Текст книги "Площадь Соловецких Юнг"

Автор книги: Константин Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Да ничего, в общем, трагичного – произнесла они, когда молчание стало тяготить. – Жила я хорошо, пока папка был жив. Все меня любили, он любил больше всех. А потом он умер. Сердце не выдержало.

– И тебя сюда…

– Да, и меня сюда сдали. Я их не виню – торопливо уточнила Света. – зачем им калека? В квартире и так тесно. Деньги я зарабатывать не могу. Пенсия маленькая. Калитку надо закрыть.

Продолжила она без всякого перехода.

– Всякая мразь сюда ходит. Водку пьет, старух грабит.

– Чужих старух?

– Сначала своих, потом и чужих. Тут до вас ребята работали, так они с этими гадами тоже пить начали. Директор их сразу уволил. Как только узнал.

– Крутой у вас директор… кто он?

– Бывший военный. – Света докурила, выкинула прочертившую дугу алую точку и тут же стала разминать дрожащими пальцами другую сигарету. – Он очень хороший человек. Командовать, правда, любит, но это привычка. Мы же здесь не можем жить, тут же дом престарелых, а мы просто калеки.

– Вы? Ты тут не одна такая?

– Нет, не одна. Есть еще семейная пара колясочников. Мне еще повезло, я ходить могу. А они только ездят. Зато у них денег много.

– Откуда у колясочников деньги?

– Они эти… экстрасенсы. Привораживают, будущее предсказывают. К ним народ ходит.

– А ты?

– А что я? Они меня не любят. Вот Любка меня тоже не любит. Кричит всегда, что я блядь.

Слава повернул голову и увидел, как она косится на него блестящими глазами.

– Любка – это такая коренастая, в душегрейке и спортивном костюма?

– Ага. Она тоже к охране ходит. Книжки пытается выменять. Только наши охранники книги не читали, они больше по водке да пиву, а она умную изображает.

– Ну и как? – спросил, стараясь преодолеть растущее напряжение, Слава.

– Что – ну и как?

– Получается охранников охмуривать?

– У нее – не очень. – Странно усмехнулась Света. А Славик молча высвободил из нервных пальцев пачку и вытащил сигарету.

– Иногда я себе позволяю – ответил он на удивленный взгляд Светы.

И замолчал, смакуя приятное головокружение после первой затяжки.

С табаком у него шла длительная, и уже привычная борьба. Сын алкоголика, Слава постоянно чувствовал неукротимую тягу к самоистреблению. Когда он пил, то пил по-черному, останавливаясь только после страшного отравления. Страдал потом, мучался угрызениями совести – только для того, чтобы при первом же подвернувшимся случае вновь напиться до положения риз. Потом появились боли в печени, потом – психозы без приема, до приема и во время приема алкоголя, провалы в памяти и множество прочих наград. Завязав с алкоголем раз и навсегда, он оставил для маленького чудовища, разрушающего его изнутри, табак – самую бессмысленную и цепкую из вредных привычек. Сигареты, выкуренные сверх установленной им самим нормы, были поводом для самоедства, а так же – для занятий спортом. И Славик подозревал, что, допустим, польза от пробежек нивелирует вред, принесенный серым дымом… а вот если бы не даже не курил – посмеивался он иногда про себя – не было бы стимула заниматься своим здоровьем.

Они сидели, как в деревне на завалинке, выпускали дым, который в холодном воздухе поздней осени пах как-то особенно терпко и даже приятно; за пиками тяжелого чугунного забора, по освещенному желтым светом шоссе с набегающим ревом проносились машины.

И когда огромное блестящее черным лаком чудище выхватило их из темноты ослепительной белизной фар – Слава решил, что это случайность, что с минуты на минуту этот символ другой, никак не соотносящейся с домом престарелых жизни исчезнет. Вместе со своими долбящими басами, намордником из никелированных труб, сдержанно урчащей мощью двигателя, полумраком в пахнущем кожей салоне…

Потом он проклинал себя – надо было сразу уйти в интернат, за надежную защиту стальных дверей, взвалить на плечо пьяненькую Свету, держа в одной руке костыли, а в другой – недопитую бутылку, закрыться на ключи и засовы…

Она бы приехала в другой день, в другую смену…но история сослагательного наклонения не знает, и соломку можно не стелить – все равно падать придется в другом месте.

И Славик, ничего не подозревающий охранник, трезвый, как стекло, и абсолютно уверенный в себе, внимательно и равнодушно рассматривал двух вошедших в калитку людей.

Беглого взгляда ему хватило, чтобы потерять интерес к обоим представителям этой пары. Девушка был ниже среднего роста, белесая, с плотными ногами и не видной под джинсовой курточкой грудью; неприбранные промытые волосы тяжелыми волнами рассыпаны по плечам, на маленьких пальцах играют искорки в золотых кольцах. Дорогая простота – шлепнув этот ярлычок на невысокий лоб посетительницы, он перевел взгляд на ее спутника, но не потратил на его осмотр и секунды.

Мальчик – шаблон. Сначала будет предлагать деньги, потом переть буром, потом выть и кататься по земле – а на следующий день придут быки, в чьих ожиревшие загривки вдавлены собственной тяжестью златые цепи, будут растопыривать коротки волосатые пальцы и гнусить понятия.

– Добрый вечер… вы не могли бы нас пропустить? Вы ведь охрана, я правильно понимаю?

Улыбка девушки открыла яркую даже в полумраке белизну зубов и обозначила ямки под уголками рта…Славик непроизвольно улыбнулся в ответ.

– Добрый вечер, но, боюсь, что я ничем вам помочь не смогу.

– Вы не понимаете… Виталику надо завтра уехать, и он очень хочет повидать свою бабушку.

– Любимая бабушка? – уточнил Слава, и Виталик, долговязый, стильный, благоухающий дорогим мужским парфюмом, с нажимом ответил.

– А вам то какое до этого дело? Конечно, бабушка моя любимая, и мне будет очень тяжело пережить такую долгую разлуку.

– Вот, Светик, эти двое тоже страдают. И мучения их описать невозможно. Это Гамлет какой-то. Угрызения совести, зов крови… блинчики, пирожки… дальше тишина…

– Вы что-то имеете в виду? – негромко осведомился Виталик тоном, после которого следует удар в лицо, и Слава – сама вежливость – ответил.

– Только то, что пансионат для престарелых граждан сейчас закрыт в связи с ночным отдыхом контингента. Я вам понятно изложил? Приходите завтра, и общайтесь с вашей любимой бабушкой, сколько вам нужно будет.

– Я дурак! – вдруг хлопнула в ладоши и звонко рассмеялась девушка. – Вам деньги нужны? Виталик, дай доблестному охраннику денег. Вы же здесь не много получаете? Конечно, немного. Мы вас понимаем, все услуги должны оплачиваться. Желательно зелеными бумажками, желательно чаще и больше… во сколько вы оцениваете вашу лояльность к нам?

Славик с трудом оторвал взгляд от стильного ночного гостя – круглые очки, клочок волос под нижней губой, хрящеватый выдающийся кадык – и улыбнулся его спутнице.

– К красивым девушкам я лоялен всегда… чтобы в этом убедиться, вам достаточно придти в урочное время. В иных случаях я такого слова – лояльность – даже не знаю. И уберите ваши бумажки.

– Вы не возьмете доллары? Вам нужно евро? Здесь пятьсот долларов! Я думаю, что вы за два месяца меньше зарабатываете. И вы не хотите за такие деньги открыть нам дверь? Да любой нормальный человек нас бы на руках отнес к нашей бабушке и еще чай бы сварганил!

– Я здесь дежурю сутки через трое. А вот в остальные дни – вполне вероятно, любые нормальные люди вас на руках отнесут к вашей бабушке. Всем известно, что я не нормальный. Не суйте мне ваши бумажки, разворачивайтесь и уходите.

И все бы обошлось, если б не уверенность молодого человека в собственной значимости и весе, подкрепленной угрожающей глыбой автомобиля у забора. Он молча, скривив пренебрежительно губы, взял деньги из рук своей подружки, положил их на скамейку, придавил ополовиненной водочной бутылкой и шагнул к дверям. Девушка тряхнула волосами, откинув их назад, посмотрела с улыбочкой на неподкупную охрану…

– Стоять!

Самое удивительное, что парень выполнил этот оскорбительный приказ. Он, успев только взяться за ручку, замер и изумленно покосился через плечо. Опыт подсказывал ему, что даже самые неподкупные сторожа и вахтеры, будучи поголовно алкоголиками и тунеядцами, не могут устоять перед магической силой денег – значит, этот худощавый парень просто хочет слишком многого. Это уже наглость, а наглецов, как известно, надо учить, и учить жестоко. Он с брезгливой гримасой схватил охранника за грудки и, краем глаза заметив довольное лицо своей спутницы, и приподнял его, поднатужившись, в воздух.

– Ты не зарвался, парень, случаем? – спросил он медлительно, как в боевиках, страшным низким голосом. – Ты сколько хочешь за свою маленькую услугу?

Охранник висел в его руках, как мешок с тряпьем, и не делал никаких попыток освободится. И парень не спешил его отпускать, наслаждаясь ситуацией.

– Так вот, на будущее тебе, чтобы знал, на кого холку поднимать – я сейчас заберу то, что должно было достаться тебе, и мы пройдем просто так. А ты будешь сидеть и ждать, пока мы сделаем все свои дела. Понял? – рявкнул он оглушительно и еще раз тряхнул охранника, так что у того лязгнули зубы.

– Конечно – отозвался Славик. Спектакль пора было заканчивать. – Конечно, я все понял. Жаль, что ничего не понял ты. Так вот, повторяю – для особо одаренный юношей. Поскольку я деньги не взял, то и ты со своей прелестью никуда не пойдешь. Точнее, пойдешь, пойдешь к своей навороченной машине, заведешь ее и быстренько уедешь. И уверяю тебя, что ты это сможешь сделать самостоятельно, и домой доберешься, не заезжая в травмпункт. И запомнить, на кого нельзя губы морщить…

– Чтоооо? – заревел ночной гость – ты кому угрожаешь, тля, гондон штопанный? Да я тебя!!!!

И он размахнулся одной рукой, другой, выпрямленной, отодвинув наглеца подальше от своего лица…и правильно сделал, потому что охранник, не теряя времени, попытался ударить его. Голова парня невольно дернулась, рука, повернутая твердыми пальцами и движением плеча охранника, повернулась локтем вверх – и в следующую секунду в мире не осталось ничего, кроме оглушающей боли.

Когда же она слегка отступила, позволив вернутся мыслям и ощущениям, оказалось, что рука направлена вверх и зафиксирована, коленям холодно от ледяной лужи и возле глаз видны стесанные носки женских ботиков.

Парень, оглушенный, но еще не укрощенный, шевельнулся – и, проклиная эту идею, взвыв, вжался лицом в асфальт.

Сразу пришло избавление – исчезла сила, давящая на локоть и выкрученное запястье. Постепенно возвращались звуки, возмущенная воркотня его подруги – а ее голос мог только мурлыкать, даже в разгар самого грубого скандала, бубнящий бас охранника, и резанувший по ушам фальцет молчащей до этого девушки с костылями.

Парень встал, согнувшись в пояснице, баюкая на весу больной локоть – и только пережитый шок помешал ему оценить со стороны ситуацию. Калека, шипящая, как взбешенная кошка, пыталась достать костылем до белокурой головы визитерши – но попадала в основном по охраннику. Белобрысая же норовила взять со скамейки свои кровные деньги, всего лишь…

– Светка, хватит по мне долбить, имей совесть – кричал бодигард, уворачиваясь от мелькающего кругами костыля. И Света долбить перестал, начав вместо этого колоть как штыком. Гостья же, раскрасневшаяся, воинственно сверкая глазами, остановилась на безопасном расстоянии, уперев кулачки в бока.

– И что это такое? – промурлыкала она – пускать вы нас не хотите, моего друга, похоже, покалечили, да еще и деньги не отдаете!!

Славик, сообразив, наконец, из-за чего весь сыр-бор, схватил доллары чуть раньше, чем цепкая ручка Светы, получил костылем по бедру и выскочил из опасной зоны.

– И на хрена ты этим мажорам деньги отдаешь? Пусть, козлы, за моральный ущерб платят?

– Вот как? – с интересом спросила девушка, беря банкноты и небрежно пряча из в задний карман. – мы вам еще и заплатить должны? За шишку, которую она мне поставила, и локоть, который ты Виталику повредил?

«Интересная какая барышня – подумал Славик – похоже, она-то как раз совсем не обижается»

– Ничего страшного с вашим другом не произошло. Так, слегка потянул связочки. А мог бы…

– А мог бы? – живо заинтересовалась девушка – что ты бы мог?

– Все, что угодно. Сломать руку в трех местах, ногу, шею, почки отбить и так далее…дурное дело не хитрое…

– О… так, может, правда, это мы вам должны за ваше великодушие заплатить? Я, так сказать, ваша должница? И если вы деньги не принимаете, может быть, в следующий раз мне с коньяком прийти?

– Приходите – пожал плечами Слава.

– С волыной я в следующий раз сюда приду…как я машину вести буду? Ммммм…

Простонал Виталик – бледный, в мокрых не только от лужи штанах, он косился на Славу с откровенным страхом. А вот девушка, казалось, с трудом сдерживала озорную радость.

– Ничего, Виталик, ничего, зайчик мой, я сама машинку поведу. Пусть твоя ручка заживет… сутки – трое, говорите?

Она села за руль, закусив губу, чтобы скрыть улыбку, резким взмахом отбросила назад волосы – и, неожиданно подмигнув Славе, включила зажигание.

* * *

И Славик постепенно втянулся в охрану дома престарелых – точнее, влился в неторопливый, медлительный, сонный режим, растворился в потоке вязкого времени. Проблем не возникало никаких.

Правда, первые дни поварихи, которые одинаковы во всех государственных учреждениях, попытались было поднять шум из-за лишних ртов в их столовой. Но однажды Слава взял у директора ключи от черного хода – и к концу рабочего дня он, конечно же, оказался заперт. Поварихи, изощряясь в ругательствах, двинулись к парадному. А стоящие возле наглухо запертых стальных дверей молодцы с непроницаемыми лицами выразили желание поближе познакомится с содержимым раздутых тяжеленных сумок. Поварихи заорали было о неприкосновенности личности – на что охрана смиренно предложили вызвать наряд из ближайшего отделения.

После чего притихшие поварихи скрылись с охраной в пустующий гардероб и после непродолжительного осмотра пошли-таки домой.

И охранники легли спать не на пустой, как обычно, желудок.

Кондрат, вечно пьяный напарник Славы, расцвел на новом месте махровым цветом. Он, лелея планы мести неведомому риэлтеру, пока что вполне обходился скудным пайком, который ему оставляли в столовой. Остатков первого и второго вполне хватало на два дня, третий, перед самой сменой, приходилось поголодать – но зато сразу после начала трудового дня Кондрат мчался в столовую и выходил через двадцать минут с тем умильно-блаженным выражением лица, которое осеняет только сытого человека. Славе было неведомо, на что он пил – но, помня свой большой путь, удивляться не приходилось. Желающий выпить притягивает к себе возможности, как магнит железные опилки. И первую половину дня Кондрат проводил в сытой неге и ленивом прощупывании возможностей, зато уже после обеда испитое лицо с вытянутым носом розовело, стеклянистые глаза приобретали небесно-голубой, влажный оттенок, и дурашливая улыбка сама собой наползала на губы.

Кондрат знал, что его непьющий напарник любой прекрасной, с обильной водкой и доступными сестрами компании предпочитает уединение и добровольно сваливал, как только начальство разъезжалось домой, на этажи.

Там его всегда можно было найти за одним и тем же занятием – рука с зажатой вилкой или ложкой вознесена к небу, глаза горят в пылу обличительного азарта. И его умильно слушают кормящиеся возле стариков тучные тетки неопределенного возраста…

Иногда Кондрат возвращался в гардероб к утру, иногда – поздней ночью, падал на стоящий в холле глубокий мягкий диван и к Славе, в директорский кабинет, даже не лез.

Да и не обижался он на напарника за эту непонятную и невероятную привилегию – в конце концов, Слава не мешает ему трещать крыльями и токовать каждую смену, почему он должен мешать проводить ночи перед монитором? Должна же быть у несчастного, непьющего человека хоть какая-то отдушина. Почему директор пускает обыкновенного охранника в святая святых, в личный кабинет, для всех, кто хоть как-то сталкивался с охраной, оставалось загадкой. Славик же на прямые вопросы либо молча усмехался, либо отвечал очень конкретно, но не очень прилично. Постепенно от него все отстали, хотя и прилепили ярлык директорского стукача – ну как, не пьет и ночует в кабинете – кто ж еще?

Так получилось, что каждый вечер Слава сидел допоздна в Интернете, потом ложился на чистое, принесенное из дома белье и мирно спал до утра.

Нельзя сказать, что поначалу Кондрат не пытался соблазнить, сбить с пути истинного напарника. Пару раз он возникал на пороге кабинета, после наглого (хотя Кондрат уверял, что стук был игривый) стука, обняв за жирные талии пышущих перегаром и похотью баб. После бурного короткого разбирательства Слава завел себе двух врагов женского пола и укрепил Кондрата в его недоуменном уважении – непьющий человек, отказывающийся от дармового тела не укладывался ни в какие рамки.

… Слава выключил компьютер и сидел с закрытыми глазами – в темноте по веками вспыхивали искры и увеличивались, чтобы пропасть, крутящиеся огненные круги на фоне рябящих, путающихся и наползающих друг на друга строчек. Проморгав песок, который появился в глазах после четырех часового сидения за монитором, Славик потянулся, с хрустом выгибая суставы и, прихлебывая густой остывший чай, подошел к окну.

День, похоже, был прожит не зря.

С утра пришлось выбить зуб одному из послушных и ласковых сыночков, который пришел за остатками маминой пенсии – большую часть забирало государство за пансион – и, ошибившись дверью, забрал какие-то копейки у прикованной к кровати парализованной старушки. После чего поцеловал ее в лоб, чуть не отправив бедняжку раньше положенного к праотцам, и, выходя из двери, нос к носу столкнулся с медицинской сестрой, которая и подняла крик.

Слава не стал сдерживать себя и знакомить нечисть с приемами благородного боевого искусства – двинул в челюсть по-простому, по-пролетарски, потом, нежно, как это умеет милиция, держа под ручку, отвел в заросший сад. А вот там объяснил, что будет, если еще раз эта пакость земная воспылает сыновьими чувствами и придет за финансами, а так же – что будет, если вдруг означенная пакость решит пожаловаться блюстителям порядка.

Земная пакость не спорила, сплевывала алую слюну и шепеляво жаловалась на загубленную жизнь, намекая, что загубила жизнь его молодую не кто иной, как родная мама. Слава неожиданно для себя сунул в грязную руку сотню и пинком отправил сразу ожившего сынка поправлять здоровье.

Потом, когда Слава нес службу в холле на диване, рассматривая шевелящих плавниками в прозрачной воде больших рыб, вдруг озабоченным шагом мимо прошел человек в очках, с редкой растрепанной бородой, жилетке защитного цвета со множеством карманов и высоких шнурованных ботинках. Они обменялись взглядами – Слава смотрел подозрительно, как и положено несущему трудовую вахту охраннику, человек же – бегло и удивленно. Останавливать делового человека не пришлось; он, вдруг прервав свою целеустремленную ходьбу, сам подошел и протянул руку.

– Я – Рыбак – странно представился он и, не сказав больше ни слова, отправился к лифтам – после чего зазвенели ключи, захрустели замки, и встрепанная борода появилась с другой стороны аквариумов.

Краснобрюхие пираньи заметались стрелами, разрывая нескольких пузатых золотых рыбок, мирные обитатели других аквариумов налетели на крупного мотыля и гранулы сухого корма…

Так Слава познакомился с предприимчивым аквариумистом и его сыном. Парень появился после отца, и стал улыбаться, выглядывать из-за стены, снова прятаться – и не ответил ни на приветствие, ни на вопрос – кто такой и что тут делает? А когда разозленый нахальным молчанием Слава крикнул – ты немой, что ли? – парнишка вдруг спокойно кивнул. Славик смутился и замолчал, совсем не представляя, как себя вести, но парень, вмиг забыв про него, кинулся на шею крупной разбитной санитарке с четвертого этажа. Парнишка, доставая ей едва до плеча, издавал какие-то гортанные звуки, охватив двумя руками талию и прижимаясь щекой где-то под грудью. Так они и ушли на этаж…

Потом Кондрат, нарушив свое собственное правило, еще до обеда из совершенно трезвого человека превратился в усмерть пьяного – причем это заняло у него десять минут. Только что он ходил по холлу, внимательно следя за загружающимися в лифт старушками, стучал ногтем по аквариумному стеклу, и даже, как положено, с минуту посидел за тумбочкой охраны у входа – и вдруг оказалось, что он не только стоять и говорить больше не способен, но и сидит-то с трудом.

И, как назло, прямо напротив гардероба, где боролся с алкогольным мороком Кондрат, угнездилась Катя – стукачка, верные директорские уши. Рыхлая тридцатилетняя женщина, покрытая каким-то застывшим салом от прилизанных волос до домашнего халата, была почти слепа. Основные маршруты по дому престарелых она знала наизусть, что позволяло ей не только приходить в холл, где она часами слушала Радио Ретро, но и выводить на улицу своего сожителя – маленького, худого, сутулого и абсолютно слепого мужчину.

Впрочем, баловала она его прогулками раз в несколько дней – но обычно сидела возле входа на диване или кресле, и с одуловатого бледного лица ее не сходило выражение застывшей настороженности.

И обо всем, что долетало до ее чутких ушей, немедленно становилось известно директору.

Слава отошел от окна – одинокий слабый фонарь в плотно обступившей его тьме навевал какую-то иррациональную тоску – и вытянулся в кресле. Да, день прожит не зря. Сыночек, хочется надеяться, забудет дорогу в пансионат на ближайшие месяцы хотя бы, с аквариумистом – Рыбаком надо будет наладить более близкие отношения, может, даст когда-нибудь работу, а на слепую Катю просто плевать. Директор тертый вояка, прекрасно знает, что за народ во времена стихийного накопления капитала идет в охрану.

Слава, преодолевая приятную усталость, поднялся, чтобы разобрать постель и продолжить несение службы, когда из-за дверей донесся гулкий голос Кондрата, неразборчиво что-то бубнящий. И через промежуток времени, за который и сигарету не зажечь, ручка двери директорского кабинета защелкала – первая, вежливая попытка зайти. Славик усмехнулся. Потом напарник начнет стучать кулаком, потом ногой – и вот тогда надо будет открыть, взять его за шкирку и проводить до раздевалки. Ну и можно будет ложиться.

И Кондрат действительно начал стучать – правда, как-то очень тихо и, для его мосластых длинных рук, слабо. Решив, что такой стук – признак крайнего опьянения, и если у товарища нет даже сил для ударов, то транспортировать его до дивана надо срочно, пока может стоять на ногах. Уже собравшись распахнуть дверь и принять перебравшего напарника в объятия, Слава замер, держась за ключ – в басовитое бормотанье Кондрата вплелся каким-то вопросом негромкий женский голос. Матюгнувшись в пол голоса – ну как избавится от дружеской манеры устраивать его личную жизнь – Слава распахнул дверь, ожидая увидеть очередную отъевшуюся на скромных старушечьих пайках санитарку – и от неожиданности попятился.

Рядом с Кондратом, который глупо ухмылялся и пожимал плечами, стояла, с вызовом вздернув круглый волевой подбородок, там самая девица из ночного приключения.

– Ты на меня не рычи, напарник – с усилием ворочая языком, пробурчал Кондрат – я ее и пускать не хотел, так она, знаешь что она сказала? Что к тебе пришла, вроде того что ты ее вызывал.

– Да, мы же договаривались. – улыбаясь уголками губ, отчего под ними возникли ямочки, проговорила девушка. – Мы же договаривались, что я вам коньяк принесу, за то, что вы моего бойфренда не совсем покалечили. То есть, конечно, руку вы ему повредили, но ведь не шею же. Этого бы я не перенесла.

– Где коньяк? – неожиданно для себя спросил Слава. Девушка широко улыбнулась и показала большим пальцем через плечо, где боролся с земным притяжением Кондрат.

– Вон коньяк. Стоит и качается. Вы меня так и будете на пороге держать? Ваш товарищ еще не все выпил, почти что половина осталась.

– Да, что на пороге вас держу, извините.

Быстро ответил Слава и захлопнул перед изумленной гостьей дверь. Правда, и появился он быстро – она даже не успела закрыть отвисшую от изумления челюсть. Закрыл на два оборота замка директорский кабинет, встряхнул напарника, не минуту придав ему уверенно прямое положение, и гостеприимным взмахом руки указал в глубь темного и гулкого холла.

– Прошу вас в нашу скромную охранную обитель.

– Это куда? – распахнула глаза, удивившись, гостья – туда, где этот ваш хроник коньяк из горла высосал? В гардероб? У вас целый кабинет, оказываться, в личном распоряжении, а вы меня в гардероб?

– Девушка, ну что же вы такая капризная и обидчивая – взял ее за мягкое плечо Слава и направился в сторону декоративной решетки – я бы вас не только посадил за директорский стол, но и даже уложил бы на директорский диван, ей-богу. Но не могу, понимаете, не могу. Дал слово ему, честное благородное слово, что не буду туда водить девиц легкого поведения…

Девица под его рукой задохнулась от возмущения, а Слава невозмутимо продолжил.

– И тем более – тем более тяжелого. Посудите сами – я вас не знаю, я не имел чести быть вам представленным, кроме разве что того замечательного случая, когда вы пытались вынудить меня на должностное преступление и неприкрыто дать взятку…

– Он у вас всегда такой разговорчивый? – ледяным тоном обратилась гостья к Кондрату. Тот икнул – в воздух запахло коньяком – и твердым голосом сказал.

– Не всегда.

После чего его так мощно и неудержимо повело в сторону, что только объединенными усилиями удалось сохранить товарища в вертикальном положении. И, поддерживая тяжелые кости будущей грозы риэлтеров, Слава нет-нет да и посматривал на увлеченную помощью девушку. И понимал, что лицо, прямо скажем, странное – тяжелый подбородок, вздернутый нос с незаметной переносицей и (это он заметил уже потом) огромные, вымахивающие за линию носа и лба ресницы. Потом он заметил и губы, всегда сложенные в полуулыбку, оценил шелковистую массу темно-русых волос, которые, словно живя своей жизнью, текли по плечам вслед за малейшим движением головы.

Но все это будет потом. Пока что непонятно зачем припершаяся девица кряхтела под левой рукой совершенно распавшегося Кондрата – а он, сделав шаг одной полусогнутой ногой, вторую подволакивал носком по полу. Впрочем, хорошо еще, что хотя бы подволакивал.

Самое удивительно, что, когда они сбросили его на диван, убитое алкоголем тело вдруг зашевелилось, село и внятно изрекло.

– Выпить есть?

Услышав, что есть еще коньяк – отвечал Слава, девица молчала, покусывая губу – тело, по-военному печатая шаг, направилось к раздевалке. Славик же медлил. Сидеть в обществе пьяного Кондрата и этой фифы ему не хотелось. Слушать бредни одного лишь напарника само по себе наказание не из легких, и о чем говорить со светловолосым насекомым?

– Пойдем выпьем? – уловив его смятение, вдруг предложило насекомое. – Меня, кстати, зовут Ася.

Протянула она напряженную ладошку да и сама напряглась, ожидая какой-нибудь избитой шутки про тетку, которая бегает по гостям с пачками стирального порошка. Слава уловил это ожидание и не стал острить, лишь неразборчиво буркнув свое имя. Ася рукопожатия не прервала, потянув Славу к гардеробу.

Слава был мрачен и зол – он тратил время своего сна невесть на что. Кондрату все равно – он мог отключиться в любой момент, и это не вызвало бы ни недовольства, не удивления. Напился человек, что с него теперь возьмешь. Трезвый поневоле обязан заботиться о своих сидящих с трудом приятелях. А так же об их пока что трезвых гостьях, незваных гостьях, тех, что лучше татарина.

Ася была настроена решительно. Она, смешно сморщив вздернутый носик, изучила стоящие на столе емкости с засохшими следами чая и чего-то очень странного, выбрала что почище и опрокинула над ними бутылку. Слава, приподняв брови, следил за ее действиями, не произнося ни звука. Потом, заметив шоколад в разорванной фольге, он сильными пальцами разломил его на кубики. Ася уже пододвинула ему чашку с отбитой ручкой и смотрела недоуменно и испытующе.

– Ты разве не помнишь? – Ася показала, что не помнит, подняв изогнутые брови. – Не пью я.

– Как? Вообще не пьешь?

– Ну, что ты. Как может человек вообще не пить. Пью. Каждый день пью много чая. Молоко, кофе, соки там разные. Квас очень люблю и сам его делаю, кстати, очень хорошо. Для друзей есть рассол – вот его, между прочим, очень полезно пить после мощных физических нагрузок.

– Ну а вот это… – Ася подняла убогую больничную кружку.

– Спиртные напитки? Нет, я не употребляю спиртные напитки. Давай на этом разговор закончим. Знаешь, как надоело объяснять всем и каждому, что я не зашитый, не больной, а просто не пью. Отчего-то у всех данный факт вызывает самый настоящий столбняк.

– Данный факт – фыркнула Ася. – ты по нормальному можешь говорить? Не литературной речью, а просто простой?

– Просто простой? Могу, наверное. Я не очень понимаю, чем одно отличается от другого. Я терпеть не могу литературу.

– Ну, еще бы. – Ася лихо опрокинула коньяк, задохнулась, замерла, вытаращив глаза и тряся растопыренными пальцами, потом бросила в рот сразу несколько кубиков шоколада и начала яростно его жевать. – кто бы сомневался, что охранник дома престарелых терпеть не может литературу. Ты, наверное, любишь попсу?

Слава смотрел на девочку долго, пристально, в упор. Оценил сигарету в дрожащих пальцах, пару неумело замазанных прыщей на щеках, длиннющие ресницы и ускользающий взгляд.

– Скажи, солнышко, ты нагрянула в дом престарелых ночью, с коньяком для того, чтобы выяснить, что я терпеть не могу часть современной литературы, а тем более попсу?

– А… – глубокомысленно изрекла Ася. – ты любишь детективы. Начитался детективов вот и нападаешь на ни в чем не повинных людей.

– Так, все. Давай забирай свой коньяк и чеши отсюда. А детективы я тем более терпеть не могу. Они у меня омерзение вызывают. Давай…иди… домой.

– Ну, наглец – усмехнулась Ася – Ну… какой наглец! Во-первых, ты сам меня пригласил. Во-вторых, коли уж пригласил, я, как человек не злой и общительный, взяла и пришла. В третьих, куда я поеду после коньяка в час ночи?

Слава почувствовал холодок по позвоночнику. Девица, судя по всему, заявилась сюда в поисках приключений – так что выгнать ее будет непросто. Ну что ж…

– Ладно, солнышко…

– Не называй меня солнышком, зайчиком, киской, рыбкой, котенком!! Особенно котенком!! И прочим зоопарком!!

– Хорошо – ответил Славик, выслушав эти неожиданные вопли. – не буду. Так вот. В коридоре есть прекрасный диван. Накрыться можно курткой. Можно даже двумя. Часов в шесть я тебя разбужу – позже может кто-нибудь увидеть. Начнутся всякие домыслы, сплетни. Для любовницы Кондрата ты слишком молода. Да и для моей тоже. Так что я разбужу тебя в шесть, к тому времени коньяк выветрится и ты сможешь смело сесть за руль.