Текст книги "Песий бунт"
Автор книги: Константин Уткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Точно, развели – натужно просипел кто-то и воздух наполнился утробным запахом перегара. Потом над плечом ветерана нависли могучая челюсть в рыжей щетине и кабаньи, заплывшие с перепоя глазки… – знаешь, сколько такая вот тварь стоит?
Палец с обгрызенным черным ногтем указал направление к гладкошерстному.
– Тебе дед, год жить хватит с твоей старухой. Это бойцовая собака… собака убийца… и называется бульбультерьер.
– Все равно – не унимался ветеран – в конвой такого и то не возьмешь – замерзнет, ядрена редиска…
В этот момент бойцовый, словно понимая, о чем идет речь, сделал явственное движение к толпе – и она и шиканьем и ропотом поджалась назад.
– Вот – обрадовался почему то похмельный детинушка – я ж говорю – собака убийца… бульбультерьер.
– Никакая она не убийца. И перестаньте глупости говорить… У вас, я вижу, одно на уме – буль-буль. Обычная собачка. я ее домой возьму… у меня уже четыре собаки живут. Ничего, и пятая будет.
– Ты бы лучше детей завела!! – оценив высохшую фигуру старой девы и войлочную шерсть шубы, посоветовал детинушка и, икнув, окутал ее перегаром – собачек спасает.
– Что вы хамите, молодой человек!! – запунцовела тетенька. – Кто вам позволил так явственно хамить!!
– Явственно хамить! – скривил брыли алкаш – интеллигентка вшивая. Ты только подойди нему он тебе сразу ногу отгрызет. От такой кости не откажется.
У тетеньки от волнения запотели очки. Не понимая, что делает, и чувствуя себя дурой под прицелом глаз зевак, она на ватных ногах вышла вперед, присела возле бойцового пса и стала гладить его башку. А похмельный мужик вдруг попятился – до него дошло, что собака сфокусировала на нем взгляд и, пожалуй, только ласковые руки тетеньки удерживают убийцу от атаки. Только скрывшись за чужими спинами, ханыга смог воздохнуть спокойно.
Меж тем за железными дверьми изнутри залязгали засовы – и люди, уже порядком напуганные собачьи караулом, заволновались и стали медленно приближаться. При этом все уговаривали собак на разные голоса – и уговоры возымели действие. Псы не просто пропустили людей к заветным прилавкам, но и сами, возглавляя отряд покупателей, вошли в зал.
Пробрался и ханыга, с высоты своего роста отлично видевший, с каким вниманием питбуль, избавившийся от опеки старой девы, изучает мельтешащую перед ним толпу….
Алкаш надеялся, что все обойдется, и он сможет, купив драгоценную емкость, осушить ее возле кирпичного здания пункта приема стеклотары – а после полулитры на грудь он не испугается и крокодила.
Отоваривавшиеся люди, спешащие к выходу, замирали в нерешительности – возле дверей их встречали все те же собаки, но уже без былого добродушия – ротвейлеры стояли, широко расставив передние лапы и пригнув головы к земле, а между ним прохаживался, подергивая напряженным хвостом, питбультерьер.
Попытки прорваться на волю уже были – но любой шаг к дверям вызывал такой рев и клацанье ощеренных челюстей, что смельчаков как ветром сдувало под защиту толпы. Самое удивительное, что с улицы продолжали прибывать люди за покупками – удивленно поглядывая на толпу и на собак, пожав плечами и бросив что нибудь вроде «…и что встали, как будто одни тут, весь проход загородили» – они спешили за покупками. Собаки никак не препятствовали.
Противостояние уже готово было вылиться в штурм дверей, но ситуацию спас ухоженный кобель восточноевропейской овчарки – прижав уши, виляя не просто хвостом. а всем телом, он подошел и обмершей от испуга тетеньке и аккуратно вынул из сумки палку сырокопченой колбасы.
Тетенька охнула – колбаса перекочевала за спины ротвейлеров, а кобель сомкнул зубы на пухлой руке и, не причиняя никакой боли, отконвоировал покупательницу к дверям…
– Ага – радостно сказал импозантный мужчина с профессорской эспаньолкой – так это рэкет!! Как здорово!! Значит, нас собаки рэкетировать теперь будут!! Как замечательно!! Собаки лучше людей – может, и олигархов к ногтю прижмут? Ешьте, песики, ешьте, дорогие!!
С этими словами он выудил из сумки гирлянду сосисек, бросил их на пол к колбасе, и потрепав опешивших ротвейлеров за ушами, бодро вышел.
Народ заволновался – было ясно, что происходит нечто из ряда вон выходящее, но что прикажете предпринимать? На помощь милиции никто и не надеялся, время всех поджимало… в конце концов – действительно – чем собаки хуже отморозков с бритыми затылками или безликой армии чиновников, которая гораздо хуже всяких бандитов? Смирившись с новым видом поборов, люди лезли в сумки.
Возле собак росла гора припасов, движение оживилось. Продавщицы, заинтересовавшись было странным скоплением покупателей у дверей, вернулись к своей работе. Вновь входящие люди, бросив беглый взгляд на зверей, охраняющих съестные припасы и недоуменно пожав плечами, спешили за покупками – а на выходе, следуя примеру, кидали в выросшую кучу свой вклад.
Какой-то старик в изношенной до последней стадии костюмной паре долго стоял, внимательно глядя на собак и проходящих мимо покупателей. Понял, что просто так пройти еще никому не удавалось. Вздохнул. Распрямил плечи. Достал кошелек и пересчитал деньги. Вздохнул еще раз. После чего он гордо водрузил на кучу съестного прозрачный пакетик с двумя сосисками. На эти сосиски он экономил неделю…
Потом взгляд его упал на кусок, рядом с которым лежал его жалкий взнос – солидный шмат копченой грудинки с розовыми слоями мяса.
Дряблое горло старика дернулось непроизвольным глотком – такой продукт он не ел лет десять, с начала перестройки – и рука помимо воли протянулась к грудинке…
Здоровенный пес смотрел на него, не отрывая глаз – и у старика от страх онемели ноги и взмокла спина… он ждал, что удар жесткими лапами опрокинет его грязь – но ничего не произошло. Старик почувствовал дурманящий голову аромат – и деликатес перекочевал в его авоську. Покачиваясь от пережитого волнения, ветеран поспешил домой.
А овчарка закинула голову и взвыла. Тут же, возникнув как из воздуха, возле дверей засуетились шустрые дворняжки – они не ели, как можно было бы подумать, дань, а, набив полную пасть, исчезали в неизвестном направлении.
Солидная горка мясопродуктов исчезла за считанные минуты – следом за дворняжками в заросших дворах пятиэтажек не торопливо исчезла и четверка рэкетиров.
И вовремя – дежурный наряд ППС и сомнением слушал горячащегося кавказца, демонстрирующего изорванную спину дубленки, скептически разглядывал смазанные отпечатки лап на грудях охранников и их выпачканные спины и в конце концов уехал, отделавшись смутными обещаниями.
Они милиция в конце концов, а живодеры… есть служба отлова, вот они пускай этим и занимаются. Но когда милицейский жигуленок не спеша колесил по улицам, внимание наряда привлекли четыре собаки – два ротвейлера, палевый питбуль и холеный кобель овчарки. Они сидели в ряд и дороги и изучали людей так же, как люди из салона машины изучали их.
– Ну что, Сашок? А ведь похожи на тех, про кого рассказывали? Шандарахнуть по ним очередью, что ли?
– С глузду съехал? – спросил Сашок, которому не по себе было от этого взаимного разглядывания. – По патронам отчитываться замучаешься. К тому же – за что ты их будешь расстреливать? Налетят всякие зеленые, синие, общества защиты животных и прочее… сидят себе собачки, никого не трогают, а ты по ним из автомата. Вот если бы они человека рвали, тогда пожалуйста… поехали…
* * *
Витек лежал на продавленном диване уже третьи сутки – после исчезновения пса по какой-то причине не осталось никакого желания жить. Может – утешал он себя – это просто побочные эффекты от действия столько горячо любимой им отравы? Может, просто перебрал он три дня назад водочки. Да еще отлакировал ее портвешком, да потом еще догнался джин – тоником? Вот психика и расстроилась, померещилось черт знает что….
От таких мыслей было еще более тошно, чем от сознания того, что он, молодой еще, в общем то, мужик просто сходит с ума. Сходить с ума в пьяном мороке извольте, сколько угодно. В конце концов, не один он такой. Не только он кладет на весы скучное и размеренное трезвое существование, а на другой…
Тут Витек задумался и, запустив пальцы в отросшие сальные пряди, поскреб затылок. А что, собственно, говоря, на другом? Так ли уж хороша эта самая пьянка, как кажется?
От такой кощунственной мысли Витька аж пот прошиб. С детства пьянство считалось этаким вызовом обществу. Да и мать, сколько ее помнил Витек, не уставала выискивать в жизни примеры пьянства и со странной похвальбой указывать на них сыну…
– Смотри как, Тонька то, два инсульта перенесла, а предложила я ей выпить портвешку – не отказалась ведь!! И глазки сразу заблестели, и щечки сразу разрумянились, и язычок развязался….
Или…
– А у самого то язык заплетается, глаза мутные… тоже пьет втихомолку, а туда же – притворяется трезвенником. Ну что, Витек, хочешь сто грамм?
Витек, радуясь, что у него такая все понимающая и компанейская мать, конечно, никогда не отказывался. Да еще и охотно приводил к себе друзей – пусть знают, какая у него мать. Пусть завидуют!! И они действительно завидовали, а Витек, дурак, гордился.
При мысли о портвейне, о его аромате гнилых яблок и пережженного сахара рот вдруг наполнился слюной. Черт возьми, а ведь хорошо бы сейчас стаканчик залудить… одни единственный маленький стаканчик – и завязать. Уйти в завязку на много – много дней. Ходить бритым, трезвым и помытым….
Чтобы отогнать от себя искушение и соблазн, Витек стал в подробностях представлять себе ощущения, которые приносит хмель… итак – тепло, разливающееся в желудке и мягкое. Мутное головокружение… потом мир теряет привычные очертания. Потом появляется болтливость и беспричинная веселость, потом…
А вот потом никакие ощущения уже не вспоминались. Кроме одного – неистребимого желания продолжить. И все последующие воспоминания, теряясь в размытой чехарде с какими то непонятными харями, криками и драками, заканчивались простреливающей череп по швам головной болью и съежившимся в предчувствии желчной рвоты желудком.
Потом приходила она, желчная рвота, на висках и лбу выступал липкий горячий пот, глаза наливались кровью, тягучая слюна горчила – и хотелось только одного – повеситься… или опохмелиться.
Воспоминания о пьянке были столь четкими, что Витек перепугался – видно, действительно, идет новая полоса в его никчемной жизни. Раньше у него не было ни таких мыслей, ни таких ярких представлений и ощущений… словно он постепенно, через боль и мучения, становился другим.
Другим… Витек встал, и шаркая старыми тапками по облезшей краске пола, прошел к окну…. станешь тут другим. Три дня назад с собакой разговаривал. Сегодня пить решил бросить… да мама не переживет такого предательства со стороны сына.
Ведь как повелось десятки лет назад, так и продолжается – Витя приезжает к маме, покупает водку, потом они мирно напиваются.
Потом мама начинает обвинять Витька во всех тяжких грехах, в несостоятельности, лени и никчемности, потом уверять, что он должен целовать ей пятки, поскольку она его вырастила и воспитала, а сам он гроша ломаного не стоит.
Витек, конечно, станет возбухать, в свою очередь обвинять мать во всех тяжких, говорить, что она ему жизнь сломала, и вообще – ребенок – произведение родителя. И во всем виноваты они, родители, и только они.
– Ты даже бабу себе выбрать не можешь, козел гребаный!! – обычно заканчивала мама аргументом убойной силы – Помню, как приволок сюда двух сучек – и если бы не я, так они бы тебе сразу и подставились…
– Да среди этих двух сучек была любовь всей моей жизни! – брызгали у Витька из глаз слезы.
– Окрутили бы тебя две паскудные хохлушки… уйди отсюда, тварь, пока я об тебя стул не сломала!!!
Потом они разбегались – кто на кухню, кто в комнату – сосредоточенно курили и потом возвращались к недопитой бутылке – мириться.
Ну вот и как теперь мама будет? Кого она будет теперь тыкать мордой в грязь, тем самым себя возвеличивая? Разве можно так предавать родительницу… ведь в конце концов она его, действительно. Воспитала. И она же его научила пить.
Витек посмотрел в зеркало – из стекла на него уставилось желтоватыми белками серое лицо тридцатипятилетнего старика. Нечистая кожа обвисла складками, темные мешки под веками, сеточка синих сосудов на носу… докатился. И вдруг с неожиданной злостью Витек сказал своему отражению.
– Обойдешься, мамочка… не сопьюсь я… придется тебе носом в гавно другого щенка тыкать…
Что пить он больше не будет – в этом Витек не сомневался. Но при этом совершенно не представлял себе, что он будет делать. Пьянка делила жизнь на четко разделенные периоды – похмелье, работа, страдания, пьянка, похмелье, работа, страдания. С похмелья нужно было предаваться, наслаждаясь, самобичеванием и предвкушением первой, переворачивающей весь организм, рюмки – на это уходило, как минимум, пол дня. Потом, к концу смены, когда по телу разливалась алкогольная лень, начиналась вторая стадия, не менее интересная… Витек до сих пор не мог понять, почему он, сморчок чуть выше полутора метров ростом, посоле первого стакана приобретает уверенность, которая позволяет ему смотреть свысока на таких монстров винно – водочного отдела, как Умник?
Умником этот двухметровый детина с шершавыми, как наждак, обладающими чудовищной силой руками назывался из-за патологической нелюбви ко всем, кого он мог считать умнее себя. Особенно это касалось субтильных юношей в очках. В таких он впаривал водянистые глазки, морщил низкий лоб и спрашивал.
– Что так внимательно смотришь?
Потом, независимо от ответа, рявкал…
– Не будь умником, мы сами все умники…
Обычно после этого умники, озадаченные связью между вежливым ответом «Извините?» и советом не быть умником, замолкали – чем сохраняли себе здоровье. Те же, кто смел оспаривать интеллектуальное превосходство Умника, рисковали ребрами и зубами.
Витек вполне подходил под определение умника – но поскольку на момент риторического вопрос находился в неадекватном состоянии, то и ответил неадекватно.
– А что, непохоже?
Поскольку он выпятил цыплячью грудку и щетинистую челюсть, Умник это воспринял как вызов. И ударил… потом он зауважал Витька – поскольку тот принял бой и, не в пример другим умникам, смог свалить громилу на землю и разукрасить его физиономию.
Правда, присутствовавшие при историческом событии алкаши, посмеиваясь, пускали всякие сплетни – но ни Умник, ни Витек не придавали им значение. Мол, вместо удара ткнул Умник кулаком в воздух и, не удержав равновесия, пропахал физиономией асфальт, а Витек с каким-то нечленораздельным уханьем ринулся на него, распростертого, споткнулся об неудачно растопыренную промежность и навалился сверху, обняв, как желанную женщину.
Потом их, окровавленных – Витек расквасил себе нос об каменный затылок Умника – растащили пьяненькие друзья.
Теперь Умник, злой как черт, ходил с загипсованной рукой – ее, не долго думая, сломал какой-то доходяга библиотечной внешности, которого Умник в приступе праведной злости пытался приподнять над землей…
– А ты что, ууууу…
Первая буква любимого оскорбления плавно перешла в вой – доходяга, оказавшийся словно свитый из литых мускулов, позволил слегка приподнять себя над землей, потом железными пальцами стиснул жирное запястье Умника и сделал что – то – предварительно брезгливо ткнув Умника кулаком в заросшую скулу.
Боль, идущая из выломанного локтя, залила тело Умника огненной лавой. Не понимая, что он делает, повинуясь только животному желанию уйти от этой чудовищной боли, Умник враскоряку плюхнулся на колени, а поскольку боль не отпускала, потом упал на брюхо и прижался мордой к земле…. из глаз брызнули слезы, штаны быстро темнели от непроизвольной струи – а хлюпик брезгливо откинул обмякшую руку и беззлобно сказал.
– Видишь, а ты так не умеешь – значит, ты прав. Я умнее тебя, Умник…
– А ведь таких козлов давить надо в младенчестве – брезгливо подумал Витек, вспомнив своего собутыльника. До него только что дошло, что герой Умник старался навязывать драки только тем, кто заведомо слабее него. Когда, выяснив, кто стесал с его рожи приличный пласт кожи, Умник стал верным собутыльником Витька, тот мог в это убедиться не раз. И студенты, не разглядев под кабаньими глазками и небритой харей труса, не раз бывали биты.
Кроме прочего, Умник боялся собак – и поэтому почти не бывал и в халупе Витька. Тяжелый взгляд здоровенного дога бросал его в дрожь – а на Витька, который мог пинками загнать страшноватую тварь в угол, он теперь взирал с искренним уважением.
Вспомни дурака, он и появится – заскрипела дверь, лязгнул, выходя из раздолбанного гнезда замок, и в дверь опасливо проникла как всегда небритая харя с приклеившимся ко лбу желтым клоком. Один глаз заплыл великолепной фиолетовой гематомой, второй, горящий священной ненавистью к умникам, опасливо обшарил комнату.
– Где твоя псина? – напряженным сипом поинтересовался он и покосился за спину – не появляется ил из мрака коридора пятнистый зверюга?
– Сбежал. Заходи. Умник, заходи.
– Ну и зашибись. На хрена тебе эта тварь? А ты как здесь живешь? Гниешь, можно сказать, заживо? Ни водки тебе, ни курева? Чтой то ты на работе не появился?
– Да заболел я. – равнодушно сообщил Витек. В этом странном состоянии его не то чтобы раздражала туповатый Умник – нет, ему просто было все равно.
– Ааа – сообразил Умник – ты, значит, заболел, а свою тварь вышвырнул на улицу – пусть сам гуляет? Правильно, не хрена с этой заразой время тратить и здоровье гробить.
Витек пожал плечами. По его мнению прогулки пошли только на пользу – но разве что нибудь докажешь этому барану? Спорить – себе дороже. А если рассказать, с какими приключениями ушел из дома его пес, то ведь Умник и водки не нальет… вон, торчит из кармана синяя пробка и отклеенной акцизной ленточкой.
Витек шмыгну носом и заявил.
– Ни хрена он не гуляет сам по себе. Он меня предупредил – дескать, скоро начнутся такие дела, что все вы, козлы – люди, под нашим началом окажетесь. Хватит, сказал, засрали природу дальше некуда. Если, сказал, высшие существа не возьмут над вами контроль, вы, мудаки, и себя погубите и планету тоже. Ну и нас, невинных, заодно. Так что придется над вами контроль взять. Я его и отпустил.
От такого залпа Витьку самому стало неловко – словно и не он это вовсе говорил, а чей-то властный хрипловатый голос, похожий на голос его собственного пса, надиктовал ему все это. Витек. Конечно, кое-что добавил от себя – а ведь уж больно неестественно получилось – козлы. Мудаки, засрали… впрочем, по-другому Умник бы и не понял. Витек поднял глаза, ожидая глумливой ухмылки собутыльника – но на роже того боролись страх и уважение, насмешки не было вовсе… бутылка плясала и грозила разбить стакан, когда Умник наливал себе и Витьку. Витек смотрел, как ходило в такт глоткам горло Умника и смутно подозревал что то нехорошее… тот выпил, и уставился на Витька – даже заплывший глаз приоткрылся в виде красной щелки.
– Ну ты, бляха, умник… ну-ка, расскажи, что там тебе эта тварь твоя насказала?
Теперь пришла очередь поражаться Витьку – нет, не такой реакции он ожидал. Он-то, честно говоря, рассчитывал, что Умник, как здравомыслящий человек, откажется пить с белогорячим, но, похоже, этого не произошло.
– Как он тебе это рассказывал – что, в натуре, говорил как человек?
– Да нет. не как человек, по другому… как бы тебе попонятнее объяснить? Ты как думаешь?
– То есть?
– Ну ты умник… – покачал головой Витек – Ты когда думаешь – ты сам собою говоришь?
Умник поскреб изрубленный морщинами лоб. Потом натужно ответил…
– Не, я это… как это? Что, блин, ты меня достал!!
Витек посмотрел на Умника с сочувствием и ответил.
– Ну ладно, достал так достал. В общем, обычно люди думают так – как будто разговаривают сами с собой.
– Аааа… – ну это… ну да… – Умник, позже, поразился такому тонкому наблюдению Витька и зауважал его еще больше. Витек это заметил и усмехнулся.
– Ну вот. Все просто – а тут не я разговариваю сам с собой, а кто-то мне это все надиктовывает.
– Кто?
– Ну не знаю – искренне ответил Витек. – Собаки.
– Какие такие собаки?? Ты что базаришь, собаки что, говорить умеют?
– Ну наверное. По своему, по собачьи.
– Ты меня не грузи. Собаки не могут разговаривать. Это все херня… ты как умник разговариваешь.
– Может, у меня белая горячка? – с надежной спросил Витек – может, тебе пить со мной не стоит?
Перед лицом Витька возник кривоватый палец с изогнутым черным ногтем. Палец двигался вправо – влево, причем сама рука при этом была неподвижной.
– Это не белая горячка… это похуже. Это такие умники как ты, могут понять… а простые люди не могут. Ты ящик то смотришь?
Витек пожал плечами. Запыленный глаз телевизора таращился, прижатый к полу ведром с лимоновым деревом.
– Во – важно произнес Умник – не хрена ты не знаешь, а если бы знал, то не стал бы говорить всякую чушь про белочку. Переворот у нас, бляха муха. Ты правильно сказал – человечество в полной заднице. Собаки берут верх. Это не белочка, брателло, нет, не белочка.
– Погоди – Витек, в полном шоке от такого сообщения, поднял руку, останавливая собутыльника. Залпом опрокинул стакан и даже не почувствовал вкуса – ты это серьезно?
– Ну!! – развеселился Умник – ну вот зуб даю и последней падлой буду. Загондошить меня можешь, если вру.
– И что говорили?
– Ничего они не говорили. Они говорили, что ситуация пока еще не выходит из под контроля, на как будут дальше события развиваться никто не знает. Что-то, понимаешь, странное происходит с этими тварями…
– Они что, людей кусают?
– Кусают, падлы, еще как кусают!! Если кто им мзду не дает, так прям сразу – мордой в грязь или клыками за кадык.
– Ничего не понимаю… у тебя водочка еще есть?
– Ну! – ощерился Умник, вынимая вторую емкость.
– Ничего не понимаю. Я думал. Что у меня крыша поехала… понимаешь, этот мой пес все мои мысли предугадывал. Я хотел ментам позвонить или там в службу отлова собак – итак он мне едва яйца не откусил. Я хотел его поводком перетянуть – так… в общем, понятно. Понимаешь, думал что это мне писец настал.
– Да нет – ржал Умник – это всем нам писец настал.
– Ну – ну, давай – давай – наседал Витек и Умник, довольный тем, что сообщает такую важную новость первый, вещал.
– Короче – они пока только рэкетом занимаются – вроде наших братков, в натуре!! – сидят возле магазинов, и отбирают у народа продукты.
– Что, вся стая сидит…
– Нет, несколько собак…
– И что, все продукты?
– Да нет, они ж, умники, умные! – кто им сколько даст столько они и берут. Потом – как куча нормальная станет – налетают шавки, дворняги, и уносят.
– И что, дат люди?
– А куда они на хер денутся. Все-таки не все отбирают, а малую часть. А кому охота с собачьими зубами спорить?
– И что, – все не мог поверить Витек – и что, никто не сопротивляется?
– Ну, брателло, ты самый настоящий умник, но мы же не дурнее… коль пошла такая пьянка, то знаешь, что нам с тобой надо сообразить? Пока что всякие экологи, зеленые там всякие, мешают нормальным людям нормально эту грязь истребить, но скоро они опомнятся и начнется настоящая война!! Так пошли, брателло, конкретно, к Полянке, и себя ему предложим! Мы же, бляха муха, полководцы будем!! Мы всю эту нечисть, бляха муха, к ногтю!! Мы тоже, бляха муха, умники!
Витьку стала ясна причина прихода собутыльника. Горит, значит, гнида желанием стрелять и убивать… а ведь быстро сориентировался. Если все, что он говорил, правда, то скоро действительно понадобятся вот такие типы.
– Да нет, умник. Там тоже, как ты говоришь, умники сидят. Там наверняка какие нибудь профессиональные охотники уже подрядились, профессиональные кинологи или кто их там знает кто…. так что возьмут тебя – а взять то тебя, конечно, возьмут – возьмут тебя штатным живодером с окладом сто долларов в месяц.
– Сто долларов? – возмутился Умник – сто долларов – мне? Ну, блин, умники, давить таких надо. Как собак…. – нет – заявил он, подумав. – неблагодарное это дело, опасное. Да и людишками не любят вас другой стороны… Я, блин, венец творения!! За сто долларов собак отстреливать!!! Да я их бесплатно душить буду!! На меня!! Венца творения!! Клык оскаливать!! Всех, на хрен, умников передавлю… А ты со мной пойдешь?
Уставился вдруг он на Витька и тот, брезгливо скривив губы, ответил.
– Нет, Умник, ты уж извини, не пойду.
– Не понял… ты что… против нас?
– Кого это нас?
– Твар… венцов тар… людей, короче?
– Да нет. в общем… просто голос мне был… и, если я против собак пойду, они меня везде найдут и по горлышку – чик…
– Ааа – этот довод был Умнику вполне понятен. – это да… это так… да что ты бздишь!! С тобой же я буду!!
– А вдруг… – водка, видимо, была паленой – Витек, крепкий к выпивке человек, словно продирался сквозь сдавившую его со всех сторон вату… – а вдруг я там свою собаку встречу?
– Среди врагов? Среди умников?
– Среди вр… вр… врагов.
– А ты его… – дышал в щеку Витьку жарким перегаром Умник – а ты его шлепнешь….
– А за что?
– А он тебя унизил… он тебя за яйца держал?
– Ну…
– А потом тебя в рожу лизнул?
– Ну да…
Умник отстранился и некоторое время соображал что-то, потом еще крепче стиснул костлявые плечи Витька.
– Я твой друг. Я тобой не брезгую… а убить его надо. Он же тебя в петуха превратил!!!
– Что?
– Что слышал… идем умников мочить?
– Умников?? Или собак? Или петухов…
– Собак – с трудом ворочал языком Умник – и умников… тоже… все они сволочи…
* * *
Господин Уейд покачивался на кожаных сиденьях своего Джипа, со скукой глядя на проплывающий за окном нищий пейзаж… странная страна – бескрайня, бездарная, полудикая, растерявшая чувство собственного достоинства и самоуважения. Дико смотрящиеся на фоне всеобщей разрухи магазины с затемненными витринами и скользкими плитками на входе это впечатление еще и усиливали.
По деревням жили в основном испитые, пахнущие навозом мужики и потерявшие счет годам старухи, на полях ржавела техника – и при этом леса содрогались от выстрелов.
Мистер Уейд морщился. Дикари, и охота у них подлая и дикарская – бить птицу, спрятавшись в зарослях. Исподтишка.
Несправедливо, что именно им достались такие просторы и такие богатства!! Англичанин кривился – его народ, кичащийся жидкой голубизной в жилах, давно уже задыхался на своем сыром острове. Впрочем, он не сомневался – лучших людей в этой стране истребил сначала лысый калмык, потом маниакальный грузин, потом споил кремлевский маразматик… скоро сопьется оставшийся сброд – и вот тогда главное – успеть, перехватить оставшуюся без хозяев страну у китайцев и мусульман.
Но на его сыром острове тоже в избытке расплодилось всякой дряни, презревшей заветы отцов и плюющих на традиции… в Англии, высокопарной и чванной Англии испокон веков в почете были кровавые зрелища.
То джентльмены пускали в бочку с крысами терьеров и наслаждались, глядя, как пес душит их одну за другой – хотя бывало, что крысы разрывали собаку живьем – то швыряли бульдогов на быков и наслаждались, видя, как качающийся от болевого шока бык падает на колени…
А самая благородная английская забава – охота на лис…
У Уэйда закипала кровь в жилах и при воспоминании – вот десяток ревущих в предвкушении крови собак загоняют зверька, вдвое меньше их по весу, гонят его часами – и за секунды разрывают в клочья…
Мистер с презрением относился к моде последних дней – по двадцать – тридцать собак на одну лису. Такое количество не позволяет сполна насладиться зрелищем, кульминацией травли.
Самое благородное соотношение в традиционной английской охоте на лис – пять собак на лису. Никогда пятерка не обманывала ожиданий Уэйда – он трясся, сидя в седле и рассматривая, как прекрасный зверь с визгом превращается в заживо освежеванную тушку, и как потом тушка разлетается на осклизлые синевато – багровые куски.
Но опять же – деградирует народец и в доброй старой Англии. Лезут под копыта не чтящие благородных традиций плебеи – всякие гринписовцы, зеленые и прочая назойливая мелочь. Помешать они, конечно, не помешают – хотя пару раз удалось вырвать из зубов собак лис и потом даже вылечить – но и наслаждаться процессом охоты не дают.
И вот тогда то мистер и подумал об этой огромной, свободной и нищей при огромных богатствах стране. Он был уверен, что избавленные от власти коммунистов русские раскроют объятья любому иностранцу – так оно, в принципе, и вышло.
Доллары, которые оказались в большем почете, чем фунты, делали все – готовые продать душу дьяволу чиновники без сомнений уступили мистеру Уэйду несколько сотен гектаров земли, местное население выстроилось в очередь, узнав, что конюхам за месяц платят больше, чем учителям за год.
Мистер обещал подумать… Но тут выяснилась одна досадная деталь – в лесах не было лис. Их давно перебили местные, кто для себя, кто устраивая охоты приезжим – и мистеру пришлось открывать звероферму.
Итак – у англичанина в России, на которую он смотрел хозяйским глазом, как на новую колонию, в собственности были – земля, звероферма, конюшня и псарня. Окупиться его предприятие или нет – мистера волновало не очень сильно.
Машина въехала во двор – и сразу англичанин обратил внимание на странную тишину… навстречу Уэйду выбежал работник, Гришка – он прижимал к животу окровавленную руку.
– Мистер – униженной скороговоркой проговорил он… – что – то ваши песики дурят… что-то не так… прямо не знаю.
Англичанин покосился на него с высоты своего роста и брезгливо сморщился…
– Что есть не так? Вы не хотеть работать? Вы увольняйт. Вся стана пьянись идиоть….
Гришка выпрямился – такого откровенного хамства в свой адрес он еще не слышал. Английский журавль держался высокомерно, но вежливо – но сегодня всеобщий российский идиотизм его доканал…
– Ты что это меня идиотом величаешь? – распрямился Гришка и подошел к хозяину. – Это я – идиот?
Вместо ответа мистер Уэд посмотрел на мужичка, как на пустое место и, брезгливо обойдя его, направился к псарне.
– Ах ты петух британский – удивился Гришка – на моей земле живет – и меня не замечает? Думает, что из-за его поганых бумажек все всегда ему жопу лизать будут?
Узкая спина англичанина маячила уже в дверном проеме. Гришка не спеша подошел, взял иностранца за плечо, развернул – и так двинул тяжеленным крестьянским кулаком в ухо, что англичанин прокатился два метра да так и распластался, оглушенный, в грязи…
Мистер Уэйд очнулся через пять минут – долго крутил гудевшей головой, потом вспомнил бунт Гришки, этого растения – и, вне себя от ярости, кинулся к вольерам.
Там действительно творилось что-то странное – пестрые гончие, привезенные для травли лис специально из Англии, не встретили его лаем, визгом и вилянием хвостов – они молча смотрели из за решеток. Уэйд протянул руку, погладить питомца – и не успел отдернуть ее от белого щелчка зубов. Ничего не понимая. Он смотрел на вспоротую кисть – потом, кое-как забинтовав рану, помчался в дом.
