Текст книги "Следствие ведут дураки"

Автор книги: Кондратий Жмуриков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Нет, братец, – на чистом русском языке сказал один из обозванных Осипом «кюре» смуглых месье, – исповедоваться будешь ты. И не хватайся за карман. От твоего кармана за километр «пушкой» тащит.

Увидев этого человека, Ваня аж окаменел, а Настя весело произнесла:

– А, месье Жодле, вы все еще тут?

Ваня оторопело оглянулся на нее и хотел было вынырнуть из комнаты, но появившийся Лафлеш шумно захлопнул дверь снаружи, сам, очевидно, оставшись на выходе. Иван Саныч снова посмотрел на сидящих перед ним людей, наверно, все еще тщась удостовериться в своей ошибке, увидеть, что это вовсе не те, кого он в них заподозрил, – но нет, это были они. Люди из авиалайнера Москва – Париж.

И это был он, человек с паспортом на имя Эрика Жодле, человек, у которого он, Иван Саныча Астахов, в глупейшем приступе клептомании стырил две сотенные долларовые купюры, кредитную карточку «Visa Gold» и непонятного назначения плоскую коробочку с инталией.

В которую он, между прочим, так и не заглянул. Не до того было.

И Ваня вспомнил, как этот самый Эрик Жодле стрелял в него в аэропорту и кричал на невесть откуда прорезавшемся русском языке: «Да держите эту суку, уррроды!».

«Сукой» был он, Иван Александрович Астахов. И только сейчас ему подумалось, что из-за двухсот долларов и кредитной карточки, пусть даже «Visa Gold», не стреляют из пистолета в одном из самых охраняемых аэропортов мира (откуда у Жодле вообще пистолет-то взялся, после «шерстилова» в Шереметьево?), и что никакая злоба на вора, обчистившего бумажник, не способна мгновенно научить француза говорить на русском языке…

Кто он, Эрик Жодле?

Все это предстояло узнать. И информация эта могла стать последним, что суждено было узнать Ване Астахову и Осипу Моржову в своей безалаберной жизни.

* * *

– Я так вижу, вы меня узнали, господа, – сказал Жодле на том же прекрасном русском языке, почти совершенно без акцента. – Это не может не радовать, потому что избавляет меня от утомительных разъяснений. Там получилось, что мне не пришлось прикладывать особенных усилий, чтобы найти вас. – Он перевел взгляд на прислонившегося к стенке Ивана Саныча и насмешливо добавил:

– А ты, как я так вижу, меняешь пол, как носки. В самолете был в платье, сегодня в штанах. Причем они тебя обтягивают так, что разногласий о твоей половой принадлежности не предвидится. Вы, ребята, ввязались не в свою игру, – резко поменял он тон с иронического на холодно-деловой, – я не знаю, какие установки у вас были от ваших боссов, но вы с самого начала зашли не с той стороны.

Осип и Иван Саныч обменялись недоуменным взглядом: «Установки», «игра», «от ваших боссов»?

О чем это он?

– Я пока что не знаю, как вас зовут на самом деле, – месье Жодле заглянул в лежавший у него на коленях ноутбук, а потом поднял глаза на Осипа: – Вы, быть может, и Новоженов Иосиф Михайлович, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Особенно в той части ФИО, что касается «Иосифа». Типаж у вас не тот. А вот вы, – он перевел взгляд на Ваню Астахова, – вот вы абсолютно точно не Хлестова Жанна Николаевна. Это надо же до такого додуматься – выехать из России с женским загранпаспортом!

– Может, я пол менять собираюсь, – пискнул Иван, вспомнив недавние слова Моржова.

– Может, и собираетесь, – сочувствующе сказал месье Жодле, – я у тебя дома не был, не знаю, в каком состоянии у тебя пол. И потолок. Ни о каком другом поле и речи быть не может! – вдруг рявкнул он и чуть привстал, так, что ноутбук едва не съехал с его коленей.

Второй темный месье зашевелился, и Иван Саныч чуть ли не впервые услышал его голос – глуховатый, словно чуть надтреснутый, со скупыми интонациями. Второй говорил тоже по-русски, но с довольно приличным акцентом и, что характерно, акцент был не французский, а откровенно кавказский, хотя и достаточно легкий:

– Эрик, хватит с нимы базарит. Надо забрат у них то, щто они взяли. У нас мало врэмени.

– Ну конечно, Али, – отозвался Жодле, – мадемуазель Хлестова, – издевательски проговорил он, – благоволите вернуть мне то, что взяли у меня в туалете самолета.

Ваня вздрогнул. Он ожидал этих слов и пытался подготовиться к ним, но тем не менее – вздрогнул. Осип недоумевающе уставился на него и прохрипел:

– Как… опя-а-ать? Стырил чаво-то там, да? Тоби чаво, Осокина мало?! Что ты у него в тувалете взял-от? Не трусы, нет?

– Не-ет, – проблеял Ваня, глядя почему-то на Настю. Та, естественно молчала: по-видимому, она тоже не ожидала такого поворота событий.

– Ну дык верни человеку! – буркнул Осип. – Ничаму-то ты, Ванька, не научилси. Дураком-от был, дураком и осталси. Да отдай ты им… выпить же охота!! – вдруг рявкнул он на Астахова, который анемично свесил руки по бокам и, казалось, даже не собирался выполнять приказ Жодле. – Быстрее решим усе вопросы – быстрее освободимся!

– Вот это рациональный подход, – одобрительно откликнулся Жодле, – сразу видно старую школу. Сидел?

– Сидел, – буркнул Моржов, а Ваня выудил из кармана две сотенные долларовые купюры и кредитную карточку «Visa Gold» и, нерешительно шагнув к Эрику Жодле, протянул ему все это.

Ястребиный профиль француза, казалось бы, заострился еще больше. На острых скулах заиграли желваки. Он недоуменно глянул на карту и на деньги и вдруг с силой ударил по протянутой руке Астахова.

– Тебе что, жить надоело? – процедил он сквозь сжатые зубы. – Ты что мне даешь?

– Это… то, что взял… в… в…

– В туалете, – с готовностью подсказал Осип.

Жодле переглянулся с Али и медленно произнес:

– Ты не строй из себя дурачка… как тем тебя – Ваня? Хотя для дурачка, по вашим сказкам, имя самое подходящее, все равно – не строй. И меня не строй, как говорят у вас в России. Эту карточку и вонючие баксы можешь засунуть себе в задницу. Или в рот, смотря по тому, какая часть тела у тебя рабочая, – грубо добавил он, явно намекая на безобразную сцену в туалете, предшествующую краже.

Ваня пожал плечами.

– А у меня больше ничего нет, – пробормотал он.

– Ах, значит, нет? – выговорил Али. Это была его вторая фраза за весь вечер, но она тут же бросила Ивана Саныча в холод. Ноги мгновенно стали ватными и упорно норовили подогнуться. – Значит, у тебя ничего нет? Ты вообще, я смотрю, любопитный тип. Забавний. Знал я таких забавных. Толко в России, в Европе все скучние. Считай, что ты меня позабавил, а тепер не валяй дурака и отдавай.

– Я никого не валяй, – невольно подражая выговору и даже тембру Али, залепетал Иван Саныч. – У меня болше ничего нет.

Али смерил Астахова отсутствующим ледяным взглядом, и вдруг коротким, без замаха, ударом, даже не ударом, а мощным тычком костистого сухого кулака в челюсть, – опрокинул Ваню на пол.

– Щакал! – прошипел Али, а Жодле угрожающе поднялся в кресле, придерживая одной рукой ноутбук.

При таком эффектном повороте диалога Осип не замедлил наершиться.

– Ось воно як?! – злобно пробасил он и вытащил пистолет, а потом щелкнул предохранителем. – Да ты, дядя, злой! Нет, такие душевные разговорчики мне не нравятся. Особенно вот твои, да, твои, который Али. Рожа твоя уж больно смахивает на одного моего знакомого. Он был в Чечне полевым командиром, а потом его поймали и в Бутырке опустили. И клеймушку забуторили: «Машка с трудоднями», все как полагаисси. Ты, случайно, не оттудова вышел, Али? Не из Бутырки, то ись, а из Чечни, из полевых… нет, Али?

Али ничего не сказал, а Жодле холодно произнес:

– Опусти ствол, полудурок. Ты на чужой территории. Если не хочешь, чтобы тебя покрошили в мелкий винегрет, не размахивай стволом.

– А чаво ж? Ты, помнится, к стволам тоже неравнодушен, Жодля… или как тебя тама, – отозвался Осип. – Ишшо в аэропорту начал палить, так припекло. А про винегреты-от ты мне не пой. Я таперь на хранцузскую кулинарию перешел-от. Вы руки-от не распускайте. А то сначала винами угощаете, а потом в харю тычете.

– Убери пушку, – повторил Жодле.

Осипа несло.

Он хорошо поел у Гарпагина, выпил, добавил в «Селекте», так что его тянуло на беседу и разглагольствования. Робости он не испытывал ни малейшей. Иностранцев он вообще считал тупицами и неженками, а если схлестнуться, то за серьезных противников не держал; а тот факт, что Али, по всей видимости, родился не на холмах Монмартра, а где-нибудь в горах Ичкерии, а теперь удачно подвизался на тучной ниве французского гражданства, его нисколько не смущало.

Моржов глубокомысленно почесал дулом пистолета подбородок и произнес:

– Я вот чаво хочу сказать, братцы. Вы неправы, ну, с кем не бывает, чтобы вещицу умыкнуть? Кляптомания – это, межда-а-а прочим, такая же болесть, как ревматизьм или пупочная грыжа. Так што вы на Ваньку не оттягивайте. Он вам усе отдаст. А вот хто, интересно, звонил отсюдова на мобильник Жаку, который, Дюгарри – енто веселей. Кажисси, Коля хотел чтой-то нам про енто докладать, – сбился на совсем уж нарочитое косноязычие Осип.

Жодле неожиданно расслабился и заулыбался. Он даже сел назад в кресло. Осипа это ободрило, и он продолжал:

– Николай Стяпаныч, кажисси, тоже приложил к тому ручку. Наследство – оно, канешна-а, дело хорошее, но зачем же папеньку метелить бейсбольной битой, а потом и еще хужей – подвзрывать?

– Николай Степанович, – почти весело проговорил Жодле, глядя на Николя Гарпагина, – ну что же вы, если обещали месье Иосифу пояснить свое возмутительное поведение, так сделайте же это.

– Пожалуйста, – отозвался тот с каменным лицом, и в ту же секунду из-за его спины вынырнула бейсбольная бита, зажатая в мощном черном кулаке, явно не принадлежащем Гарпагину-младшему.

Осип не успел среагировать: бита описала короткую дугу и щелкнула его по затылку.

У Моржова перехватило дыхание, ему показалось, что воздух густеет и превращается в кисель, плотно забивающий глотку. Он попятился к стене и медленно сполз по ней, чувствуя, как за шиворот по шее стекает что-то теплое, обволакивающее позвоночник приятным теплом.

Настя вскрикнула и попятилась. Вышедший из-за спины Николя негр Лафлеш, и нанесший этот ловкий удар, перехватил ее и оттолкнул в угол комнаты.

– Щакал, – невозмутимо повторил Али, подходя к осевшему на пол Осипу. – Вот если только так можно заткнуть твой поганый рот. Ну щто, – повернулся он к Ивану Санычу, у которого начинало мутиться в голове от дикого, непередаваемого ужаса, – нэ вспомнил?

Жодле уложил ноутбук на журнальный столик и тоже подошел к Ивану Санычу.

– Ну что, не вспомнил? – тоже произнес он. – Не вспомнил, что еще брал из моего бумажника?

– А… – слабо выговорил Ваня, – там еще была такая коробочка. С профилем.

– Вот это уже лучше, Иван, – удовлетворенно заключил Жодле, – коробочка, значит. Какого цвета коробочка?

– Бе…бе…белая.

– Бе…бестолочь ты бе-безмозглая, – передразнил его Али, а Жодле спросил:

– Ну так что, где она?

– Коробочка? Она… она дома. У… у Гарпагина. Степана Семеныча. Это мой… мой дядя. Да вот он его отец, он знает!! – быстро заговорил Иван, тыча пальцем в хмурого Николя.

Услышав слова Ивана Саныча, Жодле неожиданно рассмеялся и, повернувшись к Али, что-то быстро сказал ему по-французски. Ваня барахтался на полу, не смея встать, хотя сил для того он уже набрался.

– Ты должен передать мне эту коробку, – сказал ему Жодле, – передать немедленно. Нет, не из рук в руки. Ты положишь ее в условленное место. Место я назову тебе позже. А сейчас ты посидишь здесь вместе со своими друзьями. Ничего плохого с вами не случится. Впрочем, ничего хорошего пока тоже не обещаю. Ладно. Николя, можешь пока побеседовать с ними, если есть желание. Но Лафлеша не отпускай: ребята явно только изображают из себя дурачков, – сказал он напоследок и вышел в сопровождении Али.

* * *

После ухода Али и Жодле Николя плюнул прямо на стену и уселся в кресло, в котором незадолго до него сидел кто-то из «темных месье». Он был определенно зол.

Осип поднялся с пола и, взяв с дивана одну из тряпок и вытерев ею кровоточащий затылок, проговорил:

– И чаво? Что ж ты, Коля, совсем ссучился? Батька родного продаешь?

– Это не я его продаю, это он кого удачно продаст, – хмуро ответил Николя и прикрикнул, увидев, что Осип направился было к нему: – Стой, где стоишь!!

– Сурьезно, – буркнул Осип. – И кто енти добрые хранцузские дяди?

– Сам не знаю, да и тебе не советую, – отозвался Гарпагин-младший. – Только это такие дяди, что когда Лафлеш три месяца назад врезал своей любимой бейсбольной битой этому самому Али, у нашего клуба отозвали лицензию и только чудом не закрыли. А нас, соответственно – не зарыли. Так что ссориться с этим выродком Жодле и с Али, да еще из-за вас, я не имею ни малейшего желания.

– Вот, значит, как, – подал голос Иван Саныч, – а взрывчатку в мобильник Жака засунули тоже эти злые мусью, так, что ли?

– Не знаю, – сказал Николя. – Но не я.

– Но ты же в чем-то хотел признаться?

– Это я так. Лишь бы сказать. Побыстрее залучить вас наверх…

– …в теплую компанию Жодле и Али, – договорил Астахов.

– И Жака, конечно же, не ты пришил? – ехидно спросил Осип. – Нет, ты могешь даже не возражать. Где ж найти такого идиота, который скажет, что он ограбил собственного папашу, к тому же пришил при ентом его слугу?

– Я ничего не знаю, – хмуро сказал Николя. – Но почему-то меня не удивляет, что на папашу напали. Такой он добрый и незлобивый, а главное – щедрый человек. У меня и так проблем хватает, чтобы еще и дополнительные наживать – убивать всяких там Жаков. Жака жалко, конечно… а вот что папашу ограбили – нет. И много у него увели?

– Порядочно, – отозвался Иван Саныч, подозрительно косясь на лупящего на них глаза Лафлеша, и уже хотел было назвать конкретную цифру, но Осип, который, очевидно, угадал это намерение Астахова, поспешно перебил его:

– Я слышал, у тебя проблемы с деньгами?

– Это мягко говоря.

– А какие, если не секрет? То есть – сколько тебе недостает, чтобы эти проблемы-от решить?

Николя нахмурился.

– А тебе-то чего? – буркнул он.

Иван Саныч, который неожиданно для самого себя на лету ухватил мысль Осипа, заговорил:

– Просто ты мог бы легко получить нужную сумму, причем из кармана собственного отца, да так, что он тебя еще и благодетелем величать будет.

Николя только пожал плечами:

– Да быть того не может.

– Еще как может, – заверил его Астахов. – Пока вы с Настей куролесили, много чего произошло. Ты вот, Коля, под Жодле подстраиваешься, покаяние перед нами изображаешь, чтобы нас на второй этаж заманить… а мог бы и посерьезнее и поденежнее дела проворачивать. Например, помочь нам найти тех, кто прибрал денежки твоего папаши. И, само собой, убил Жака. Сдается мне, что эти люди расхаживают сейчас по этому клубу и думают, куда они денут украденный миллион.

Осип чертыхнулся про себя: Астахов все-таки выболтал цифру. Хорошо еще, что не уточнил валюту – миллион франков или, что гораздо существеннее, миллион долларов.

Но Николя хватило и того, что сказал Иван Саныч. Он напружинился и, вытянув шею, как подавившийся использованным презервативом гусак, выдохнул:

– Миллион? Что… этот старый болван хранил в своем домишке в Сен-Дени миллион франков?!

Осип и Иван Саныч синхронно и, разумеется, независимо друг от друга подумали, что миллион-то миллионом, но в переводе на франки миллионов получается уже шесть.

Нет… или этот Николя в самом деле не имеет никакого отношения к случившемуся этой ночью в доме Степана Семеновича, или же он превосходный актер.

Последнее – вряд ли.

– Ага… – сдержанно сказал Осип. – Мильен. Так вот, его очень интересует, кто же мог так разнюхать об ентом сейфе, если даже родный сын об ентом не знает.

– И полицию, наверно, тоже интересует, – буркнул Николя.

– Степан Семеныч считает, что у полиции по этому поводу свои изображения, – важно заявил Осип. – И что она ни за что не будет работать как следует. У нас есть наметки: нужно узнать, кто звонил на мобильник Жака в… э-э-э… во сколько грохнуло-от, Саныч? – повернулся он к Ивану.

Тот назвал примерное время.

– Вот именно, вот именно, – воскликнул Осип. – Ты, Коля, сам тута работаешь, так что ублюдка вычислить смогешь. Ты же не полиция, ты в этом свой кровный интерес имеешь. А если вычислишь, так мы тую гниду тряхнем за жабры.

Биологическая мешанина Осипа о «гниде с жабрами» вызвала у Николя смешок.

– Жабры? Кровный интерес? Я так смотрю, вам папаша денег посулил. И сколько жен вы из него натрусили и какой процент мне пойдет, если что?

– Ишь гусь, – неодобрительно сказал Осип. – Ишшо ничего не делал, кроме как его дружок мене по башке хряпнул до юшки… а туда же – деньгу просит. А сколько ты у папаши недавно просил?

– Пятьдесят штук, – поколебавшись, ответил Гарпагин-младший.

– Франков?

– Ну, а чего же?

– Ла-а-адно, – протянул Осип. – Ничаво. Получишь ты свои франки, но только прежде найди того урода, который звонил по телефону.

– А дальше?

– А дальше через него, быть может, выйдем на заказчиков или, по крайней мере, исполнителей вчерашнего преступления с мокрым делом, – важно заявил Иван Саныч, вообще-то о следовательской работе имевший самое размытое представление и пока чрезвычайно удачно ознакомившийся только с одной стороной работы сыскарей, да и то коррумпированного их звена: получением взяток.

Николя передернул плечами, а потом произнес:

– Посмотрим. Только сразу предупреждаю: давши слово, держите. В противном случае…

– У нас в Питере говорят проще, – перебил его Иван Саныч. – А именно: «за базар ответишь!»…

– Мы че, договариваемся вести расследование? – прищурился Николя. – Как толстый комиссар Руж?

– Да какое там расследование… – горько вздохнул Иван Саныч, – как говорится, и смех и грех. Даже похмелиться не успели, – невесть к чему добавил он, жадно глядя на початую бутылку коньяку, непонятно откуда появившуюся в ловких руках Николя, – вот ежели похмелились бы – совсем другой разговор был. Я – актер. Правда, недоучка. Меня из ВГИКа выгнали. Ну и вот. Что это я это?… – вдруг оборвал себя Астахов, ожесточенно тряхнув головой, – говорю, как будто я нажрался уже.

– Ага, – подхватил Осип, точно так же загипнотизированный бутылкой коньяка, который был уже разливаем по четырем бокалам, – прямо как я говорю. Я это… цельная, бля, личность. Когда нажрусь и когда трезвый всегда говорю одинаково. А у тебя это… умственная неполноценность. То есть – раздвоение, стало быть, личности. Николя Степаноч, ты нам, верно, наливаешь? Или у тебя четыре глотки? Если договорились, то сделку, стало быть, надо вспрыснуть.

Николя кивнул, и все, включая Настю Дьякову, разобрали свои бокалы и выпили в гробовой тишине. А потом Иван Саныч сказал:

– А вот этот Жодле со своим чеченофранцузом Али… что они тебе сказали, когда просили привести нас сюда, наверх, а, Коля?

– Да ничего особенного, – сказал Гарпагин-младший, – просто этот Жодле с Али явились сюда сегодня около семи вечера и объявили мне, что вскорости сюда должен прийти человек, который их ограбил. Я Жодле терпеть не могу, об Али вообще умолчу, так что этот грабитель стал мне заочно симпатичен. Вот и все.

– А вот можно их понять, – сказал Осип, который с принятием значительной порции превосходного коньяка на глазах подобрел и даже на негра Лафлеша, разбившего ему голову, перестал коситься по-звериному, с мутным стальным блеском в глазах. – А вот можно их понять, ентих Али да Жодле. Они, верно, тут, в Хранции, сурьезные люди. А Саныч, как болван, влез со своей кля… кле-пто-мань… маней и украл вещи. Ну кому приятно будет? Вот я, когда работал в Генпрокуратуре младшим следаком (Иван Саныч выкатил на него, как выкатывают винную бочку, мутный осоловевший взгляд, полный недоумения), я бы такого человечка… тоже нашел бы да прижучил! Я вот, может, ваще выпью сейчас за Жодле, чтобы он посейчас и дальше блю… бле… блюл, блюет и блять будет устав и закон Хранцузской республики!

Провозгласив этот сомнительный тост, Осип буквально выхватил из рук Николя Гарпагина бокал и одним коротким движением вылил в глотку.

…Николя, кажется, только сейчас начинал получать представление о том, как страшно пьют на его исторической родине.

– Ты, Осип, тут здравицы Жодле провозглашаешь, – неодобрительно заметил Иван Саныч, – а вот о том не подумал, что они с Али, быть может, и заварили всю эту кашу. И Жака убили, и деньги забрали.

Осип отрицательно покачал головой:

– Не, не тот коленкор. Если бы они пробрались в дом Степана Семеныча, то не за деньгами, а за этой чертовой коробочкой. Что в ней, кстати? К тому же они, верно, не из тех людей, которые будут работать так мелко.

– Миллион – мелко?!

– Да нет, я не о том. Мильен есть мильен – он никому, конечно, не помешает. Да вот только не представляю я этого Жодле и этого Али пробирающимися ночью в подвал Гарпагина и ворующими сейф. Утаскивать весь сейф – хлопотно и муторно. Значит, не специалист работал. Дилятант. Вот Яша Цыклер, мой старый знакомый «медвежатник», он бы мигом… – Осипа опять повело непонятно в какую степь, и из трясины мутного монолога его вырвали резкие шаги за дверью, а потом она распахнулась…

…и на пороге появился Жодле.