Текст книги "Журнал "Компьютерра" N734"
Автор книги: Компьютерра Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Какие возможны варианты развития, дальнейшие шаги?
МФ: Первое, что будет сделано, как только мы будем способны это сделать, – начнем опрос по всей остальной физике[Опрос по «остальной физике» и астрономии начат шестнадцатого апреля.].
А с химией как?
ГЦ: Гораздо сложнее, чем с физикой. Для этого потребуется участие множества серьезных химиков, представителей разных химических специальностей, которые еще более разнородны, чем физические. Эти люди в первую очередь должны составить хотя бы адекватный классификатор специальностей, даже его нет. В частности, по органической химии, которая в России развита гораздо больше других отделов химии. С миром химиков мы пока не вступали в серьезный контакт. Оттуда должны прийти люди, которые смогут все это сделать, сохраняя те же принципы. Пока мы еще не знаем, есть ли там такие люди. Так что в ближайший год – хорошо, если удастся охватить физику.
Мы все время говорим о проектах. Но существуют задачи более широкие, чем проекты, стратегические задачи национального масштаба. Сейчас при избранном Президенте Дмитрии Медведеве создан целый институт – видимо, именно с такими задачами. Есть ли перспектива привлечения экспертов Корпуса к подобным исследованиям?
ВМ: Персональные советы создаются по персональным мотивам, и о планах в данном случае говорить трудно. Что касается задач общенационального развития, мне кажется, здесь ответ лежит на поверхности. Я уже говорил, что в свое время такой институт экспертов был создан Петром Первым, для того чтобы заниматься разработкой и экспертизой национального инновационного развития, важных для страны и национального бизнеса проектов. Это Академия наук. Других задач у нее поначалу не было. Было собрание экспертов при Государе, каждому из которых было положено пожизненное пособие и средства, достаточные, чтобы он работал в собственной лаборатории. Через двести лет после основания Академии наук она стала чем-то совершенно другим – совокупностью академических институтов.
Впрочем, иногда мы видим примеры проведения экспертизы именно на основе Академии наук. Самый известный недавний случай – экспертиза восточно-сибирских нефтепроводов. Тогда собрали совещание при Президенте с участием нескольких академиков (географов, по-моему), которые выступили как эксперты. Это положительный пример, Академия сработала так, как она была задумана при Петре. И академики выступали не как директора институтов, а в своем "непосредственном качестве". Я думаю, что в некотором неопределенном будущем Петровская Академия вернется. Но сейчас мы имеем то, что имеем. Надо что-то делать, чтобы в стране была независимая экспертиза хотя бы проектов.
Но другие задачи все-таки можно хотя бы назвать?
ВМ: Какие будут задачи, только практика покажет. Я вижу такие потенциальные сферы деятельности для Корпуса экспертов: инвестиционные проекты частных компаний, инвестиционные проекты публичных фондов, проекты независимых фондов поддержки науки (типа «Династии» Зимина), участие в присуждении всевозможных премий, именных стипендий. Если эта работа будет успешной, сложится конкурентная ситуация. Тогда и те государственные структуры, которые на сегодняшний день не проявляют и не могут проявить заинтересованности, смогут ее проявить, а какие-то из них смогут и измениться в лучшую сторону.
Корпус – это люди, прошедшие серьезный конкурс. Люди, которым научное сообщество доверяет. В какой мере их список пересекается со списком Академии наук?
МФ: Пересечения есть, но не очень большие.
ВМ: Полагаю, чем дальше от физики твердого тела, тем меньше будет пересечений.
Может быть, мы имеем дело с появлением нового типа научной элиты?
ГЦ: Слово «элита» плохое, у него много неприятных оттенков. Кроме того, в научной работе такой прямолинейной элитарности проявляться не должно – иначе расти никто не будет. Корпус – это просто люди, очень авторитетные в своей области науки.
Состав Корпуса напрямую связан с рейтингом цитирования. Стало быть, он должен динамически обновляться?
ГЦ: Состав Корпуса не определяется напрямую рейтингом публикаций. Корреляция есть, но в список попали и люди, не имеющие высоких показателей цитирования (см. врезку на стр. 26. – Л.Л.-М.)
Может ли экспертиза стать основным занятием членов Корпуса?
ВМ: Этого не должно произойти – иначе они очень быстро деградируют. В том-то и дело, что основная их деятельность – учить студентов или заниматься своими абстрактными исследованиями. Только если они делают это качественно и являются благодаря этому людьми независимыми, они действительно могут выступать в роли экспертов.
ГЦ: Если они станут заниматься только экспертизой, то через какое-то время не смогут делать это хорошо. Например, в голодные годы были люди, которые находили немногие российские журналы, платившие за рецензирование, и были готовы написать туда неограниченное количество рецензий. Деградация этих людей произошла с фантастической скоростью. Спустя год-два они начали выдавать работы, относящиеся фактически уже к альтернативной науке.
Может ли появление Корпуса помочь укреплению настоящего инновационного бизнеса, которому нужны не откаты, а результаты?
ВМ: На мой взгляд, частный бизнес – это вообще локомотив развития науки в XXI веке. Не в том смысле, что вся наука делается в частном бизнесе, но тенденции именно в нем определят будущее. Тем не менее полагаться на одни лишь инвестиционные проекты и сводить все проблемы к проблемам таких проектов ни в коем случае нельзя
Корпус экспертов: статистика формирования
Детальное исследование очень интересного и важного вопроса – связи между цитируемостью и «рекомендуемостью» – еще впереди. Но один неоспоримый результат (и вполне понятный – постфактум, конечно) получен уже сейчас. Оказалось (рис. 3), что важна не просто совокупная цитируемость (показатель «CI_total»), а рейтинг тех работ, что опубликованы в течение последних семи лет (показатель «CI7»). Именно этот рейтинг превышает условный порог 100 у восьмидесяти-девяноста процентов тех, кто набрал хотя бы один голос. При этом у людей, вызывающих наибольшее профессиональное доверие (набравших более пятнадцати голосов), он сочетается еще и с высоким совокупным рейтингом (то есть для коллег представляют интерес как новые, так и давние работы этих исследователей).
Подчеркнем, что прямой связи между авторитетностью специалиста и числом цитирований его работ пока не выявлено. Около 40% имен из исходных списков не названы в ходе опроса ни разу. С другой стороны, лишь 65% лиц, вошедших в финальный список экспертов, были и в исходных списках. Организаторы проекта высказываются осторожно: по-видимому, уровень цитируемости является существенным, но далеко не единственным условием получения достаточного количества голосов в подобном опросе.
ГОЛУБЯТНЯ: Глоток свободы на глубине два метра
Автор: Сергей Голубицкий
Человеки удивительным образом последовательны в своих пристрастиях. Высосав из пальца в семилетнем возрасте представление о «самой красивой девочке на свете», мужичок до седых волос упорно подбирает себе спутниц жизни в строгом соответствии с негласным подсознательным идеалом пубертата: женится, разводится, опять женится – и все на одном и том же типаже недостающего ребра!
Аналогичные паттерны поведения прослеживаются в карьерных устремлениях, в химерических представлениях о "единственно правильном воспитании" подрастающего поколения, в политических приверженностях, в поведении на курортном отдыхе, в казино, при биржевой игре… Или возьмем, к примеру, мой случай: в 24 года я написал и защитил диссертацию по художественным формам отражения социальной мифологии. Получил корешок, поставил в рамочку и запихал в глубокую пыльную сусеку подальше от натужностей бытового реализма. И что же? Чем бы я ни занимался в дальнейшем – монтировал завод по производству содовой воды, торговал на американской бирже, изготавливал мультимедийные учебные курсы, писал книжки и статьи – все, абсолютно все незримым, мистическим образом ходило вокруг да около моей диссертационной темы – социальной мифологии! В бизнесе меня привлекали не столько реалии производственного и торгового процесса, сколько неформальные образования типа бандитско-государственных спаек, крыш и чиновничьей круговой поруки. В образовании – иллюзорные конструкции, вбитые в головы публики умелыми кукловодами-энэлпэшниками, в журналистике – вариации на тему социально инфантильных иллюзий виртуального сообщества и ритуальные гопаки IT-корпоратива. Как видите – все та же старая добрая социальная мифология, лишь слегка модифицированная убогим постсоветским эксклюзивом.
Вот и теперь: сижу смотрю фильм "Елизавета: золотой век" и вместо того, чтобы расслабиться и насладиться игрой безумно любимой Кейт Бланшетт, извожу себя тщетным брюзжанием в адрес проклятой англо-саксонской социальной мифологии, которая, похоже, запудрила сегодня мозги всему земному шару. Ну что же это за несусветная такая ахинея про злобных испанских монархов, "чудовищные преступления инквизиции" и "светлые идеалы свободы", которыми якобы осчастливил человечество маленький, но гордый остров в Ла-Манше! Ведь все это, от первого до последнего посыла, – чудовищная чушь и ложь, мерзко перевранная история, которую скармливают не страдающему излишней образованностью и – самое печальное! – элементарным любопытством подрастающему поколению.
Испания периода Grande y Felicisima Armada представляла собой кульминацию духовного развития всей европейской цивилизации, самую утонченную форму симбиоза культуры, государственности и религии. На исходе XVI века изысканная и возвышенная Испания, чьи глаза застилало наивное представление о куртуазном устройстве мира, столкнулась с доселе неведомой формой государственности – британской малиной. В самом прямом смысле этого слова: малиной в смысле оплота беспросветного бандитизма, находящегося под откровенным и циничным прикрытием "просвещенной монархии".
Своеобразие британской малины заключалось не только в полном беспределе и вероломстве (знаменитое английское "у Британии нет друзей, есть только интересы"), а в нечеловеческой жестокости. Это – что касается "зверств испанской Инквизиции". Есть замечательная книга, написанная в начале XIX века секретарем Инквизиции Хуаном-Антонио Льоренте ("История испанской Инквизиции"). Книга весьма критичная, за что автор долгие годы был вынужден жить в изгнании во Франции. Тем не менее настоятельно рекомендую прочитать ее всем тем читателям, которым не посчастливилось самостоятельно выветрить из головы мифологию, старательно вбитую в школах и институтах. Мифологию о "зверствах" и "беспределе" испанской Инквизиции.
Из книги Льоренте читатели с удивлением узнают, что, оказывается, Инквизиция никогда никого не сжигала (этим занимались светские власти), не преследовала науку (а мирно сосуществовала с университетами, активно отстаивая собственные догмы в научных диспутах), не охотилась на ведьм (а преследовала марранов, втайне сохранявших веру в иудаизм – именно этому обстоятельству Инквизиция и обязана своей беспрецедентной демонизацией в истории), а главное – никогда не убивала "10-12 миллионов людей в Европе". Это "общепринятое утверждение" – самая гомерическая ложь, какую только можно представить: с 1550 по 1800 год по приговорам испанской Инквизиции было казнено 3-4 тысячи человек! Примерно столько, сколько замочили за первую неделю красного террора в ответ на убийство Урицкого неуловимые во всех отношениях мстители.
Не буду портить читателю удовольствие от ожидающего его удивительного прозрения, скажу лишь по ходу дела, что так называемые "зверства" испанской Инквизиции – детский лепет в сравнении с общепринятыми по тем суровым временам истязаниями, практиковавшимися светскими властями Германии, Франции и особенно Англии, чьи правители с сатанинским безразличием проливали кровь сначала соотечественников, а затем и всех порабощенных ими наций.
Еще можно почитать "Историю Англии" Джона Грина (когда-то я уже рекомендовал читателям этого автора), чтобы в красках представить себе и сравнить три единственно допустимые пытки испанской Инквизиции (веревкой, водой и огнем) с богатейшей "фантазией британских носителей свободы", да хоть бы с таким любимым национальным спортом, как придавливание плитой и втыкание в задницу раскаленного железного прута. Эка потеха, когда прут выходит изо рта!
Впрочем, чтобы развеять мифологию фильма "Елизавета: золотой век", не нужно даже читать исторических монографий. Достаточно программы общеобразовательной школы. "Кровожадные испанцы", как известно, завоевали всю центральную и южную Америку, а британские "носители свободы и справедливости" – северную часть континента. Как поступили с аборигенами "кровожадные испанцы"? В общем-то убого, как и полагается католическим мракобесам: смешались кровью и стали жить-поживать вместе, – полагаю, у читателей есть четкое представление о том, как выглядит сегодня группа latinos. А куда подевались североамериканские чингачгуки, столкнувшиеся с англо-саксонскими цивилизаторами? Правильно – переместились на два метра под землю. Все! Все до последнего! Аккурат те самые 10-12 миллионов душ, приписанных Инквизиции.
Ведают ли об этих фактах истории орды зрителей с промытыми романтически-героическим лжепафосом «Елизаветы: золотого века» мозгами? Риторический вопрос. Одно утешает: хоть читателей «Голубятен» впредь не удастся провести на мякине!
Ради чистоты жанра попытаемся продуть софтверную часть колонки в знакомую дуду социальной мифологии. Намедни читатель Леонид Никитин прислал рекомендательное письмо: "Хочу поделиться с вами своей находкой. Наверняка вы уже видели программу Evernote. Но совсем недавно они выпустили бета-версию нового релиза, который стал просто крышесносящим. Дело в том, что теперь программа стала очень сильно похожей на WebResearch, и при этом имеет, с моей точки зрения, массу преимуществ. Главное из которых – возможность установить эту программу на все, что поддается программированию, и при этом обеспечивается чудесная синхронизация между всеми этими устройствами. Например, у меня она стоит на двух ноутбуках, настольном и разъездном, а также на коммуникаторе HTC Touch. Вся эта красота достигается благодаря синхронизации с сервером Evernote, откуда свою базу можно смотреть и через простой браузер с чужого компьютера".
Я заинтересовался, ознакомился с возможностями программы на сайте и, найдя их интригующими, установил программу. Затем со мной случилось маленькое шоковое прозрение, после чего удалил Evernote в мгновение ока. Не потому, что программа плохая, а потому, что исповедует концепцию, чуждую мне в принципе. Сейчас поясню.
Леонид Никитин совершенно точно уловил изюмину привлекательности Evernote – возможность синхронизации индивидуальной базы данных между любыми устройствами. Другое дело, что, читая рекомендательное письмо, я проявил невнимательность и не учел обстоятельство, прямым текстом указанное читателем: синхронизация достигается за счет сервера Evernote. На сайте разработчиков, кстати, серверная архитектура программы тоже не выпячивается, а прячется за длинным списком удобств, предоставляемых Evernote: создание и публикация в сети заметок, мгновенный поиск текстовой информации и изображений на своем десктопе, независимо от подключения к сети (эта фраза еще сильнее сбила меня с толку), наконец, включение в базу данных информации любого формата, даже аудиозаписей разговоров, сделанных на коммуникаторе или смартфоне, с последующей передачей данных в единое хранилище.
Читатель наверняка уже догадался о том, что мне, к сожалению, открылось только после установки Evernote на компьютере: индивидуальная база пользователя хранится на сервере разработчика. Именно этого откровения оказалось достаточно, чтобы безоговорочно удалить Evernote с моего SZ650N: хранение личной информации у доброго дяди Васи или дяди Джорджа для меня неприемлемо на физиологическом уровне. Может, конечно, я перезанимался конспирологией, но надеюсь, в моей позиции есть и толика объективного здравого смысла – представьте себе ситуацию: вы путешествуете по вебу, задерживаетесь на привлекающих ваше внимание страницах, читаете заметки, создаете комментарии, а затем весь этот информационный массив, зеркально отражающий полный спектр ваших интересов, отправляете в базу данных, которая хранится неизвестно где и неизвестно для каких целей!
Можете считать меня параноиком, но свое неприятие подобных концепций я мотивирую не догадками и гипотезами, а реальным знанием того, как используется в «цивилизованном мире» (читай – оккупационной зоне Нового Мирового Порядка) информация, добровольно и собственноручно сливаемая наивными обывателями в так называемые социальные сети. Все эти «Фейсбуки» и «Одноклассники» давно превратились в золотое дно для бесчисленных спецслужб и псевдоохранных агентств, занимающихся не столько сбором информации для слежения за конкретными частными лицами (хотя не обходится и без этого: на глаза уже попадалась дюжина заметок о том, как судебные приставы и банковские вышибалы выслеживают через социальные сети кредитных дефолтеров), сколько статистической аналитикой, позволяющей с высочайшей степенью прецизионности структурировать целые срезы общества для последующего успешного их зомбирования – через точечную рекламу или, скажем, впрыскивание политической и идеологической дезинформации, разбавленной заведомо привлекательным контентом. Данные о привлекательности того или иного информационного сюжета либо поведенческого паттерна как раз и поступают из наивных самооткровений пользователей социальных сетей. Эти выигрышные сюжеты и паттерны затем используются в качестве транспортной оболочки, контейнера, способного с высокой степенью эффективности внедрить в сознание нужные вирусные идеи.
Предвижу возражение: проект Evernote – это частная инициатива частной калифорнийской компании. Правда? А мне кажется, что речь идет о глобальной тенденции. Она идеально вписывается в мрачную парадигму, которой осчастливили человечество после грандиозной инсценировки 11 сентября 2001 года. Читаем светлую новость на www.thevista.ru (первоисточник – блог windowsconnected.com): "На прошлой неделе Microsoft раскрыла подробности о новом амбициозном проекте под названием Live Mesh, который, по мнению компании, должен стать центром цифрового мира. Задача проекта проста – организовать единую площадку для хранения, доступа, синхронизации информации между различными устройствами, которая к тому же будет защищенной, безопасной и доступ к которой можно осуществить с различных устройств. Среди наиболее интересных возможностей службы Live Mesh отметим следующие: поддержка технологии Folder Sync, позволяющей синхронизировать файлы и папки между различными устройствами Live Mesh; наличие "Live Desktop" – псевдо-сессии рабочего стола, используемого для доступа к файлам и папкам; 5 Гбайт дискового пространства".
Если кто-то еще не догадался: перед нами вырисовывается будущее, на фоне которого вянет любая фантазия "1984 года" и "Бразилии". "Телекрану", вмонтированному в квартиры жителей Океании, до Live Mash, как ручечному граммофону до современного проигрывателя дисков Blu-ray. Главное, однако, не техническое совершенство, а чистота концепции: вместо непрестанно следящего и ненавистного Большого Брата добровольное самообнажение детей Индиго – самообнажение идей, помыслов, чувств, интересов, вкусов, знакомств, привязанностей, рабочих проектов, интимной переписки. Вот оно все – на блюдечке с золотой каемочкой, берите, пользуйтесь, нам не жалко!
ОКНО ДИАЛОГА: Хранитель ядра
Автор: Илья Щуров Voyager
Все мы с вами знаем, как выглядит обычный программист. Он носит потертые джинсы, шерстяной свитер и длинные волосы, а его лицо украшают красные глаза и многодневная щетина. Эндрю Мортон (Andrew Morton), вне всяких сомнений, необычный программист – и дело не только в аккуратном пиджаке и галстуке. С недавних пор он работает в Google, но практически ничего не делает для этой компании. Зато он точно знает, что нового может появиться в ядре Linux через несколько месяцев.
В ведении Мортона – ветвь (branch) ядра, имеющая суффикс -mm. Именно в него попадают практически все дополнения и модификации от множества разработчиков по всему миру. Мортон делает merge – интегрирует новый или модифицированный код в ядро, а затем тестирует то, что получилось. Если все хорошо – через несколько месяцев Линус Торвальдс заберет изменения, сделанные Мортоном, в свою ветвь, которая и увидит свет как очередной официальный релиз.
Путь к ядру
По образованию Эндрю Мортон – инженер-электронщик, и даже его первый компьютерный опыт – программирование на ассемблере для Apple II в университете Нового Южного Уэльса (Австралия) – был на стыке между «железным» и «софтверным» мирами.
– Мне приходилось разрабатывать железо для встроенных решений, но я также занимался и софтом, – рассказывает Мортон. – В 1986 году я спроектировал целый компьютер, основанный на процессоре Motorola 68000, и опубликовал спецификации в одном австралийском журнале. Читатели могли приобрести набор "сделай сам" и по моему дизайну собрать собственный компьютер.
В качестве ОС в нем использовалась версия Minix, лицензированная у разработчиков и портированная на архитектуру 68000 Колином Маккормаком (Colin McCormack), другом Мортона.
Окунуться в софтверный мир с головой пришлось в исследовательском центре корпорации Nortel, где Мортон в течение девяти лет был менеджером разработки ПО. Однако страсть к решению инженерных, а не управленческих задач давала о себе знать, и Linux оказался хорошим объектом для ее приложения.
– Я давно следил за разработкой ядра и в 1999 году стал в ней участвовать, сделав свой вклад в драйверы поддержки сети, – говорит Мортон. – Потом я целый год только тем и занимался, что исправлял ошибки в версии 2.3, которых было очень много. Брал очередное сообщение о проблеме, общался с человеком, который о ней сообщил, пытался воспроизвести тот же эффект у себя, а потом исправлял – и переходил к следующей. Делая это, я создавал достаточно много шума, чтобы привлечь внимание разработчиков к исправлению ошибок вообще. К тому же эта деятельность была очень хорошим способом разобраться в том, как работает ядро.
Всем этим Мортон занимался в свободное от работы время на протяжении примерно двух лет.
– Потом мой друг из Пало-Альто поговорил со своим боссом в компании Digeo, и меня пригласили работать над созданием цифрового медиацентра Moxi, в котором планировалось использовать Linux.
В 2001 году Мортон с женой и тремя детьми переехал из Австралии в США. С этого момента участие в разработке Linux из хобби превратилась в работу. Для Moxi требовалась поддержка файловой системы ext3, которая в тот момент была реализована в виде патча для ядра 2.2. По служебной необходимости Мортон портировал этот патч для совместимости с ядром 2.4, после чего занялся стабилизацией кода и улучшением производительности.
– Файловые системы в Linux очень тесно интегрированы с системой управления памятью – фактически они являются ее частью, и мне пришлось разбираться, как устроена вся эта область в ядре.
Чуть позже, вновь в свободное время, он занялся переписыванием и оптимизацией кода управления памятью для разрабатывавшейся тогда версии 2.5. Так появилась ветвь с суффиксом -mm (от memory management), а через некоторое время Линус Торвальдс предложил Мортону стать майнтейнером стабильной версии 2.6.
– Я сказал Линусу, что это работа на полную ставку, и вряд ли Digeo согласится ее оплачивать, – вспоминает Мортон. – "Да, наша проблема в том, что вы работаете в маленькой компании, которая не может себе этого позволить, – согласился Торвальдс. – Но, может быть, нам поможет OSDL1?"
В результате между OSDL и Digeo было подписано соглашение, по условиям которого OSDL оплачивал работу Мортона над ядром, хотя он оставался сотрудником небольшого стартапа. Но через четыре года Digeo закрыло проект Moxi, и Мортон перешел в Google. Его должностные обязанности при этом почти не изменились.
Вид снаружи
Проекты свободного ПО зачастую являются «нейтральными площадками», на которых различные компании (порой конкурирующие) совместно разрабатывают продукты, представляющие интерес для всех них. Ядро Linux – уникальная по масштабу и успешности площадка, на которой взаимодействуют независимые разработчики (внося свой существенный вклад), сотрудники небольших компаний и такие «тяжеловесы», как Intel, IBM, HP, Oracle и др.
Все взаимодействие между программистами осуществляется через почтовый список рассылки LKML (Linux Kernel Mailing List) и системы управления кодом – без сложной иерархической структуры и бюрократии, свойственной корпорациям. Как удается неформальному сообществу организовать столь масштабную совместную работу?
– На самом деле, у нас есть некоторая структура, – рассказывает Мортон. – В частности, есть аналог менеджеров, их около ста человек (майнтейнеров), каждый из которых отвечает за конкретную часть в ядре – драйверы сети, USB и т. д. Майнтейнер имеет определенную "власть", но эта власть "отрицательная" – он может принять или отвергнуть чью-либо работу, но не может сказать кому-то: "А сейчас ты пойдешь и к ближайшей пятнице исправишь этот баг". Между нами нет отношений "начальник-подчиненный". Никто не работает на меня. И мы не можем планировать наше развитие. Над чем работать, определяют фирмы и индивидуальные разработчики. Но внутри самих фирм вполне может быть четкое планирование, потому что есть управление, распространяющееся "сверху-вниз": скажем, в Intel знают, какие возможности они собираются реализовать в Linux во втором квартале 2008 года.
Впрочем, работая в Google, Мортон продолжает наслаждаться свободой индивидуального разработчика.
– Я не программирую для Google, а занимаюсь тем же, чем и раньше, – поддерживаю свою ветвь. Иногда консультирую инженеров Google, просматриваю патчи к ядру, которые используются внутри компании, рассказываю, в каком направлении лучше двигаться – но не более того.
Тот факт, что коммерческиие структуры определяют вектор развития Linux, является естественным для мира свободного ПО, но в последнее время он порождает споры. Дело в том, что большинство корпораций, кровно заинтересованных в ОС Linux, ориентированы на ее применение в серверном сегменте, поэтому их влияние вроде бы может увести эту систему прочь от десктопного применения (где она и сейчас не столь популярна). Впрочем, по мнению Мортона, ситуация не такая мрачная, как кажется скептикам.
– Действительно, наибольшую лепту сейчас вносят компании, которым интересен рынок серверов. С другой стороны, если говорить о самом ядре, то версия 2.4 была не сильно хуже для десктопов, чем 2.6. Изменения потребовались именно для серверного сегмента: у 2.4 были серьезные проблемы на "большом железе". Сейчас я просто не понимаю, какую дополнительную существенную работу можно сделать в ядре для применения на десктопах. Если у кого-то есть проблемы – скажите нам. Сам я вижу несколько мест, которые можно было бы улучшить, – но люди об этом не просят. Пожалуй, у нас есть трудности с горячим подключением устройств – это действительно сложная область, поскольку устройств очень много. Но над этим мы работаем постоянно.
"Базарный" (по названию классического эссе Эрика Реймонда "Собор и базар") децентрализованный стиль разработки, при котором отсутствует управление "сверху вниз", обладает не только достоинствами, но и своими системными недостатками. В частности, по мнению Мортона, если бы такое управление имело место, можно было бы гораздо лучше организовать процесс исправления ошибок. Однажды у него возникло ощущение, что разработчики ядра вносят больше багов, нежели исправляют.
– У меня нет цифр – только ощущения, но я считаю, что такой риск до сих пор существует. Но чтобы что-то изменилось, должны начать жаловаться наши клиенты. Пока же все довольны тем, что мы делаем. Если, например, к нам придут люди из Novell и скажут, что качество нашей работы падает, – значит, пришла пора что-то менять. И мы можем поменять: в качестве одного из средств можно ввести более формальный процесс рецензирования кода. Еще мне иногда хочется сделать этап разработки "no new features", во время которого просто не принимать никаких патчей, реализующих новые функции.
Я засомневался в эффективности такой меры – и компаниям, и индивидуальным разработчикам обычно интереснее реализовывать что-то новое, а не исправлять ошибки, – и, как мне казалось, если такой этап будет введен, на это время разработка ядра просто замрет.
– Нет, я думаю, что многие компании стали бы в этом участвовать, – не соглашается Мортон. – Разработчик может подойти к своему менеджеру и сказать: "Так и так, в течение трех месяцев у меня не примут ни одного патча с новыми фичами; может быть, мне стоит потратить свое время на участие в общем исправлении ошибок?" Все поймут, что мы делаем это, чтобы улучшить общее качество. Так что мы тоже имеем некоторую власть над компаниями-участниками.
Существенное коммерческое влияние на Linux оказывает еще один эффект: благодаря ему снижается вероятность разделения ядра на несколько конкурирующих ветвей (форк), что чревато распылением силы сообщества и падением темпов развития.
– Сейчас в ядро вкладывается несколько сотен миллионов долларов в год. Да, теоретически кто-то может взять ядро и развивать его в каком-то другом направлении – лицензия это позволяет. Но ему придется тратить те же сотни миллионов долларов на поддержку кода. Это просто безумие! Гораздо проще и правильнее поддерживать собственный набор патчей, который модифицирует официальное ядро так, как вам нужно, и постепенно обновлять его по мере выхода новых версий ядра. Получается не форк ("развилка"), а бранч ("ответвление"). Например, так делает компания Parallels, создавая систему виртуализации OpenVZ.
Если форк и произойдет, то не из-за внешних причин, а скорее в результате внутреннего разлада среди основных разработчиков. Но это, как говорится у классиков, уже совсем другая история.
Вид изнутри
– Форк не может произойти из-за каких-то технических вопросов, над которыми мы работаем все вместе, – считает Мортон. – Но раскол возможен по «политическим» причинам – например, связанным с лицензиями. Допустим, Линус однажды скажет: мы переходим на GPLv3… или GPLv4… или BSD-лицензию. Часть людей может согласиться, а часть – уйти.
