Текст книги "Две жизни. Часть IV"
Автор книги: Конкордия Антарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Я понял, что человек видит Али, видит огненную стену перед собой. Когда стена сомкнулась возле Али, человек точно проснулся. Ужас отразился на его лице, он пробовал несколько раз метнуться в сторону, но его что-то точно отбрасывало обратно.
– Стой спокойно, или ты сгоришь, – сказал ему Раданда. – Ты уже потерял все возможности выйти отсюда. Я предлагал тебе, вернее, я передавал тебе несколько минут тому назад зов Милосердия. Я предупреждал тебя, что то последний зов спасения. Но ты отверг мою помощь. Прими теперь свой час возмездия, будь мужествен и старайся найти в себе хотя бы самую крошечную долю милосердия, чтобы Великое Милосердие могло сохранить тебе человеческую стадию существования.
Невероятная злоба исказила лицо человека.
– Зачем я не задушил тебя, когда имел тысячу возможностей к этому, – прошипел он в ответ Раданде. – Подумать только, что эта глупая предательница, которую ты отправил в больницу, украла мой талисман, и я попался в твои лапы, тогда как помощь мне могла бы теперь идти со всех сторон.
– Твой талисман болтается на твоем поясе, несчастный, – раздался голос Али.
Если бы я не видел, как шевелились уста Али, я не понял бы, что это говорит он. Голос его был похож на гром небесный, а не на властный, но ласковый голос дивного Али, приветствовавшего всегда каждого человека так невыразимо внимательно, что каждому, к кому он обращался, казалось, что именно его ждал Али, что именно ему хотел помочь.
– Если я не введу тебя сейчас же внутрь защитной горящей стены Светлых Сил, твои, как ты полагаешь, Друзья, а на самом деле твои злейшие и беспощадные враги, настигнут тебя. И ты навеки очутишься в их власти. И никакое самоотвержение и мольба твоего усердного защитника Раданды не помогут тебе. Ты будешь выведен за стены Общины и там примешь путь вечной муки в кругу темных сил. Муки твои будут удесятеряться воспоминанием о жизни здесь, где тебе, поверив твоим мольбам и клятвам, забыв о моем предупреждении о тебе, предоставил возможность спастись Раданда. Он взял на себя великий подвиг любви, он был уверен, что любовь его поможет тебе проснуться к Истине.
Но ты, лицемерно обманывая его, ткал грязное дело разложения каждой души, к которой подходил. Благодаря святой чистоте Раданды, носившего тебя много лет в сердце, теперь перед тобой последний выбор, ты у последней черты. Спаянные великой любовью, мы пришли, чтобы подвиг твоего защитника не пропал даром. Милосердие моими устами предлагает тебе: или войди, моею силой и волей введенный, внутрь защитной стены – и тогда, принеся полное покаяние, простив всем и прощенный сам до конца, ты умрешь как эта жалкая оболочка и войдешь в великий поток Жизни, начав свои новые воплощения очищенным Вечностью. Или ты будешь выведен за стены Общины и попадешь в руки своих бывших сотрудников, давно тобою недовольных. Выбирай. Еще несколько мгновений мы можем ждать твоего выбора, ибо любовь Раданды соткала тебе мост, остатки которого, уже еле держащиеся, еще могут простоять эти короткие мгновения. Когда же они истекут, ты будешь выведен за стены Общины и там совершится твоя судьба.
Наглое бешенство, с которым змееподобный человек слушал вначале слова Али, теперь сменилось на его лице такими отчаянием и ужасом, слов для описания которых я не подберу. Оно снова превратилось в маску, совершенно мертвую. Мне казалось, что ничто – ни мысли, ни чувства – не работает больше в нем, что он даже и решения никакого принять не может – так парализовал его ужас. Но я ошибся. Руки человека стали судорожно шарить вокруг пояса, где, как Али сказал ему, застряли его талисманы. Он, наконец, нащупал один, хотел поднять его вверх, но рука его выронила талисман – я не мог разобрать, что это была за вещь, – он упал на каменный пол трапезной и разбился на мельчайшие кусочки. Человек издал стон, но не принял никакого решения.
– Мгновения истекают. Враги твои у стен Общины. А защитная стена становится так высока и широка, что ни мне одному, ни всем нам вместе будет скоро не по силам спасти тебя внутри ее. Спеши, выбирай. Не жди третьего зова, его не будет.
Голос Али звучал ласково, но твердо. Я увидел, что огненная стена уже достигла ушей Али и быстро поднималась вверх. Я взмолился всей мощью любви, какая была мне только доступна, Флорентийцу и просил его помочь несчастному понять, что решается его вечная судьба, а не судьба его временных несчастных оболочек, в которых он согрешил. Я увидел, что Раданда протянул в мольбе свои руки к Франциску, что Франциск повернулся лицом к несчастному, облил его любовью своих глаз, улыбнулся ему своей улыбкой божественной доброты и протянул ему обе свои руки.
Раздался крик, какого я еще в жизни не слыхал, не предполагал, что так может кричать человеческое существо, и дай Бог никому не слыхать в жизни подобного вопля. Это был не крик, а целая гамма, целый аккорд чувств, мыслей и переживаний человека. Это была вся жизнь, о которой можно было бы написать целую книгу. Я прочел в этом вопле, что впервые взгляд Франциска достиг сердца этого несчастного человека. Я прочел, как дрогнуло все злое, налипшее на этом сердце, как раскаяние и сожаление вырвались бурными волнами из его сердца. Я видел уже не мольбу, не борьбу, но полное понимание, что смерть в огненной стене остается единственной защитой.
Человек схватил руки Франциска. Я знал огромную силу этих рук и был поражен: под тяжестью человека Франциск согнулся и не мог поднять его, чтобы ввести внутрь стены. Я не успел броситься к нему. Как молния, Али очутился там и, как молния, перебросил человека внутрь стены. Я думал, что человек упал и разбился – такой бурей силы показалось мне движение Али. Но на самом деле я увидел, как руки Али осторожно поставили человека в центре круга.
Теперь он дышал сильно и учащенно, точно бежал по лестнице. На лице его играла краска, уста улыбались, он смотрел на Раданду и говорил:
– Прости, я ненавидел не тебя, но свою собственную слабость. Я хотел быть добрым, ценил твою святость, но зависть к тебе бросала меня от зла к злу. Я понимал твою искренность, но нарочно взвинчивал себя на отрицание твоей доброты. О, какое счастье, какую легкость я испытываю сейчас! Впервые я знаю, что такое радость. Какими словами мне благодарить всех вас за то просветление, в каком сейчас умираю? Примите мою благодарность. Я прощаю моим врагам, как вы простили меня.
Он хотел сказать еще что-то, но схватился за сердце и упал к ногам Раданды. На лице старца играла улыбка счастья, глаза его были устремлены на лицо лежавшего человека с выражением такой любви, точно это было самое дорогое его дитя.
Стена продолжала гореть, теперь поднявшись до самого потолка. Цвет ее был уже не огненно-красный, она переливалась всеми цветами радуги с преобладанием голубых и розовых тонов.
– Левушка, – услышал я голос И. – Выйди к привратнику и скажи ему впустить братьев с носилками. Приказ передай именем настоятеля.
Минуту назад мне казалось, что я не в силах владеть своим телом, что я даже двинуться не могу с места. Сейчас же, получив приказание И., я совершенно легко вышел из трапезной и, дойдя до привратницкой, услышал разговор Мулги с кем-то, кого он не пропускал во дворик. Я передал ему приказание Раданды относительно носилок, он поклонился мне и сказал:
– Не удивляйся, брат, что я повысил голос в эту минуту. Но весь вечер ко мне приходили люди, прибегали даже от ворот, требуя, чтобы я пропустил каких-то вновь прибывших. Помня приказ настоятеля, я никого не впускал, хотя некоторые, вот только сейчас, угрожали мне чуть не смертью. Заслышав твои шаги, они быстро скрылись во тьме, а подошли вот эти братья с носилками, которые ты требуешь.
Он открыл ворота, и четыре брата в белых одеждах прошли из темноты сада в освещенный дворик. Я провел их в трапезную, где картина теперь была совсем другая. Раданда стоял на коленях подле головы умершего, произнося какую-то молитву, и рядом с ним, тоже на коленях, стояла Андреева. Огненной, сиявшей стены уже не было вокруг них, но на месте упавшего стола, точно плотная завеса тумана, переливалось и дрожало разноцветное облако. Раданда поднялся с колен, поднял Андрееву и обратился к братьям:
– Унесите бедного, внезапно почившего брата. Умойте его, оденьте в белые одежды и поставьте в мою часовню. Молитесь о нем так, как вы хотели бы, чтобы молились о вас.
Благословив тело покойного и всех его уносивших, Раданда повернулся к нам с Андреевой:
– Дети мои, гости мои дорогие. Не думайте никогда о встречном человеке как о постороннем вам. Но запомните все, чему вы были и будете свидетелями здесь. Знайте твердо: до последнего момента надо верить и надеяться пробудить в человеке его святая святых. До последних сил сердца надо молить Жизнь о помощи заблуждающемуся, заблудившемуся или оступившемуся брату, ибо в каждом живет Она, а для Ее пробуждения нет ни законов логики человеческой, ни законов времени человеческого. Источайте в полном забвении себя, как вы это делали сегодня здесь, и дальше ваши любовь и доброту. Какими бы слабыми и маленькими вы ни считали себя по сравнению с великими братьями, знайте, что самая малая Частица доброты, идущая для утверждения радости и помощи, необычайно важна в труде Светлых Братьев. Мужайтесь, и помощь ваша сейчас будет еще нужнее и важнее, чем была час назад.
Он улыбнулся нам с особенной, ему одному свойственной снисходительной ласковостью, взял каждого из нас за руку и повел по направлению к туманному облаку. Облако теперь тоже изменило свой вид: стало прозрачным, и по всем направлениям в нем летали рубиновые звездочки. Звездочки то складывались в причудливые фигуры, то вытягивались как бы в ряды строчек. Зрелище было очаровательное. Но я понял, что это не только зрелище, но что это надписи, которые я не умел прочесть, Андреева их читала четко, быстро и точно. Теперь наши роли переменились – не я мог помочь ей, а она мне.
Подведя нас к самому облаку, старец остановился, еще раз нам улыбнулся и, обращаясь к Андреевой, сказал:
– Помоги младшему брату разобрать язык огня, как он помогал тебе сдерживать огонь твоего сердца. Подождите оба здесь, вас позовут, когда будет можно. – Он оставил нас и скрылся за облаком, которое вблизи было гораздо плотнее, чем казалось издали.
– Слушайте, Левушка, я читаю знаки огня, – сказала мне Наталья Владимировна:
«Перед великими моментами рождения и смерти нет ничьей власти, кроме власти самого человека. Нет и предела, положенного извне, для часа смерти.
Нет силы, выбрасывающей обратно в мир Земли дух человека. Закономерным движением действий самого живущего на Земле или в иных планах совершается воплощение или развоплощение.
Природа телесных или духовных материй каждого идет по кругам того труда, что сам человек выстроил в веках. Нет внезапных переходов, какими воспринимают люди события земных жизней, проходящих перед их глазами. Все течет закономерно по кругам, а не по ломаным линиям. Но только знающему открывается полный Свет, в котором он видит все звенья своего и чужих путей.
Величие и смысл жизни и смерти не в видимых телесными очами фактах состоит, но в силе тех взрывов любви, что может человек из себя источить или в себя вобрать».
Рубиновые звездочки перестали кружиться. Мы стояли молча, исполненные благоговения, думая о том огромном человеке, что лежал за облаком. Мы старались вылить из себя всю любовь, какая жила в нас, ему в помощь.
Время как бы перестало для меня существовать. Я ощущал снова полное блаженство, радостное состояние. Близкое присутствие Флорентийца настолько сливалось со всем моим существом, что я не мог различить, где был «Я» и где «не Я». Я весь слился с моим обожаемым другом. Не испытанное еще ни разу мною мужество охватило меня. Уверенность и радость, что я буду в силах пролить помощь Флорентийца так, как Он этого захочет, ввели меня в круг полного спокойствия. Я понял на деле, что значат слова: «забыть о себе и думать о других». И не менее ясно понял я, что такое «освобожденность».
Ничто личное не давило на меня. Я был совершенно свободен от всякого личного восприятия текущих событий, я видел и понимал по-новому жизненные пути человечества.
Я не удивлялся и не сравнивал откровения этой ночи ни с какими событиями, свидетелем которых я был раньше. Я благоговел перед новыми, открывшимися мне страницами труда высоких Светлых Братьев и радостно присоединял все свои силы к их труду. И. подошел к нам. Облако рассеялось совсем. Картина за ним резко изменилась в сравнении с той, которую мы запомнили вначале. Огромный, похожий на Дартана человек не лежал теперь на полу, а стоял рядом с Рассулом, присутствия которого я не мог себе объяснить, простившись с ним так недавно в пустыне. Дартан держал в руках тяжелую цепь человека и пристально смотрел в глаза своему двойнику. Видя их обоих рядом, я еще раз убедился в их разительном сходстве, только второй был чуть поменьше и волосы его были темные. Несомненно, это были близнецы. Но я понял, почему мне показалось сначала, что человек этот только напоминал Дартана. Выражение лица и возбуждение во всей фигуре, бешеное движение глаз и мускулов лица очень нарушали сходство с Дартаном, лицо которого в первые минуты знакомства показалось мне каменным. Когда же я присмотрелся к нему, то увидел, что оно хранит твердое спокойствие и Печаль.
Из Великих Братьев теперь я видел только Али, Раданду и Флорентийца. И. подвел нас ближе к группе и поставил между Али и собой.
– Друг мой, мой бедный брат, – снова заговорил Раданда. – Я всем сердцем прощаю тебе все то оскорбительное, что ты говорил здесь обо мне. Ты не повинен в том, что не можешь видеть иначе, потому что страсти заполонили тебя и закрыли твои глаза духа. А разве может понимать что-либо человек, если смотрит на дела и вещи одними телесными глазами? Все, все я прощаю тебе и молю Великую Мать и всех Ее служителей защитить и помиловать тебя от всех печальных последствий, что ты пробудил и вызвал к жизни за годы пребывания здесь. Не ты виновен, что я был слаб и допустил своею излишней добротой разлад в тебе. Я должен был своею строгостью защитить тебя и помочь тебе внешней дисциплиной, раз я видел, что ты не способен достичь внутренней самодисциплины. Я же все верил и надеялся, что, живя в полной свободе, в атмосфере мира и любви, ты найдешь путь к самодисциплине легче и проще. Я ошибся и не выполнил приказания Али быть с тобой строгим. Я виновен. Да будет твой грех на мне перед лицом Великой Жизни. Я ответствен за то, что не нашел нужного тебе приспособления в жизни дня. Ты был мне поручен, и я не сумел быть тебе пастырем добрым. Прости, будь снисходителен и милосерд, сын мой.
Лицо человека выражало сарказм, он, видимо, не верил ни единому слову настоятеля, ядовито улыбался, но молчал.
– Брат мой, мой несчастный Беньяжан, не в первый раз, а в третий стоишь ты перед Белыми Силами и вступаешь с ними в борьбу, – заговорил Рассул. – Первые два раза я мог спасти тебя, мог поручиться за тебя перед Белым Братством, которое укрыло тебя здесь, предоставив тебе все возможности к труду и деятельности, какие ты хотел бы избрать себе по вкусу и склонностям.
Но, окруженный доверием и любовью, ты занимался тем, что искал недостатки в окружающих. Перечисляя их пятна, ты обманом ввел сюда свою несчастную жену и мертвого теперь своего друга, которых ты сделал предателями, ворами и рабами своими. Я не буду перечислять все твои гнусные поступки здесь, ты их сам хорошо знаешь. Скажу тебе только одно: бессилен в этот третий раз помочь тебе, больше не могу взять тебя на поруки. Ты можешь надеяться лишь на милосердие Раданды и И., можешь рассчитывать только на собственные силы. В последний раз я, грешный Рассул, могу еще умолить великое Светлое Братство об одном: защитить тебя от темных сил после смерти, предоставив тебе такой угол на Земле, где бы ты в непрерывном труде и суровой дисциплине мог приготовить свой дух к смерти в чистоте сердца и мире, ибо иначе никакие силы Света не смогут вырвать тебя из вековой власти злых. Нет для тебя свободного выхода отсюда, как ты об этом мечтаешь, не потому, что тебя кто-либо здесь держит. Нет, твои вечные раздражение и злоба, осуждение и лицемерие парализовали сейчас твои руки и ноги. Ты не можешь ни с места двинуться, ни взять руками этой дивной цепи, которую ты запятнал злодеяниями и кровью. Выбирай сам свою судьбу. Или ты поедешь в тайную Общину, спасенный в последний раз Милосердием. Там будешь вылечен и приготовишься долгими годами тяжелого труда к чистой смерти, как я тебе уже сказал. Или…
Дартан умолк на минуту, лицо его стало символом печали, по темной щеке медленно скатилась крупная слеза. Он ее смахнул и продолжал голосом таким слабым, нежным и скорбным, услышать который от великана я не ожидал. Мне казалось, что мощи этого великана и предела нет.
– Или ты умрешь здесь, сейчас, и темные силы завладеют твоим духом. Ты сам хорошо знаешь, что это значит.
Дартан умолк, и гробовая тишина в трапезной нарушалась только тяжким, свистящим дыханием Беньяжана. Он стоял неподвижно, точно статуя, и всю его борьбу отражало только лицо. При всем мужестве, которое я ощущал в сердце, я пал на колени и молил Флорентийца, самого милосердного из всех милосердных, спасти, ободрить, поспешить на помощь к несчастному.
Я увидел божественно прекрасный образ моего великого друга рядом с Беньяжаном. Он взял одну его лишенную движения руку и положил ее ему на сердце, поддерживая ее своей чудесной рукой. Другой своей рукой он положил вторую руку страдальца ему на лоб.
– Взгляни на стены. Там ясно видна картина, что ждет тебя, если умрешь сейчас.
Колоссальная фигура Беньяжана вся задрожала, из горла его вырвался хрип, и, если бы сила Флорентийца его не поддержала, он рухнул бы снова на пол.
– Не медли, – сказал Али. – Еще минута, и милосерднейший брат Флорентиец не сможет спасти тебя. Решай!
Еще одна судорога потрясла тело несчастного, еще один раз, показалось мне, он увидел что-то ужасное, и он выдавил из себя хрип:
– Я согласен ехать в тайную Общину.
Рассул пододвинул брату скамью и с помощью Флорентийца усадил его. Флорентиец выпустил руки несчастного из своих, и они рухнули, бессильно повиснув до самого пола. Но руку свою на голове Беньяжана он оставил, и под влиянием силы Флорентийца лицо страдальца приняло спокойное выражение, глаза перестали бегать и дыхание стало легче.
– Тебе, нарушителю покоя, всюду, где ты ни селился, дает Великая Жизнь в последний раз свою защиту: ты будешь немым и глухим до тех пор, пока в сердце своем не найдешь добрых и чистых сил, пока в сознании твоем не возродятся благородные мысли, пока труд твой не станет полезен другим людям, к которым станешь доброжелателен сам. Постепенно, как только будет светлеть дух твой, начнут возвращаться к тебе речь и слух, – заговорил снова Али, и голос его походил на гром.
– Встань, найди силы выйти отсюда, сесть на мехари и доехать до нового места жизни. Помни, все время помни картину, что показал тебе Флорентиец, и да поможет она тебе выбраться на светлую тропу. Не бойся, тебя довезет надежный конвой, и в новом месте тебя никто преследовать не будет. Живи, мною благословленный, призывай имя мое в минуты невыносимого разлада, и я разделю бремя твое, облегчу тяжесть твоих страданий.
Али благословил Беньяжана и сказал Рассулу:
– Надень на шею брата твоего его прекрасную цепь. Ты испортил ее, – обратился он к Беньяжану. – Она принадлежала великому, радостному существу, гармония которого была устойчива и помогала Светлому Братству передавать его энергию Земле. Ты украл цепь у своего брата, но, видишь сам, она потеряла свои могучие свойства, а камни – прежде желтые – стали похожи на опалы. Чем больше ты грешил, тем больше менялись камни, походя на слезы, дрожащие под лучами солнца и переливающиеся всеми цветами радуги. По цвету этих камней сможешь судить, близишься ли ты к освобождению. С каждым малейшим поворотом к доброте и высокой мысли к камням будет возвращаться их прежний прекрасный желтый цвет. Левушка, возьми мой плащ и укутай им Беньяжана, – закончил свои слова Али, протягивая мне свой белый плащ.
Я выполнил приказание Али с большим трудом. Плащ его точно жег мне руки и казался таким тяжелым и огромным, что я еле мог накинуть его на плечи Беньяжану, для чего мне пришлось встать на скамейку. Когда я возвратился на свое место, весь обливаясь потом, точно я таскал камни, то едва мог стоять – так дрожали мои ноги и стучало в голове.
– Ясса, – услышал я опять четкий и сильный, уже не громоподобный голос Али. – Ты поедешь начальником конвоя и отвезешь в тайную Общину этого человека. Возьми десяток братьев и поезжай немедленно. Люди уже ждут у ворот. Возьми за руку этого великана и все время в пути будь рядом с ним.
Укутай его хорошо в мой плащ и, когда приедешь в Общину, сдай порученного тебе настоятелю, брось мой плащ в костер, отдохни сутки и возвращайся со всем конвоем назад. Обратно иди через скалы в пустыне и через маленький оазис черных людей.
Маленький Ясса казался игрушечным возле Беньяжана. Он взял его висевшую беспомощно руку, обернул плотно плащом громадную фигуру и пошел к двери, уводя за руку автоматически двигавшегося за ним великана, ступавшего так тяжело, точно шла рота солдат. Это были страшные минуты. Мне казалось, что тяжелые шаги человека были прообразом тех лет муки и искупления, на которые он себя обрек.
– Подойдите ко мне, – услышал я голос Али, но не понял, что он относится ко мне и Андреевой.
Я почувствовал, что она взяла меня за руку, повернулся к ней и обомлел. Лицо сверкающей силы, уверенности, светлой доброты, с глазами, метавшими молнии Света, смотрело на меня. Наталья Владимировна ласково улыбнулась мне и потянула меня за собой. Я снова почувствовал, что она мне близка, ближе чего быть невозможно, мать и сестра. Если бы она вела меня в пустыню, а не к Али, я шел бы за ней всюду в полном доверии и радости.
Мы опустились на колени перед Али, но он ласково поднял нас, сел на скамью и посадил нас по обе стороны от себя. Я осмотрелся кругом и увидел, что в трапезной никого, кроме Али и И., Натальи Владимировны и меня. Я не успел удивиться, как заговорил Али:
– Теперь ты поняла, мой друг, почему я не вводил тебя в эту Общину и какую часть труда моего ты могла разделить только теперь. Все, что открылось тебе здесь, открылось только тебе одной, об этом помни. Если при встречах дня почувствуешь, что можешь, – действуй. Но никогда не превышай сил. И где указана граница – не переступай ее никогда. Учись понимать, что вместо помощи, рассчитывая на свои силы, на свои благие намерения, внесешь лишние бедствия и страдания в мир всегда, если выйдешь за рамки, указанные тебе. Переходи быстро в новое знание, ибо мир не ждет. Тебе надо ехать и выполнить свою миссию в нем.
Али обнял Наталью Владимировну, она точно утонула в его снопе огня, который так ослепил меня, что я должен был закрыться от него руками. Я почувствовал, что И. нежно обнял меня, и услышал голос Али, обращенный ко мне:
– Когда ты гулял со мною в парке, я указал тебе на группы розовых магнолий и черных кленов. Я говорил тебе, что люди несут в ожерелье Матери Жизни розовые или черные жемчужины. Будь благословен, счастливый человек, кому великий Свет определил нести в мир розовые жемчужины радости. Иди, мой друг, будь благословен и рассыпай людям драгоценные перлы своего таланта. Как бы ни казалось тебе, что знаешь мало, неси слово свое, ибо то всегда будет слово Светлого Братства.
Али потянул меня к себе, я точно лишился чувств на мгновение, невыразимое блаженство охватило меня… Я очнулся на руках И., который вносил меня в мою комнату нашего дома.
