Текст книги "Неотразимая"

Автор книги: Конни Брокуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Фиа казалось очень важным найти правильный ответ на этот вопрос, но ответить на него мог только сам Томас.

Тем временем миссис Макнаб развязала фартук, накрыла им тесто, которое замесила, и удовлетворенно произнесла:

– Хорошо, за ночь тесто поднимется, а утром я напеку хлеба.

– Где Томас Макларен? – Миссис Макнаб смахнула прилипшие кусочки теста с рук. – Миссис Макнаб, пожалуйста, я прошу вас, скажите, где Томас? Мне очень нужно поговорить с ним.

– Конечно, девочка, конечно, – отозвалась миссис Макнаб с улыбкой. – Только не надо быть такой нетерпеливой. Он ведь уже здесь.

Фиа вздрогнула и обернулась. Томас стоял у нее за спиной. Она смотрела на него с нескрываемой радостью. Загорелое лицо Томаса потемнело еще больше, морщинки в уголках глаз стали еще глубже. Его широкие плечи сейчас казались неестественно прямыми, будто он сознательно распрямил их, чтобы не сутулиться. Подбородок и щеки были покрыты густой щетиной, в которой Фиа разглядела седину.

«Ему уже за тридцать, – отметила про себя Фиа. – Он на добрый десяток лет старше меня. Это не тот возраст, когда слоняются по гостиным в Лондоне. Он привык к тяжелому труду, знает, что такое настоящая усталость... и что еще?»

– Где вы были?

– У меня есть дела, – ответил Томас. Он подвинул к столу стул. – У вас осталось что-нибудь поесть, миссис Макнаб?

– Осталось. – Миссис Макнаб быстро достала не только то блюдо, которое с большим удовольствием поела Фиа, но еще и холодной говядины, и паштет из гусиной печенки, и буханку хлеба, и хороший кусок янтарного сыра. Затем она наполнила большой кувшин пенящимся элем, бросила на стол полотенце и грозно предупредила, прежде чем оставить их вдвоем: – Я вернусь завтра, не разбрасывайте хлеб.

– Миссис Макнаб, – сказал Томас, откусывая хлеб, – не верит в церемонии. Она разделяет точку зрения большинства шотландцев, что каждый из них ничуть не хуже другого. – В голосе Томаса прозвучали веселые нотки.

– Кроме вас, – вставила Фиа. Томас усмехнулся:

– Нет, боюсь, и я не исключение, но я вовсе не уверен, что ее последние слова были адресованы мне.

– Миссис Макнаб, – заметила Фиа, – готова целовать землю, по которой вы ступаете. Уверена, что если бы вы попросили ее скинуть платье и сплясать вокруг конюшни, она бы с радостью согласилась.

Томас отломил кусок хлеба, сунул его в рот, пожевал и проглотил.

– Что ж, если ей удалось убедить вас в таких чувствах ко мне, пожалуй, придется подумать о повышении ее жалованья. Для меня и к лучшему, если вы верите, что на свете есть хоть один человек, который относится ко мне с благоговением.

У Фиа округлились глаза. Боже правый, да он же дразнит ее!

А ей... ей так нравится, когда ее дразнят!

Кей и Кора тоже иногда дразнили ее. Безыскусная радость и привязанность детей всегда доставляли Фиа огромное удовольствие. Она была счастлива, что может открыто общаться с детьми – быть с ними такой, какая она есть на самом деле, не притворяться.

Томас смотрел на Фиа с серьезным видом, но в глазах у него блестели искорки веселья.

– Как вы думаете, почему я так считаю?

– Боюсь, что не имею ни малейшего представления, – тихо пробормотала Фиа, стараясь унять частые удары сердца.

– Я тоже. Но смотрите, я в вашей компании уже почти пятнадцать минут, а вы еще... – Что бы Томас ни собирался сказать дальше, он не стал договаривать. Вместо этого наклонился над столом, протянул к ней руку и дотронулся до щеки. – А вы знаете, у вас на лице мука.

Фиа поспешно прикрыла щеку рукой. Глаза ее стали еще круглее, когда она дотронулась до щеки и почувствовала, что лицо ее пылает. Она, которая бывала в обществе в самых смелых туалетах, сейчас зарделась от того, что на лице у нее осталась мука. Или она смутилась от того, что он так смело дотронулся до нее, от его дразнящей улыбки?

Фиа судорожно соображала, что бы ответить, но не находила ничего подходящего. Ей хотелось, чтобы он продолжал дразнить ее, но она совершенно не понимала, почему ей этого хочется. Она никогда ничего не делала спонтанно, предварительно серьезно не обдумав. И все же, пожалуй, не следует допускать, чтобы он продолжал ее дразнить, потому что это открывало новые возможности, которые, в свою очередь, давали толчок дальнейшим отношениям и вызывали непредвиденные последствия.

Она уйдет, уйдет к себе в комнату и там спокойно обдумает, как действовать дальше, определит свои цели, поймет, чего хочет и как достичь желаемого. Но мысли ее, так же как и тело, казались какими-то нереальными, словно она потеряла материальность. Ведь это она должна соблазнять его, напомнила себе Фиа, тревожно глядя на Томаса.

Но соблазнение было ее целью до того, как она узнала, кто такой Томас, сколько он сделал для своих людей. Узнала, что, несмотря на все, что сделал ему и его клану Карр, он не собирался мстить его дочери, дочери своего врага. На самом деле Фиа готова была поставить на кон свою жизнь, что подобная мысль даже не приходила Томасу в голову. Так что же, Боже правый, она делает здесь?

А Томас даже не смотрел в ее сторону. Он сосредоточил все свое внимание на куске мяса, который лежал перед ним на тарелке. Как можно соблазнить мужчину, который усердно расправляется с куском говядины?

Фиа поднялась.

– Пожалуйста, сядьте! – раздался голос Томаса. – Для меня честь быть в вашей компании. – Он произнес эти слова, не отрывая глаз от тарелки. Фиа снова опустилась на стул. Да разве у нее есть выбор, спросила она себя, безуспешно стараясь обидеться. Она же пленница в его доме, он держит ее в полной изоляции, без всяких удобств, а она привыкла к обществу, яркому свету и...

Но ничего не получалось. Как ни старалась Фиа убедить себя, что она жертва, ничего не выходило. Она привыкла быть одна, поэтому жизнь вдали от городского шума, по правде говоря, ей нравилась. Недовольна она была только одним: без Томаса она скучала, ей очень не хватало его все эти дни.

Да, они все еще оставались врагами, кровными врагами. Томас многого не одобрял в ней, думал о ней плохо. Он вырвал ее из общества и привез сюда, поскольку ее присутствие там было опасно для нравственных людей.

Но он же поддерживал ее голову, утешал и помогал, когда ей было плохо на корабле. Он согревал ее на палубе, укутав камзолом и закрывая от холодного ветра своим большим телом, он пришел в ярость, узнав, что у нее не было детства, и он же дразнил ее.

И Фиа сдалась. Она поняла, что запуталась окончательно.

А на самом деле, оставив Фиа в доме одну и исчезнув на несколько дней, Томас отчаянно старался забыть ее. Но хватило его только на пять дней, каждый из которых оказался для него мучительной пыткой. Он вспоминал Фиа почти каждое мгновение, вспоминал такой, какой видел в последний раз, когда она, почти раздетая, стояла в ожидании, пока принесут горячую воду для мытья, совершенно не отдавая себе отчета, какое действие оказывает на него своим видом. Томас возвратился домой с решительным намерением не показывать, как тянет его к ней.

Но даже это самоистязание в определенном смысле было так же сладостно для него, как вид ее нежной кожи и роскошных волос.

Щеки Фиа светились нежным румянцем, прядь черных волос спускалась вдоль шеи и исчезала в вырезе простого платья, совсем простого, он такое и не ожидал увидеть на Фиа. Но даже в этом скромном платье она была все так же неотразима.

Томас подыскивал слова, он не знал, с чего начать, но все-таки заговорил:

– Надеюсь, пребывание в деревне оказалось не очень тяжким для вас.

– Нет, вовсе нет, – сказала Фиа, посмотрев на него. – Я очень люблю деревню.

– Простите меня, я поверил, что ваш муж силком удерживал вас вдали от общества, – негромко произнес Томас, оторвавшись от еды.

Тень презрения появилась на спокойном и ясном лице Фиа.

– Меня это не удивляет, – отозвалась она. – Возможно, вы поверили еще во многое, что говорят обо мне, но это не обязательно правда. – В ее голосе не было прямого упрека, но тем не менее, Томас почувствовал укор. Она продолжила, не дожидаясь ответа: – Грегори Макфарлен никогда не ревновал меня – у него не было причин для ревности, я не давала повода. Я была верна ему до последнего его дня. Я ослушалась его только в одном, это касалось нашего дома. Общего дома у нас не было, я отказывалась ехать с ним в Лондон, а он не желал постоянно жить в Брамбл-Хаусе. В результате мы почти все время жили раздельно.

Томас верил Фиа. Она говорила ровным голосом, без эмоций. Она просто рассказывала ему о годах своей семейной жизни.

– Понимаю, но почему вы рассказываете мне все это?

– Сама не знаю. – Фиа неопределенно пожала плечами. – В том, что касается моей жизни, правда – очень зыбкая вещь. Может быть, я просто хотела рассказать вам собственное видение этой жизни.

– А что еще предстоит мне узнать?

Фиа пристально посмотрела на него. В ее взгляде Томас прочел глубокое раздумье.

– Ничего, – тихо проговорила она, – пока больше ничего.

Она немного успокоилась, оперлась локтями о стол, положила подбородок на маленькие кулачки и приподняла бровь.

– А можно теперь я задам вам вопрос?

– Это будет справедливо.

– Куда вас отправили после ареста и обвинения в измене?

Этого он не ожидал. Томас думал, что она начнет расспрашивать его, как долго он продержит ее здесь, чем он занимался, пока отсутствовал. Однако интерес к его прошлому с ее стороны оказался для него совсем неожиданным.

– Я попал на один из островов Вест-Индии. Фактически я был там рабом, пока Джеймс Бартон не выкупил меня.

– Понимаю, – почти прошептала Фиа. У Томаса создалось впечатление, что за немногословным рассказом она действительно увидела всю его историю. – Это произошло потому, что вас обвинили в измене? – продолжила Фиа.

– Потому что ваш отец сообщил лорду Камберленду, что мы с братом выполняли роль связных у заговорщиков-якобитов.

Это известие не удивило Фиа. Она не стала задавать дополнительных вопросов, не стала ничего отрицать, только сказала:

– Так вот почему вы хотели навредить Эшу и добивались, чтобы Рианнон, которую он любил, увлеклась другим человеком. – Сейчас Томас пожалел, что Фиа известно об этом. С его стороны это был не самый лучший поступок, и теперь он стыдился того, что сделал. – Тогда это не имело значения для Карра, – пояснила Фиа. – Вы ошибались, думая, что его волнует судьба сыновей.

– Тогда я еще не думал о том, чтобы отомстить Карру, лично Карру. Я хотел сделать больно кому-то из Мерриков, любому из Мерриков, – признался Томас, поспешив заверить ее: – Но не теперь. Клянусь вам.

Томас вытянул руку в сторону Фиа и положил ее на стол ладонью кверху. Этим жестом он словно просил поверить ему. Фиа не сводила глаз с лица Томаса. Прошло долгое мгновение, затем он почувствовал, как ее мягкая ладонь осторожно ложится в его большую руку.

Глава 18

– Примерно через месяц Кей решил, что с него достаточно, – рассказывала Фиа, шагая рядом с Томасом. – Он вскочил и заявил наставнику: «Поскольку она знает все ответы, пусть и делает все задания!»

Томас рассмеялся. Они остановились под большим раскидистым деревом. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь листву, создавая удивительную мозаику света и тени на обращенном к Томасу лице Фиа.

– Ну а ты что? – спросил Томас. Фиа бросила на него озорной взгляд. Еще месяц назад Томас ни за что не смог бы определить этот взгляд как озорной, но они провели вместе уже достаточно времени. Он научился различать выражения ее лица намного лучше.

Смотреть на Фиа было все равно что свеситься за борт и разглядывать глубокую воду. Чтобы научиться смотреть в глубину, надо уметь видеть сквозь отраженное небо. «Удивительно увлекательное занятие!» – подумал Томас. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за Фиа.

– А ты? – повторил он свой вопрос, улыбаясь. Фиа сложила на груди руки и прислонилась спиной к дереву.

– Нет, конечно, мистер Элтон стал заниматься со мной отдельно. Я перестала мешать Кею своими бесконечными вопросами. Каждому из нас от этого стало только лучше. Знаешь, – доверилась она ему, – Кей очень честолюбивый юноша. – И когда Томас вопросительно посмотрел на нее, она с мудрым видом кивнула и добавила: – А как он радостно смеется, когда выигрывает!

Томас едва сдержался, чтобы не рассказать Фиа, что Кей почти слово в слово сказал то же самое о ней. Тогда Томас не поверил юноше, но теперь вспомнил его слова и понял, что Кей сказал правду. Теперь он верил многому, чему еще некоторое время назад не смог бы поверить.

– А разве у тебя не было учителей в детстве? – удивился Томас. По молчаливому взаимному договору они избегали упоминать имена Карра и Джеймса Бартона. – Или учителя были, но ты не баловала их своим усердием? – поддразнил Томас Фиа.

Фиа обожала, когда ее дразнили. Глаза ее начинали сиять от удовольствия, как сейчас.

– У нас не было учителей, – ответила она. – Хотя я полагаю, что Эш время от времени занимался с местным викарием, а Рейн учился в Итоне, пока его оттуда не выгнали.

– Но тобой не занимались, – подытожил Томас. Фиа слегка покраснела. Если бы Томас так внимательно не смотрел на нее, он бы не заметил этого.

– Я научилась читать и писать, хотя читать мне было нечего. Не забывай, меня воспитывали совсем для другого. – Фиа тщательно подбирала слова. – Когда я появилась в Брамбл-Хаусе, я была мудрее, чем женщина втрое старше меня, но была абсолютной невеждой. Помню, как в один из первых дней я подслушала урок Кея. Тогда я не могла поверить, что степень моего невежества столь велика. – Голос ее звучал глухо. – И я решила наверстать упущенное. – Она посмотрела на него веселыми глазами. – Прежде чем ты что-нибудь скажешь, я должна добавить, что до сих пор многого не знаю и прекрасно это понимаю.

Она говорила правду. Время от времени, беседуя с Томасом, Фиа просила его остановиться и повторить сказанное. Пробелы в ее образовании были огромны и непредсказуемы, а жажда знаний неистощима. Она стремилась восполнить эти пробелы как можно быстрее.

– Я джентльмен и никогда не буду указывать даме на ее недостатки.

Фиа опустила руки.

– Да, – сказала она, приближаясь к нему, – ты джентльмен.

Томас улыбнулся ей. Прежде чем понял, что делает, он быстрым движением поправил упавшую на лицо прядь ее волос и заправил ей за ухо. Волосы были шелковистые и теплые.

– Тебя это разочаровывает? – спросил он.

В ответ она повернула голову так быстро, словно старалась успеть, чтобы его рука коснулась ее щеки. А может, это ему показалось? Последнее время Томас часто ловил себя на том, что вкладывает в ее действия тот смысл, который хочет видеть.

Он безумно желал ее, однако слова слабо отражали его чувства. Он наклонился немного вперед, надеясь, что Фиа поднимет лицо, но она этого не сделала.

– А ты знаешь, что означает слово «платонический»? – поинтересовался он.

Фиа отступила и сосредоточилась.

– По-моему, это форма... привязанности, о которой говорил греческий философ Платон.

– Совершенно верно. А что это за привязанность? Фиа посмотрела ему в глаза. Ее собственные синие глаза как будто заволокло облачко.

– Это... глубокая дружба.

Томасу никогда бы не пришло в голову, что она считает его другом. Да ему вовсе не хотелось, чтобы она смотрела на него как на друга. Это могло исключить что-то другое. Внезапно глаза ее потухли, словно солнце спряталось за облака. Томас понял всю нелепость предположения, что между ними существуют какие-либо отношения. А в особенности нечто большее, чем дружба.

Он похитил ее! Он держит ее здесь, чтобы она не причинила вреда его лучшему другу, по крайней мере, он так говорил себе вначале. Теперь он уже не был уверен в своих намерениях, не мог точно сказать, зачем держит ее здесь. Он только знал, что теперь это имеет очень малое отношение к Джеймсу Бартону.

В то же время Фиа старается использовать сложившуюся ситуацию наилучшим образом. Он должен быть благодарен ей за то, что, с тех пор как они вместе поужинали неделю назад на кухне, она не выказывала ни малейшей склонности соблазнить его.

О чем Томас весьма и весьма сожалел. Он начал... начал ухаживать за ней. Да. Он старался заставить ее смеяться, улыбаться, шутить, говорить, не задумываясь о словах. Вдруг он заметил, что Фиа продолжает стоять, будто терпеливо дожидаясь... чего?

Ответ был очевиден. Конечно, она ожидала, что их прогулка сейчас продолжится.

– Что-то случилось? – обратилась она к Томасу. И опять, как уже много раз, его юмор спас положение.

– Прости меня, – будто очнулся он, – я проглотил что-то нехорошее сегодня.

– Но сейчас все в порядке? – с невинным видом полюбопытствовала Фиа.

– Надеюсь.

– Тогда, может, ты хотел бы вернуться в дом?

– Ни в коем случае, пожалуйста, давай еще пройдемся. – Он предложил ей руку, и она, немного замешкавшись, приняла ее и пошла рядом.

– Ты с такой любовью говоришь о своих приемных детях, ты уже столько раз рассказывала мне о Кее, – вспомнил Томас, я Фиа с радостью вернулась к более безопасной теме разговора. – Он мне очень нравится, расскажи еще о нем.

Обычно, когда он спрашивал о чем-то личном, она вскидывала подбородок, словно принимая оборонительную позицию. Не предаст ли он ее доверие? Что он запомнит из ее рассказа, чтобы использовать против нее? Такие вопросы постоянно крутились в ее голове. Томас понимал это, потому что задавал себе те же вопросы, когда Фиа просила его рассказать о себе. Однако она не уклонялась от расспросов, и Томас тоже.

Разговор этот, который доставлял им огромное удовольствие, был весьма опасен, так как оба они очень хотели поверить друг другу. Они пытались отогнать глубоко укоренившиеся подозрения, от которых никак не могли избавиться. И только позднее Томас вдруг осознал непредвиденное последствие их словесного общения. Оказалось, оно очень его возбуждает.

– Никогда не прощу себе, что Пип был ранен из-за меня, – проговорила Фиа вместо ответа на вопрос о Кее. Томас заметил, что очень часто ровность ее голоса не соответствовала глубине чувств, которые она испытывала и не хотела выдавать.

Томас уже не винил ее за Пипа. Он слишком много узнал с тех пор. Что-то Фиа рассказала ему сама, о чем-то он догадайся, хотя о многом она не желала говорить вслух.

Когда Фиа и Пип познакомились, ее тронула его юношеская восторженность. Она не строила относительно Пипа абсолютно никаких планов. Она просто общалась с ним как со своим хорошим другом, у которого по отношению к ней не было никаких романтических интересов, так же как она общалась со своим приемным сыном Кеем. Фиа не могла предположить, что Пип примет ее дружеское отношение за нечто большее, а когда поняла, было уже слишком поздно.

– Прости меня, – произнес Томас.

Фиа не спросила за что, но Томас почувствовал, как на мгновение она крепче сжала его руку. Какое-то время они шли молча. С каждым шагом все острее становился запах моря, скал и сосен.

– Кей вспоминает отца? – спросил Томас.

– Грегори? Иногда. Грегори проводил с детьми мало времени, – ответила Фиа.

– А ты? Ты тоскуешь по мужу? – Томас сам не понимал, почему он вдруг задал этот вопрос.

Фиа вдруг остановилась, повернулась к нему и какое-то время молча смотрела на Томаса. Потом заговорила:

– Грегори Макфарлен был человеком не очень умным. Пределом его мечтаний была популярность среди светских щеголей и картежников. Своими детьми он занимался мало.

Да и меня, пожалуй, больше терпел, чем любил. Однако детям он дал гораздо больше, чем другие родители, и, в конечном счете, больше, чем ожидала я. Я его не любила, но и не ненавидела, уважала, а не презирала. В нашем браке не было ничего выдающегося.

– Но почему же ты вышла за него? – Это был лишний вопрос. Возможно, она сама не знает, почему Карр выдал ее за Макфарлена.

– Я вышла замуж из-за его усадьбы, – объявила Фиа и пошла прочь.

– Но наверняка было что-то еще, – предположил Томас, когда нагнал и остановил ее, положив руку на плечо. – Зачем Карру какой-то сельский дом в глуши?

– Карру? Но какое отношение ко всему этому имеет Карр?

– Ведь это он заставил тебя выйти замуж за Макфарлена.

– С чего ты взял? – удивилась Фиа. Томас наблюдал за ней с возрастающим интересом.

– Как ты сама призналась, – начал он осторожно, – Карр растил тебя специально для...

– Будь проклят Карр! – неожиданно резко проговорила Фиа. – Будь прокляты все его планы! Я вышла замуж за Макфарлена только ради того, чтобы сбежать от Карра, от его махинаций и заговоров. Я надеялась, что, когда Макфарлен умрет, я стану свободной и никто больше не будет манипулировать мной. Я мечтала получить независимость!

– Но неужели ты сама верила в это, – усомнился Томас. – Ведь у Макфарлена сын...

– Тогда я еще не знала, что у Макфарлена есть дети, – довольно резко ответила Фиа, но затем ее лицо смягчилось. – Я даже не подозревала об этом.

Томас услышал резкость в ее голосе, но не понял, чем она вызвана. «Если Фиа так ненавидит Карра, то почему она столько времени проводит в его компании? – недоумевал он. – Карр выставляет ее в обществе, как лошадь на продажу». Вслух Томас ничего не сказал, но подумал, что сравнение это очень точно.

А Фиа думала о более приятном: о Кее и Коре. Как она была раздосадована вначале их присутствием в Брамбл-Хаусе, но потом эта досада прошла. Постепенно пустота в ее душе стала заполняться новым, еще неведомым ей доселе чувством. Она долго подбирала название тому, что испытывала, изумляясь, что в ее сердце нашлось место такой теплой радости от близости с детьми.

Конечно, она любила Гунну, а позднее, когда ближе узнала братьев, привязалась к ним. Но чтобы она полюбила двух чужих детей, это невероятно! Она даже сама не подозревала, сколь сильно полюбила их, пока не умер Грегори и не появился Карр. Она была готова на все, чтобы защитить детей. Фиа устремила взгляд на Томаса, который в свою очередь задумчиво разглядывал ее.

И тут же мысли о Кее, Коре и Карре покинули Фиа. Она не выносила, когда он так смотрел на нее, и быстро прошла вперед. Какое значение имеют для него мотивы, по которым она вышла замуж? Разве мало женщин выходят замуж по расчету, чтобы улучшить положение в обществе или стать богаче? Честно говоря, так поступает большинство. Тогда почему ее признание вызвало у него чувство, похожее на брезгливость?

Фиа до боли закусила губу. Она тщетно прислушивалась, не раздастся ли за спиной звук его шагов. Все было тихо: он оставался там, где она его оставила. Фиа как бы случайно посмотрела назад и увидела, что он озадаченно смотрит ей вслед.

Неужели она ошиблась и его лицо выражало совсем не брезгливость и недоверие? Никогда раньше она не погружалась в чувства другого человека. Чувства людей, с которыми она привыкла иметь дело, всегда были очевидны и поверхностны, примитивны. Нужно было просто иметь пару глаз, направленных на определенную часть мужского тела, чтобы оценить эти чувства.

С этой точки зрения ей было ясно, что Томас испытывал по отношению к ней определенные чувства. Но она хотела быть для него чем-то большим, чем просто предметом его эротических мечтаний, хотя быть предметом его мечтаний... Фиа сглотнула.

Иногда ночью она думала о нем, думала так же, как раньше мужчины думали о ней или, по крайней мере, нашептывали ей на ухо. Она представляла себя в объятиях Томаса, чувствовала его прикосновения, мучилась и сгорала от желания, которое еще ни разу не было удовлетворено. Желание это Фиа едва сознавала, а удовлетворить его мог только он. Если бы захотел.

Боже правый, о чем она думает! Ее мысли, чувства, причины, по которым она позволила себя похитить, ее цели здесь – все смешалось у нее в голове, все шло не так, как она задумала. Она, совсем как молоденькая неопытная девушка, потеряла голову от Томаса Макларена и теперь не знала, что с этим делать.

Внезапно Фиа ощутила легкое прикосновение к плечу. Она обернулась. Позади стоял Томас и пристально вглядывался в нее.

– Что случилось? – невольно вырвалось у Фиа.

– Ты так любишь Брамбл-Хаус, он так важен для тебя?

– Люблю? – повторила Фиа в смятении. Весь ее мир был разрушен. – Не знаю. Моим домом раньше был Уонтон-Блаш, хотя я знала, что он никогда не будет принадлежать мне, я никогда не смогу...

– Не сможешь что? – выдохнул Томас, по-прежнему вглядываясь ей в лицо.

– Привести его в порядок.

– В порядок?

– Да. Знаешь, глядя на этот замок, я всегда думала о королеве, которую сослали и которая была вынуждена прятаться в замке под личиной куртизанки.

– Понимаю, – пробормотал Томас. Острое желание сжигало его, он не мог оторвать жадного взгляда от ее мягких, чуть приоткрытых губ. Если она приблизится еще хоть на дюйм, что делать? Что случится? А что случится, если он ничего не сделает?

Фиа силой заставила себя оторвать взгляд от его глаз и продолжила разговор:

– Однажды я нашла в замке картину, на которой он был изображен еще до того, как перешел во владение Карра. На меня эта картина производила почти волшебное действие. Возможно, все дело было в таланте художника. – Фиа лукаво улыбнулась. – Я представляла себе, что я та самая Элизабет, первая хозяйка замка, и жду возвращения Дугала.

– Дугала Макларена?

– Да, – подтвердила Фиа. Ей вдруг захотелось снова прикоснуться к лицу Томаса, как тогда, в ночь маскарада. Сейчас он не был так гладко выбрит, и кожа должна быть другой на ощупь. – Но когда я подросла, то поняла, что я не Элизабет и что Дугал никогда не приедет. И тогда я нашла другое место, которое стала называть своим домом.

– И другого Дугала? – спросил Томас.

– Нет. К тому времени я уже понимала, что к чему, – отозвалась Фиа.

– Ты нашла свой дом в Брамбл-Хаусе?

– Я нашла в Брамбл-Хаусе место для себя, – поправила его Фиа. – Но Брамбл-Хаус никогда не станет замком Уонтон-Блаш.

Томас помолчал мгновение, внимательно посмотрел Фиа в глаза и вдруг задал неожиданный вопрос:

– А ты бы хотела увидеть его?

– Увидеть что?

– Замок.

– Но там же не на что смотреть. Карр сказал, что все выгорело дотла.

– Не совсем, – он взял ее за руку, – пойдем со мной.