Текст книги "Повелители стрел"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 7

По приказу Чингиса молодые воины каждый день кружили у городских стен, испытывая собственную храбрость. Они не роптали, самые отважные даже заезжали в тень крепости, мчались галопом под градом вражеских стрел. Эхо разносило над полями громкое улюлюканье и крики монголов, но за три дня только одному тангутскому лучнику удалось сделать точный выстрел. Да и то всадник удержался в седле, сел прямо, выдернул стрелу, застрявшую в доспехах, и с презрением бросил ее на землю.

Чингис вместе с темниками и нукерами тоже подъезжал к городу, однако никаких соображений относительно взятия у него так и не появилось. Даже устья труб, через которые каналы втекали в город, были защищены железными брусьями толщиной в человеческую руку, вделанными в камень. Чингис подумал, что его воины могли бы пробить лазейку в город; впрочем, даже мысль о том, что придется ползти темными туннелями, претила сыну степей.

Вечером его братья и военачальники собрались в главной юрте – поесть и обсудить создавшееся положение. Чингис был не в духе, но Арслан знал его с самых первых дней восхождения к власти и не боялся говорить без обиняков.

– Деревянные щиты вроде тех, что мы использовали, когда брали крепость, могли бы защитить людей, пока они разбивают решетки, – заметил военачальник, пережевывая мясо. – Вот только мне не нравятся эти странные луки на стенах. Никогда не думал, что они бывают такие большие. Если они настоящие, то, должно быть, стреляют стрелами длиной с человека. Какой урон нанесут они нашему войску?

– Мы не можем стоять здесь до бесконечности, пока тангуты шлют послания своим союзникам, – пробормотал Хачиун. – И двигаться дальше тоже не можем – их войско ударит нам в спину. Необходимо попасть в город, иначе придется возвратиться в пустыню, оставить все, что завоевали.

Чингис с недовольным выражением лица взглянул на младшего брата.

– Не придется, – сказал он, вкладывая в свои слова больше уверенности, чем чувствовал на самом деле. – Их посевы в наших руках. Сколько сможет продержаться город, пока люди не начнут поедать друг друга? Время на нашей стороне.

– Пока мы не причинили тангутам особого ущерба, – ответил Хачиун. – По каналам к ним поступает вода, и, насколько нам известно, в городе полно зерна и солонины. – Он увидел, что Чингис нахмурился, представив себе неутешительную картину, и продолжил: – Мы можем ждать здесь годами. Никто не знает, сколько армий спешит им на помощь. К тому времени, как в городе начнется голод, подоспеют цзиньцы, и мы окажемся между двумя противниками.

– Тогда посоветуй, что делать! – рассердился Чингис. – Уйгурские мудрецы сказали мне, что в Цзинь все города такие, даже еще больше, если это возможно. Я же уверен: все, что построили люди, они сами способны и разрушить. Вот и скажи мне как.

– Давайте отравим воду в каналах, – предложил Хасар, подцепив ножом еще один кусок мяса.

Все замолчали, и Хасар обвел собравшихся удивленным взглядом.

– Почему нет? Это не наша страна.

– В тебе говорит злоба, – упрекнул Хачиун брата, выразив общее мнение. – А что мы сами будем пить?

Хасар пожал плечами.

– Найдем чистый источник где-нибудь подальше.

Чингис слушал, размышляя.

– Нужно выманить их оттуда, – сказал он. – Я не стану сыпать яд в чистую воду, зато мы можем разрушить каналы – пусть город страдает от жажды. Тангуты увидят, как уничтожают труд многих поколений, и, возможно, выйдут сразиться с нами на равнине.

– Я прослежу, чтобы каналы разрушили, – ответил Джелме.

Чингис кивнул и обратился к Хасару:

– А ты пошлешь сотню людей взломать решетки там, где каналы втекают в Иньчуань.

– Чтобы смастерить деревянные щиты, придется разобрать еще несколько повозок. Семьям это очень не понравится, – заметил Хасар.

Чингис фыркнул.

– Сделаем новые, когда войдем в этот проклятый город. Семьи нам только спасибо скажут.

Внезапно до людей в юрте донесся топот копыт. Он приближался. Чингис замер с куском жирной баранины в руках. Снаружи раздались шаги, дверь распахнулась. Чингис поднял глаза.

– Повелитель, тангуты вышли из города.

– В темноте? – недоверчиво спросил Чингис.

– Ночь безлунная, повелитель, но я был недалеко и слышал, как они разговаривают. Чирикают, словно птицы, а шуму от них больше, чем от детей.

Чингис бросил мясо на большое блюдо посредине юрты.

– Братья, возвращайтесь к своим людям. Пусть приготовятся, – приказал он и перевел взгляд на Арслана и Джелме, отца и сына, сидевших бок о бок.

– Арслан, останешься здесь с пятью тысячами воинов – защищать улус. Остальные поедут со мной.

Он улыбнулся, предвкушая сражение; воины улыбнулись в ответ.

– Мы не будем ждать годами, Хачиун. Ни дня дольше. Пошли к городу самых быстрых дозорных. К рассвету мне нужно знать, что делают тангуты. А потом я отдам приказ.

В стране, расположенной к югу от монгольских степей, осень стояла жаркая, на неубранных полях колосья сгибались под тяжестью зерен и уже начинали гнить. Пока передовые отряды монголов выкрикивали оскорбления вышедшим из-под защиты городских стен воинам в красных доспехах, лазутчики, узнав все, что было нужно, вернулись к Чингису. Они по трое заходили в главную юрту – доложить об увиденном.

Чингис прохаживался туда-сюда и внимательно выслушивал каждого.

– Не нравится мне эта история с корзинами, – сказал он Хачиуну. – Интересно, что тангуты могли сеять?

Ему только что рассказали о сотнях людей, которых выпустили городские ворота; опередив войско, люди рассыпались цепью. Одни несли на плечах корзины, другие, шедшие след в след, время от времени доставали что-то из корзин и разбрасывали по полю.

Позвали хана уйгуров Барчука, чтобы он открыл тайну. Барчук подробно расспросил лазутчиков, требуя мельчайших подробностей.

– Думаю, это для того, чтобы задержать наших лошадей, повелитель, – наконец произнес он. – Может, в корзинах острые камни или железные шипы. Тангуты засеяли этими семенами широкую полосу земли перед своим войском, и воины ее не переступают. Наверное, готовят нам ловушку – решили, будто смогут остановить наше войско.

Чингис похлопал его по плечу.

– Как бы там ни было, я не позволю им выбрать место сражения, – заявил он. – Барчук, скоро ты получишь свои рукописи.

Хан обвел взглядом оживленные лица самых проверенных людей. Никто из них не знал врага, с которым предстояло встретиться. Вряд ли сражение с мощной армией, защищающей столицу, можно будет сравнить с резней у крепости на границе Си Ся. Сердце Чингиса забилось сильнее от одной мысли, что скоро он выступит против своих извечных врагов. Его люди так долго готовились к этому, разве они могут потерпеть поражение? Кокэчу сказал, что сами звезды поведали ему о новой судьбе монголов. По его велению Чингис пожертвовал Отцу-небу белую козу, взывая к нему на древнем шаманском языке. Тэнгри исполнит их просьбу. Много лет цзиньцы со своими городами из золота не давали монголам подняться, но теперь его народ набрался сил, теперь вражеские города падут.

Монгольские темники и тысячники стояли неподвижно, пока Кокэчу макал палец в маленькую плошку и разрисовывал их лица. Взглянув друг на друга, они увидели свирепые маски с жуткими, безжалостными глазами.

Чингиса шаман оставил напоследок, подошел к нему, провел красную линию через лоб, вокруг глаз и вниз, по обеим сторонам рта.

– Железо не причинит тебе вреда, повелитель. Камень не коснется тебя. Ты Волк, и Отец-небо охраняет тебя.

Чингис не мигая смотрел перед собой и чувствовал, как горят на коже кровавые полосы. Кивнул, вышел из юрты и сел на коня. По бокам выстроились ряды воинов. Вдали темнел город, а перед ним расплывалось алое пятно – то были вражеские воины, жаждущие увидеть, как рушатся честолюбивые устремления Чингиса. Он взглянул налево, затем направо – и поднял руку.

Ударили барабаны, которые несли сто невооруженных юношей. Подростки в драке с ровесниками отстояли право идти в бой вместе со взрослыми воинами, на многих еще были заметны следы потасовки. Чингис прикоснулся к рукояти отцовского меча – на счастье, почувствовал прилив сил. Опустил руку, и все войско, как один человек, устремилось вперед, по плодородной долине Си Ся, к городу Иньчуань.

– Повелитель, они идут! – взволнованно сообщил Ань Цюаню первый министр.

Из дворца, возвышающегося над городом, открывался превосходный вид на равнину, а правитель не возражал против присутствия советников в своих покоях.

В красных лакированных доспехах солдаты были похожи на кровавое пятно перед городом. Ань Цюаню показалось, что он видит, как седобородый генерал Гиам верхом на коне скачет вдоль шеренг. Подразделения строились в боевом порядке, пики сверкали в лучах утреннего солнца. Ань Цюань отметил, что отряды его гвардейцев встали на флангах. Там были лучшие конники Си Ся, и правитель не жалел, что послал их с армией. Обидно, что ему самому приходится отсиживаться в городе, когда неприятель опустошает страну, с горечью подумал он. Впрочем, на душе Ань Цюаня полегчало при виде готового к бою войска. Гиам – умный и надежный человек. Правда, генеральскую должность он получил, не участвуя ни в одном сражении. Ань Цюань выслушал его план и не нашел изъянов. Правитель сделал глоток белого вина, предвкушая победу и желая видеть врагов поверженными. Весть о триумфе тангутов дойдет до императора Вэя, и он познает горечь. Если бы цзиньцы поддержали Си Ся, он, Ань Цюань, навсегда остался бы в долгу перед императором. Вэю хватит ума понять, что он потерял преимущество в торговле и власть, думал Ань Цюань, и эта мысль пьянила его. Он лично проследит за тем, чтобы в Цзинь узнали обо всех подробностях битвы.

Генерал Гиам смотрел, как, поднимая клубы пыли, приближается неприятель. Земля высохла – крестьяне не отваживались поливать поля. Немногих смельчаков вырезали монгольские дозорные, ради забавы или натаскивая молодых воинов. Сегодня с этим будет покончено, подумал Гиам.

Его приказы передавали войску, вывешивая их на длинных шестах – для всеобщего обозрения, и они трепетали на ветру. Пока Гиам осматривал ряды воинов, черные кресты смешались с красными флажками, этот сигнал означал, что армия должна удерживать местность. Перед войсками поля были засеяны железными шипами, разбросанными в траве. Гиам с нетерпением ждал, когда кочевники двинутся вперед. Угодят в ловушку, и тогда он даст сигнал атаковать сомкнутым строем, пока неприятель не пришел в себя.

Императорская конница занимала фланги. При виде великолепных лошадей, которые возбужденно храпели и били копытами, Гиам одобрительно кивнул. Вооруженные пиками гвардейцы стояли в центре, все в доспехах роскошного алого цвета, блестящих, словно чешуя диковинных рыб. Свирепые, решительные лица воодушевляли остальных воинов, удерживали их на месте, когда облако пыли стало ближе и земля под ногами задрожала. Увидев, что один из флагов упал, Гиам послал к нему человека – наказать знаменосца. Было заметно, что люди встревожены. Ничего, воспрянут духом, когда увидят смятые ряды неприятеля. Командующему вдруг захотелось опорожнить мочевой пузырь, и он тихо выругался, понимая, что не может слезть с коня, когда враги скачут навстречу. В войске многие мочились на пыльную землю, готовясь к сражению.

Топот копыт становился все громче, и генералу пришлось выкрикивать команды. Гвардейские командиры передали по шеренге приказ: не двигаться с места и ждать.

– Еще чуть-чуть, – пробормотал Гиам.

Он уже различал отдельных всадников в движущейся лавине врагов, их было много, и у командующего сжалось сердце. Генерал чувствовал на себе взгляды горожан, знал, что правитель и все, кто нашел место на стенах, смотрят на него и его воинов. Судьба Иньчуаня в их руках, и они не подведут.

Помощник Гиама стоял рядом, ждал приказов.

– Это будет великая победа, генерал, – сказал он.

Услышав, что голос помощника чуть дрогнул, Гиам неохотно повернулся к неприятелю спиной и заметил:

– Под взором государя никто не должен пасть духом. Воины знают, что он наблюдает за ними?

– Я сообщил. Они…

Помощник осекся, широко распахнул глаза, и генерал перевел взгляд на шеренгу вражеских всадников, стремительно несущихся по равнине. Внезапно из самой середины строя вперед выехали сто воинов и на всем скаку выстроились клином. Ничего не понимая, Гиам смотрел, как они приближаются к разбросанным в траве шипам. Можно было лишь предполагать, как новый боевой порядок монголов повлияет на его планы. Струйка пота скатилась по щеке командующего, и он вытащил меч, стараясь унять дрожь в руках.

– Ну, давайте же! – прошептал Гиам.

Всадники скакали, низко пригнувшись, с искаженными от жестокого ветра лицами. Гиам увидел, как монголы ворвались на полосу земли, усеянную колючими железками, и на какую-то долю секунды ему показалось, что они легко преодолеют препятствие. Вдруг первая лошадь споткнулась, заржала и тяжело упала наземь. Рядом стали падать другие – острые шипы вонзались в мягкую, чувствительную часть копыт, и животные валились как подкошенные, сбрасывая наездников. Небольшой отряд дрогнул, и Гиама охватила жестокая радость. Неприятельская конница замедлила ход, воины изо всех сил натягивали поводья, пытаясь остановить лошадей. Почти все, кто на полном скаку угодил в западню, лежали на траве, искалеченные или мертвые. В красных рядах тангутов послышались одобрительные возгласы.

Знаменосцы подняли флаги – они теперь гордо реяли на высоких шестах. Гиам сжал в предвкушении левый кулак. Пусть монголы попробуют преодолеть препятствие пешим ходом – увидят, что он приготовил!

За лошадьми и воинами, кричащими от боли, беспорядочно заметались всадники из основных сил врага – гибель соплеменников ошеломила их и испугала. Не обученные тактике кочевники способны только на стремительное нападение, а сейчас их атака сорвалась. Неожиданно сотни воинов повернули и поскакали назад, сквозь собственное войско. Их примеру последовали другие. Гиам смотрел, как командиры выкрикивают разрозненные приказы, бьют мечами плашмя спасающихся бегством людей. Жители Иньчуаня громко ликовали за его спиной.

Генерал резко обернулся. Воины первой шеренги шагнули вперед, словно псы, нетерпеливо рвущиеся с поводка. Гиаму стало ясно, что в них пробудилась жажда крови, которую необходимо сдержать.

– Стоять! – прогремел он. – Командиры, остановите людей! Приказываю всем стоять на месте!

Остановить их было невозможно. Еще один шаг вперед – и не сдерживаемые ничем алые шеренги с победным воплем бросились на врага, сверкая новыми доспехами. Воздух наполнился клубами пыли. Только императорская гвардия послушно стояла на месте, зато коннице на флангах пришлось ринуться вперед вместе с остальными воинами, иначе те бы оказались без прикрытия. В отчаянии генерал снова и снова выкрикивал приказы. Командиры сновали туда-сюда, безуспешно пытаясь удержать армию. Почти два месяца воины смотрели, как враг кружит в тени городских стен. Наконец-то настал час расплаты! С громкими угрозами тангуты добежали до разбросанных шипов. Для людей железки не представляли особой опасности, и воины легко преодолели препятствие. Они убивали еще живых врагов и раз за разом вонзали клинки в мертвых, оставляя за собой растерзанные, окровавленные тела.

Гиам на коне метался перед войском, тщась преградить ему путь. В ярости он приказал трубить сигнал к отступлению, но люди ничего не видели и не слышали. Они осознавали только одно: государь смотрит на них, а враг бежит. Ничто не заставило бы их отступить.

Внезапно командующий увидел резкую перемену в рядах противника. Беспорядочное бегство прекратилось, монголы повернули назад и выстроились в безупречном порядке, повинуясь приказам командиров. Алое войско Си Ся шагов на пятьсот отдалилось от ловушек и ям, которые тангуты выкопали под покровом ночи, и продолжало бежать вперед, чтобы обагрить мечи кровью врагов и прогнать их прочь. Неожиданно для себя оно оказалось в чистом поле лицом к лицу с прекрасно обученной конницей. Чингис отдал один-единственный приказ, и всадники пустили коней рысью. Из кожаных чехлов, притороченных к седлам, монголы выхватили луки, а из колчанов, висевших за спиной или на боку, – длинные стрелы. Воины правили лошадьми при помощи коленей, стрелы держали наконечниками вниз. Еще одна громкая команда – и монголы перешли на легкий галоп, а потом пустились в карьер, подняв луки для первого залпа.

По захваченному врасплох алому войску прокатилась паника. Люди сбились в кучу. Те, кто бежал сзади, еще ликовали в неведении, когда монголы повернули назад. Гиам сорвал голос, отдавая команды разойтись и увеличить расстояние между рядами, однако послушалась приказа только императорская гвардия. При виде лавины всадников тангуты, ошеломленные и испуганные, жались друг к другу еще плотнее.

Залп из двадцати тысяч свистящих стрел поверг армию в трепет – воины в алых доспехах пали на колени. Противопоставить им было нечего. Арбалетчики стреляли наугад, сбитые с толку суетливой толкотней товарищей. За шестьдесят ударов сердца монголы успевали зарядить лук и спустить тетиву десять раз. Их меткость поражала. Алые доспехи защитили некоторых тангутов – выжившие пытались подняться, но под градом стрел падали и оставались лежать на земле. Монголы стремительно приближались. Гиам пришпорил коня и поскакал прямо через шеренги окровавленных воинов к императорским пикинерам, надеясь их удержать. Каким-то чудом его даже не ранило.

Гвардейцы на вид ничем не отличались от обыкновенных воинов в красных доспехах, которые в страхе бежали от монгольских всадников. Гвардейцы не отступали, и Гиам отдал приказ поднять пики. Речь его прокатилась по рядам. Кочевники слишком поздно заметили, что эти воины не бросились наутек, как остальные. Острия поднятых под углом пик могли расщепить человека надвое – дюжина монголов, пытавшихся прорваться сквозь строй, погибли на месте. У генерала мелькнула надежда: вдруг его люди еще смогут переломить ход сражения?

Конная гвардия поскакала вперед – защитить фланги от быстрых и маневренных врагов. Монголы уничтожили почти всю армию Си Ся, у Гиама осталось всего две тысячи гвардейцев и несколько сотен уцелевших воинов. Казалось, монголам нравится убивать тангутских конников. Едва гвардейцы пытались начать атаку, небольшие группки кочевников галопом неслись вперед, поражая противника меткими выстрелами из луков. Самые храбрые достали мечи и, словно шершни, кружили вокруг гвардейцев, то налетая на них, то чуть отступая. Всадники-тангуты не сдавались, повинуясь приказам, но их учили сражаться с пешими войсками в открытом поле, и они не умели отбивать непрерывные атаки со всех сторон.

Какое-то время пикинеры держались, пропарывая животы вражеским лошадям. Но когда конницу сокрушили и разметали, те, кто сражался на земле, оказались без прикрытия. Воины с тяжелыми пиками не успевали повернуться к врагу лицом. Гиам без толку выкрикивал приказы. Монголы окружили его людей, непрерывно стреляли из луков. Стрелы по-прежнему щадили генерала. Воины гибли либо сраженные десятками стрел, либо рассеченные надвое на полном скаку. Пики были сломаны и растоптаны в щепы. Немногие уцелевшие воины побежали к городским стенам, под защиту лучников. Монголы настигали их, сбивали с ног, топтали лошадьми.

Ворота были закрыты. Гиам оглянулся на город и почувствовал обжигающий стыд. Наверное, государь с ужасом смотрит на битву. Армия наголову разбита, уничтожена. Только несколько израненных воинов добрались до стен. Гиам с трудом удержался в седле – он как никогда остро ощущал взгляд правителя. С горечью в сердце он поднял меч, легким галопом поскакал навстречу монголам, и те заметили генерала.

Гиам приближался, и стрела за стрелой ломались о его красные доспехи. Из вражеских рядов выехал молодой монгол с мечом наголо и поскакал навстречу. Гиам с криком бросился на него. Воин увернулся и нанес тангуту глубокую рану под правой рукой. Гиам покачнулся в седле, его конь перешел на шаг. Генерал слышал, как вражеский воин повернул назад, но правая рука старого военачальника висела на сухожилиях, он не мог поднять меч. Кровь струилась по ногам Гиама, он посмотрел на небо и не почувствовал удара, который лишил его головы, прекратив позор.

Торжествующий Чингис ехал верхом меж груд мертвецов. Их алые доспехи походили на блестящие панцири жуков. В правой руке Чингис держал длинный шест с насаженной головой тангутского генерала; белую бороду трепал ветер. Кровь стекала на руку хана, застывала, склеивая пальцы. Кое-кому из вражеских воинов удалось спастись, перебежав полосу с разбросанными шипами, куда не могли въехать его всадники. Чингис все равно послал за ними погоню, велев осторожно перевести лошадей через опасное место. Это оказалось делом небыстрым, и примерно тысяча тангутов добралась до города, под защиту лучников. Увидев измученных людей в тени городских стен Иньчуаня, Чингис рассмеялся. Ворота не открыли, и несчастным оставалось только в ужасе глядеть на монголов, которые с веселым смехом и выкриками гарцевали среди убитых.

Чингис подъехал к полосе травы, спешился и прислонил окровавленный шест к вздымавшемуся боку лошади. Он поднял с земли железку и стал с любопытством рассматривать. Нехитрая штуковина была сделана из четырех гвоздей, соединенных таким образом, что, как ее ни брось, острые концы всегда будут вверху. «Вот если бы мне пришлось обороняться, я бы велел разбросать такие шипы вокруг войска расширяющимися кругами», – подумал Чингис. Впрочем, он был невысокого мнения о вражеской армии. Его воины, выросшие в суровых степях, подчинялись приказам куда лучше, чем обитатели мирной долины Си Ся.

Чингис шел и видел на земле куски поломанных, разбитых доспехов. Он с любопытством рассмотрел один обломок, заметив, что алый лак потрескался и облупился. Некоторые тангуты доблестно сражались, и все равно монгольские стрелы их победили. Хорошее предзнаменование, подтверждающее, что хан поступил правильно, приведя сюда свой народ. Люди это понимают и смотрят на него с благоговейным восхищением. Чингис перевел их через пустыню и нашел врага, которого легко одолеть. Нынче удачный день.

Вдруг хан заметил, что человек десять в дээлах, расшитых синими уйгурскими узорами, бродят среди мертвых. Один нес мешок, другие наклонялись к телам и резко взмахивали ножами.

– Что вы делаете? – спросил Чингис. Уйгуры гордо выпрямились, услышав, кто их окликнул.

– Барчук сказал, ты захочешь узнать, сколько было убито врагов, – ответил один из уйгуров. – Мы отрезаем уши, чтобы позже их посчитать.

Чингис прищурился. Оглядевшись, он увидел, что у многих мертвецов на месте уха зияет рана. Мешок был почти полон.

– Поблагодарите Барчука от моего имени, – начал было Чингис – и замолчал. Пока уйгуры обменивались испуганными взглядами, он прошелся между трупами, распугивая жужжащих мух, которые тучами поднимались в воздух. – А вот этот вообще без ушей, – произнес хан.

Уйгуры поспешили к нему. Увидев безухого воина, человек с мешком начал громко бранить товарищей:

– Жалкое отребье! Как же теперь посчитать, если вы отрезали оба уха?

Бросив взгляд на их лица, Чингис расхохотался. Так, смеясь, он и шел к своему коню.

Все еще ухмыляясь, хан швырнул соединенные гвозди в траву и взял шест с головой генерала. Со страшным трофеем в руках неторопливо пошел к стенам города, прикидывая, куда могут долететь стрелы тангутских лучников.

На виду у всех жителей Иньчуаня, столпившихся на стенах, Чингис с силой воткнул пику в землю, отступил на шаг и посмотрел вверх. Как он и ожидал, в него полетели стрелы, но расстояние было слишком велико, и Чингис стоял, ничего не боясь. Он поднял отцовский меч, грозя тангутам. За его спиной шумно ликовало монгольское войско.

Лицо хана снова помрачнело. Он напоил кровью новую нацию. Показал людям, что они могут противостоять цзиньским воинам. Но так и не проник в город, который словно насмехался над ним своей неприступностью. Чингис сел на коня и медленно поехал к братьям.

– Рушьте каналы! – велел хан.