355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Колин Маккалоу » Фавориты Фортуны » Текст книги (страница 6)
Фавориты Фортуны
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 11:40

Текст книги "Фавориты Фортуны"


Автор книги: Колин Маккалоу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Вышло так, что Сципион недооценивал его, не уважал и не понимал. И теперь смотрел на Квинта Сертория с удивлением. Серторий попытался возразить:

– Азиаген, посуди сам! Разве будут наши люди сражаться за нас, если им позволили подружиться с неприятелем?

– Будут, если прикажут.

– Не согласен. Почему, ты думаешь, Сулла построил свою плавательную дыру? Разве не для того, чтобы подкупить наших солдат? Он сделал это не для своих! Это ловушка, и ты в нее угодил!

– У нас заключено перемирие, и другая сторона – тоже римляне, как и мы, – упрямо твердил Сципион Азиаген.

– Другую сторону возглавляет человек, которого ты должен бояться, словно он и его армия выросли из зубов дракона! Нельзя отдавать ему ни крохотного клочка этой дороги. Если уступишь хоть пядь, он закончит тем, что проглотит все мили, лежащие между этим местом и Римом.

– Ты преувеличиваешь, – не соглашался Сципион.

– Глупец! – вскричал Серторий, не сдержавшись.

Но на Сципиона это не подействовало. Он зевнул, почесал подбородок, посмотрел на свои ухоженные ногти. Затем поднял взгляд на возвышавшегося над ним Сертория и мило улыбнулся.

– Уйди! – сказал он.

– И уйду! Сейчас же! – огрызнулся Серторий. – Может, Гай Норбан вправит тебе мозги!

– Передай ему привет от меня, – бросил ему вслед Сципион и вновь обратился к своим ногтям.

Квинт Серторий галопом поскакал в Капую и там нашел человека, который был ему больше по вкусу, чем Сципион Азиаген. Один из самых преданных людей Мария, Норбан не был столь же фанатически предан Карбону. После смерти Цинны он объявил о своей лояльности Карбону, потому что ненавидел Суллу.

– Ты хочешь сказать, что наш слабовольный аристократ фактически заключил перемирие с Суллой? – спросил Норбан, взвизгнув при произнесении ненавистного имени.

– Именно. И он разрешает своим людям брататься с противником, – твердо сказал Серторий.

– Ну почему мне достался в напарники такой кретин, как Азиаген? – взмолился Норбан, но потом пожал плечами. – Что ж, вот до чего довели Рим, Квинт Серторий. Я пошлю ему гневное письмо, но он его проигнорирует. А тебе я советую не возвращаться к нему. Мне ненавистна сама мысль, что ты попадешь в плен к Сулле: он выищет возможность убить тебя. Найди способ насолить Сулле.

– Замечательная мысль, – вздохнул Серторий. – Я буду мутить воду в городах Кампании. Горожане все высказались за Суллу, но найдется немало мужчин, которые не одобряют этого. – Он презрительно хмыкнул. – Женщины, Гай Норбан! Женщины! Лишь заслышав имя Суллы, они прыгают от восторга. Это женщины, а не мужчины решили, какую сторону примут города Кампании.

– Значит, им следует взглянуть на него, – с гримасой фыркнул Норбан. – Думаю, в его внешности не осталось ничего человеческого.

– Хуже, чем я?

– Значительно хуже, как говорят.

Серторий нахмурился:

– Я что-то слышал об этом, но Сципион не взял меня на переговоры, поэтому я Суллу не видел, а Сципион ничего не говорил о его внешности. – Серторий неприятно засмеялся. – О, ручаюсь, это сильно огорчает нашего красавчика! Он был такой самовлюбленный! Как женщина!

Норбан усмехнулся:

– Женский пол ты не слишком-то уважаешь, да?

– Все они хороши лишь для одного занятия, но не в качестве жен! Мать – вот та единственная, кто достоин моего внимания. Такой и должна быть женщина. Не сует нос в мужские дела, не пытается верховодить в курятнике и не пользуется своей cunnus, как оружием. – Он поднял шлем, нахлобучил его на голову. – Я пойду, Гай. Счастливо тебе убедить Сципиона в его неправоте. Verpa!

Подумав, Серторий решил поехать из Капуи к побережью, где для начала агитации против Суллы как раз мог сгодиться приятный городок Синуесса, расположенный на границе с Кампанией. Дороги в Кампании были достаточно безопасны. Сулла не пытался перекрыть их – если не считать осады Неаполя. Несомненно, вскоре он обложит и Капую, чтобы не выпустить оттуда Норбана. Однако, когда Серторий был в Капуе, он не видел никаких признаков готовящейся осады. Даже если это так, Серторий чувствовал, что лучше избегать больших дорог. Ему нравилось странствовать. Это расширяло границы реальности и немного напоминало дни, когда он выдавал себя за воина-кельтибера, чтобы шпионить среди германцев. Ах, вот это была жизнь! Никаких тебе слабовольных господинчиков из числа римской аристократии, которых требуется ублажать! Ты постоянно в движении. И женщины знают свое место. У него даже имелись германская жена и сын от нее, и ни разу он не почувствовал, что она или мальчик ему мешают. Они жили сейчас в Ближней Испании, в горной крепости Оска, а мальчик теперь – как быстро летит время! – стал взрослым мужчиной. Не то чтобы Квинт Серторий скучал по ним или хотел увидеть своего единственного ребенка. Нет, он тосковал по той жизни, по свободе, когда мужчина – это прежде всего воин. Да, то были дни…

Он привык путешествовать один, даже без раба. Как и его родственник, старина Гай Марий, Квинт Серторий верил, что солдат должен уметь сам о себе позаботиться. Конечно, его тяжелый вещевой мешок остался в лагере Сципиона Азиагена, но он не вернется за ним… или все же стоит вернуться? Если подумать, там лежит несколько вещей, которых ему будет недоставать. Меч, к которому он привык, кольчуга, которую приобрел в Дальней Галлии, легкая и сделанная столь искусно, что ни одному италийскому мастеру такая работа не под силу. Его зимние сапоги из Лигурии. Да, он вернется. До падения Сципиона есть еще несколько дней.

Итак, он повернул коня и направился на северо-восток, намереваясь обойти лагерь Суллы с дальней стороны. И на некотором расстоянии от лагеря увидел небольшую группу людей, бредущих по изрытой колеями дороге. Четверо мужчин и три женщины. Ох уж эти женщины! Он почти повернул назад, но вдруг решил поехать быстрее и нагнать их. В конце концов, они направлялись к морю, а его путь вел к горам.

Подъехав ближе, он нахмурился. Определенно идущий впереди мужчина был ему знаком. Настоящий гигант, соломенные волосы, массивные мускулы, как у германцев… Бургунд! О боги, это был он, Бургунд! А позади него – Луций Декумий и его два сына!

Бургунд узнал Сертория. Мужчины пришпорили коней и помчались навстречу ему. Маленький Луций Декумий подгонял свое животное, чтобы не отстать. Вероятно, Луций Декумий не хотел упустить ни слова в предстоявшем разговоре.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Серторий, после того как закончились рукопожатия и хлопанье по спине.

– Мы заблудились, вот что, – сказал Луций Декумий, зло глядя на Бургунда. – Эта куча германского дерьма поклялась, что знает дорогу! Но что с того? Ничего он не знает!

Бургунд годами выслушивал нескончаемый поток брани и оскорблений из уст Луция Декумия. Это сделало гиганта невосприимчивым к ругательствам, поэтому он, как всегда, терпеливо пропустил их мимо ушей и просто глядел на малорослого римлянина, как бык глядит на комара.

– Мы пытаемся найти земли Квинта Педия, – сказал Бургунд в своей манере медленно тянуть слова на латыни и улыбнулся Серторию. На свете было не много людей, кому он симпатизировал. – Госпожа Аврелия собирается привезти свою дочь в Рим.

И тут показалась она. Она медленно ехала на крепком муле. Спина прямая, прическа безукоризненна, ни пятнышка грязи на желтовато-коричневом дорожном платье. С нею была ее огромная служанка Кардикса и еще одна, которую Серторий не знал.

– Квинт Серторий! – воскликнула Аврелия, присоединяясь к ним и незаметно беря инициативу в свои руки.

Вот это женщина! Серторий говорил Норбану, что ценит лишь одну родственницу – свою мать, но он совсем забыл об Аврелии. Как ей удается сочетать красоту с благоразумием, он не знал. И все же она оставалась единственной женщиной во всем мире, которая была и умной, и красивой. В дополнение к этому она была благородной, как мужчина, она не лгала, не ныла, не жаловалась, она много работала, она занималась своим делом. Они были почти ровесники – сорок лет – и знали друг друга с тех самых пор, как Аврелия вышла замуж за Гая Юлия Цезаря, двадцать лет назад.

– Ты видела мою мать? – спросил Серторий, когда они отъехали чуть в сторону от остальной группы.

– Не видела с прошлогодних ludi Romani. Так что вы уже встречались после этого. Но на следующие игры она опять приедет к нам. Это уже вошло в привычку.

– Ужасная старуха, не сидится ей в моем доме, – пожаловался он.

– Она одинока, Квинт Серторий, а твой дом – такое одинокое место. У нас она в центре событий, и ей это нравится. Я не говорю, что ей захочется остаться после того, как закончатся игры, но раз в год такая смена обстановки полезна.

С удовольствием поговорив о матери, которую он очень любил, Серторий снова вспомнил об их затруднительном положении.

– Вы действительно заблудились? – спросил он.

Аврелия со вздохом кивнула:

– Боюсь, что да. Стоит только сыну прослышать об этом! Он мне этого не забудет. Но он не мог покинуть Рим, ведь он фламин Юпитера, поэтому я вынуждена довериться Бургунду, – печально объяснила она. – Кардикса утверждает, что он в состоянии заблудиться между Форумом и Субурой, но я, признаюсь, считала, что она на него наговаривает. Теперь вижу, что она нисколько не преувеличивала.

– От Луция Декумия и его сыновей тоже нет проку?

– За пределами города – никакого. Однако, – добавила она, – я не могла бы найти более заботливого и надежного эскорта, а теперь, когда мы встретили тебя, уверена, мы скоро прибудем к Квинту Педию.

– Не так уж и скоро, но определенно я могу указать вам верную дорогу. – Серторий внимательно оглядел ее одним глазом. – Приехала, чтобы забрать своего птенчика домой, Аврелия?

Она покраснела:

– Не совсем так. Квинт Педий написал мне и попросил приехать. Очевидно, и Сципион, и Сулла стоят лагерем на границах его земель, и он чувствует, что Лия будет в большей безопасности в другом месте. Но она отказывается уезжать!

– Типичная представительница рода Цезарей, – улыбаясь, сказал Серторий. – Такая же упрямая.

– Как ты прав! Действительно, нужно было ехать ее брату. Когда он приказывает им сделать то или это, обе его сестры бросаются выполнять! Но Квинт Педий, кажется, считает, что меня будет на сей раз достаточно. Моя задача – не забрать моего цыпленка домой, а уговорить моего цыпленка поехать домой.

– Тебе это удастся. Цезари умеют быть упрямыми, но умение повелевать твой сын унаследовал не от них. Это – от тебя, Аврелия, – сказал Серторий и вдруг оживился. – Ты простишь меня, если я скажу, что тороплюсь? Я проеду с вами немного, но проводить вас до порога дома Квинта Педия, к сожалению, не смогу. За этим вам стоит обратиться к Сулле. Его лагерь как раз между тем местом, где мы сейчас находимся, и домом Квинта Педия.

– А ты едешь к Сципиону, – заметила она, кивнув.

– Я не собирался возвращаться туда, – честно признался он, – но понял, что в лагере остались мои вещи, с которыми мне не хотелось бы расставаться.

Большие фиалковые глаза Аврелии спокойно смотрели на него.

– О, я понимаю! Сципион не выдержал испытания.

– А ты думаешь, он мог бы?

– Никогда.

Они помолчали. Теперь они двигались вместе в обратном направлении. Остальные молча следовали за ними.

– Что ты будешь делать, Квинт Серторий?

– Доставлять Сулле как можно больше неприятностей. Думаю, начну с Синуессы. Но только после того, как заберу пожитки из лагеря Сципиона. – Он прокашлялся. – Я могу проводить тебя до Суллы. Он не посмеет задержать меня, если я приеду лишь с целью показать тебе дорогу.

– Не нужно, просто доведи нас до такого места, откуда мы сможем найти его лагерь, не заблудившись. – Аврелия вздохнула. – Как хорошо будет снова увидеть Луция Корнелия! Прошло четыре года с тех пор, когда он последний раз был в Риме. Он всегда навещал меня по прибытии и перед отъездом. Это стало своего рода традицией. А теперь мне придется нарушить эту традицию. И все из-за упрямства дочери. Но это не важно. Важно то, что мы с Луцием Корнелием снова увидимся. Я ужасно скучала по его визитам.

Серторий открыл было рот, чтобы предупредить ее, но передумал. То, что он слышал о состоянии Суллы, могло оказаться просто слухами, а то, что он знал об Аврелии, – факт: она, несомненно, предпочтет убедиться во всем сама.

Итак, когда на горизонте показались земляные валы лагеря Суллы, Квинт Серторий с грустью попрощался со своей свояченицей, пришпорил коня – и уехал.

Новая дорога, которая вела через поля к крепостным валам, уже была утрамбована подковами, сапогами, многочисленными повозками с фуражом и провиантом. Теперь заблудиться было невозможно.

– Мы, наверное, уже проходили мимо него, – буркнул Луций Декумий. – Эти укрепления загородила твоя задница, Бургунд!

– Ну, ну, – спокойно молвила Аврелия. – Перестаньте же ссориться!

На этом разговор и закончился. Через час маленькая кавалькада остановилась перед воротами. Луций Декумий выразил желание увидеть военачальника, и они вошли в мир, очень странный и новый для Аврелии, которой никогда раньше не случалось приближаться к военному лагерю. Она вызвала всеобщий интерес. Многие провожали взглядами эту женщину, пока они ехали по широкой улице, прямой, как древко копья, ведущей к другим, маленьким воротам, видневшимся вдалеке. Аврелия была поражена, осознав, что расстояние между двумя воротами составляет не менее трех миль.

На полпути они увидели явно искусственно насыпанное возвышение, на котором стоял большой каменный дом. Огромный красный стяг полководца возвышался над домом, возвещая, что тот сейчас находится внутри. Рыжеволосый дежурный офицер, сидевший за столом под навесом, неуклюже поднялся, увидев, что посетитель – женщина. Луций Декумий, его сыновья, Бургунд, Кардикса и вторая служанка остались возле коней, а Аврелия спокойно направилась к дежурному офицеру, рядом с которым стояли часовые.

Поскольку она была полностью закутана в огромную желтовато-коричневую накидку из тонкой шерсти, молодой Марк Валерий Мессала Руф, дежурный офицер, мог видеть лишь ее лицо. Но и этого было вполне достаточно. У него перехватило дыхание. Стоявшая перед ним женщина приходилась ровесницей его матери – но то была самая прекрасная женщина в мире! Троянская Елена тоже не была молодой. Годы не отняли у Аврелии чар. До сих пор стоило ей выйти из своей квартиры, как все головы поворачивались в ее сторону.

– Я бы хотела увидеть Луция Корнелия Суллу.

Мессала Руф не спросил ее имени, он даже не подумал предупредить Суллу о посетителе. Он просто поклонился и жестом показал на открытую дверь. Аврелия вошла, с улыбкой поблагодарив офицера. Хотя ставни были широко раскрыты, чтобы впустить воздух в помещение, в комнате оставалось темно, особенно в дальнем углу, где, склонившись над столом, сидел человек и с занятым видом что-то писал при свете большой лампы.

Раздавшийся в полумраке голос не мог принадлежать никому другому:

– Луций Корнелий?

Что-то случилось. Склоненные плечи напряглись и поднялись, словно желая защититься от страшного удара, а стилос и дощечки отлетели к краю стола. Он повернулся к ней спиной и замер.

Она сделала несколько шагов вперед:

– Луций Корнелий?

Молчание. Но глаза ее уже стали привыкать к мраку. Она разглядела шапку волос, явно не принадлежавших Луцию Корнелию Сулле. Маленькие ярко-рыжие завитушки, довольно смешные.

Он конвульсивно содрогнулся и повернулся к ней. Она сразу поняла, что это был Луций Корнелий Сулла, но только потому, что незнакомый человек смотрел на нее его глазами. Ошибиться она не могла.

«Боги, как же посмела я так поступить с ним? Но я не знала! Если бы я знала, никакие силы не затащили бы меня сюда. Какое у меня сейчас лицо? Что он видит на моем лице?»

– О Луций Корнелий, как я рада тебя видеть! – воскликнула Аврелия вполне естественным тоном.

Она быстро подошла к столу и поцеловала обе щеки, покрытые шрамами. Потом села рядом с ним на складной стул, сжала коленями свои ладони, заглянула ему в глаза и стала ждать.

– Я не предполагал когда-нибудь снова увидеть тебя, Аврелия, – сказал Сулла, не отводя от нее взгляда. – Ты не могла подождать, пока я приду в Рим? Ты нарушила наш обычный ритуал. Не ожидал этого.

– Кажется, путь до Рима непрост для тебя. Тебя сдерживает армия. А возможно, я почувствовала, что впервые ты не придешь навестить меня. Но нет, дорогой Луций Корнелий, я здесь не поэтому. Я здесь потому, что заблудилась.

– Заблудилась?

– Да. Я ищу Квинта Педия. Моя глупая дочь не хочет ехать в Рим, а Квинт Педий – ее второй муж, которого ты не знаешь, – не желает, чтобы она находилась между двумя укрепленными лагерями.

«Получилось очень непринужденно и убедительно, – подумала она. – Он должен поверить».

Но это же был Сулла! Поэтому он сказал:

– А ты шокирована, да?

Она не пыталась уйти от ответа:

– В некотором смысле – да. В основном волосы. Я так думаю, что свои ты потерял.

– Вместе с зубами. – Он показал десны, оскалившись, как обезьяна.

– Ну что ж, все мы их теряем, если живем достаточно долго.

– Сейчас ты не захотела бы, чтобы я тебя поцеловал так, как поцеловал несколько лет назад, да?

Аврелия склонила голову набок и улыбнулась:

– Я и тогда не хотела, чтобы ты меня целовал, хотя мне это и понравилось. Слишком сильное ощущение для меня, столь ценящей покой. Как же ты меня возненавидел!

– А чего ты ждала? Ты отвергла меня. А я не люблю, когда женщины меня отвергают.

– Я помню об этом!

– Я помню тот виноград.

– Я тоже.

Сулла глубоко вздохнул, крепко зажмурился:

– Если бы я мог плакать!

– Я рада, что ты не можешь, дорогой друг, – мягко проговорила она.

– Тогда ты плакала обо мне.

– Да. Но сейчас не буду. Это было бы трауром по исчезнувшему отражению, уплывшему по течению реки. А ты – здесь. И я рада этому.

Наконец он встал, старый, усталый человек:

– Вина?

– Да, пожалуйста.

Он налил вино, как заметила Аврелия, из двух разных бутылок.

– Тебе не понравится та моча, которую мне приходится теперь пить. Такую же сухую и кислую, как я сам.

– Я и сама совершенно сухая и кислая, но не буду настаивать на том, чтобы попробовать твое пойло, если ты не рекомендуешь. – Она взяла протянутую ей простую чашу и с благодарностью отпила. – Благодарю, вкусное. Мы провели целый день в поисках Квинта Педия.

– О чем думает твой муж, заставляя тебя выполнять его работу? Он опять в отъезде? – осведомился Сулла, опустившись на стул с заметным облегчением.

Блестящие глаза Аврелии вдруг стали стеклянными.

– Я уже два года как вдова, Луций Корнелий.

Он удивился:

– Гай Юлий мертв? Он же был совершенно здоров. И к тому же молод! Убит в сражении?

– Нет. Он просто умер – внезапно.

– А я вот на тысячу лет старше Гая Юлия, но все еще цепляюсь за жизнь, – с горечью произнес Сулла.

– Ты – октябрьский конь, а он – простой солдат. Он был мне хорошим мужем. Я никогда не считала его человеком, которому следует цепляться за жизнь, – сказала Аврелия.

– Наверное, он и не цеплялся. Под моей властью в Риме ему было бы несладко. Я думаю, он последовал бы за Карбоном.

– Он был сторонником Цинны из-за Гая Мария. Но Карбон? Не знаю. – Аврелия заговорила о другом. Она уже привыкла к его новому облику, сменившему прекрасный лик Аполлона. – Твоя жена здорова, Луций Корнелий?

– Была здорова, когда я последний раз слышал о ней. Она все еще в Афинах. В прошлом году родила мне двойняшек, мальчика и девочку. – Сулла хихикнул. – Она боится, что они вырастут похожими на их дядю Свина.

– О бедняжки! Хорошо иметь детей. Ты когда-нибудь вспоминаешь о других своих двойняшках – о тех мальчиках, которых тебе родила твоя германская жена? Теперь они совсем взрослые.

– Молодые херуски! Добывают скальпы и заживо сжигают римлян в плетеных клетках.

Все будет хорошо. Он успокоился. Казалось, его уже не мучило ее присутствие. Аврелия придумывала для Луция Корнелия Суллы множество судеб, но в фантазиях она никогда не допускала, что он утратит свою особую, неповторимую привлекательность. И все же это тот самый Сулла. «Его жена, – подумала Аврелия, – наверное, была без ума от него, когда он походил на Аполлона».

Они поговорили еще какое-то время о минувшем, обмениваясь новостями о том о сем. Ему, как она заметила, нравилось говорить о своем выдвиженце Лукулле, а ей, по его наблюдениям, нравилось говорить о своем единственном сыне, которого теперь называли Цезарем.

– Насколько я помню, молодой Цезарь был весьма эрудированным юношей. Должность фламина Юпитера должна подходить ему, – сказал Сулла.

Аврелия колебалась. Казалось, она хотела что-то сказать, но произнесла явно совсем другое:

– Ему пришлось очень постараться, чтобы стать хорошим жрецом, Луций Корнелий.

Нахмурясь, Сулла посмотрел в окно:

– Вижу, солнце склоняется к западу. Вот почему здесь темно. Тебе время отправляться. Тебя проводят мои новобранцы. Квинт Педий живет недалеко от лагеря. Ты можешь сказать своей дочери, что если она останется, то она – дура. Мои солдаты – не звери, но если она истинная Юлия, то будет для них искушением, а воинам нельзя запретить пить вино, когда они безвылазно торчат в лагере в Кампании. Немедленно увози ее в Рим. Послезавтра я дам тебе сопровождающих до Ферентина. Это позволит вам избежать когтей обеих армий, запертых здесь.

Она поднялась:

– Со мной Бургунд и Луций Декумий с сыновьями. Но если ты можешь выделить людей, то благодарю тебя за эскорт. Разве между тобой и Сципионом не будет сражения?

О, как печально никогда больше не видеть чудесной улыбки Суллы! Лучшее, что он мог теперь сделать, – это промычать, что позволяло сохранить неподвижными струпы и шрамы на лице.

– С этим идиотом? Нет, не думаю, что сражение будет, – ответил Сулла, стоя уже на пороге и слегка подталкивая ее. – А теперь ступай, Аврелия. И не жди меня в Риме. Я не приду.

Она ушла, чтобы присоединиться к ожидавшей ее свите, а Сулла принялся инструктировать Мессалу Руфа. Вскоре Аврелия и ее провожатые уже ехали по главной улице, направляясь к воротам огромного лагеря Суллы.

Один взгляд на лицо Аврелии отбивал у ее спутников охоту заговорить с ней. Поэтому все молчали. Аврелия погрузилась в свои мысли:

«Он всегда нравился мне, пусть даже стал нашим врагом. Пусть даже его нельзя назвать хорошим человеком. Мой муж был глубоко порядочен, и я любила его и была верна ему и душой, и телом. И все же – теперь я это знаю, хотя до сих пор не сознавала – какая-то крохотная частица меня всегда принадлежала Луцию Корнелию Сулле. Та частица, которой мой муж не желал, с которой он не знал, что делать. Мы поцеловались с Луцием Корнелием лишь раз. Но это было и блаженство, и ад. Неистовая страсть и засасывающая трясина. Я не сдалась. Но, боги, как я хотела этого! В некотором смысле я одержала победу. Но не проиграла ли я войну?

Всякий раз, когда он вторгался в мой уютный мирок, с ним врывался ураган. Он был Аполлоном, но он был и Эолом. Он управлял вихрями моей души, так что сокрытая во мне лира начинала играть такую мелодию, которой мой муж никогда, никогда не слышал… О, это хуже, чем оплакивать умершего и тосковать в вечной разлуке! Сегодня я смотрела на крах моей мечты, нашей общей мечты, и он знает это, бедный Луций Корнелий. Но какая выдержка! Более слабый человек покончил бы с собой. Его боль, его боль! Почему я это чувствую? Я – деловая, практичная, прозаичная женщина. Жизнь моя налажена, я ею довольна. Но теперь я понимаю, какая именно часть меня всегда принадлежала ему. Она похожа на птицу, которая могла взметнуться вверх и парить, выводя трели, – и гори огнем под тобой земля, которая ничего не значит! Нет, я не жалею, что крепко стояла на земле, что никогда не взмывала ввысь. Уж такая я есть. У нас с ним никогда не было бы ни минуты покоя. О, у меня сердце обливается кровью при мысли о нем! И слезы мои – о нем!»

Поскольку Аврелия ехала впереди своей маленькой свиты, но позади сопровождающих их офицеров, никто не мог видеть ее слез, как не видели они Луция Корнелия Суллы, крушения ее мечты.

Гневное письмо Гая Норбана, посланное Сципиону Азиагену, не помогло избежать поражения, которое тот навлек на себя сам. Сципион Азиаген страшно удивился, когда, решив наконец дать сражение, обнаружил, что войско не хочет выступать на его стороне. Вместо этого все восемь легионов перешли к Сулле.

И даже когда Сулла лишил его консульских полномочий и отправил собирать пожитки в сопровождении отряда конников, Сципион Азиаген так и не понял, что Рим находится в трудном положении. Совершенно спокойно и в хорошем настроении он отправился в Этрурию и начал вербовать себе другую армию среди многочисленных клиентов Гая Мария. Гай Марий мог быть мертв, но память о нем будет жить вечно. В то время как Сципион Азиаген – всего лишь преходящее настоящее.

– Он даже не понимает, что прервал торжественно заключенное перемирие, – сказал Сулла с удивлением. – Я знал, что все Сципионы недоумки, но этот! Он недостоин имени Корнелия Сципиона. Если я возьму Рим, я казню его.

– Тебе следовало убить его, когда он был у тебя в руках, – раздраженно сказал Свиненок. – Он еще доставит нам неприятностей.

– Нет, он – припарка, которую я прикладываю к нарыву Этрурии, – сказал Сулла. – Удаляй яд, Пий, пока имеешь дело с одним гнойником. Не жди, когда назреет карбункул.

Это, конечно, было еще одним проявлением мудрости.

– Прекрасная метафора, – усмехнулся Метелл Пий.

Хотя стоял квинтилий и до конца лета было еще далеко, в тот год Сулла нисколько не продвинулся к Риму. С отъездом Сципиона оба лагеря объединились, и седовласые центурионы Суллы принялись работать с молодыми и неопытными солдатами Карбонова Рима. Страх перед ветеранами Суллы действовал на них сильнее, чем дружеское братание. Всего несколько дней показали им, каким должен быть истинный римский солдат – несгибаемым, закаленным, знатоком военного дела. Ни один рекрут, встретившись с таким на поле сражения, не устоит, лучше и не пытаться. Это еще раз убедило перебежчиков в правильности их поступка.

Отступничество Синуессы под влиянием Квинта Сертория оказалось не больнее булавочного укола. Сулла обложил город, но не для того, чтобы взять его измором или атаковать неприступные крепостные валы, а лишь для того, чтобы использовать осаду в качестве учебного упражнения для армии новобранцев Сципиона. В том году Сулла не был заинтересован в кровопролитии. Наибольшая польза от осады Синуессы заключалась в том, что там оказался заперт умный, талантливый и энергичный Квинт Серторий. Находясь в осадном кольце, он был бесполезен для Карбона, который в любом другом случае мог бы использовать его гораздо эффективнее.

С Сардинии сообщили, что Филипп и его испанские когорты легко захватили власть. Следовательно, Филипп сможет послать Сулле весь собранный там урожай. И корабли с зерном своевременно прибыли в Путеолы, где и разгрузились, не встретив на своем пути ни военных галер, ни пиратов.

Настала ранняя и довольно суровая зима. Чтобы разделить свою армию, увеличившуюся более чем в два раза, Сулла отправил несколько когорт осадить Капую, Синуессу и Неаполь, принудив таким образом прочие регионы Кампании кормить его солдат. Веррес и Цетег оказались неплохими снабженцами, они даже посоветовали хранить рыбу, пойманную в Адриатике, в ямах, набитых снегом. Любители даров моря из войска Суллы, которым никогда не удавалось вдоволь поесть свежей рыбы, наслаждались этим неожиданным угощением, а армейские хирурги то и дело вынимали у солдат застрявшие в горле рыбьи кости.

Все это не имело для Суллы никакого значения. Он расковырял несколько струпов на своем заживающем лице и тем самым вызвал приступ зуда. Все, кто общался с ним, просили, чтобы он дал возможность струпам отвалиться самим, но беспокойная натура Суллы не могла смириться с необходимостью ждать. Когда струпы начинали свисать, он их отковыривал.

Вспышка болезни была очень сильной (может быть, из-за холода, предположил Варрон, ухаживавший за Суллой, поскольку в нем проснулся научный интерес) и длилась без перерыва три полных месяца. Три месяца – пьяный, полубезумный Сулла, который стонет, чешется, кричит и пьет. Один раз Варрон даже привязал его руки к бокам, чтобы он не мог дотянуться до лица. И хотя Сулла очень хотел подчиниться этому вынужденному ограничению – как Улисс, привязанный к мачте, когда пели сирены, – он все-таки умолял освободить его. И конечно, в конце концов ему удалось освободиться. Чтобы снова чесаться.

Перед Новым годом, отчаявшись, Варрон пошел к Метеллу Пию и Помпею – предупредить, что Сулла вряд ли поправится к весне.

– Ему письмо из Тарса, – сказал Метелл Пий, которому было поручено составить компанию Помпею этой зимой: Красс находился среди марсов, а Аппий Клавдий и Мамерк где-то что-то осаждали.

Варрон насторожился:

– Из Тарса?

– Да. От этнарха Морсима.

– С кувшином?

– Нет, только письмо. Он сможет прочитать его?

– Конечно нет.

– Тогда лучше ты сам прочти его, Варрон, – сказал Помпей.

– Ты что, Помпей? – возмутился Метелл Пий.

– Ну же, Свиненок, не будь ханжой! – устало возразил Помпей. – Мы знаем, что он надеется на какую-то волшебную мазь, и мы знаем, что он поручил Морсиму найти ее. Теперь пришло какое-то известие, но он не в состоянии разбирать буквы. Разве будет дурно – ради него же – посмотреть, что хочет сообщить Морсим?

Итак, Варрону разрешили узнать, о чем пишет Морсим.

Вот рецепт – и это все, что я могу для тебя сделать, дорогой Луций Корнелий, друг мой и господин. Мазь должна быть свежей, ее следует приготовлять часто, а путь от Пирама до Рима длинный. Поэтому тебе придется самому найти ингредиенты и изготовить снадобье. К счастью, ингредиенты не экзотические, отыскать их легко, но вот способ приготовления трудоемкий.

Итак, излечивает овца. Надо взять свежее руно и поручить кому-нибудь скоблить шерсть инструментом, достаточно острым, чтобы давить волокна, но недостаточно острым, чтобы их порезать. Ты увидишь, что на острие твоего инструмента скапливается вещество, маслянистое и имеющее консистенцию сычужной закваски. Скреби шерсть до тех пор, пока этого вещества не наберется достаточно много. Как мне сказали, овечьей шерсти потребуется немало. Затем залей это вещество теплой водой – теплой, а не горячей! – но не слишком прохладной. Сунь в воду палец – она должна быть такой, чтобы казалось горячо, но терпимо. Некоторое количество вещества растворится в воде, образовав слой, который всплывет на поверхность. Этот слой и есть то средство, которое тебе потребно. Необходим целый кубок его.

Затем возьми руно, удостоверься, что на коже остался жир (используй только что освежеванное животное), и прокипяти его. Полученный жир протопи дважды. Натопи целый кубок.

К жиру овцы добавь специальное нутряное сало, ибо овечье сало очень плотное, не тает даже в теплой комнате. Мой источник информации – самая вонючая и мерзкая старуха, не говоря уже о том, что и самая жадная из всех! – сказала, что это нутряное сало следует взять с почек овцы и размять. Затем распустить в теплой воде. Снять слой с поверхности воды в количестве двух третей кубка. К этому добавить треть кубка желчи, взятой из желчного пузыря только что зарезанной овцы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю