Текст книги "Блондинка [=Киноповесть с одним антрактом]"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Отчим похаживал, богатырски поводя руками, хотя это выглядело уже несерьезно.

Евгений Евгеньевич(заметил). Объяснимо все. Есть еще непознанное, а непознаваемого нет.

Мать. Ну, допустим, даже пустырь. Что из этого следует?

Ира. Следует, что я должна у него это выяснить. Я сама хочу понять! Я должна его увидеть.

Мать. Опять? Сколько времени прошло, посчитай! Явишься к нему сообщать, что видела женщину на свалке? Я ничего не понимаю, я ничего не понимаю, у меня нет сил. Жень, ты хоть!..

Ира. Так. Возьму отгул, мне положено.

Мать. Прямо сейчас? Какая срочность?

Ира. Или отпуск за свой счет…

Мать. Какую цель ты преследуешь? Спроси себя.

Ира. А если не вернусь в срок, оформи мне ту по собственному желанию. И оставлю на всякий случай заявление.

Мать. Опять сначала?

Ира. Я хотела! Я старалась! Могли убедить. Но всему есть предел. Одно и то же, одно то же, день за днем, день за днем, заколдованный круг, и так до конца? На фига!

Мать. Да где ты найдешь, чтобы не од! и то же! Жень, прими хоть какое-то участие!

Евгений Евгеньевич. Все неоднозначо, все неоднозначно. Однозначно ответить трудно. Что-нибудь рекомендовать. Главное, с какой стороны подойти, как взгля нуть. Если бы спросили меня…

Мать. Вот я тебя и спрашиваю!

Евгений Евгеньевич. Жалко девочку.

Мать. Ну.

Евгений Евгеньевич(надевая плащ). Признаться, говорю, жалко девочку.

Мать. Все, что ты можешь сказать?

Евгений Евгеньевич. Сказать тут можно многое. А чем поможешь? Никто ничем когда не поможет. Природу не переделаешь…

Мать. И все. И собрался. Его не касается!

Евгений Евгеньевич. Ждут, Маша…

Мать. Подождут. Здесь важней вопрос решается!

Он стоял в плащике с поднятым воротником, вдруг – несолидный, жилковатый, шарф из-под ворота комом.

Ира(подошла, заправила шарф). Торчит у вас. Шарф.

Евгений Евгеньевич. Зачем же, я сам.

Ира. А то как у школьника, ей-богу, торчит комом.

Евгений Евгеньевич. Благодарствую… Благодарствую…

Ира. Да что вы так уж. Как будто невесть что. Вы идите, тут мы без вас уж. Идите, мама ничего.

Евгений Евгеньевич вышел.

Мать. Ну вот, видишь? Можешь ведь? По-человечески. Тогда давай спокойно. Выясним твои планы.

Ира. Никаких планов. Не хочу знать, что со мной будет завтра.

Мать. Опять бредовые идеи ни с того ни с сего.

Ира. Сейчас этому Филимонову сообщу по телефону. Ловелас несчастный. Лопнуло мое терпение! (Сняла трубку.)

Мать(нажала на рычаг). Зачем сейчас-то! Одиннадцать часов! У тебя такое настроение? Пережди. Завтра не пройдет – позвонишь.

Ира. Завтра я уезжаю.

Мать. Куда? Все сначала?

Ира. Все сначала. (Набрала номер.)

Мать. Ну и черт с тобой. (Ушла.)

Ира(в трубку). Не пугайтесь, это официальный звонок. Простите, что домой, но вопрос безотлагательный. Прошу считать, что я уволилась. По собственному желанию с сегодняшнего дня. Причина – надоело. Привет супруге.

Ира, Люба

Ира(вошла, растерялась). А Лев Николаевич? Живет тут?

Люба(приветливо). Льва Николаевича еще нет. Но он вот-вот появится.

Ира. Мы с ним знакомы по давним временам, я сейчас тут в командировке, неподалеку, решила навестить. Будем знакомы, Ирина.

Люба. Очень приятно, Любовь. Мой тиран насосался, целый рожок выдул – уснул. Можно побыть человеком. Посидим, потреплемся?

Ира. Потреплемся. Раз тиран уснул…

Люба(в заботах мамаши). Ну, Лев Николаевич– что о нем. Работа есть работа, работа есть всегда, как говорится. У него даже особое какое-то положение, может разрабатывать идею, заниматься чем-нибудь своим, и начальство его не трогает. Денежные премии – каждый квартал. Мы даже заранее учитываем их в своем бюджете. (Ей показалось, что вышло нескромно.) Но это, конечно, не его одного заслуга, у него отдел такой, просто люди подобрались. Конечно, без них он не достиг бы всего этого. Но я думаю, и они без него ничего не достигли бы. Словом, шалофаться кре-ех, – как говорит Левушка. О, паразит, закряхтел. (Пошла к ребенку.)

Ира(с тяжестью на душе). Хорошая. Хорошая… Неплохая.

Люба(вернулась). От террорист. Чувствует, что я сегодня не в форме. В день голодания я злая, как черт, нервы натянуты, сама понимаешь… Ничего, что я на «ты»?

Ира. Конечно – «ты», конечно.

Люба. Это только начать, зато потом – как на крыльях. А то и не заметишь, как разнесет.

Ира. Тут картина была… На стене.

Люба. А мы ремонт делали – заклеили. Левушка перестал заниматься живописью.

Ира. Хорошие обои.

Люба. Моющиеся, финские… А вот и мы!

Это пришел Лев.

(Поцеловала его.) А к тебе гостья. Проездом.

Заплакал ребенок.

Опять орет, экстремист. Вот так круглые сутки. Весело живу! (Ушла.)

Ира. Вот, случилась командировка, решила проведать, как вы здесь.

Поздоровались за руку.

Не жалей меня. Никто ни в чем не виноват. У тебя всегда были простые вкусы, и она очень соответствует.

Лев. Я хотел тебе написать. Но все откладывал, не знал, как сформулировать.

Ира. Хорошо, хорошо. Я все понимаю. Все правильно, все правильно. И закроем эту тему… Лев, скажи, картина под этими обоями осталась?

Лев. Осталась наверно, если клей не съел.

Ира. Взглянуть бы.

Лев. Привет. Обои отдирать?

Ира. Лев, ты не поверишь, я видела… (Ком в горле мешал говорить.) Я видела эту картину! На самом деле! Эту женщину, она стояла на пустыре! И рисовала! Зеленый луг!..

Лев(плохо слушал). Не надо, Ира. Не сейчас. Так получилось. Жизнь идет, что делать.

Ира. Я же сказала. Никто ни в чем. Я сейчас не об этом! Я действительно видела, своими глазами видела! Она точно так стояла на пустыре. Там дом снесли, открылся пустырь. Она стояла на этом пустыре, рисовала! И рисовала то же самое, что было у тебя на этой стене!

Лев. Да-да. Мы с тобой еще поговорим. Обо всем.

Ира. Да… Замахнулся две жизни прожить, обычную, да еще и необычную. А вот удовольствовался одной. Неприхотливо живешь.

Лев. Необыкновенной жизни нет. Есть жизнь. Но это потом, потом, не сейчас.

Ира. Жену боимся? Все на месте. К чему морочить друг друга. Не поговорим уж, это ты понимаешь. (Посидела некоторое время молча. Потом поднялась.)

Лев. Куда? (Всполошился.) Так нельзя.

Ира. Тороплюсь я. Опаздываю. До свидания.

Лев. Не вправе задерживать. Попрощайся хоть. II то как-то странно получается.

Ира. Ничего странного. Была в командировке, забежала по пути, ухожу по-английски. Гуд бай.

Ира, Миша, Рыжий

Миша и Рыжий – за шахматной доской.

Ира. Боялась – рано, я не знаю, когда ты теперь встаешь. А вы уже за делом…

Миша(поздоровался, как прежде, ладошкой о ладошку). Познакомься, Анатолий Михайлович. Механик торгового флота.

Ира. Ирина.

Появилась Наташа с чашками.

Ах, и вы? Вот не ожидала!.. Значит, у вас все в порядке?

Наташа. Смотря как смотреть.

Ира. Вы опять здесь – уже хорошо.

Наташа. И вы опять здесь.

Рыжий. Ужель та самая Ирина?

Миша. Представь себе.

Ира. Я не вовремя, у вас партия?

Рыжий. Ничего. Тут разыгрывается партия посложней.

Наташа. Вас познакомили? Мой муж.

Иру это сбило с толку.

Хотите парадокс? Мой муж любит Мишеньку больше, чем меня. (Глянула на него.)

Рыжий. Не посматривай.

Миша сделал ход.

Жертва или зевок?

Миша. Сам не разберусь.

Наташа(вдруг, возбужденно). А пора бы разобраться. Как-нибудь. Мишенька!

Рыжий. Мне уйти?

Миша. Правда, Наташа, можно сегодня? Без этого. У нас гость.

Наташа. А что я сказала? Ира, вы свидетель!

Миша. И свидетелей не надо!

Наташа. Любим делать замечания. Первый признак возраста. Вы давно видели его в последний раз?

Миша. Давно.

Ира(спешно подтвердила). Давно. Но, по-моему, он с тех пор не изменился. Напротив, я бы даже сказала…

Наташа. Хотите сказать, законсервировался.

Миша. Может, не будем истолковывать?

Наташа. Видели, что творится? Стоило возникнуть Ирине Григорьевне – готов! Спекся! (Мужу.) Тебе не кажется, любимый, что мы здесь лишние?

Рыжий(смахнул фигуры с доски). Послушайте! Решайте тут свои проблемы без меня! (Пошел, остановился, Мише.) Извини. Я помню позицию, завтра доиграем. Ход твой. (Ушел.)

Ира. Да что вы, мальчики! Если у вас такая напряженка– я пошла.

Наташа. Почему же вдруг? Если у вас к Мише дело. Полагаю, по пустячному делу вы бы не…

Ира. Именно по пустячному! Так, и сама не пойму…

Миша. Иди, Наташа.

Наташа. Ах, даже так? Становится интересно. Ну что же, в подобной ситуации я уже была. И те же действующие лица. Но на этот раз я вернусь через полчаса. Ты меня понял?

Ира. Через полчаса меня здесь не будет.

Наташа. Вот она поняла. (Ушла.)

Ира. Так и живете?

Миша. Так и живем.

Ира. Он кто ей, Рыжий? Правда, супруг?

Миша. Муж.

Ира. Велик твой зверинец, господи.

Миша. Причем отличный мужик, вот что скверно.

Ира. Да уж, терпеливый.

Миша. Через неделю отплывает в Аргентину.

Ира. Сегодня приснилось. Летаю – вяло так, под потолком. А какая-то женщина со стертым лицом достает меня оттуда щеткой.

Миша. Достала?

Ира. Кажется, достала. Не важно… Ну вот, Миша. Все лишнее рухнуло, и открылось огромное, хорошо унавоженное пространство. Ржавая проволока, битый кирпич…

Миша. Что случилось?

Ира. Не обращай внимания, я человек настроений.

Миша. Люди настроений, как правило, глухи к настроению других.

Ира. Что делать. Когда все по дешевке распродано. Испортилось настроение. До конца моей жизни испортилось настроение. Как с этим бороться? Не знаю. Ты знаешь?

Миша. Не знаю.

Ира. Мама счастлива, я рада за нее. Ты преуспеваешь, любовница твоя устроилась сверхъестественно. Лев Николаевич в полном порядке, и соперница моя в порядке. Причем и знать не знает, что она моя соперница, ведь жены соперницами не бывают. Словом, одна я не в порядке. Не подхожу вам. Порчу пейзаж… В первый раз в жизни перестала понимать: как жить? Что делать? Ради чего? А может быть, пора уже стать мудрой? Но – что я должна мудро понять? Как жить? Что делать? Ради чего? Так ведь именно этого я и не могу понять!

Молчание.

Вот эти, ты говорил, они плавают? То есть ходят…

Миша. Кто?

Ира. Ну, рыжие эти. Который шахматист. Наш муж.

Миша. В Аргентину.

Ира. Еще куда?

Миша. В Австралию, в Новую Зеландию, у них дальние рейсы.

Ира. Это через океан?

Миша. Через океан.

Ира. Через какой?

Миша. Великий или Тихий.

Ира. Как хорошо! Великий – но тихий…

Миша. Ирка!.. Как это у тебя получается? Всем, кто рядом с тобой, портишь жизнь.

Ира. Кому же это я?..

Миша. Да мне, мне! Я плохо живу. Знала бы ты, как я скверно живу! Меня нет!

Ира. Тебе – да. Это грех на моей душе. Я не хотела…

Миша. И Рыжему этому. Которого ты и знать не знала. Ты… Но вот теперь, оказывается, и самой себе!

Ира. Да. Да. Да. Как жить? Вот беда какая, не знаю. Как жить дальше? Дальше – как! Благоразумно? Ползком? Не получится! Не буду! Не умею!

Алиса Фрейндлих. О, сердце, полное тревоги…

Когда меня просят рассказать о том, как я понимаю роль, которую играю в пьесе, я оказываюсь в затруднении. Как нарядить в слова чувства? И вот меня попросили, и вот я в затруднении. В большем, чем когда бы то ни было. А если говорить конкретно и подробно, так подробности торчат в разные, а то и в противоположные стороны. Попробую.

Есть люди «круглые», а есть люди треугольные, четырехугольные… и много-многоугольные. И каждый угол – взрыв, большой или маленький. Она такая. Есть люди, которые предпочитают идти по дороге, и кроме дороги и того, что находится по сторонам ее, ничего не видят, да и не хотят. А есть люди, которые пойдут по холмам и оврагам. Труднее, зато они увидят с высоты много такого, чего не увидишь, шагая по дороге. А скатившись в низину, можно вздохнуть, чтобы снова подниматься. Она такая. Женщины, чья молодость пришлась на предыдущие десятилетия, говорят мне, что Ира – не современная девушка, что это – их молодость, таких, мол, теперь уже нет. Однако девушки нынешние, да и многие (!), говорят: «Это про меня!» «Это про нас!» А ведь Ира – натура не ординарная, она исключение. Выходит, что таких исключений и сейчас немало.

Видимо, сопротивление трезвым регламентам жизни, бунт против унификации мыслей и чувств свойственны молодости во все времена. Пожалуй, только каждое время диктует степень «вооруженности» в утверждении своего способа жизни. Вчерашние были беззащитнее и уязвимее. Сегодняшние активны.

Всем известная формула: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».

Моя шестнадцатилетняя дочь ни за что не хочет воспользоваться моим жизненным опытом. Другое дело, что одни расстаются с максимализмом молодости раньше, другие позднее. И вот такие запоздавшие неудобны окружающим, да им и самим трудно с людьми.

Эпиграф – это, как правило, ключик к «секрету» произведения, для меня во всяком случае, – будь то смысл, будь то главная эмоция автора. «О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, о, как ты бьешься на пороге как бы двойного бытия!..» Это «двойное бытие» я понимаю как вечную борьбу, противостояние трезвой, жесткой прозы жизни с ее закономерными победами и – поэзии с ее безудержными мечтаниями, потребностью прожить необыкновенно, не так, как «все». И с ее тоже почти закономерными поражениями, которые в свою очередь питают душу. И у таких одержимых, как Ира, рождают стремленье снова бежать, воспарять и падать па зависть и удивление «бредущим».

Без таких «многоугольных», которые идеализируют и разочаровываются, забирают себе все и отдают до последнего, не задумываясь, которые нелепы здравому смыслу, жизнь была бы беднее.

Алиса Фрейндлих