Текст книги "Один шаг в Зазеркалье"

Автор книги: Константин Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5. Московский алхимический лабиринт

Когда поезд наконец прибыл на кишиневский вокзал, я выскочил из вагона и упругой походкой направился к привокзальной площади. На меня нахлынула суета южного города: пыльные улицы, мужчины и женщины, несущие сумки с овощами, – им не было дела до стремления в высшие миры, – и мне сразу захотелось вернуться обратно, в Москву, к Джи, хоть я и не удержал свой шанс. Подойдя к остановке троллейбуса, я вдруг услышал голос Гурия:

    – Я думал, ты в Москве. Как ты оказался здесь? – Гурий, в джинсовой куртке и с дорогим кожаным портфелем в руке, недоуменно смотрел на меня.

    Я досадливо махнул рукой, скользнув угрюмым взглядом по его удивленному лицу; чувство отчуждения захватило меня, и никого не хотелось видеть.

    – Как ты провел время в обществе Джи? – заинтересованно спросил он.

    Я упорно молчал, и по моему неприветливому лицу он понял, что мне не до него.

    – Позвони мне, когда сможешь, – попросил он и вскочил в подошедший троллейбус.

    Месяца через два Гурий получил письмо, в котором Джи приглашал его познакомиться с алхимическим лабиринтом Москвы. Радости Гурия не было предела. Он заглянул ко мне ненадолго, с огромным рюкзаком за плечами, и в этот же день вылетел в Москву. Я тоже хотел поехать с ним, но не мог:  дела держали меня в Кишиневе.

    Дни пролетали однообразно и скучно; иногда мне удавалось уловить сон, где я встречал Джи, и это было единственной радостью. Прошла осень, началась зима. Никто из моих знакомых не хотел и слышать о Пути; я был одинок в своем устремлении.

    Однажды вечером, когда я перечитывал самиздатовский том Кастанеды, раздался настойчивый стук в дверь. Я открыл – и увидел веселое лицо Гурия. Он важно стоял на пороге, в истертых джинсах, со своим нелепым круглым рюкзаком за спиной.

    – Наконец-то ты вернулся! – обрадовался я.

    Гурий протиснулся в дверь, цепляя рюкзаком за косяк, и протянул мне задубевшую ладонь. Я довольно холодно пожал его руку, чтобы сбить московскую спесь, а затем пригласил за стол, приготовив кофе с коньяком. Гурий пренебрежительно огляделся и заметил:

    – Да, у тебя не так интересно, как в Москве, – ты здесь, в провинции, уже, видать, отстал от духа времени.

    Мне был неприятен его высокомерный тон: он пытался показать, что его шансы намного выросли.

    – Я приехал прямо к тебе, даже домой не зашел, – произнес он, отхлебывая кофе. – Но ты не думай лишнего о себе, это я поступаю так по просьбе Джи.

    Колкие замечания так и вертелись у меня на языке, но я, помня о самонаблюдении, сдержался: очень хотелось узнать все до мелочей. “Его опыт может пригодиться мне на Пути к Просветлению”, – подумал я и, преодолев себя, налил ему сто граммов коньяку в граненый стакан.

    – Не ожидал от тебя такого широкого жеста, – сказал он с ухмылкой. Дождавшись, когда он допьет весь коньяк, я спросил:

    – Не мог бы ты поподробней рассказать об алхимической Москве?

    По его лицу расплылось довольство; он закурил и после нескольких затяжек, значительно посмотрев на меня, начал свой рассказ.

    Получив неожиданное приглашение от Джи, я вылетел первым же самолетом в Москву и через два часа уже был в аэропорту Внуково. До этого я еще никогда не путешествовал самостоятельно и поэтому всю дорогу размышлял о предстоящей встрече и переживал, как бы не опоздать на вечернее приключение. Новенький желтый автобус минут за сорок довез до станции метро “Юго-Западная”. Пока я гадал, та ли это станция, что мне нужна, автобус опустел, и я вышел вслед за остальными. Под ногами скрипел свежий снег; я с любопытством разглядывал лица прохожих, выискивая кого-нибудь, кто бы мог подсказать мне дорогу.

    Я сделал несколько неудачных попыток, обращаясь к озабоченно спешащим москвичам, которые, бросив короткое “не знаю”, исчезали в глубине метро. В смятении и растерянности озираясь по сторонам, я наконец набрался смелости и подошел к высокой женщине в элегантном длинном пальто, в замшевых сапогах на тонких каблуках, с небольшой сумочкой, которую она прижимала к груди рукой в черной перчатке. Она никуда не торопилась, как можно было предположить, глядя на нее, и это привлекло меня. Ее глаза оживились, и она, сдерживая улыбку, подробно объяснила мне, как добраться до Авиамоторной. Всю дорогу я думал: согласилась бы она плавать на Корабле Аргонавтов или нет; если “да” – то моя жизнь могла бы превратиться в сплошное удовольствие.

    Выйдя из метро, я через несколько минут добрался до девятиэтажного кирпичного дома, угрюмо стоящего на углу улицы, и вошел в темный проем первого подъезда. На четвертом этаже я нетерпеливо нажал кнопку звонка и стал ждать. Дверь открыл Джи, одетый в джинсы и серый свитер, похожий на кольчугу. Я выпалил:

    – Джи, наконец-то я добрался сюда! Я так счастлив!

    Но Джи приложил палец к губам. Я взглянул в его глаза и вдруг сам увидел в них то, чему не знал названия. “Касьян называл это сиянием бесконечности”, – вспомнил я. Джи открыл дверь, скрытую за тяжелой портьерой, и жестом пригласил войти. Я оказался в небольшой комнате, в центре которой стоял круглый стол красно-коричневого дерева. На деревянной подставке красовался небольшой фарфоровый чайник старинного вида с изображением китайского мудреца и причудливых птиц и две разностильные чашки. На диване, накрытом блеклым цветным покрывалом, сидела Фея; ее глубокий, как пустота Вселенной, взгляд был сосредоточен на узорных кольцах дыма, поднимающегося от сигареты. Пепельно-золотистые волосы падали легкими завитками на плечи, а лоб закрывала прямая челка. Голубой тонкий свитер и джинсы подчеркивали стройность и гибкость фигуры. Однако облик Феи совсем не вязался с этой одеждой: она больше напоминала древнеегипетскую принцессу, и это сходство было даже пугающим. Она перевела взгляд на меня, и я, слегка оробев, приветствовал ее. Тем временем Джи надел длинное серое пальто, напоминавшее шинель, и вложил во внутренний карман несколько конвертов. Потом снял с вешалки меховую темно-коричневую шапку и вынул из кармана, расправляя, старые кожаные перчатки.

 – Ягненочек, – сказал он нежно Фее, – мы скоро вернемся.

    – Хорошо, – вибрирующим голосом, как бы издалека, ответила она, – я буду вас ждать.

    Я оторвал взгляд от необычных картин, висевших на стенах, – они были написаны на холстах, на дощечках, на кусках плотного картона и излучали тонкую ясную атмосферу, похожую на атмосферу Феи.

    – Я прошу тебя быть предельно алертным, – сказал Джи, – и вести себя в коридоре и на кухне очень тихо. Соседка ведет с нами коммунальные бои по поводу квадратных миллиметров совместной жилплощади.

    – Понятно, – ответил я и, открыв дверь, осторожно шагнул в коридор, но зацепил рукавом стоявший у входа высокий сосуд, музейного вида, покрытый разноцветной эмалью, и он свалился с громким звоном.

    Джи укоризненно посмотрел на меня и вышел на лестничную площадку. Он мог передвигаться совершенно бесшумно и незаметно, несмотря на массивность своего тела. Я выскочил за ним, и мы спустились по выщербленным ступеням.

    Было около четырех часов пополудни, и надвигались тусклые сумерки.

    – Ну, как ты жил в Кишиневе? – спросил Джи по дороге.

    – Очень хорошо. Почти каждый день я закручивал обучающие ситуации, – ответил я гордо.

    – И как же ты это делал?

    – Я брал с собой бутылочку-другую сухого вина и отправлялся к кому-нибудь в гости – обсуждать идею духовного роста.

    Сказав это, я почувствовал, что фраза прозвучала нелепо: в его атмосфере значимость событий кишиневской жизни куда– то испарилась.

    – Очень даже интересно, – произнес Джи и свернул с тротуара на боковую дорожку, ведущую к стеклянной коробке почтового отделения. Еще подходя, я заметил две длинные очереди, выстроившиеся у касс, и предложил:

    – Давайте займем очередь, а сами посидим в кафе.

    – Посмотрим, – ответил он, открывая стеклянную дверь.

    Мы прошли в душный зал, где множество людей с усталыми лицами терпеливо ждали своей очереди. Я встал в стороне, подальше от исходившей от них тягостной атмосферы.

    Джи непринужденно стоял, оглядывая малопривлекательную обстановку: стены, выкрашенные серой краской, заслеженный пол, стойку со старыми газетами и журналами. Его взгляд остановился на высоком, чахнущем от холода и сырости кактусе в большом горшке. Он рассматривал его с большим интересом, а затем подозвал меня:

    – Гурий, если ты поговоришь с этим растением, то унылая атмосфера почты изменится, и нам легче будет стоять здесь.

    “Какой стыд”, – подумал я и стал нервно оглядываться, высматривая, не услышал ли кто-нибудь нелепое предложение Джи.

    – Попробуй поднять ему настроение, – доверительно продолжал он. – Ты ведь понимаешь, как скучно этому кактусу стоять в углу, не имея возможности отлучиться. Ты находишься в более выгодном положении.

    – Мне не хочется становиться посмешищем в глазах этих людей.

    – Ты же попросился юнгой на Корабль, – напомнил мне внезапно Джи, – и обещал учиться.

    – Но ведь не тому, чтобы вести разговоры с кактусом! – обиделся я.

    – Юнга, – ответил серьезно Джи, – должен уметь налаживать контакты не только с симпатичными девушками, но и с другими обитателями Земли. Ведь ты не знаешь еще, в какие Космосы тебе, может быть, придется нести знание. Так что, будь добр, поговори с кактусом.

    Я сдался и, подойдя к обмякшему от тоски кактусу, недовольно пробормотал:

    – Из-за тебя, колючий переросток, я попал в дурацкую ситуацию. Рос бы ты спокойно у себя в Мексике, я бы и горя не знал.

    – Смог ли ты найти немного тепла в душе для этого заброшенного существа? – спросил Джи.

    Я смутился, но затем уверенно солгал:

    – Конечно, смог.

    – Какой же ответ пришел тебе?

    – Никакой.

           В этот момент я заметил, что к нам прислушивается красивая девушка, которая уже стала потихоньку смеяться.

    – Как вы думаете, – обратился к ней Джи, – почему мой юнга никак нe может поговорить с растением по-дружески?

    – Он считает себя намного более значительным и привлекательным, чем кактус, – ответила девушка, поправляя прядь светлых блестящих волос, – но самооценка у него явно завышена. Если бы мне нужно было чье-либо участие, я бы скорее обратилась к кактусу.

    – Не понимаю, к чему эта глупая ситуация, – пробормотал я, покраснев.

    Джи посмотрел на меня с сожалением и сказал:

    – Эх, Гурий, какой же ты черствый! Мало в тебе тонких эфирных лепестков для восприятия красоты волшебного мира. Если ты научишься когда-либо разговаривать с этим кактусом, то найдешь контакт с теми существами, которые пока спят на глубине твоей души. Тогда ты сможешь и другим людям передавать свое знание.

    Неожиданная союзница Джи уже стояла у окошка кассы. Она получила какой-то конверт и направилась к выходу. Проходя мимо нас, она тепло улыбнулась Джи, который, на мой взгляд, был далеко не молод, а про меня словно забыла.

    “Было бы гораздо интереснее учиться говорить с красивыми девушками, чем разыгрывать нелепую комедию на почте”, – подумал я и твердо решил больше не попадать в дурацкие ситуации.

    Подошла наша очередь, и, пока Джи заполнял бланки, я спросил его:

 – Каким должен быть юнга Корабля Аргонавтов?

    Джи искоса посмотрел на меня:

    – Если тебе удастся не забыть свой вопрос до того, как мы вернемся к Фее, я дам тебе некий ключ.

    “Спросить о юнге”, – украдкой написал я на ладони.

    Получив какие-то бандероли, мы вернулись домой, и тут, взглянув на руку, я вспомнил вопрос.

    – Вы обещали дать мне ключ к пониманию.

    Джи подошел молча к книжной полке и, сняв оттуда толстую книгу в темном переплете, вручил ее мне.

    – Здесь ты найдешь зашифрованный ответ.

    Я пристроился на подоконнике на площадке между этажами, закурил сигарету и открыл роман. Он назывался “Путешествие на Запад”. Стиль был старинный и вычурный, текст перемежался стихами, которые я пропускал, сочтя их ненужным украшением.

    Это была история некоего Сунь У-куна, который вылупился из каменного яйца в виде странной обезьяны с человеческим сознанием. Он чувствовал от рождения тягу к тайному знанию. Быстро изучив алхимию и семьдесят два способа магических превращений, он взялся осваивать все виды боевых искусств. Через некоторое время по своей силе он стал подобен небожителям. Тогда ему захотелось занять достойное место среди них. Но небожители не хотели принимать Сунь У-куна в свой избранный круг, считая его вульгарным и неотесанным. Сунь У-кун гневно обиделся и задумал отомстить небожителям: вторгнувшись в их владения, он разрушил часть этого прекрасного мира. Небожители решили захватить его в плен и послали свою многочисленную охрану. Но он разгадал их план и, избежав ловушки, забрался в Небесный сад, где росли волшебные персики, дарующие бессмертие. Украв из Небесного сада волшебный персик, он тут же его проглотил, вмиг став бессмертным и неуязвимым для любого оружия...

    История постепенно захватила меня; куря сигареты одну за другой, я с интересом читал роман.

    Небожители, испробовав все способы борьбы с Сунь У-куном, потерпели поражение. Тогда они обратились за помощью к самому Будде. Будда спустился со своих недосягаемых высот, желая помочь опечаленным небожителям. Он внезапно появился перед Сунь У-куном и предложил ему небольшое состязание.

    “Если ты сумеешь выпрыгнуть из моей ладони, – сказал он, – то тебе никто из небожителей не будет чинить препятствий”.

    Сунь У-кун посмеялся легкости задачи и, уменьшившись в размерах, прыгнул на ладонь Будды. В следующий момент он оказался в огромном, неведомом ему мире. Собрав всю свою мощь, он прыгнул вверх, направляясь к границам мира.

    После долгого полета он приземлился на границе мира и увидел пять гигантских розовых столбов, вершины которых терялись из виду. Сунь У-кун посмеялся тому, как легко ему удалось победить Будду. В качестве знака своего достижения  он помочился на подножие одного из столбов. Затем он победоносно вернулся в центр ладони Будды, который поставил его на землю. Приняв нормальные размеры, с торжествующей улыбкой посмотрел он на Будду. Тут Будда поднес свою ладонь к лицу Сунь У-куна, и тот почувствовал, что один из пальцев Будды пахнет мочой. Сунь У-кун осознал, что пять гигантских розовых столбов были всего лишь пальцами Будды. Он понял, что окончательно проиграл...

    Несмотря на то что роман был похож на детскую сказку, он увлек меня так, как ни одна книга прежде не захватывала. Вдруг чьи-то шаги на лестнице отвлекли меня; я обернулся. Это была молодая красивая девушка с длинными светлыми волосами, которые свободно спадали на плечи. Элегантная светло-коричневая дубленка была расстегнута, и виднелся  черный свитер и джинсы, заправленные в дорогие сапожки. Ее большие ярко-голубые глаза блестели и улыбались, круглые очки сидели на кончике носа, придавая ученый вид, а на губах появлялась и мгновенно исчезала легкая усмешка.

    Она прошла мимо и поднялась на лестничную площадку. Я с волнением наблюдал, гадая, войдет ли она в какую-либо квартиру, или поднимется на следующий этаж. Девушка переступила через последнюю ступеньку и застыла на мгновение, словно в нерешительности. Я затаил дыхание. Она вдруг обернулась и, поймав мое напряжение, улыбнулась, а затем вошла в приоткрытую дверь квартиры Феи. Я покраснел, интерес к чтению тут же пропал; захлопнув книгу, я вернулся в комнату. Джи представил меня девушке и сказал, что она уже несколько лет плавает на Корабле и ее корабельное имя – Молодой Дракон.

    Молодой Дракон смотрела на меня с насмешливым интересом, а Джи вдруг спросил ее, что она сделала по программе, которую они вместе наметили. Она тут же переключилась на Джи, мгновенно позабыв обо мне, и стала доверительно рассказывать ему звонким голосом, напоминавшим звуки лютни. Я с любопытством слушал ее.

    – Наблюдая за собой, я обратила внимание на интересный факт: пока я помню себя, я чувствую внутреннюю устойчивость и независимость от внешних влияний. А как только засыпаю, забывая о своей сущности и отождествляясь с телом, – тут же накатывает волна депрессии. Присутствие поклонников также выбивает меня из состояния самонаблюдения: их внимание  усиливает гордыню.

    Она описала еще несколько своих состояний, деля их на состояния тонкие и грубые. Я не ожидал услышать сухой анализ самой себя от такой юной девушки и захотел ей понравиться. Я стал раздумывать, как заинтересовать ее собой, и весь ушел в мечтания, перестав слушать. Вдруг до меня донесся голос Джи:

    – Напрасно ты, Гурий, так невнимателен к словам Дракона. Ты ведь не знаешь ничего о своих внутренних состояниях и не имеешь никакой идеи, как отделять тонкое от грубого. А когда ты пытаешься что-либо рассказать, то говоришь нечленораздельно, как будто рот твой полон каши.

    – Как я мог научиться помнить себя, если вы мне об этом никогда не рассказывали? – вспыхнул я.

    – Я говорю тогда, когда вижу, что тебе есть чем воспринять, – ответил он. – Как раз сегодня ты мог бы воспринять эти идеи от молодой девушки, что для тебя гораздо проще и интересней. А когда я тебе рассказывал о работе над собой у тебя дома, в Кишиневе, ты вдруг захрапел, уснув прямо в кресле. Твой ум отчаянно сопротивляется любому знанию. Я замечал в тебе два противоположных состояния, в которых ты обычно находишься, – рабочее и хаотическое.

    – А что является моим рабочим состоянием?

    – Твоим рабочим состоянием является такое, в котором ты, не проявляя раздражения и гнева, воспринимаешь коррекцию по поводу своего поведения или настроения.

    – Что же является нерабочим состоянием?

    – К нерабочим, – слегка улыбаясь, ответил Джи, – относятся все остальные.

        Вот, видишь, Дракоша, – продолжал он, – это новый юнга. Родом он из Кишинева. Ему сложно понять, что такое Корабль, потому что он рос мелким домашним тираном, заставляя своих родителей выполнять все его прихоти. А вне семьи он слаб как былинка, неустанно ищет место, где бы поуютнее пристроиться. Как ты думаешь, Дракоша, что он собой представляет?

    Смерив меня укоризненным взглядом, она пренебрежительно произнесла:

    – У него дешевый набор хвастливых “я”, которыми он размахивает, как корова хвостом, отбиваясь от мух. Он напоминает мне инстинктивного человека, который любое внутреннее достижение сводит к телесному удовольствию.

    – Я возмущен вашей дерзостью! – воскликнул я, хотя чувствовал, что она в чем-то права.

    – Ваш молдавский юнга представляет собой набор сырых “я”. Он похож на трэмпа, пытающегося пристроиться к осетру, – сказала Дракон ехидно, но, вместе с тем, сочувственно улыбаясь.

    – Это звучит как неприкрытое оскорбление под видом обучающей ситуации, – возмутился я.

    – Вот сейчас ты и находишься в нерабочем состоянии, – презрительно улыбнулась она.

    – Она ловко тебя подловила, – засмеялся Джи.

 – Как же себя трансформировать? – притих я.

    – Только проходя обучающие ситуации под руководством Джи, – улыбнулась она. – Но если ты не выдержишь градуса и впадешь в негатив, то твоя работа над собой превратится в мартышкин труд.

    “Ну и язва”, – подумал я, но нагрубить ей не решился.

    – Я вижу, эта юная особа – ваша любимица и ей все позволено, а вы под видом обучения устроили из меня посмешище, – обрушился я на Джи. – Смотрите, как она встречает новых учеников!

    – Да он у вас еще и злобный, как мелкая дворняжка, – презрительно отозвалась она.

    “Если бы эта белокурая бестия не вызывала в одно и то же время любовь и ненависть, я бы не дошел до такой точки внутреннего кипения”, – негодовал я.

    – Пойди на лестничную площадку и выпари свое “озеро Чад”, – сказал Джи, заметив мое взрывоопасное состояние.

    Выйдя на лестницу, я закурил сигарету и стал сначала наблюдать за вечерними огнями, но от обиды и горечи все расплывалось в глазах; тогда, чтобы прийти в себя, я снова открыл книгу.

    ...За наглое поведение на небесах Сунь У-куна заковали в цепи и накрыли сверху большой скалой. Когда же он попросил о милосердии, Будда, удаляясь в свой мир, сказал, что настанет время, когда монах из династии Тан должен будет принести учение Будды на Запад. Если Сунь У-кун поклянется быть ему верным слугой и защитит его от всех врагов,  то Танский монах освободит его.

    Сунь У-кун провел несколько тысяч лет в заточении, лежа под скалой у дороги, пока не появился человек необыкновенной чистоты, в котором Сунь У-кун распознал Танского монаха и поклялся быть ему верным помощником. Танский монах с помощью тайной молитвы освободил его из-под скалы и взял с собой. Он надел на голову Сунь У-куну небольшую шапочку с вышитыми на ней мантрами и объяснил, что если их миссия будет выполнена успешно, то Сунь У-кун получит долгожданное Просветление и обретет внутреннюю свободу. Вдвоем они отправились на Запад, неся провозвестие Будды.

В пути Танский монах проповедовал святое учение, а Сунь У-кун защищал его от разбойников и демонов, которые пытались его уничтожить, чтобы не дать светлому учению распространиться по Земле. Поскольку Танский монах не был приспособлен к обычной жизни, то Сунь У-кун был обязан заботиться о ночлеге и пропитании. Если Сунь У-кун по старой памяти пытался бунтовать, то Танский монах читал особую молитву, и шапочка на голове Сунь У-куна сжималась, причиняя сильное страдание. От шапочки Сунь У-кун не мог избавиться, как ни пытался, поэтому нрав его постепенно улучшился.

    Однажды, пересекая горную гряду, они столкнулись со странным воином, у которого было свиное рыло вместо лица.

Звали этого воина Чжу Ба-цзе. Он преградил им путь и требовал, чтобы Сунь У-кун сразился с ним. Сунь У-кун своим магическим посохом легко одолел воина, который сражался граблями, и тут побежденный вдруг сказал, что узнал Танского монаха и хочет следовать за ним. Воин надеялся, что Танский монах сможет избавить его от свиного рыла, которое он получил в наказание за необузданное пьянство в небесных чертогах...

    Тут дверь квартирки Феи отворилась: оттуда вышла Молодой Дракон и тихо прошелестела мимо меня, послав на прощание ослепительную улыбку. Я провожал ее влюбленным взглядом, пока она не скрылась из виду.

“Почему время, проведенное в обществе Джи, имеет такую плотность и насыщенность?” – раздумывал я. По моим оценкам, интенсивность внутренних переживаний была такова, будто я провел в Москве больше недели, хотя это был всего лишь первый день.

    На следующий день я купил возле метро у старушек хороший окорок, и мы, перекусив, приготовились к новому приключению.

    – Сегодня я поведу тебя в ситуацию московского андеграунда. Это может оказаться для тебя “проверкой на вшивость”, так что будь алертен. Заодно поучишься корабельному стилю жизни. Не забывай, что учишься на юнгу: не слушай советов плохого настроения и не вешай носа, когда тебе случайно наступят на мозоль, – проговорил Джи с необычайным сиянием в глазах.

    – А как я должен себя вести? – забеспокоился я.

 – Позаботься о хорошем угощении для хозяев дома, приготовь еду, накрой на стол, а затем убери и вымой посуду. Но надо делать это, не привлекая к себе внимания, иначе твоя помощь может легко превратиться в помеху.

    “Может быть, сегодня меня опять ожидает встреча с московской красавицей?” – тайно надеялся я.

    Мы заглянули в магазин, и Джи спросил:

    – Какой бы напиток ты выбрал для сегодняшней встречи?

    – Пятизвездочный армянский коньяк и хорошую ветчину на закуску.

    – Это бессмысленная трата денег тебя быстро сделает нищим, – заявил он и предложил мне купить недорогое, но хорошее вино.

          Когда я купил все, что надо для проведения прекрасного v вечера, он сказал:

    – Сегодня я познакомлю тебя с молодым гением. Если ты сможешь установить с ним сущностный контакт, то откроешь несколько тонких лепестков своего восприятия.

    – А я предполагал, что будет встреча с прекрасной дамой, – с сожалением произнес я.

    – Ты уже потерпел фиаско с одной из них.

    Мы долго ехали в метро, сделав две пересадки, и наконец добрались до нужного дома. Дверь открыл бледный молодой человек с умным лицом и холодными как лед глазами.

    – А-а-а, Магистр со свитой. Заходите.

    – Дорогой Александр, познакомься с моим новым юнгой, – улыбнулся Джи.

    – Проходите, – кивнул он, едва взглянув на меня.

    Большая прихожая неярко освещалась старинной хрустальной люстрой. Сиял матовым отблеском аккуратно навощенный темного дуба паркет. Александр был бледен, на губах играла надменная усмешка, подчеркивающая его превосходство. Он был в просторных серых габардиновых брюках, черном разношенном весте и белой рубашке с небрежно подвернутыми манжетами. На мизинце красовался перстень с темным камнем и латинской монограммой. Он молча ждал, пока мы сбросили свои вещи на стул рядом с переполненной вешалкой, а потом преувеличенно резким, словно недавно заученным и все еще доставляющим удовольствие жестом пригласил нас пройти в комнату.

    Джи сел на диван и обратился к нему:

    – Ты не будешь возражать, если мой новый оруженосец займется приготовлением закуски?

    – Разрешаю, – ответил Александр, странно поджав губы, – но только пусть все делает тихо.

    – Я понял, сэр, – притворно улыбнулся я и, взяв сумку с едой, недовольно отправился на кухню.

    Нарезая сыр, я услышал голос Александра:

    – Я посвятил вам, Маэстро, одну из своих баллад – “Кружится Магистр”. Позвольте исполнить ее.

    – С удовольствием послушаю тебя, Саша, – сказал Джи.

    Я услышал полнозвучный аккорд. Голос у Александра был отчужденно-холодным, но текст звучал интересно; он с видимым удовольствием несколько раз повторил припев:

 
В руках его вальтер,
 в руках его вальтер,
 в руках его Вальтер Скотт.
 

    – Потрясающе, – сказал Джи. – Тебе удалось почувствовать нечто запредельное. Как ты смог проникнуть вглубь этой странной полушарлатанской фигуры Челионати, которую я представляю на сцене жизни?

    “А меня Джи не хвалит, как бы я ни старался”, – мрачно думал я, продолжая готовить закуску.

    – Недавно я виделся с Евгением, – сказал Александр. – Мы обсуждали тему запредельной тьмы. Я написал еще одну балладу и, если вы хотите, могу спеть ее.

    – Конечно, – с энтузиазмом поддержал Джи, – продолжай.

    – “Этот синий сеньор Астарот...” – начал Александр с ледяной интонацией, резко ударив по струнам.

    Я перестал прислушиваться, ибо текст баллады был пугающим. Приготовив закуску под звуки песни о чьем-то белом теле, навевающей кладбищенскую жуть, я вошел в комнату с подносом, уставленным тарелками, и услышал начало следующего куплета:

 
Двадцать миллионов в речку,
Двадцать миллионов в печку,
Наши автоматы не дают осечки...
 

    Я накрыл на стол и съежился на стуле, прячась от тягостной ледяной атмосферы, не зная, как вернуться к состоянию внутреннего комфорта.

    Баллада закончилась сильным аккордом, от которого лопнула пара струн. Александр запрокинул голову и закрыл глаза, словно в экстазе. Джи отставил свой бокал и воодушевленно произнес:

    – Ну вот, теперь мы можем и закусить слегка. Почему бы нам, Александр, не перебраться за накрытый стол?

    “Отлично, – пронеслось у меня в голове, – начинается более приятная часть визита”.

Вдруг я увидел, что атмосфера в комнате засверкала перламутровым блеском. Она привлекала меня ощущением внутреннего взлета, но в то же время отпугивала неземным холодом. Александр, небрежно бросив гитару, сел к столу и, налив себе полный стакан вина, залпом осушил его.

    – Я постоянно общаюсь теперь с Евгением, – заговорил он. – Эльдар – это лишь его отражение в темном зеркале. Евгений раскрыл мне глубину Великого Делания, давая инструкции в контексте инспираций Фламеля и Бэзила Валентина. Он дал мне задание изучить их труды в подлиннике, и я уже стал приближаться к Работе в Красном.

    – Как же тебе это удалось? – поинтересовался Джи.

    – Сделав некоторое усилие, я за два месяца изучил французский и прочел их труды. Теперь в Нигрэдо для меня не осталось секретов. Но я надеюсь от вас узнать состав летучего агента, который во много раз ускоряет алхимическую реакцию. Евгений ссылается на ваш авторитет...

    “Как жаль, что не понимаю ни слова из этого разговора”, – думал я и удивлялся тому, как Джи может так легко говорить интонациями Александра, используя те же выражения, и, казалось, даже сверкая тем же холодным блеском.

    – Посмотрим, – сказал Джи. – К этому знанию не так-то легко подойти; оно, скорее, бытийного характера.

    – Кстати, два дня назад Евгений снова зашел ко мне, и мы углубились в тайны Работы в Красном, – перешел к другой теме Александр. – Когда наступила полночь, Евгений вдруг произнес: “Хочу тебя, дорогой друг, посвятить в тонкости одной запредельной алхимической доктрины, но без тонких напитков тут никак не обойдешься”, – в этот момент в его глазах открылись непознаваемые бездны. Поскольку в доме все было выпито, я вышел купить водки, но ее не было даже у таксистов. Внезапно возле меня вырос грузин с огромными усами, одетый в осеннее пальто; из кармана у него торчала бутылка “Столичной”. – “Милейший, – обратился я к нему, – не продашь ли водку? Нужна позарез”. – “Дорогой, мне не нужны твои деньги, – с сильным акцентом произнес он, – видишь, мне холодно, а ты стоишь в дубленке и просишь водку”. – “Плачу тебе сотню”, – ответил я. – “Какая сотня, дорогой? Давай дубленку, а я тебе водку и свое пальтишко”. – “Ну и сволочь же ты, милейший”, – ответил я, снимая дубленку и надевая его легкое пальто с водкой в кармане. Желание Мэтра было для меня законом. – “Коммерция – выше эмоций, дорогой”, – запахнув дубленку, ответил он.

    – Предлагаю выпить за четкость твоих действий, – произнес Джи, разливая по стаканам каберне.

    Александр, заметив, что вина больше не осталось, сказал:

    – Вы не возражаете, Магистр, если я с вашим оруженосцем схожу купить вина?

    – Нисколько, – ответил Джи. – Я тем временем просмотрю пару книг из твоей библиотеки.

    Мы вышли в прихожую, и Александр, надев дорогого вида длинное черное пальто и небрежно накинув на шею белый шарф, открыл дверь. Я, скрывая вспыхнувшую зависть, надел  свою поношенную куртку и вышел. Он тщательно закрыл за собой дверь, и мы быстро спустились по лестнице. Напротив дома Александра была большая стройка, и толпы рабочих направлялись по своим домам и общежитиям с сизыми от мороза лицами. Горизонт лиловел вечерними облаками, навевающими легкую грусть. Александр схватил меня за руку, напугав неожиданным жестом, и произнес: