Текст книги "Зимние тропы"

Автор книги: Кондратий Урманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ПЕРВАЯ ДОБЫЧА

Никто не заметил, когда в охотничьем клубе появился маленький Андрюша Надымов. По вторникам и пятницам в клубе собиралось много народа.

Андрюша присаживался где-нибудь возле группы стариков и жадно слушал их рассказы об охоте, не пропуская ни слова.

А старикам-охотникам было о чем вспомнить. Они говорили об охоте на зайцев, на косачей, на волков и лисиц, говорили о разных мелких зверушках, о капканном лове и многом-многом другом, что трудно было сразу понять и запомнить. Молодежь вспоминала о чудесных весенних зорях, об охоте на уток, гусей, О таежных походах и экскурсиях по большой системе приобских озер.

Эти клубные разговоры настолько волновали Андрюшу, что он часто во сне видел себя охотником, бродил по лесу с ружьем, плавал по озерам на лодках и даже поднимался в воздух, ухватившись за длинные лапы журавля.

В клубе была небольшая библиотека, и Андрюше самому захотелось почитать обо всем, о чем с таким интересом говорят старые и молодые охотники. Старичок-библиотекарь постоянно сидел у маленького столика, возле шкафа, перебирал и выдавал книги. К нему часто обращались с вопросами, он обстоятельно объяснял, потом доставал книгу и подавал охотнику.

– Вот почитайте эту – полезно… – говорил он наставительно.

Андрюша уже привык к обстановке и как-то вечером подошел к библиотекарю:

– Дедушка, а мне можно взять на дом книжечку про охоту на косачей?

Библиотекарь посмотрел на него поверх очков, смерил с ног до головы, как бы удивляясь: откуда мог взяться такой, и спросил:

– А ты чей будешь?

– Надымов…

– Николая сын, а Нифантия Ивановича внук? Так, что ли?

Оказывается, и отца и дедушку здесь, в клубе, хорошо знали, и Андрюша ответил:

– Да…

Библиотекарь спросил об отце, и Андрюша рассказал все, что знал из последних писем с фронта.

– Папаша у тебя всех статей… – сказал старичок. – Отличному охотнику и на войне легче… – Потом еще раз оглядел Андрюшу, как бы решая: время ли ему заниматься охотничьими книгами? – и, наконец, сказал: – Хорошие книги читать не вредно, и я тебе дам, только не повредит ли это твоим школьным занятиям? Охота от тебя никуда не уйдет, все в вашем роду охотники… потомственные, а вот как со школой?..

Андрюша замялся, потом ответил:

– Учусь я не плохо…

– А дедушка так и живет в лесу? Чудак он у вас, прирос к месту… Ему пора бы уж и отдохнуть…

Дедушку Нифантия Ивановича знакомые старики называли чудаком за то, что он не жил с семьей, а где-то в лесу сторожил колхозную пасеку и редко бывал в городе.

– Он весной три волчьих выводка уничтожил, премию ему дали от колхоза, – сказал в защиту дедушки Андрюша, – и много пушнины сдал государству…

Когда Андрюша был еще маленький, он очень обижался за дедушку, что его так называли, и часто сквозь слезы говорил матери:

– Неправда! Дедушка умный! Умный!..

Мать прижимала его к груди и успокаивала:

– Ну, конечно же, дедушка у нас умный, он у нас охотник, да еще какой!.. Вот ты подрастешь и будешь с отцом да дедушкой ходить на охоту…

Библиотекарь тоже назвал дедушку чудаком, но сейчас почему-то Андрюше не было за него обидно.

Книжки были интересные, и школьные уроки незаметно отошли на задний план. Попадет какая-нибудь в руки, весь вечер просидит за ней Андрюша, а утром нехорошо себя чувствует в классе. Наконец, перед новогодними каникулами, сорвался. На вызов учителя Андрюша ответил:

– Я сегодня не приготовил уроков… Но этого, Николай Иванович, больше не будет… Даю слово…

Из школы Андрюша возвращался в угнетенном состоянии. А дома за столом сидел дедушка – лысый, красный, с полотенцем на шее. Он только что попарился в бане и пил чай с медом.

– Ну, какие дела, профессор? – спросил он, искоса поглядывая на Андрюшу своими светлыми голубыми глазами.

Андрюша сознался, что сегодня не ответил уроков.

– Как же так? Отец узнает, нехорошо ему будет там, на фронте, что ты плохо учишься. Он пишет, что моя наука ему шибко помогает, и на лыжах ходит так, что ни одному фрицу от него не уйти, и местность всякую без компаса понимает… А ты учиться не хочешь…

– Он хорошо у меня учится, Нифантий Иванович, – заступилась за сына мать. – Это так что-то случилось… На лыжах, видно, лишнего пробегал…

Андрюша не сказал об истинной причине.

– Смотри, отец за такие дела не похвалит… – сказал дедушка, подавая стакан матери. – Про меня вы тоже совсем забыли. Помрешь там, а вы и знать не будете… Ну, мать на работе, ей некогда, а ты бы мог в воскресенье приехать, тут езды-то всего ничего… На лыжах бы там походил, лес зимний посмотрел…

Андрюша порывисто обнял дедушку за шею и что-то шепнул ему на ухо.

– Ну, то-то же, гляди… А то и я от вас отрекусь…

Чай дедушка пил долго, беспрерывно вытирая полотенцем огромную блестящую лысину, и рассказывал Андрюше про зимний лес, про зверей и птиц, про страшные бураны и злые морозы.

– Вы, поди, тут за синиц да чечеток деньги платите? – уставился дедушка на Андрюшу. – А ко мне они сами являются. Как прижмет морозец – они в сени, дверь открою – в избу летят… Махонькая такая пичуга, даже удивительно, как она нашу зиму переносит. Ну, чего бы, кажется, лучше – улетела в теплые страны, прожила там зиму, а весной – к нам. Нет, не хочет, словно бы и дороги туда не знает…

Много рассказывал дедушка в этот вечер о своей одинокой жизни в лесу. Андрюша сидел и, затаив дыхание, слушал. Ему казалось даже, что он видит, как хитрая лисичка, в поисках добычи, крадучись, пробирается кустарниками, как по вечерам падают с деревьев черные косачи в мягкий снег, как, зарывшись, они спят там всю долгую зимнюю ночь.

– Вот приедешь, мы с тобой подкараулим лесного петуха, – сказал дедушка, переворачивая стакан кверху дном. Это означало, что он напился.

– А как подкараулим? – затрепетал Андрюша.

– Ну, известно как… из ружья…

– А ты мне дашь разок стрельнуть?

И дедушка обещал его научить стрелять из ружья, из настоящего охотничьего ружья, о котором Андрюша не раз думал, как о чем-то далеком и несбыточном.

Ночью, когда дедушка уже спал, мать подошла к Андрюшиной кровати, чтобы поправить одеяло. Андрюша быстро вскочил и обнял ее за шею.

– Фу!.. Напугал меня! Ты что это не спишь?..

– Мама, ты только не шуми, дедушка услышит… – зашептал он. – Дай мне денег, очень-очень нужно…

– Зачем тебе ночью деньги понадобились? – так же шепотом спросила мать. – Лыжи у тебя есть, коньки – тоже… Зачем тебе деньги?

– Я, мамочка, капканы хочу купить, – с жаром сообщил Андрюша. – На каникулах к дедушке поеду, может, зверя какого поймаю…

– Ох ты, горе-охотник! – вздохнула мать. – Сам еще попадешь в эти капканы…

– Ну, дашь, мамочка? Мне ведь не на пустяки…

– Спи, сынок, завтра видно будет… Она прикрыла Андрюшу и сама легла спать.

Андрюша еще долго вертелся, и сон нескоро поборол его разгоряченное воображение.

В последние дни перед каникулами Андрюша не знал покоя ни днем, ни ночью. Ему нужно было хорошо закончить полугодие и подобрать все необходимое для поездки к дедушке.

После школы он торопливо бежал домой, наспех обедал и сейчас же садился за уроки. Если это был вторник, когда в охотничьем клубе собиралось много народа, он успевал сбегать и туда на короткое время, а вернувшись, снова брался за книги и тетради Это было самое главное. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из учителей журил его за оплошность или неправильный ответ

Но все обошлось благополучно. Вернувшись домой из школы, Андрюша заявил матери:

– Теперь на время все книги в шкаф, завтра еду к дедушке…

– Как это завтра? Через два дня Новый год, в школе будет елка, а ты уедешь. Кто же уезжает в такое время? – старалась образумить мать. – Потом, я должна кое-что приготовить дедушке. У него, может, и хлеба нет, как же вы будете встречать Новый год?

– Ну, мамочка, ведь это будет очень долго! Пока ты стряпаешь, Новый год наступит, а я хочу с дедушкой его встретить…

– Ну и встретишь, еще два дня впереди…

Как Андрюша ни волновался, мать настояла на своем. Нужно было приготовить многое, и она задержала его на целый день.

Выехал Андрюша в канун Нового года.

Пригородный поезд шел с обыкновенной скоростью, но казалось, что он еле тянется, долго стоит на станциях и полустанках и, чего доброго, можно опоздать и явиться к дедушке ночью. Он волновался, беспрерывно смотрел в окно, подсчитывал, сколько еще километров осталось до конечной станции, и с облегчением вздохнул, покидая вагон.

У дедушки на пасеке Андрюша бывал не раз. Перед войной он ходил туда с отцом, а позднее – один, но это всегда случалось летом. Он шел дорогой и, чтобы не заблудиться, замечал кусты, отдельные березы, болота. А теперь зима – везде дорога. Это и хорошо и немного страшно, – как бы в пути не застала ночь.

Андрюша идет быстро на своих новых лыжах и зорко вглядывается вдаль, в следы зверей, четко отпечатанные на снегу; он уже чувствует себя охотником, за спиной в сумке, кроме всего, что мать настряпала ему и дедушке, лежит пара капканов. Следы часто пересекают его путь, и он не может разгадать: чьи они? Рисунки в книгах, которые он брал читать из библиотеки охотников, совсем не походили на те следы, что он видел сейчас.

Далеко, над темной полосой леса, догорало зимнее холодное солнце. В том лесу – пасека, Андрюша «нажимал», чтобы засветло попасть к дедушке.

А в полях – тихо-тихо, только лыжи шипят по нетронутому снегу, да ветер свистит в ушах.

Дедушка был очень рад появлению внука.

– Вот спасибо, Андрейка, не забыл своего слова… Раздевайся, у меня тепло…

Андрюша нечаянно уронил сумку на пол, железный звон удивил дедушку.

– Ты чего это натолкал в мешок?

– Капканы там у меня… – с радостью сообщил Андрюша. – Вот бы их на ночь поставить, может, какой зверь попал бы…

– Кто же ночью капканы ставит? – возразил дедушка. – С этим делом поспеем… Сейчас вот чаек закипит, и мы будем Новый год встречать. Правда, у нас нет елки, но под окном березка стоит, может, и про нас не забудет дедушка Мороз, какой-нибудь подарочек повесит?

Андрюша засмеялся:

– Это я маленький верил, что подарки Мороз всем ребятам разносит…

– Теперь тебя не обманешь… Капканы вон купил, сам хочешь зверушек обманывать…

Чай пили с шаньгами и медом. Дедушка много рассказывал про повадки зверей и птиц; одни из них были страшные, злые, другие – боязливые, но выходило так, что все они – и звери, и птицы – человеком покорены.

– Человек – над всем хозяин, над землей, над лесом, над водой, над всякой живностью, – говорил дедушка, – а у хорошего хозяина должен быть порядок во всем. Летом вот не положено стрелять ни птицу, ни зверя, все они детенышей выводят, а у зверей к тому же шкурка негодная. Раньше не было порядка в охотничьем деле, а сейчас советская власть все повернула на правильную линию. Все нужно делать в свое время…

Много нового услышал в этот вечер Андрюша. Спать легли на нарах, рядышком, и он долго не давал уснуть дедушке…

Жизнь на пасеке началась не так, как предполагал Андрюша. Рано утром дедушка разбудил его.

– Ну, вставай, дружок, будем собираться… Пойдем поздравим с Новым годом лесных петухов да пеструшек…

Он снял со стены старою берданку, прочистил ее и посмотрел в ствол на огонек лампы.

– Блестит, как новенькая!.. Ну, послужи еще, старуха, не посрами хозяина, – говорил дедушка, протирая затвор тряпкой. Потом достал из-под нар пару тетеревиных чучел„сшитых из черной материи, с красными ленточками вместо бровей и с белыми подхвостниками. – Чем не косачи? – сказал он, подавая чучела внуку.

Андрюше чучела не понравились, они были грязные, безглазые и безносые.

– А птицы не испугаются их?

– А чего им пугаться? На березе будут сидеть, как живые… Ну, а те, настоящие, увидят их и прилетят…

Юный охотник не совсем поверил в то, что к этим тряпичным чучелам прилетят настоящие косачи, но смолчал.

Еще было темно, когда они вышли из избушки, но звезды уже бледнели, приближался рассвет. Сначала они шли дорогой, потом свернули в поле, к березовому колку. Там, над крутым логом, дедушка еще с осени построил большой просторный балаган; его присыпало снегом, и теперь он был чуть заметен.

Андрюша поставил на невысокую березу над логом оба чучела, по всем правилам, как велел дедушка, потом они забрались в балаган, выбросили весь снег, перешевелили солому, чтобы теплее было коленям, и затихли…

– Сейчас надо ухо остро держать и глядеть в оба… – шепотом сказал дедушка, – скоро полетят… Видишь, на восходе посветлело… Тебе стрелять первому. Не боишься?..

Андрюшу трясла нервная дрожь. Как это у него получится? Первый раз из настоящего ружья! Этой зимой в школе он часто стрелял из «духовой» винтовочки, дробинкой, считался метким стрелком среди ребят, но это совсем другое дело!.. Постепенно волнение улеглось, и когда рассветало и прилетели первые птицы, он был спокоен.

Две тетерки и один крупный черныш появились неожиданно на средней развесистой березе. Андрюша уже «посадил» было на мушку крайнюю тетерку, как почувствовал дедушкину руку – тот направил ствол берданки на черныша.

Андрюша точно выцелил красавца и спустил боек. После грохота выстрела, за клубом дыма, он не видел, как падал с дерева косач, куда полетели тетерки…

– Ну вот, поздравляю тебя с первой добычей, – сказал довольно громко дедушка, – молодец! Папаша вернется с войны, ты ему помощником будешь… А ружье надо перезаряжать сразу, а то птица прилетит, а у тебя ружье пустое…

Андрюша хотел выскочить, чтобы подобрать косача, посмотреть, какой он, но дедушка не пустил:

– Никуда не денется, сиди… А пеструшек стрелять не надо, они весной деток выведут, птицы больше будет, нам же на пользу…

В это утро они взяли трех косачей и, сняв чучела, вернулись на пасеку.

Андрюша весь трепетал от радости. Когда возвращались домой, он часто дергал дедушку за рукав и говорил:

– Как я его взял на мушку!..

– Да уж куда с добром ты его срезал! Камнем рухнул!..

– А второй – еще лучше, в снег влип…

– Он ведь тяжелый, пеструшка-то полегче… – подбадривал дедушка внука. – Домой-то не с пустыми руками вернешься…

В избушке Андрюша перевязал веревочкой пару «своих» косачей, вынес на мороз и принялся теребить третьего, на обед

«Домой не с пустыми руками вернусь», – думал он, выдергивая сизые перья с косачиной мясистой груди.

Днем, не посоветовавшись с дедушкой, Андрюша поставил капканы в кустах, недалеко от избушки. Ему очень хотелось поймать лису – красную, огненную – маме в подарок, но капканы простояли ночь, и не только лиса, даже мышка не попала в его ловушки. Он рассказал дедушке о своей неудаче и о том, что вычитал в книгах о капканном лове.

– В книгах-то, может, и правильно написано, да ты сделал неправильно…

Перед вечером дедушка ошпарил кипятком капканы и протер их какой-то душистой травой досуха.

– Капканы ты брал руками? – спрашивал дедушка и сам же отвечал: – Брал. А зверек-то человеческий дух шибко чует. Неделю простоит такой капкан, зверушки рядом будут ходить, а не попадут.

В ближнем ложке, в кустарниках, дедушка сам поставил капканы. К обглоданным косачиным головкам зверек мог подойти только с одной стороны, и здесь, на пути, хорошо был замаскирован капкан. Заровняв снежок палочкой, дедушка засыпал свои следы снегом.

Поставив второй капкан так же аккуратно, как первый, он сказал:

– Вот теперь посмотрим, какие такие они тут бродят, зверушки.

Андрюша все старался запомнить, что и как делает дедушка. Он так верил в знания дедушки, что ночью не один раз просыпался и прислушивался – не кричит ли попавший в капкан зверек?

Рано утром они снова посидели в скрадке, но добыли только пару косачей. Птица почему-то не летела, и дедушка объяснил это перекочевкой косачей в другие лога.

– Может, ночью лиса их потревожила… Она хитрющая, заметит, где косачи зарываются в снег на ночевку, даст им успокоиться, а потом и начнет чередить…

На обратном пути Андрюша забежал посмотреть капканы и вернулся в избушку с замерзшим горностаем.

– Ну вот, видишь, значит, зверек есть, да взять его надо умеючи… – сказал дедушка. – В этом деле большая сноровка нужна…

Иногда Андрюша уходил один; он терпеливо дожидался прилета косачей, стрелял раз-другой, а после зари долго просматривал лог и все березовые колки – не сидят ли где на деревьях косачи.

Как-то вечером, устанавливая на новом месте капканы, Андрюша увидел стайку косачей над соседним логом. Утром они с дедушкой построили там балаган и добыли тройку птиц. Теперь он выходил к оврагам и смотрел, где сидят косачи. Дождавшись, когда они спустятся на ночевку, он шел в избушку.

Дедушка хвалил его и говорил, что это называется – уложить косачей спать.

– В таких случаях – утренняя заря всегда верная, – пустым не придешь…

Неделя пролетела для Андрюши незаметно, и однажды дедушка за ужином напомнил ему, что пора домой.

– Всех птиц не перестреляешь, а зверей не переловишь; время тебе и за книги браться…

Возвращаясь домой, Андрюша чувствовал тяжесть за своей спиной: там, в мешке, лежало пять косачей, четыре шкурки горностаев и одна – зайца-беляка, попавшего в петлю.

Дома он подробно рассказал матери о жизни на пасеке, об охоте и, наконец, пожаловался:

– Хотел тебе лисью шкурку привезти, не удалось поймать… Ходит кругом, а в капкан не попадает. Хитрая!.. Ну, дойдет и до нее черед!..

Все шкурки он отнес в заготконтору, а с парой косачей явился в военный госпиталь. Медицинской сестре, встретившей его у двери, Андрюша сказал:

– Я хочу видеть комиссара…

– А зачем тебе комиссар? У тебя есть родственники в госпитале?

– Нет… Мне его нужно по одному делу…

Когда вышел комиссар, Андрюша доложил ему просто:

– Во время каникул я жил у дедушки, в лесу, добыл несколько косачей и вот пару принес раненым бойцам… – и убежал.

Вечером он написал большое письмо отцу на фронт, рассказал о дедушке и о первой своей удачной охоте…

ВОЛЧЬЯ ПАДЬ

Наша бригада закончила промысел и собиралась домой. Два месяца назад, по первопутку, нас подвезли на колхозных конях со всем продовольствием и снаряжением и оставили у подножья Буйлюктавского хребта. Место для жилья выбрал бригадир Матвей Северьянович; три дня мы трудились не покладая рук, и над ключом, под высокими пихтами, выросла наша охотничья избушка. Позднее мы пристроили к ней сени, а в тайге в разных местах поставили несколько шалашей на случай, если кому придется заночевать вдали от избушки.

И вот – промысел закончен. Остается три дня до Нового года, и всем нам очень хочется попасть домой. Старики об этом не говорят, но мы с Сергунькой только и мечтаем скорее отправиться в путь.

Весь день прошел в сборах: Матвей Северьянович – широкоплечий, коренастый, с коротко остриженной бородой и подрезанными седыми усами – снимал шкурки с последних добытых белок, натягивая их на правилки, вешал у потолка и тихонько что-то напевал; молчаливый Яков Кузьмич, с длинной, рыжей, как лисий хвост, бородой, возился у порога с нартами, гнулся над ними в дугу, потому что избушка была построена без учета его роста, а у Сергуньки, моего светловолосого сверстника, казалось, все пришло в негодность – и пимы прохудились, и ремни на лыжах перетерлись, и полушубок требовал заплат. Он хватался то за одно, то за другое, а дело не двигалось. Мне тоже нужно было кое-что подправить, но на мою долю выпало готовить на дорогу лепешки, варить мясо и кормить собак – им предстояло тянуть нарты со всей нашей добычей.

Уже сумерки заглянули в единственное окошко нашей лесной избушки, когда мы начали укладывать в мешки добытую пушнину. Хотелось зажечь лампу, но мы с Сергунькой не решались и ждали, когда скажут старшие. Наконец с укладкой все было покончено, и Матвей Северьянович, бросив два туго набитых мешка на нары, вздохнул:

– Вот и я готов… можно ужинать – и в путь.

Дядя Яков зажег лампу, присев к столу, удивленно посмотрел на друга:

– На ночь-то глядя? Кто нас гонит? Успеем еще ноги натешить…

– А что теперь день? С гулькин нос. Снег убродный, сколько за день пройдем? – закручивая цигарку, спросил Матвей Северьянович.

– Ничего, дойдем… Дома праздник будем встречать…

Мы с Сергунькой не могли решать этот вопрос и молчали. Несмотря на большое желание скорее попасть домой, нам не хотелось идти в ночь.

За ужином, на этот раз продолжавшемся недолго, Матвей Северьянович еще раз высказал желание отправиться в путь, но дядя Яков наотрез отказался:

– Не выдумывай, это тебе не по дороге идти… Собак зарежем по глубокому снегу и сами взмокнем… У «нодьи» захотелось напоследок поспать?

И Матвей Северьянович сдался:

– Ладно… Днем так днем… Я не против, а только ночку, и может, не одну, придется прихватить в дороге…

– Это другое дело, – согласился дядя Яков, – в дороге как в дороге… Покормите-ка, ребята, собак, им завтра придется крепко поработать…

Мы с Сергунькой бросились выполнять распоряжение дяди Якова, обрадованные тем, что так решился вопрос.

– Матвей Северьяныч двужильный, – сказал мне шепотом Сергунька. – Ему все нипочем – пурга, мороз – лишь бы идти…

– Мы с тобой тоже такие будем, когда столько поохотимся, как Матвей Северьяныч, – сказал я другу.

Четверка наших собак жила, как и мы, дружной семьей. Мой Мальчик был сыном Кучума, принадлежавшего дяде Якову, и Лыски – Матвея Северьяновича, только Буян Сергунькин был посторонним, вывезенным откуда-то с Енисейского севера. Собаки никогда не скандалили и спали все вместе в пристроенных сенях. Там же, у самой крыши, на полке, лежали два медвежьих окорока; Матвею Северьяновичу удалось, с помощью дяди Якова, убить медведя, тушу мы съели, а окорока решили увезти домой.

Покормив собак, мы вернулись в избу; старики уже спали на нарах, подстелив под себя медвежью шкуру.

В эту ночь я спал очень плохо, и она показалась мне бесконечной. Пока занимался промыслом, о доме почти не думал, а вот собрались в дорогу и – пошло-поехало: вспомнил мать, братишек, сестренку, вспомнил товарищей и почему-то подумал, что я стал старше их, возмужал за эти два месяца. Перед утром я крепко уснул, но тут же вскочил от окрика Матвея Северьяновича:

– Вставать пора!..

Все уже были на ногах: я заторопился и, кое-как навернув портянки, сунул ноги в пимы.

– Так дело не пойдет, Митя, – сказал бригадир, – дорога дальняя, натрешь ноги, что мы с тобой будем делать? Переобуйся как следует…

Пришлось согласиться, я еще не бывал в походах и не знал многого, что необходимо промысловику.

На рассвете мы хорошо позавтракали и, увязав все добро на четырех нарточках, тронулись в путь.

В избушке мы оставили немного муки в берестяном туеске, пару тушек белок, горсть соли и коробку спичек.

– Мало ли случаев бывает с нашим братом охотником, – говорил Матвей Северьянович. – Выбьется человек из сил – вот и скажет нам спасибо…

Сразу же от избушки бригадир пошел первым, за ним – дядя Яков. Их широкие лыжи прокладывали путь не только для нас, идущих сзади, но и нарты не грузли, и собаки в упряжках шли легко.

День был безветренный, но морозный. Позади оставалась гряда Буйлюктавских гор с их лысой вершиной, курившейся при свете солнца серебряной изморозью, впереди – нам предстояло пересечь довольно высокий перевал. Я оглянулся на избушку, она уже спряталась за деревьями.

Бригадир прокладывал наш путь через увалы и пади, – он был на десяток километров короче того, каким мы ехали на промысел. Идти в сосняке было легче, чем в ельнике, широкие кроны сосен местами так переплетались, что задерживали весь снег на своих ветвях, и мы шли, как под крышей. По-другому чувствовали мы себя в ельнике. Тут и снег был глубокий, и ветки загораживали путь, и снег попадал за воротник.

Несмотря на ранний час, в лесу уже просыпались постоянные обитатели: где-то звонко стучал дятел по сухому дереву, свистел снегирь, неприятно кричала кедровка, видимо, досадуя, что в этой тайге не растут кедры. Иногда я замечал, как, перелетев с дерева на дерево, сердилась белка, нервно подергивая пушистым хвостом. Она не ушла бы от меня, если бы… Но задерживаться нельзя было ни на минуту. Матвей Северьянович частенько поглядывал на нас и покрикивал:

– Веселей, друзья, скоро поднимемся на перевал…

Сергунька шел последним, и я часто слышал не то досаду, не то восхищение нашим бригадиром:

– Вот двужильный!

Наконец перевал был побежден.

– Передышка! – крикнул Матвей Северьянович так, что с соседней сосны сорвалась белка и, забравшись на другое дерево, задержалась на конце большой ветки. Я быстро сдернул с плеча винтовку и, припав к нартам, выстрелил. Белка вздрогнула, качнула головой вперед, на мгновение зацепилась лапками, но сейчас же оторвалась и дымчатым комочком упала в снег.

– Молодец, Митя, – похвалил меня дядя Яков. – Охотник из тебя получится неплохой, в отца пойдешь… – больше я не слышал, о чем говорили старшие, сорвался и побежал за добычей.

Пуля пробила головку белки выше глаза. Меня всегда радовали меткие выстрелы, и я никогда не спешил стрелять. Постепенно это стало входить в привычку, но до уверенного выстрела мне было еще далеко.

Разглядывая белку, Матвей Северьянович тоже похвалил:

– Хороший выстрел… Придется быть на войне, бей супостатов в глаз, самая верная точка…

– Следующая очередь моя, – сказал Сергунька.

Матвей Северьянович и дядя Яков присели на нарты закурить, а мы с Сергунькой стали рассматривать горы и намечать путь, по которому пойдем.

Пока мы поднимались на перевал, солнце уже взошло, и теперь от яркого света и белизны снега ломило глаза. Отсюда, с вершины перевала, хорошо был виден дугообразный хребет Буйлюктау, начинающийся где-то на севере, закрывающий собой восток и заканчивающийся на юге высокой горой Синюхой. Сейчас в снежной дали она чуть виднеется, как белое, остроконечное облако. Там, за Синюхой, наше родное село Подгорное. Конечно, мы с Сергунькой не могли увидеть наше Подгорное, оно было еще очень далеко, но нам хотелось скорее попасть домой, и мы долго, прикрыв глаза ладошкой, смотрели в ту сторону.

Два месяца мы прожили в тайге, неплохо прожили; такая охота – испытание всем твоим способностям и твоей воле. За это время каждый из нас, особенно мы с Сергунькой, пережили немало. Пойдешь осмотреть ловушки, попадешь на след лисы или другого зверя и начинаешь петлять, а когда хватишься – ночь накрывает. Куда деваться? До избушки далеко. Хорошо, если поблизости окажется один из шалашей, которые мы построили «на всякий случай», как говорил Матвей Северьянович. В нем неплохо можно переночевать, поддерживая костер у входа. Но чаще всего приходилось разгребать снег, долго жечь дрова, потом на этом месте готовить себе постель из пихтовых или еловых лап. Ничего, спали. А вот теперь хочется домой, в круг семьи и близких.

Глядя на волнистое хвойное море, Сергунька сказал:

– Поныряем мы… по этим увалам да падям…

Я промолчал, потому что Матвей Северьянович заранее говорил:

– Путь не легкий, ремешки придется потуже затянуть…

Я полюбил этого сурового человека, воспитавшего в нас чувство дружбы.

В пути мне пришлось подметить и такое явление: стоило бригадиру подняться, как сейчас же поднимались не только мы, но и собаки.

Без лишних слов Матвей Северьялович двинул лыжи под уклон, и весь наш караван тронулся за ним. Спускаться приходилось больше зигзагами, иначе нарты набегали на собак и били по ногам. Такие спуски были не менее трудными, чем подъемы.

Весь день для нас с Сергунькой был полон незабываемых впечатлений. Мы всем интересовались, все примечали, словно завтра собирались снова идти этим путем на охоту. Но к вечеру все как-то примелькалось, стало безразличным – хотелось отдохнуть. А Матвей Северьянович и дядя Яков менялись местами и все шли и шли вперед.

Уже солнышко скрылось за высокими деревьями и тайгу начала заливать вечерняя синева, когда мы спустились в глубокую падь, спустились и засели. Черной стеной встал перед нами густой, непроходимый кустарник. Мы кидались вправо, влево, но везде было одно и то же.

Стало темнеть, когда Матвей Северьянович, остановившись у большой черемухи, сказал дяде Якову:

– Придется, видно, ночевать здесь, а то измотаемся без толку… Завтра найдем проход…

Дядя Яков согласился:

– За ночь дорогу прорубить можно… Не десять же километров эта согра…

Наступила наша последняя ночь в тайге. Мы не знали, что она окажется самой тяжелой из всех пережитых.

Старики начали расчищать площадку под деревом для ночлега, а мы с Сергунькой отпрягли собак, привязали их и принялись делать просеку через заросли, протаптывать дорогу. Сучья тальника, черемухи, калины так переплелись, что нельзя было сделать шагу. Мы рубили ветки, убирали все, что встречалось на пути, утаптывали снег. Увлекшись работой, мы не заметили, как долину накрыла ночь. Под крутым увалом уже горел костер, а конца кустарника не было видно.

– Может быть, зря рубим, – сказал я Сергуньке. – Утром где-нибудь рядом увидим проход…

– Как же это «увидим»? Мы же направо и налево ходили… Нет, давай лучше еще поработаем…

И мы снова стучали топорами, разбрасывали на стороны срубленные ветки, протаптывали тропинку. Неожиданно Сергунька провалился, как мне показалось, в яму. Я схватил его за руки и помог выбраться. Его валенки были мокрыми. Глубоко под снегом тихонько журчал маленький ручеек.

– Ноги не промочил? – спрашиваю.

– Нет, пока сухие… Валенки вот обмерзнут, трудно будет идти…

– Ничего, зато теплее…

Нам пришлось забросать ручей ветками, утоптать их, чтобы можно было перейти на другую сторону. Эта работа заняла много времени.

– Есть хочется, – сказал Сергунька, – кишки войну затевают…

Он все чаще и чаще поглядывал на стан, где ярко пылал костер и уже, конечно, на тагане висел большой закопченный чайник. Старики не могли жить без чая.

Впереди, между кустами, посветлело. Я обрадовался, хотел пройти туда, чтобы убедиться – не конец ли заросли, как услышал протяжный волчий вой.

– А-ау-у-а-а…

Голос поднимался откуда-то из согры, разбивался о высокие деревья и падал дребезжащими звуками снова на согру.

Наши собаки заливались на все голоса: Матвей Северьянович цыкнул на них и позвал нас пить чай.

Неприятный волчий вой как будто бы силы прибавил нам с Сергунькой, мы быстро очутились на стоянке.

– Волчишки воют, – сказал бригадир, – придется хорошо привязать собак, а то убегут – и поминай, как звали. Эти разбойники в одиночку не ходят.

Еще до чая волки затеяли перекличку; собаки дружно отвечали. Это дразнило волков, и завывание их слышалось со всех сторон.

Матвей Северьянович сам проверил ремни и перевязал собак покрепче. Мы уселись у костра, разогревали на огне куски ранее отваренного глухариного и беличьего мяса, закусывали и наслаждались горячим чаем.

– Теперь я совсем определился, – говорит Матвей Северьянович, прихлебывая чай из кружки, – волчишки помогли… Мы сейчас в «Волчьей пади», в самом их неприступном царстве. Тут им никто не страшен, отсюда они по ночам делают набеги на все ближние и дальние колхозы… Памятна мне эта «Волчья падь» еще со времен колчаковщины…