том и другом вместе.

Именем фазана

Куда направляет свой путь этот рыцарь Тевтонского ордена? Его белые рыцарский плащ с черным крестом и пегая лошадь мелькают между ивами, окаймляющими берега Иснера. Он направляется в замок пфальцграфа. «Этого хочет Бог! Этого хочет Бог!..» Еще раз слова эти прозвучали от Рейна до Дуная, и во всех землях, здесь расположенных, провозглашена война именем Господа нашего Иисуса Христа и исполнителя Его воли, императора немецкого.

Во многих местах совершаются приготовления к новому крестовому походу за море. Повсюду установлен Божий мир, запрещены всякие тяжбы и денежные иски против тех, кто будет биться за Святой Гроб, чтобы никакие земные заботы не помешали им исполнить свое намерение. Черные монахи разъясняют в своих проповедях льготы, предоставляемые отправляющимся в поход буллою святейшего отца. В кружки, выставляемые у церковных входов, в изобилии стекаются динарии прощения и освобождения: если приносится пожертвование на крестовый поход, если свободно приносится оно за душу, испытывающую мучения, душа эта освобождается от них и возносится на небеса.

В некоторых феодальных владениях собирают подати, отчуждают имущества, продают грамоты городам, и все это делается для того, чтобы собрать деньги на покрытие вызываемых походом издержек. В то же самое время объезжают лошадей, готовят упряжь для волов, девушки вышивают для рыцарей шарфы, оруженосцы возятся с конской сбруей.

Между тем как всеми этими делами занимаются обитатели замков, поселянин является вечером в деревенскую кузницу, где, читая про себя псалом, медленно полирует свой заржавленный дротик, который, еще находясь в руках его деда, свел короткое знакомство с сарацинской грудью. На его левом плече видно изображение креста, и еврей, одетый в особый костюм с желтой полосой, завидев крестоносца при свете пламени, дрожит за свое существование, так как его братии всегда приходилось плохо в подобных случаях.

Никто из всех князей империи не взволнован так призывом к священной войне, как сам пфальцграф. Он хочет сдержать свое слово и пойти в Святую землю, чтобы биться там за Господа и за христианство. Он решил собрать всех подвластных ему сеньоров и повести их вместе с их вассалами в Палестину. Вот с какой целью он пригласил их к себе на пир, но, как человек благоразумный, никому не сказал заранее, ради чего устроил этот пир.

В назначенный день все приглашенные, а также и тевтонский рыцарь, собрались в замке пфальцграфа; дам принесли на носилках, кавалеры приехали на прекрасных голштинских конях. Всех прибывающих встречают на дворе слуги, одетые медведями и львами, и всех провожают в назначенные для них покои. В этих покоях для знатных гостей приготовлены вина, пряности и холодные кушанья, как, например, холодное из свиньи, пироги с капустой и тому подобное. А для дам, сверх того, зеркала из полированного серебра, кипрская пудра, туалетный уксус и духи.

Когда в назначенный час пажи протрубили, возвещая тем начало обеда, все приглашенные вошли через растворенные настежь двери в пиршественную залу.

Какое чудное зрелище представляла она! Без всякого преувеличения можно сказать, что пиршественная зала была так же велика, как средняя часть Кельнского собора. Дневной свет проникал в эту залу через окна прекрасной работы, с богато расписанными стеклами. Ее стены были покрыты коврами, на которых была изображена история св. Тесея, выводящего из ада собаку, и Ясона вместе с таинством завоевания золотого руна.

В этой зале было три накрытых стола, как выражались тогда, или три эстрады, как мы говорим теперь: одна средних размеров, другая большая, а третья довольно небольших размеров.

На эстраде средних размеров стояла церковь с расписными стеклами и колоколом.

На большой эстраде было устроено подобие укрепления, в котором находилось двадцать музыкантов; каждый из них играл на своем инструменте, когда наступала его очередь, На той лее эстраде был приготовлен для второй перемены замок, вроде Лузиньянского; на главной его башне была изображена в виде змеи Мелюзина, а две меньшие башни были предназначены для выбрасывания померанцевой воды в устроенные кругом замка рвы. Развлечением для третьей перемены должно было служить изображение пустыни, в которой бился тигр со змеем. Четвертое изображение представляло дикаря на верблюде, как бы отправляющегося в дальнее путешествие. Пятая картина должна была состоять в следующем: какой-то человек бил палкою по кусту, из куста вылетали птички, а последних поедали дама и рыцарь, расположившиеся у самого куста. Дама улыбалась и как бы говорила, что человек этот безумно тратит свое время, работая на других. Наконец, для последней перемены было предназначено изображение сумасшедшего, мчавшегося на медведе через горы, покрытые инеем и льдом.

На третьей эстраде – для почетных гостей (эстрады эти служили вместе с тем в столами) – стояла башня, возвышавшаяся до самого потолка.

Как только была прочитана молитва и все заняли свои места, человек, стоявший на самой вершине огромной башни, протрубил в немецкий рог и стал караулить, как это принято. Но, не ЕНДЯ никакой опасности, он начал забавляться, наигрывая на своем роге. Вдруг открылись четыре окна в башне и из каждого окна выпрыгнуло по кабану, трубящему в трубу, и много других странных фигур. Когда они вернулись в окна, последние опять затворились, но сейчас же раскрылись снова, чтобы дать дорогу трем овечкам и козлу, отлично сделанным; козел играл н?. волынке, а овцы на дудочках. Потом вооруженный человек, находящийся на верху башни, потребовал менестрелей, которые очень хорошо сыграли песню и вернулись в башню подобно всем прочим. Наконец все то же лицо вызвало своих певцов: из окон башни появились четыре серых осла и вполне прилично пропели песенку следующего содержания:

Когда бы ослицею вы стали,

Моя владычица, я вас

Не бросил бы в тот час печали,

В тот злополучный, страшный час.

Я сам готов бы был кусаться,

Я сам готов бы был лягаться,

Носил бы тяжести, как мог,

И поедал чертополох, -

И все бы, все переносил,

Но вас по-прежнему любил.

Тут вдруг заиграл орган в церкви, стоявшей на первом столе, а менестрели, сидевшие в укреплении, произвели такой шум, что казалось, будто слышатся и звуки рогов, и крики охотников в лесной чаще.

Эти сцены особенно удивляли господ немцев, которые, однако, не позабывали потягивать рейнвейн из прекрасных стаканов зеленого стекла или из рогов, украшенных золотыми и серебряными кольцами. С такой же охотой они и кушали, так как в их распоряжении было много прекрасных блюд: более пятнадцати сортов супа, колбасы, начиненные мясом каплуна, рагу из оленьего мяса, бараньи ноги, приправленные шафраном, кабанье мясо с изюмом и сливами, брисговские ржанки, арденнские курицы, соус из вареной моркови, прекрасные хлебы; кроме того, здесь были пирожные в виде растений, животных, а также изображающие другие фигуры. Но особенное внимание обращал на себя новый овощ, прибывший от мавров из Испании и называвшийся испанской зеленью, или шпинатом: так, по крайней мере, называл его распорядитель обеда, сидевший на высоком кресле у поставца, обремененного серебряной посудой, и державший в руках особую лопаточку, которой он пробовал бульоны. Он раздавал приказания всем служащим при кухне: прислужникам, разносящим кушанья, кухонным мальчикам, вертелыцикам и многим другим.

Кравчий, правая рука которого была обернута брюгским полотном, белым, как снег на деревьях, резал хлеб и давал его пробовать особому прислужнику; то же самое он делал и с соусами, обмакивая в них ломтики молочного хлеба; вообще он пробовал по кусочку от каждого кушанья.

Вот подали, наконец, седьмую перемену – «золотое блюдо»; называлось оно так потому, что у птиц, составлявших его, были позолоченные лапки и клювы. Тогда-то и разыгралась специально предназначенная для этого званого обеда интермедия.

В дверях залы показался великан-сарацин в мавританском тюрбане на голове. Он вел прекрасного большого слона, покрытого алым бархатом. На нем стояла палатка, в которой находилась дама, одетая в глубокий траур. Взглянув на общество, она обратилась к сарацину с такими словами:

Останови ты здесь слона, Пред этим обществом отборным Я кое-что сказать должна; И с интересом непритворным Меня послушают они… Слона скорей останови!

Сарацин остановил слона перед самим хозяином. Тогда дама подняла свою вуаль и сказала:

О, плачьте, плачьте все, кого я вижу в зале!

Святая церковь я: меня вы не узнали?

О, вспомните теперь о всех моих бедах,

О всех разрушенных святых монастырях,

О всех погибнувших поборниках Креста!

Сокрыли волны их; сомкнула им уста

Навеки смерть в бою… Они иль тлеют в поле,

Иль жизнь еще влачат у сарацин в неволе.

Чем больше сожаленья я встречаю,

Тем меньше помощи, мне нужной, получаю.

И вот брожу теперь

От Замка к замку, в дверь

Стучусь и жду, кто первый отзовется,

В ком жаркое желание проснется

Помочь скорее мне, меня не забывать…

Тому да ниспошлет Всевышний благодать!

О, плачьте, плачьте все, кого я вижу в зале!

Святая церковь я: меня вы не узнали?

Всякий понял, что дама читала свою роль и изображала собою Восточную церковь; она просила помощи против сарацин, которые поступали дурно с ее последователями и пилигримами и разоряли святые места.

Между тем как по поводу этого беседовало все общество, паж, стоявший у почетных дверей, протрубил три раза в свой рог. Тогда в дверях показался герольд. Он держал в руках серебряное блюдо, на котором находился живой фазан, украшенный золотым ожерельем с жемчужинами, сапфирными камнями и рубинами.

Вместе с герольдом вошли две девушки, а также рыцарь в полном вооружении, с копьем, обращенным острием вверх, как будто готовый сейчас же сражаться за веру.

Все они подошли к хозяину, сделали ему глубокий поклон, после чего герольд сказал: «Глубокоуважаемый господин! Вот эти дамы почтительнейше обращаются к вам. Исстари заведено, чтобы на празднествах преподносилась князьям и сеньорам благородная птица, над которой они произносят обеты, имеющие особое значение. Дамы и направляют меня сюда с фазаном для указанной цели».

При этих словах хозяин поднялся со своего места и протянул руку к фазану. «Слушайте, слушайте!» – прокричал герольд. Тогда хозяин произнес следующую речь звучным голосом: его голос гремел, как гейдельбергские бочки в пору сбора винограда.

«Я приношу обет прежде всего пред Господом Богом и Преславной Девой Марией, потом перед дамами и фазаном, возложить на себя крест для совершения крестового похода и отдать свое тело на защиту Святого Гроба и святой веры. Я сделаю для успеха предприятия все, что могу сделать лично, чего могу достигнуть своей властью, лишь бы только мне оказал Свою милость Господь. Если бы я узнал как-либо, что со мною желает вступить в поединок сам султан, я буду биться с ним и одолею его с помощью Бога и Его Всеблагой Матери, которых я всегда призываю к себе на помощь.»

После этого хозяин сел на свое место и стал смотреть на всех присутствующих, как бы приглашая их последовать его примеру.

Тогда в зале пиршества воцарилось такое молчание, что было слышно, как вертится флюгер, погоняемый восточным ветром, так ясно, как будто бы все находились на верхушке главной замковой башни. Действительно, в зале был не один сеньор, который и не помышлял никогда о крестоносном предприятии и дорого бы дал, чтобы быть подальше от пиршественной залы или, по крайней мере, иметь в своей обуви немного соли и попутника, чтобы сделаться невидимым. Те из присутствующих, у кого финансы и все вообще имущество находились в прекрасном состоянии, с сожалением помышляли о том, что им придется разбудить те флорины, которые почивали в их мешках, войти в большие издержки: делать пожертвования в монастыри для обеспечения благоприятных результатов своих странствований, бросить свои домены на расхищение соседям, – и все это для того, чтобы рисковать своей головой на сирийских равнинах, превратившихся как бы в пиршественную залу для воронов. С другой стороны, они предпочитали га-кеймское вино воде иорданской и бенфельдскую кислую капусту ломтям дамасского верблюда. Но они не могли опозорить себя в глазах рыцарства и своего сюзерена, отказавшись посреди такого блестящего общества принести обет перед дамами и фазаном. Наконец, они боялись своим отказом прогневить своего сюзерена, так как последний, разумеется, не преминул бы отомстить им за это тем или другим способом.

Пока они находились в таком затруднительном положении один из приглашенных, сир Рюбенталь, которому рейнвейн сообщил внезапное вдохновение, вдруг поднялся со своего места и, покачиваясь, направился к даме Рутвель; склонившись перед ней на колени, он взял ее руку, закрыл свой правый глаз и произнес без запинки и совершенно внятно: «Клянусь перед дамами и фазаном, что я не стану открывать этого глаза при дневном свете, пока не увижу сарацинского войска. Я нападу на султанское знамя и, полагаясь на силу оружия, а также любви и дружбы, я переверну его, если оно не прикреплено каким-либо цементом». Произнеся эти слова, он поднялся при звуках труб, в которые трубили менестрели, при восклицаниях дам; из последних многие были рады удалению своих супругов, которые завоевали бы крестовым походом прошение как себе, так и им.

Тогда герольд стал обходить стол, чтобы поднести фазана каждому из пирующих, и прежде других поднес его маркграфу Анспахскому, который сидел возле хозяина замка.

«Ну, – сказал маркграф соседу, сидевшему с другой стороны и никогда не помышлявшему о крестовом предприятии, – этот безумец Рюбенталь перешел брод… Мед готов, теперь следует пить его без сожаления… Клянусь белою дамой замка Розенберг! Мы попали в настоящую засаду!..»

И, протянув руку к фазану, он сказал: «Клянусь перед дамами и фазаном, что я буду служить делу по мере своих сил, если только высокочтимый сеньор желает, чтобы я отправился в сообществе его в заморское путешествие».

Рыцарь, с которым беседовал маркграф, произнес точно такой же обет, но сир Оттенгейм, сидевший с ним рядом, воскликнул:

«Я клянусь перед дамами и фазаном, что, если поход состоится, я напишу свое имя концом своего копья на воротах Сен-Жан-д'Акра. До тех пор по пятницам я не буду есть никакой живности. Если я узнаю, что у султана найдутся единоверные ему бароны, которые пожелают сразиться со мной, я побью их с помощью Бога и Его Всеблагой Матери, которых я всегда призываю на помощь!»

Сир Стольберг, который был очень горяч и вполне сочувствовал предприятию, сказал в свою очередь: «Я клянусь перед Богом и славнейшею Девой Марией, перед дамами и фазаном, что я не буду останавливаться ни в опоясанном стенами городе, ни в замке, пока не одержу победы над сарацинами. Я совершу это с помощью Богородицы, ради любви к которой я никогда не буду спать на постели по субботам, пока не исполню обещанного. Если моему Создателю угодно будет вернуть меня живым из предстоящего странствования, я обойду три христианских королевства и буду биться там со всяким встречным рыцарем и на коне, и пеший».