Текст книги "В небе только девушки! И...я (СИ)"

Автор книги: Комбат Найтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Видишь, Лиля, заходишь под небольшим уголочком. Совсем немножко, но недоработала при прицеливании. Скорее всего, из‑за крена. Надо держать крен 'Ноль', и выставлять нитку моста по вертикальной линии прицела, а если чуть скрениться, то нитка и вертикаль совпадут, а ты пойдешь чуть боком. Но, пролет ты уронила! Умница! Нам повезло, что ты попала именно туда!

И тут Лиля выдала.

– А я целилась не в этот пролет, я целилась в следующий!

Тут все как грохнут! И больше всех хохотала сама Лилия!

После разбора действий в воздухе вызвал Пескова и Алабинского, техника 'тройки', пришли оба недовольные и с грязными руками. Вид Пескова говорит, что не барыня, могла бы и сама подойти. Но, видя, что я еще даже не сняла высотный, он изменил выражение лица:

– Здравия желаем, Александра Петровна. Я уже в курсе, работаем, кажется, прокладку во второй камере продавило. Скорее всего, так.

Я устало закрыл глаза, мотнул головой.

– Шли бы Вы спать, Александра Петровна. Управимся.

Он – молодец, тянет потихоньку всю эскадрилью, а обещанного инженера эскадрильи как не было, так и нет. Я сел в 'козлик', где меня ждали летчики и штурманы, и поехали завтракать. Хотя я бы не отказался и пообедать. Мне показалось, что Настя слишком много смеется.

После завтрака, доехали до дома. Она с шумом бросила планшет на кровать, и долго возилась, снимая комбинезоны, тихонько поругиваясь на застежки. Выскочила во двор позже меня, и начала умываться возле второго умывальника, с шумом стукая по соску руками. Я ушел в комнату и лег. Следом появилась Настя, вытирая лицо и руки.

– Саша, как ты так можешь?

– Что? – недоуменно спросил я ее.

– Ты как 'каменный гость', у тебя, что, совсем нет нервов? Ты видела, что сзади творилось?

– Видела.

– И так спокойно об этом говоришь?

– Так ведь у нас ни одной пробоины! И у Лили тоже. Она правильно сманеврировала после сброса и не пошла за нами.

– А меня трясет, всю трясет, и ты даже не дала нам выстрелить в ответ. – она села на мою кровать. Ее, действительно, потряхивало. На людях она держалась и хохотала, а я – свой, вернее, своя.

– В этом случае мы бы целенькими не ушли, Настенька. Да ты не стесняйся, ты поплачь. И полегчает. Просто у тебя был перерыв в боевых вылетах.

Она забралась ко мне под одеяло, и, долго плакала мне в плечо и в подушку, потом успокоилась и уснула. А я перебрался на ее постель, и тоже уснул. Проснувшись, решил сходить к остальным девчонкам. У них был первый боевой, так что тоже требуется помощь. Женщины по – другому реагируют на такие раздражители. И, отсутствие эмоций у подруги замечают очень остро. Экипаж Лилии Литвяк спал почти полностью одетым, и все втроем. Женин – тоже спал, но каждая в своей постели. А Майя забралась в койку к стрелку 'тройки', Авраменковой. Им так было уютнее и спокойнее. Ничего, втянутся!

Все проспали обед, кроме меня, я есть хотел еще до завтрака, так что поел за весь экипаж, но захватил Насте перекусить, как проснется. А Майя ест в другом помещении столовой. Так у них было заведено в Энгельсе, но, сегодня я принял решение этот порядок поменять. Написал приказ по эскадрилье, где разрешил командирам кораблей принимать решение о том, где живет и где питается стрелок – радист. Это, конечно, нарушение устава, но, это мелочь, по сравнению с тем дефицитом внимания, который постигает одного из членов экипажа. Отбрыкаюсь, если что. Еще один приказ, это исполнение обязанностей инженера эскадрильи, с выплатой соответствующего денежного довольствия на Пескова. Хватит ему бесплатно горбить на всех. Моей власти на это достаточно. Подписал кучу бумажек, составленных начштаба, посмотрел на занятия, которые шли в классах. Немного послонялся перед КП, глядя, как заходят на посадку менее опытные девицы, которые еще в строй не встали полностью. Получил доклады об успехах и промахах от всех трех инструкторов. Двоих, правда, услышал только по телефону, они на площадке возле полигона. У них сегодня вылетов на спарках нет. Обучение заканчивается. Выставляются оценки, зачеты.

Зашел домой, переоделся в комбинезон, сегодня больше сюда попасть не смогу. Встретился с немного испуганными глазами Насти, которая ела принесенный бутерброд с котлетой.

– Я – трусиха? И мне не место в экипаже?

– Это почему?

– Ты куда‑то одеваешься, а мне ничего не сказала. Ты не берешь меня на вылет?

– Вылет во сколько по плану?

– В двадцать сорок.

– А сейчас?

– Шестнадцать пятнадцать.

– Не опаздывай на ужин, и прекрати бичевать саму себя. У тебя нормальная реакция нормального человека, который понимает, что его могут убить, и стреляют по нему. Я оделась потому, что могу не успеть сделать это перед ужином.

– Правда?

Я махнул рукой и собирался выйти. Эта экзальтированная девица прыгнула мне на шею и полезла целоваться.

– Ты на меня не сердишься?

– Слушай, я вся в котлете и в крошках. Что ты мне бутербродом в шею тычешь?

Настроение у Насти прибавилось. Я передал ей право решать, где будет жить Майя. Что тут началось! Я поспешил на выход! Прошел к секретчику и получил от него шифровки за то время, пока спал. Не сильно много, но меня порадовали, что у Васильевой еще есть. Нашел начштаба и забрал у нее большинство из них. Новостей было не слишком много. В Севастополе бои, говорится о 90–та немцах, убитых нашими снайперами. Серьезные воздушные бои на Калининском фронте, упомянули 5–й ГвИАП Калининского фронта. Немцы старательно отвлекают внимание ставки от южного направления.

Стук в дверь, разрешил войти:

– Товарищ капитан! Личный состав эскадрильи собран в классе. – доложила Кравченко. Немного с удивлением смотрю на нее.

– Сегодня – Первое Мая!

'Ой, точно! Совсем заработался!' – она же не знает, что фактически этого праздника не стало, так, выходной день. Какие трудящиеся, и какие права? Это хорошо, что я документы у секретчика забрал!

Вошли в класс. Утреннее построение проводили без меня, а сейчас собрали всех свободных от работ и нарядов. Я, поздоровавшись со всеми, поздравил их с государственным праздником, который, к сожалению, приходится отмечать на фронте, и зачитал приказ N 130 Народного комиссара обороны. Сообщил, что в честь праздника, бомбовым ударом, авиаторы 589–й отдельной эскадрильи поздравили и наших противников. Разрушен мост через реку Днепр в Днепропетровске. Все, конечно, это знали, но, аплодисменты стояли долго. Девушки были большими любительницами отбивать ладоши. Затем прочел свои приказы. После выступления комсорга, замполита и вышедшей из госпиталя Богдановой решили объявить о танцах. В этот момент влетает секретчик, и пихает мне телеграмму, в которой Сталин поздравляет нашу эскадрилью с успехом и первым боевым вылетом женских экипажей из нового состава. Понятно, что кто‑то 'стучит' Расковой, и через нее рождаются такие телеграммы. Но, не все так просто! Во второй шифрограмме говорилось, что все участники налета на Амурский мост будут награждены правительственными наградами. Подписано Сталиным и Новиковым. Требовалось составить наградные листы, под этим предлогом я с танцев сбежал.

Уже в штабе заговорила тарелка громкоговорителя. Передавалась сводка Совинформбюро, и голос Левитана упомянул действия Энской разведывательно – бомбардировочной женской авиаэскадрильи, которая разбомбила стратегический железнодорожный мост в городе Днепропетровск, временно оккупированном немецко – фашистскими захватчиками.

В 19.00 отставил все дела и начал заниматься согласованием. Эскадрилье предстоял вылет практически полным составом: 8 самолетов, но двумя группами. И, при работе над первой целью требовалось, чтобы кто‑то отвлек противника. Целями было два моста через Северский Донец. Первый возле Чугуева, второй западнее у Черемушек. В Чугуеве, известном больше по пошлой частушке, крупный аэродром и просто охренительное количество зениток. Отловить могут на наборе после удара. А Черемушки прикрыты пятью батареями, стоящими звездой вокруг моста. Мосты – короткие три пролета. Путь уложен так, что бомбить вдоль, это проходить прямо над батареями прикрытия. Совсем не хочется. Решил действовать иначе. Мне все равно требуются командиры звеньев, без них никак! Поэтому первое звено поведет Лиля, а второе – Андрей. Я буду работать с Лилей, а разведчиком с Лилей пойдет Кравченко с Ланцовой. Заход с юга на Ливну, там делимся на две группы, девчонки начинают планировать в точку, а мы с Кравченко держим высоту и скорость, чтобы быть в двух минутах впереди их. Играем и с осветительными. Вместо ОАБ, у которой один светящийся элемент, берем САБ-250, где светящихся элементов семь. Подсветка должна быть хорошей. В 19.30 собралась эскадрилья, и я поставил задачу. Настя раздала штурманяшкам карты с расчетами. Лица у всех серьезные.

– Так, девочки, мост поперек вы бомбили на полигоне. Не все получилось, у каждой из вас были свои ошибки. Угол пикирования в этом случае: 70 градусов. Автоматы вывода у всех настроены на 2800. Времени прицелиться у вас мало. Андрей, у тебя на 2300. Напоминаю, как входить в пикирование по курсу без отрицаловки: валитесь на крыло, крен 90, и даете нижнюю ногу, поймав цель в прицел, останавливаете угол, и выравниваетесь по крену, постоянно держа цель в прицеле. Сейчас вспоминайте свои ошибки при выполнении бомбометания по мосту. Сброс бомб – пакетом, все вместе вываливайте. Андрей, ты нормально можешь работать с каждой парой бомб, у тебя времени больше. Гарик может помогать тебе из штурманской, со второго прицела. Девочки, угол пикирования большой, помогайте автомату. И следите за скоростью. Если по ней провалитесь, то на 710–ти включайте вручную автомат. Превышать 710 – запрещаю! Всем понятно? Мужчины! Вас это тоже касается! По выводу отворот на юг! Прямо не ходить, там зенитки! Все, готовимся к вылету!

Автобуса нет, поэтому гурьбой движемся к стоянкам. Но, дойти до них не успели. Рядом останавливается целая колонна автомашин, из которых вышли Черевиченко, Кравченко, Красовский и толпа штабных. 'Перехватили!' Доложился, начались вопросы, но я дал команду: 'Готовьте машины! Младший лейтенант Артемьева, готовьте за меня!', а сам остался на растерзание начальством. Оба начальника недовольны: штаб фронта оказался не при делах и не принимал участие в разработке и, главное, в контроле проведения 'стратегической' операции, а Красовский после моего доклада прозвонился Сталину, а тот его прервал, что он уже в курсе. Получилось, что я через голову обоих перепрыгнул. Как мене не ай – я-яй! Черевиченке ответил, что 'проводила учебно – боевой вылет для отработки нового приема бомбардировки с пикированием по протяженной цели'.

– А Вам, Степан Акимович, я позвонила и доложилась, как только были получены из проявки пленки с подтверждением попаданий. Но, Степан Акимович, это еще не совсем моя эскадрилья, это – 'курочки' Расковой, которой они в рот смотрят, которая их собрала в дивизию. Ей, кто‑то, не выясняла, позвонил и доложился по непроверенным данным, по докладу штурмана и стрелка – радиста 'двойки'. Она и раструбила. У меня люди в машинах сидят, меня ждут! У нас первый вылет на боевую работу почти всей эскадрильей, осталась без ввода только одна Богданова. Время!

– Подождут!

– Не могут, вылет согласован с АДД и 'ночниками' Юго – Западного.

– Ладно, товарищ командующий, надо бы отпустить.

– Ну хорошо, но после вылета – ко мне!

– Что бомбите? – послышался вслед вопрос Красовского. Я отмахнулся на бегу, дескать, потом! По времени оставалось всего 7 минут, поэтому сходу запрыгнул в сиденье, и дал команду к запуску. Открыл форточку и спросил Иваныча о готовности. Тот, недовольный, что нарушен порядок осмотра перед вылетом, козырнул, и прокричал, что все в порядке. И я начал запуск. Прогрелись и выкатились на старт. Я поторапливался, чтобы вылет не отменили. Мало ли, что придет в голову начальству, если они попрутся на КП? Получив от Богдановой, она – руководитель полетов сегодня, прибавил обороты и взлетел. Во время сбора группы по радио услышал очень лестную оценку своих действий:

– 'Птичка' – 'Клену'! – 'Птичка' – это я, а 'Клен' – это Красовский, приперся, все‑таки, на КП.

– На приеме!

– Ты, сволочь, что делаешь? Ты куда сосунков повела?

– Все будет нормально, Степан Акимович! Сработаем!

– Вернешься – убью! Только вернись, пожалуйста!

– Тьфу, тьфу, тьфу. Типун Вам на язык!

– И тебя к черту, и остальных.

Работаем!

Высоковато, конечно, стоит вывод у девчонок, вряд ли попадут, но Андрей имеет такую возможность, а подставлять девиц в первом вылете под семикратную перегрузку не с руки, совсем не с руки. Не потянут они. Сделать бы смешанные экипажи! Было бы дело! Но, пока требуется успех. Аккуратный успех, без дров и гробов. Поэтому набрали свои 'законные' 10500, и плывем по ночному небу с одной включенной синей лампочкой двумя колоннами. У концевых и эта лампочка не горит. Обходим активные узлы ПВО, заползаем в узенькую щель, которая приведет нас к Ливне. У Насти сегодня ответственный момент: ей надо точно отбомбиться по совсем маленькой цели осветительной и 'фотабом'. Ей предстоит нырять в штурманский кокпит, управлять оттуда мной, найти этот чертов мост, ввести все поправки, в том числе, и на снос при неизвестных параметрах погоды, а потом вовремя нажать на сброс. Отсчитать предвычисленные секунды и сбросить 'фотаб'. Успеть вылезти из узкой щели нижней кабины, и пересесть в кресло для работы с АФАРом. Вторым АФАРом командует Майя. Потом опять повторять такую же процедуру на втором заходе. Поэтому сидит, щелкает штурманской линейкой, подсвечивая себе слабенькой синей лампочкой. Иногда в зеркале заднего вида мелькает ее тень, и по СПУ идут команды и доклады. Прошло полтора часа полета, она подала команду на смену курса. Теперь пересчитывает и выясняет снос. Я веду машину ровненько, чтобы не мешать ей. Сопит у меня под ухом, вглядываясь через мое плечо в черноту ночи за лобовым стеклом. Полное новолуние, так что темно, лишь безответные звезды рассыпаны по всему черному небу. На этой высоте ночью оно совсем черное. Внизу небольшие кусочки кучевых облачков, довольно высоких, так что земля немного видна. Опять убрала подбородок с моего плеча и зашуршала листочками штурманского блокнота.

– Саша, десять минут, курс прежний, выходим точно.

– Умница! Дай ручку! Тьфу, свою ручку! На фига мне эта!

Похохотали. По рации молчание уже тридцать минут. Справа над Чугуевым появились разрывы 'ахт – ахтов'. Обещанное обеспечение начало работу. У них три волны, мы работаем во время третьей.

Настя кладет мне руку на плечо, по 'руке' я должен подать команду остальным. Она сжала мне плечо, и я передал остальным: 'Точка', и пошел на правый вираж, к Чугуеву. Убавляю газ, так, чтобы только держать высоту. Сейчас бы закрылки не помешали, но, низкие обороты двигателя важнее. Там, на земле, нас слушают, хотя все внимание немцев отвлечено на заходящие на них ТБ-3, ТБ-7 и Ер-2. Чуть ниже работают СБ юго – Западного. По связи голос Лили: 'Расчетная.' Это она про скорость. Тут же по СПУ голос Насти: 'Плюс семь'. У нее в руках маленькая табличка, которую она подсчитала, где внесена расчетная скорость, чтобы удерживать интервал 120 секунд.

– В набор! Держать по прибору! – я прибавляю обороты и дал пять градусов тангаж. Надо набрать 11 200, чтобы 'ахт – ахты' не зацепили, и забить шумопеленгаторы немцев своими моторами, прикрывая планирующих девчонок. Настя ныряет вниз, переключает СПУ уже в штурманской кабине. Сопит, там не удобно лежать в меховом костюме.

– Два влево!

Аккуратно довожу одними педалями. Говорю ей: заданная. И выравниваю машину по горизонту.

– Цель вижу! – я делаю выдох, но не нажимая правой кнопки. Пришли! Замогали лампочки, которыми Настя подает мне команды вправо и влево.

– На боевом! – этой командой мне запрещается менять скорость, курс и высоту. А чуть ниже нас уже работают осколки шрапнельных снарядов самого эффективного орудия вермахта во второй мировой войне. Зажужжали моторы створок бомболюка. Еще десять секунд, и первый сброс, затем второй. И уже по радио голос Насти:

– Сброс! – по дюралю гремят носки ее сапогов, это она задом выползает из штурманской, выставив свою аппетитную попку. Влетает в кабину и плюхается в кресло, раскрывает створки АФАР и ждет.

– Сто восемнадцать, сто девятнадцать, сто двадцать, вспышка! – и жмет на спуск камеры, а я передаю это остальным, это для них сигнал на пикирование. Они сейчас летят с плотно закрытыми глазами.

– Атака! – голос Лили, потом голос Андрея, что он тоже пошел в пике. Разница составила 12 секунд, с той стороны ветер, который учесть было невозможно. Я разворачиваюсь влево, на Чугуев, чтобы отвести огонь немцев чуть в сторону от девчат.

– Сброс, вывод! – снова Лиля. Голос сухой, без эмоций. Берет хороший пример! Через десять секунд сброс выполнила Тамара и еще через десять Катя. Немцы огонь ведут только по мне, девчонки вышли без обстрела. Я набрал 12, и развернулся снимать объект.

– На курсе! – а внизу что‑то горит!!! И сильно! – 'Быть того не может! Это же мост! Промахнулись, видать!' Запрашиваю Валю, как у нее, это второй разведчик.

– Я на курсе! – ей некогда. Настя выполнила сброс и выползает в кабину. Влетев в кабину буквально кричит по СПУ: 'Там цистерны горят! Снято!'. Я прибавляю обороты, я по радио радую остальных. РЛС нет, я их не вижу, хотя и Настя, и Майя смотрят во все глаза, ища малейшие признаки самолетов девочек.

– У меня сзади мессер! Я – 'ноль семь'. – сказано это было тихим – тихим голосом, почти шепотом.

– Высота?

– 9 с копейками.

– Он тебя видит?

– Не знаю. Сто девятый.

– Следи за выхлопом. Ты где?

Катя передала свое место. Это впереди и ниже. Начал спускаться, но через несколько секунд Катя повеселевшим голосом сказала, что 'мессер' прошел вперед и высоту не набирает, прошел под ней. У нее уже 10 500. Я прекратил снижение на 11 тысячах. В принципе, все, задание выполнено, даже если во второй группе никто не попал. Катя передает, что снимки сделаны, но состояние моста неизвестно. Визуально определить не смогли, много пыли, и появился какой‑то туман или задымление. Огня не наблюдала.

Мы сели первыми, Валя полную группу к месту сбора не привела. Через 12 минут сели три ее машины. Девчонки бегут к КП, а Андрей и ребята, не торопясь, подходят, предварительно раскурив папиросы. Идут вразвалочку, довольные. Гарик при докладе доложил, что лично видел поражение предмостья первой парой бомб. Гита Баркан на связь выходила в момент атаки и вывода. В точку сбора не прибыла. Ждали пять минут. Я стоял у КП и ждал. Всякое бывает. Я у них принимал зачет по бомбежкам. Гита – низенькая, с широкими бедрами и 'ушами', брюнетка. Из Одессы. Катя – штурман, худенькая блондинка с Сибири, из Алейска, маленького городка под Барнаулом. И Маша – стрелок, из Новгорода, настоящая русская красавица. Крупная, дородная, смешливая. Все меня подкалывала, что мне вес набрать не помешало бы. Они не сели. 'Пятерка' доложила, что ничего не видели. Ни стрелок, ни штурман. Ко мне подошла Настя:

– Саша, у них уже кончилось топливо. Пошли, тебя девчонки ждут.

Тут у меня по щеке прокатилась слеза. Я, последний раз, плакал в пятилетнем возрасте, когда влетел в канаву на 'школьнике', спускаясь с горки в летном городке, у которого отказали тормоза. Сильно разбил коленки. Больше никогда не плакал.

'Саша?' 'Я.' 'Как тебе это удалось?' 'Гита – моя подруга, мы из одного города, она писала мне с самого начала войны. А потом, видимо, записалась к Расковой.' 'Я не об этом, я о слезе.' 'Не знаю, просто для меня этот человек имел большое значение: она младшая сестра моей ближайшей подруги. Мы ее с детства нянчили.'

Я вошел в класс и приказал вызвать начальника кислородной станции. Девочки, большая часть из которых ревела и выстраивала различные версии: заблудились, сбиты на отходе, атакованы мессершмиттом, конспирологическое: 'нас ждали', удивленно посмотрели на меня.

– Что уставились?

– А зачем он на разборе?

– Из‑за него или его людей погиб полностью экипаж. Во всех остальных случаях, они бы вышли на связь. Высота дает нам защиту от врага, но сама по себе является нашим с вами врагом. И единственная наша защита от нее: кислород. Кислорода внезапно не стало. Это и только это причина гибели самолета. И его экипажа. Прошу почтить их память вставанием!

Все встали. И через минуту Валя Кравченко сказала:

– Давайте не будем терять надежду! Может быть, кто‑то выпрыгнул.

Вошел Красовский, а вслед за ним старший лейтенант с довольно помятым заспанным лицом, который заведовал станцией. После доклада командующему о завершении вылета, я попросил у него минуту времени, чтобы разобраться с причинами потери самолета и экипажа. Красовский пожал плечами. Я пальцами подозвал старлея, тот даже не стал мне докладываться, хотя я его вызывал, а все время смотрел на генерала.

– Дыхните!

– Я пил на ужине 'фронтовые'!

– Сказки будете рассказывать в трибунале. Сдайте оружие, Вы арестованы. Это – Воронеж, отсюда до фронта пилить и пилить. Кроме летного состава, фронтовые никто не получает.

– Вы не имеете права!

Тут Красовский разразился такой 'тирадой', что ему бы позавидовал любой боцман, его адъютант произвел арестование, и передал арестованного охране командующего. Несколько емкостей с 99–процентным спиртом были разбавлены. Всем остальным экипажам просто крупно повезло. В авиации 100–процентный или 'абсолютный' спирт используют для удаления влаги из кислородной системы. Используется его свойство активно поглощать даже пары воды, чтобы превратиться в обычный 96 % спирт. Если влагу не удалить, то пары сконденсируются из‑за понижения температуры до минус 60–70 градусов, и какие‑нибудь клапана или редукторы могут прекратить работать. Хорошо удаляет пары воды только спирт, процентный состав которого не ниже 99 %. Как только плотность спирта падает до этой отметки, его использование для обработки СКУ запрещается, он списывается и отправляется на переработку, чтобы опять получить 100 %. Внешне абсолют ничем не отличается от 96 %, поэтому хранится отдельно, в специальных герметически упакованных емкостях, и выдается прибористу под запись в специальном журнале. На кислородной станции всегда есть спирт, и его много, поэтому, это место служит 'Меккой' для всех пьяниц и других желающих погреть на процентах руки. Сплошные 'Миши – три – процента'.

После этого неприятного инцидента провели разбор полета, тщательно рассмотрели снимки, которые уже проявили. На мосту под Чугуевом находился эшелон с танками и топливом. Паровоз был с южной стороны, шел к Изюму. Танковая рота до места назначения не дошла, полностью или частично. Мост разрушен в двух пролетах. Пожар на обоих берегах. 'Сотки' дают очень горячие осколки, и бензин от них неплохо взрывается. Мост под Черемушками, действительно, скрыт дымзавесой на последнем снимке, но, снимки экипажей показывали разрушение всех трех пролетов. Мост разбит надолго.

До чего Красовский любит целоваться! Всех перецеловал. Настю так три раза по три. Досталось и мне, и даже андреевскому экипажу. Довольно хлопнув кого‑то из девушек по заднице, собрал бумажки и уехал в штаб фронта. Мне пришлось ехать с ним к Черевиченко. Приказы надо выполнять! Генерал видел тридцатый сон, поэтому нам пришлось его ждать. Было видно, что недоволен, что его разбудили. А нефиг давать непродуманные приказания! Однако, новости были слишком хорошими, чтобы сразу не позвонить в Москву. Вместо выволочки, мне опять пришлось вытирать щеки и губы теперь от его слюней. Черевиченко и Красовский подписали представления, и Кравченко подписал, и все улетело в Москву. Заметив, наконец, что у меня слипаются глаза, меня отпустили, но, так как отцы командиры продолжали что‑то обсуждать, то мне пришлось ловить попутку. С транспортом в эскадрилье было не шибко хорошо. Надо бы этим заняться.

Поспать не дали, утром прилетела Раскова, и нас с Настей и Майей разбудили. Девчонки остались досыпать, мне же пришлось вставать, мыться, и идти завтракать вместе с Мариной Михайловной, которая довольно искренне радовалась успехам, и сильно горевала по поводу гибели первых своих девочек. Но, не без оборота на себя! После завтрака, мне было предложено переодеться и лететь в Москву. Я – отказался. Марина удивленно посмотрела на меня:

– Почему?

– На днях начнется наступление: или наше, или немецкое. Сегодня – второе мая.

– Успеешь! Завтра вернешься, а полеты без тебя мы отменим.

Она так и сделала: позвонила Красовскому, и как я не отнекивался, и не ссылался на Дружковский и Краматорский мосты, всем было до одного места! Это направление не нашего фронта, и полоса не нашей армии. Как будто те три моста, которые разбили, были в нашей полосе! Пошел переодеваться, Марина со мной. Галифе она забраковала, юбки у меня не было, и тут она обратила внимание на мои руки.

– Господи! Какой ужас! Что у тебя с руками! Надо срочно делать маникюр и снимать вот эту мерзость! – она показала на мозоли, таким трудом и потом набитые. Сашка, подлюка, тихо радовалась моменту и мыслями была уже в Москве. В голове – сплошное раздвоение личности. Цыкнул на Сашку, но она так жалобно простонала, что очень хочет этой поездки… Пришлось брать быка за рога, и объяснять Марине Михайловне, что я такая, какая есть! Меня другой не сделать, тем более за один, и на один, день. Еду я в брюках, юбки нет и носить ее я не собираюсь. В брюках удобнее, во всех случаях жизни, а задирать юбку я не собираюсь.

– Ты не исправима, и совсем омужичилась. Женщина должна оставаться женщиной, даже на войне.

– Война – дело не женское, Марина Михайловна. Поверьте, я лучше знаю.

– Но, ты же успешно воюешь!

– Я успела омужичиться, как Вы только что сказали. Все, разговоры разговаривать некогда. И вообще, зря Вы меня в Москву тащите, лучше бы с транспортом и с инженером эскадрильи помогли.

– К этому разговору мы вернемся. Готова? Пошли.

Садились прямо в центре Москвы, теперь этого аэродрома нет, и полеты над городом запрещены, кроме вертолетов ГАИ и санитаров, ну, правда, не для всех… Борт уже встречают: корреспонденты, куча баб, куча генералов, как от ВВС, так и армейских. Что‑что, а толк в рекламе Раскова понимала, ей бы менеджером по связям с общественностью работать. Впрочем, это я ехидничаю: во время войны такие рекламные компании просто необходимы, особенно, после поражений летом сорок первого. Страна обязана сплотиться и знать своих героев, и героинь. Жаль, что я попался на эту роль. Не сильно гожусь. Речи толкать не умею, местных лозунгов – не знаю, так что, тут мой PR – менеджер малость промахнулась. Но, ей выбирать не из кого, пока. Остальные девочки только на крыло становятся. Изображаю смущенную улыбку, запинаюсь, краснею, тут уж Сашка мне вовсю помогает. Что‑то лопочу корреспондентам, все равно все переврут и перепишут, но, наше дело не рожать! Всю эту шоблу возглавлял замначальника ГПУ РККА армейский комиссар 2 ранга Щербаков. Оно и понятно, Мехлис сейчас на Крымском фронте опалу себе зарабатывает. Щербакову я не сильно понравился, ему требовался актер по – боевее, но, на безрыбье… Потащили меня в Дом Советов на скучнейшее заседание, но, основное отличие от дня сегодняшнего: никаких листочков с написанными речами не давали! Эта зараза, видимо, поразила ГПУ чуточку позже. Мое выступление, с абсолютно красным лицом, длилось меньше минуты, из запланированных десяти. Но, видимо по инерции, аплодисменты я сорвал, тем что сказал, что выступать не умею, я лучше это выступление снарядами и бомбами скажу, а если 'на бис', то и пропою. Под аплодисменты и хороший здоровый смех зала, сошел на место. И, под конец совещания, в зале появляется Михаил Иванович Калинин. Опять вызвали меня, и он, под аплодисменты, вручил мне Золотую Звезду и два ордена Ленина. На сцену поднялась и Раскова, у которой точно такие же награды. Так вместе нас и сфотографировали. После этого меня перевезли на Центральный, и посадили в самолет. Мой бенефис в Москве был закончен. Я показал свою полную профнепригодность для такого рода деятельности.

Раскова усадила меня в правое кресло, пришлось напяливать на себя чужие наушники и цеплять ларингофоны. Стрелков Марина Михайловна отогнала с боевых мест, нас и так шесть истребителей охраняют. Так что предстояла лекция на понимание политического значения нашей миссии для того, чтобы я осознал, какое значительное мероприятие я сорвал, и какое значение имеет формирование женских авиаполков для защиты Родины. Слушал в пол уха, больше по привычке следя за воздухом. Она говорила почти час, после это спросила:

– Мне кажется, что ты меня не слушала.

– Да, Вы правы, считаю это утопией. Женщины должны служить в смешанных бомбардировочных полках, и в отдельных легкомоторных.

– Это почему еще?

– Удержите штурвал! – и я потянул его на себя. Против меня действовала она и динамическая стабильность этого утюга ПС-84. ПэЭска задрала нос, и я отдал его, выравниваясь по высоте.

– Без автомата вывода, Вы, Марина Михайловна, с машиной на пикировании не справитесь. И все, кто у меня собрались, тоже. Может быть, Лиля. Она отдельно и усиленно занимается своей физподготовкой. Какой воздушный бой, какие перегрузки? Это запрещено самой физиологией и системой подготовки летного состава. В бомбардировочной, пикирующей, авиации с одним пилотом, управляющим самолетом, за штурвалом должен сидеть мужик приличного размера и поднимающий пару сотен килограммов и жимом, и рывком. А Вы в это кресло институток посадили. Случись что, беды не миновать. Достаточно выхода из строя автомата вывода. Двоих мы уже похоронили. Поэтому, с феминизмом пора завязывать, а 'делать' нормальных штурманов и стрелков. Здесь девочкам равных не будет. Вон, смотрите на Настю. За штурвал – не посажу, а штурман она великолепный!

– Нет, Александра Петровна, женщина может… – и Остапа опять понесло. Феминизм – штука заразная, и просто так не излечивается. Война все сама доказала, выступив в роли арбитра и антибиотика: истребительный и бомбардировочный полки понесли потери и превратились в смешанные, а 'ночные ведьмы' на 'По-2' живы в памяти народной! Дошли до Берлина и Праги, 23 Героя Советского Союза, и ни одного!!! увольнения по причине беременности из летного состава до конца войны! Вот это ВЕДЬМЫ! Это был не полк, а орден, имени майора ВВС Марины Михайловны Расковой. Девочки сами приняли этот обет безбрачия и свято блюли его, перечеркнув свое 'Я' ради Родины, и ради Победы. Это сейчас им вбивают в голову, что все делается через секс: 'Это так просто, миг, и ты станешь взрослой!' А потом столбы обвешиваются объявлениями: 'Жена на час! 24 часа', 'VIP – отдых! 24'. Эти – не продавались дьяволу, эти – дрались! И миллионы килограммов бомб летело через их тонкие и слабые руки на головы врага.