Текст книги "Включить. Выключить"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Клэр хлопотала на кухне, Чарлз наблюдал за ней, сидя на диване. Сначала она сняла с плиты кастрюлю с мелким молодым картофелем, слила воду над раковиной, выложила картофель в миску и смазала маслом. Мясо она разделила на две порции, положила их на старые фарфоровые тарелки и поставила каждую точно между ножом и вилкой. Последним на стол было перенесено блюдо бланшированной стручковой фасоли. Ни один прибор не звякнул, не стукнула тарелка: Клэр Понсонби накрывала на стол точными и плавными движениями. Тем временем пес, зная, что посреди кухни ему не место, вернулся на свой коврик и снова положил морду на лапы.

– Какие у тебя планы на завтра? – спросил Чарлз, когда опустевшие тарелки сменил густой, как патока, кофе в изящных чашечках и оба с наслаждением вдохнули аромат некрепких сигар.

– Утром поведу Бидди на большую прогулку. Потом мы вместе прослушаем сообщение о субатомных частицах в лектории Зюсскинда. Туда и обратно мы поедем в такси – я уже заказала.

– И совершенно напрасно! – взвился Чарлз, водянистые глаза которого высохли от досады. – Бесчувственным кретинам, которые водят такси, все едино – что собака-поводырь, что любая другая псина! Хочешь, чтобы Бидди обделалась в такси?

Протянув руку, Клэр безошибочно нашла его ладонь, не шаря и не промахиваясь.

– Заказать такси заранее – это совсем не трудно, – примирительно произнесла она.

Меню ужина в доме Форбсов было совсем другим.

Робин Форбс предприняла очередную попытку приготовить ореховый рулет так, чтобы он не крошился под ножом. Результат эксперимента она полила клюквенным соусом, о чем и сообщила Аддисону.

– Он немного оттенит вкус, дорогой.

Аддисон с подозрением попробовал рулет и в ужасе оставил тарелку.

– Он же сладкий! – воскликнул он. – Сладкий!

– Дорогой, немного сахара инфаркт не вызовет! – едва не расплакалась Робин, в отчаянии стиснув руки. – Ты врач, а я простая медсестра без диплома, но даже медсестрам известно, что сахар – необходимое организму топливо! Все, что ты ешь и что не образует новые ткани, превращается в глюкозу сразу же или в глюкоген позднее. Ты слишком жесток к себе, Аддисон! Даже двадцатилетние звезды футбола так не тренируются.

– Благодарю за лекцию, – язвительно произнес Аддисон, старательно и упрямо соскребая клюквенный соус с рулета. Затем он положил в свою большую тарелку ворох латука, помидоры, огурцы, сельдерей и перец. Без приправы, даже без уксуса.

– Сегодня утром я разговаривала с Робертой и Робиной, – оживленно начала она, боясь, как бы Аддисон не заметил, что у нее на тарелке лежит мясной рулет из магазина, а скромная порция салата сдобрена сливочным итальянским соусом.

– Роберту приняли в нейрохирургию? – проявил Аддисон слабое подобие интереса.

Робин приуныла.

– Нет, дорогой, ей отказали. Говорит, потому, что она женщина.

– И правильно сделали. Нейрохирургу не обойтись без мужской выносливости.

Развивать эту тему было бесполезно, и Робин сменила ее.

– Зато муж Робины получил большое повышение, – жизнерадостно объявила она. – Теперь они смогут купить тот дом в Уэстчестере, который давно облюбовали.

– Молодец этот, как бишь его… – рассеянно отозвался Аддисон: в башенке ждала работа.

– Аддисон, это же твой зять! Его зовут Каллум Кристи. – Вздохнув, она попробовала завязать светскую беседу: – Днем был повторный показ «Камо грядеши?» – я смотрела. Господи, зачем надо было так издеваться над бедными христианами? Львы таскают оторванные человеческие руки… брр!

– Я знаю множество христиан, которых я охотно бросил бы на съедение львам. Роб, ты живешь как слепая шесть дней в неделю, а в воскресенье идешь в церковь и улаживаешь свои делишки с Богом. Ха! Я горжусь тем, что отвечаю за свои грехи, какими бы ужасными они ни были, – процедил он сквозь зубы.

Робин улыбнулась:

– Ой, перестань, Аддисон! Вот еще глупости!

С салатом было покончено; Аддисон Форбс отложил нож и вилку и уже в который раз задумался о том, как его угораздило еще студентом жениться на пустоголовой медсестричке. Впрочем, ответ он знал, но предпочитал не думать о нем: ему не хватало денег, чтобы закончить учебу, она была от него без ума, и они разделили на двоих жалованье медсестры. Он планировал обзавестись семьей не раньше, чем закончит ординатуру, но глупая женщина забеременела прежде, чем он успел получить диплом. Вот и пришлось разрываться между практикой и дочерьми-близнецами, названными по настоянию матери Робертой и Робиной. Близнецы были однояйцевыми, но Роберта унаследовала его склонность к медицине, а бесшабашная Робина стала преуспевающей моделью. Позже вышла за подающего надежды брокера.

С годами антипатия Аддисона к жене не рассеялась – напротив, окрепла настолько, что он видеть ее не мог и втайне мечтал о ее медленной и мучительной смерти.

– Робина, лучше бы ты, – заговорил он, вставая из-за стола, – записалась на какие-нибудь курсы в колледже Западного Холломена, вместо того чтобы жевать попкорн в киношках. Или попивать – как известно, это основное занятие всех женщин средних лет, у которых ни к чему нет способностей. О курсах медсестер даже не мечтай – математика тебе не по зубам. Теперь, когда наши дочери покинули материнскую заводь ради жизни на просторах океана, твоя заводь превратилась в болото.

Все их трапезы заканчивались одинаково: Аддисон поднимался по винтовой лестнице к себе в башенку, а Робина пронзительно кричала ему вслед:

– Да я скорее умру, чем сунусь с пылесосом в твою дурацкую берлогу! Ради Бога, хотя бы оставляй дверь открытой!

Сверху донеслось:

– Ты слишком любопытна, дорогая. Нет уж, спасибо.

Промокнув глаза салфеткой, Робин перемешала итальянскую приправу в своем салате и полила мясной рулет клюквенным соусом. Потом вскочила, бросилась к холодильнику и вытащила из-за консервных банок контейнер с картофельным салатом. Ужасно, что Аддисон навязывает ей свой жесткий режим, но Робин знала, почему он так поступает: он не вынесет унижения, если даст себе поблажку при виде настоящей еды.

Кармайн Дельмонико стоял, прислонившись к сапфирово-синему, с золотыми перьями, фазану, нарисованному на ресторанной витрине, и небрежно держал под мышкой большой коричневый пакет. Он равнодушно проводил взглядом ярко-красный «корвет» и вдруг с изумлением заметил, что машина аккуратно подъехала к тротуару, дверца открылась и появились длинные ноги мисс Дездемоны Дюпре.

– Ого! – присвистнул Кармайн. – Ни за что бы не подумал, что вы ездите на такой машине.

– Со временем его цена только вырастет, поэтому я ничего не потеряю, когда решу продать его, – объяснила Дездемона. – Идемте? Я умираю с голоду.

– Я думаю, мы поедим у меня. – Кармайн пошел к тротуару. – Здесь полно студентов из Чабба, а мое лицо в последние дни всем примелькалось благодаря «Холломен пост». И потом, не хочется заставлять бедолаг бегать в туалет, чтобы украдкой хлебнуть запрещенного спиртного.

– Коннектикутские законы о спиртном безнадежно устарели, – заявила Дездемона, шагая рядом с ним. – Студенты имеют право погибнуть на войне, а вот выпить – ни в коем случае.

– Возражений от меня вы не дождетесь, но я не думал, что вы так легко смиритесь с тем, что наши планы изменились.

– Дорогой мой Кармайн, мне тридцать два, я уже старовата, чтобы по-девчоночьи жеманиться, когда мужчина приглашает меня к себе на квартиру – или в дом? Далеко нам идти?

– Нет, близко, за углом. Я живу на двенадцатом этаже здания страховой компании «Мускат». Десять этажей занимают конторы, десять – жилые помещения. Доктор Сацума поселился в пентхаусе, а мне на такие апартаменты не хватило средств. Поэтому жилье у меня скромное.

– Скромность не то качество, которое у меня ассоциируется с вами, – заметила Дездемона, первой входя в мраморный вестибюль.

– Что мне в вас нравится, Дездемона, – сказал Кармайн, пока они поднимались в лифте, – так это манера изъясняться. Поначалу я думал, что вы надо мной издеваетесь, а теперь понимаю, что вам от природы присуща этакая… пафосность.

– Если нежелание пользоваться жаргоном называется пафосностью, тогда да, пафосности у меня хоть отбавляй.

Кармайн пропустил ее вперед при выходе из лифта, выудил из кармана ключ, отпер дверь и щелкнул выключателем.

Дездемона шагнула в комнату, и у нее перехватило дыхание. Стены и потолок были тускло-красными, пол покрывал ковер такого же цвета, освещение было тщательно продумано. По периметру комнаты располагались лампы дневного света, спрятанные за карнизами. Они освещали эффектные образцы ориентального искусства: трехстворчатую ширму с тиграми на фоне позолоченных квадратов, свиток, на котором изящными штрихами был нарисован спящий старик, мирно привалившийся к тигру, тигры с тигрятами и тигрица, воспитывающая отпрыска. Этот зверинец разбавляли несколько картин с неземной красоты горными вершинами, написанные на белой эмали и искусно вставленные в резные черные рамы. Четыре мягких китайских стула-бочонка были расставлены вокруг стола от «Лалик» – с морозным рисунком, напоминающим страусиные перья, который окружал центральный элемент из прозрачного стекла толщиной в три сантиметра. На столе стоял небольшой подсвечник от «Лалик» в том же стиле. Безупречная сервировка: два прибора, тонкий гладкий хрусталь по соседству с тонким фарфором без рисунка. Четыре красных китайских кресла составляли живописную группу рядом с приземистой храмовой собакой из керамики, голову которой прикрывал стеклянный лист. На фоне красных стен отчетливо выделялись черные лакированные шкафы. Как ни странно, этот оттенок красного не раздражал и не казался слишком ярким. Он был просто насыщенным и великолепным.

– О боги! – тихо произнесла Дездемона. – Теперь вам осталось только признаться, что вы пишете высокоинтеллектуальную поэзию и лелеете тысячу тайных скорбей.

Он рассмеялся и унес пакет на кухню – белую и безукоризненно, даже пугающе, чистую. Кухню перфекциониста.

– Не дождетесь, – заявил он, раскладывая еду по тарелкам. – Я простой итальянский коп из Холломена, которому хотя бы дома хочется видеть вокруг себя красоту. Белого вина или красного?

– Пива, если есть. Китайскую еду я обычно запиваю пивом. Знаете, я ожидала увидеть совсем другую квартиру, – призналась Дездемона, помогая Кармайну переносить тарелки. Остальную посуду забрал он, как заправский официант.

Он отодвинул стул, помог гостье сесть и сел сам.

– Ешьте, – предложил он. – Я взял понемногу всего, что есть в меню.

Оба были голодны, поэтому накинулись на еду, ловко орудуя палочками.

«Откуда во мне этот снобизм? – думала Дездемона. – Но нам, англичанам, свойственно быть снобами – всем, кроме уроженцев улицы Коронации. Почему мы забываем, что итальянцы правили миром задолго до нас и гораздо успешнее? Им мы обязаны Ренессансом, они обогатили мир искусством и литературой, изобрели арочные перекрытия, в конце концов. Даже этот итальянский коп из Холломена держится с достоинством римского императора, так почему бы ему не иметь изысканный вкус?»

– Зеленый чай, черный или кофе? – спросил Кармайн из кухни, загружая посудомоечную машину.

– Еще пива, пожалуйста.

– А что вы ожидали увидеть, Дездемона? – спросил он из глубин кресла, поставив на голову собаки свою чашку с зеленым чаем.

– Ну прежде всего – миссис Дельмонико, потом – качественную итальянскую кожу и консервативную цветовую гамму. А если бы меня позвали в холостяцкую берлогу полицейского – разномастную мебель с распродаж. Вы женаты? Спрашиваю исключительно из вежливости.

– Был женат, довольно давно. Моей дочери почти пятнадцать.

– Странно, что у вас хватает средств не только выплачивать алименты, но и покупать «Лалик».

– Никаких алиментов, – усмехнулся он. – Моя бывшая бросила меня и выскочила за человека, который может купить Чабб целиком. Они с моей дочерью живут в Лос-Анджелесе – в особняке, похожем на дворец Хэмптон-Корт.

– Вы поколесили по свету.

– Случалось, в том числе и по работе. Я занимаюсь разными делами, а в Чаббе много приезжих; иногда ниточки тянутся в Европу, на Ближний Восток, в Азию. Этот стол и подсвечник я увидел в витрине парижского магазина и отдал все до последнего цента, чтобы купить их. Китайские вещицы я приобрел в Гонконге и Макао, пока служил в Японии после войны. В оккупационных войсках. Китайцы в то время были настолько бедны, что отдали их мне за бесценок.

– Значит, вы нажились на их нищете.

– Нарисованными тиграми сыт не будешь. Обе стороны получили то, что хотели. – Эти слова прозвучали не резко, но с укоризной. – Все эти вещи сгорели бы в первую холодную зиму. Иной раз я с ужасом думаю о том, сколько сокровищ было сожжено за те годы, когда японцы обращались с китайцами как со скотом, приготовленным на убой. А я ценю то, что мне досталось, и забочусь об этих вещах. И потом, это мелочи по сравнению с произведениями искусства, которые британцы вывезли из Греции, а французы – из Италии, – с оттенком злорадства заключил он.

– Ваша правда. – Она отставила бутылку. – Итак, обратимся к фактам, лейтенант. Что вы надеетесь выпытать у меня в обмен на ужин?

– Возможно, ничего, но кто знает? Я не стану расспрашивать вас о том, чего не могу узнать сам, но если вы согласитесь мне помочь, это избавит меня от лишних визитов в Хаг. Ваше положение в любом случае выгоднее, вероятно, благодаря росту, и я прекрасно сознаю свое место – оно на целых десять сантиметров ниже.

– Своим ростом я горжусь. – Дездемона поджала губы.

– И правильно делаете. Многие мечтают покорить Эверест.

Она расхохоталась.

– Именно так я и сказала сегодня Тамаре Вилич! – Успокоившись, она пристально посмотрела собеседнику в глаза. – Но вы же не из таких, верно?

– Само собой. Я предпочитаю упражняться в тренажерном зале управления.

– В таком случае задавайте вопросы.

– Каков ежегодный бюджет Хага?

– Три миллиона долларов. Миллион уходит на выплаты жалованья и прочих денежных вознаграждений, миллион – на текущие расходы и оборудование, три четверти миллиона – университету Чабба, четверть остается в резерве.

Он присвистнул.

– Вот это да! Откуда у Парсонов такие деньжищи?

– Из трастового фонда с капиталом сто пятьдесят миллионов долларов. Это означает, что мы никогда не растратим даже процентов с этого капитала. Уилбур Даулинг стремится расширить Хаг, дополнить его психиатрическим отделением, специализирующимся на органических психозах. Критериям Хага оно не соответствует, но эти критерии можно изменить вполне законным способом и тем самым не нарушить волю спонсора.

– Но почему Уильям Парсон не пускал эти деньги в оборот?

– Думаю, он был скептиком по натуре и считал, что со временем деньги неизбежно обесценятся. Видите ли, этот одинокий человек полагал, что только Хаг придает смысл его существованию.

– Будет ли связано расширение Хага с проблемами помимо денежных?

– Определенно. Парсоны неприязненно относятся к Даулингу, а Макинтош – «чаббист» до мозга костей, считающий, что наука и медицина должны всецело принадлежать государственным учебным заведениям. Он терпит частные институты потому, что федеральное правительство выделяет средства на научные и медицинские исследования и Чаббу из них достаются немалые суммы. Не только Хаг приносит университету деньги.

– Значит, камни преткновения – Моусон и Парсоны. Все опять упирается в конкретных людей, верно? – Кармайн подлил себе в чашку теплого чая из чайника, который не успел еще остыть в простеганной корзинке.

– Люди есть люди.

– Сколько Хаг тратит на основную аппаратуру и оборудование?

– В этом году было потрачено больше, чем обычно. Доктору Шиллеру купили электронный микроскоп, который стоит почти миллион.

– Ах да – доктор Шиллер! – Кармайн вытянул перед собой ноги. – Я слышал, кое-кто из «хагистов» настолько досаждает ему, что сегодня днем он попытался уволиться.

– Откуда вы узнали? – встрепенулась Дездемона и выпрямилась.

– Птичка напела.

Со звоном поставив на стол стакан, Дездемона вскочила.

– Вот и кормите свою птичку, а не меня! – выпалила она.

Кармайн не шелохнулся.

– Дездемона, успокойтесь и сядьте.

По привычке она осталась стоять, возвышаясь над ним и пристально глядя ему в глаза – не темно-карие, как она мимоходом отметила, а скорее янтарные, отражающие цвет красных стен комнаты. Этот человек точно знал, какие чувства она испытывает, и даже не думал терзаться угрызениями совести. И эта позиция вполне уместна – она признавала ее: Кармайну нужно только одно – выследить Коннектикутского Монстра. Дездемона Дюпре – пешка в его игре, пешка, которую он может позволить себе потерять. Она села.

– Так-то лучше, – улыбнулся он. – Какого мнения вы о докторе Курте Шиллере?

– Как о человеке или как об ученом?

– И то и другое.

– Как ученый он признанный во всем мире специалист по структуре лимбической системы, поэтому Смит и переманил его из Франкфурта. – Она улыбнулась, что делала нечасто; улыбка преобразила лицо дурнушки, и оно неожиданно стало обаятельным. – Как человек он мне нравится. Бедняга трудится, невзирая на множество помех помимо национальности.

– Например, гомосексуализм?

– Опять птичка?

– Большинство мужчин способны определить это и без птички, Дездемона.

– Верно. Женщин легче обмануть: они склонны расценивать обходительного и мягкосердечного мужчину как достойного кандидата в мужья. Многие из таких мужчин предпочитают себе подобных, но жены узнают об этом только после рождения нескольких детей. Так было с двумя моими друзьями. Курт приятен в обращении, но отношений с женщинами не поддерживает и продолжить свой род не стремится. Как и все ученые, он живет работой, поэтому, думаю, даже его гомосексуальные связи недолговечны. А если у него и есть постоянный партнер, видятся они редко.

– Вы объективны, – заметил Кармайн.

– Потому что я лицо незаинтересованное. Честно говоря, я считаю, что Курт перебрался в Америку, чтобы начать все заново, поэтому он и выбрал место работы с таким расчетом, чтобы быть поближе к гомосексуалистам Нью-Йорка. Об одном он забыл, а может, не знал: сколько евреев среди американских медиков. Прошло двадцать лет с тех пор, как кончилась война и стали известны ужасы концлагерей, но воспоминания еще слишком свежи и болезненны.

– Полагаю, и для вас тоже.

– О, я помню главным образом распределение продуктов и одежды по карточкам – по сравнению с концлагерями это чепуха. Да, были бомбежки и обстрелы, но не под Линкольном, где я жила. – Она пожала плечами. – Так или иначе, Курт Шиллер мне нравится, и до того, как стало известно о преступлении, многие относились к нему хорошо – в том числе Мори Финч, Соня Либман, Хилда Силвермен и лаборанты. Помню, Мори как-то сказал: когда узнал, что на должность патологоанатома пригласили Курта, он боролся с собой и наконец понял, что не ему бросать первый камень в немца, который по возрасту просто не мог быть причастен к холокосту. – Она бросила взгляд на свои часы – дешевый «Таймекс». – Мне пора, Кармайн, спасибо вам. Еда меня не разочаровала, обстановка роскошная, а общество… ну, общество вполне сносное.

– Достаточно сносное, чтобы повторить ужин в следующую среду? – осведомился Кармайн, подавая Дездемоне руку.

Она поднялась так легко, словно весила вполовину меньше своих восьмидесяти килограммов.

– Можно и повторить.

Вместе с ней Кармайн спустился в лифте и настоял на том, чтобы проводить ее до автомобиля.

«Интересная женщина, – думал он, глядя вслед отъезжающей машине. – Комплексует из-за роста, но стоит ей разговориться, и она забывает, что похожа на колокольню. Одевается в дешевое барахло, стрижется сама, украшений у нее явно нет. Что это – скаредность или полное безразличие к своей внешности? Думаю, ни то ни другое. Не удивлюсь, если выяснится, что она любит пешие походы. Так и вижу ее в прочных ботинках на Аппалачской тропе – этакий женский вариант Тома Бомбадила. Друг к другу нас ничуть не тянет, оно и к лучшему. Поскольку я готов поручиться своими китайскими картинами, что мисс Дездемона Дюпре не Коннектикутский Монстр, самым логичным решением будет привлечь эту «хагистку» на свою сторону».

Удачный выдался вечер.

Глава 6

Среда, 17 ноября 1965 г.

– Мы в тупике, – объявил Кармайн Сильвестри, Марчиано и Патрику. – После похищения Мерседес прошло два месяца, мы прочесали весь Коннектикут. Во всем штате не осталось ни единого заброшенного дома, амбара или сарая, который бы мы не обшарили, ни единого лесного участка, который мы не изучили бы вдоль и поперек. Если преступник намерен продолжать в том же духе, он уже сделал очередной выбор, а нам известно о нем и его следующей жертве не больше, чем в начале расследования.

– Может, следовало осматривать не заброшенные, а жилые дома и сараи возле них, – заметил Марчиано, яростный противник официальных запретов.

– Согласен, – кивнул Сильвестри, – но тебе, Дэнни, известно, что ни один судья при нынешнем положении дел не выдаст нам ордер на такие обыски. Нужны доказательства.

– К тому же мы могли спугнуть убийцу, – предположил Патрик. – Может, он и не ищет новую жертву. Или охотится в другом штате. Коннектикут невелик. Возможно, он живет здесь, а на охоту ездит в Нью-Йорк, Массачусетс или в Род-Айленд.

– Он будет охотиться и дальше, Патси, и не выезжая за пределы Коннектикута. Почему? Да потому что это его территория. Здесь он чувствует себя как рыба в воде. Он здесь не чужой, это его дом. Думаю, здесь он живет долго и знает каждый город и деревню.

– Долго – это сколько? – спросил заинтригованный Патрик.

– Я бы, сказал – лет пять как минимум, если он не домосед.

– Значит, почти все «хагисты» остаются в списке.

– Именно, Патси, все до единого. Финч, Форбс, Понсонби, Смит, Либман, Хилда Силвермен и Тамара Вилич родились и выросли в Коннектикуте. Полоновски живет здесь пятнадцать лет, Чандра – восемь, Сацума – пять. – Кармайн нахмурился. – Поговорим о другом. Джон, пресса нам содействует?

– Охотно, – подтвердил Сильвестри. – Теперь ему будет труднее выбирать девочек определенного типа. На следующей неделе предупреждения будут опубликованы в газетах, прозвучат по радио и телевидению. Будут показаны фотографии девочек и сделан акцент на карибских корнях и католическом вероисповедании.

– А если он переключится на другой тип? – спросил Марчиано.

– Дэнни, психиатры, с которыми я консультировался, уверяли, что этого он не сделает. Все они подтвердили: если он уже выбрал одиннадцать девочек, похожих, как сестры, значит, зациклен на совокупности определенных качеств – цвете кожи, лице, росте, возрасте, происхождении и религии, – разъяснил Кармайн. – Беда в том, что все психиатры имеют дело с пациентами, еще не совершившими ни одного убийства, хотя на счету некоторых множественные изнасилования.

– Кармайн, здесь всем известно, что почти все убийцы туповаты, – задумчиво произнес Патрик, – и даже самые ушлые из них интеллектом не отличаются. Они дьявольски хитры, везучи, даже компетентны в своем деле. Но этот тип на голову выше всех, в том числе и нас. Вот я и задумался: будут ли его действия подчиняться закономерностям, выведенным психиатрами? А если он сам психиатр? Как профессор Смит? Полоновски? Понсонби? Финч? Форбс? Я ознакомился с их личными делами в Чаббе, и оказалось, что у всех стоит пометка ДП – диплом по психиатрии. Они не просто неврологи, а специалисты широкого профиля.

– Черт, – нахмурился Кармайн. – Я же видел эту пометку. Напрасно меня назначили главой особой группы.

– Вклад в работу особых групп вносят все, – успокоил его Сильвестри. – Теперь мы знаем, и что это меняет?

– А убийца может оказаться женщиной? – нахмурился Марчиано.

– Если верить психиатрам – нет, и я склонен согласиться с ними, – твердо заявил Кармайн. – Такие убийцы охотятся на женщин, но к их числу не принадлежат. Возможно, преступник хотел бы стать похожим на этих девочек – кто знает? Мы движемся пока впотьмах.

Дездемона перестала ходить на работу и с работы пешком. Она говорила себе, что поступает глупо, но так и не смогла побороть страх, вспоминая, как за ее спиной шуршали опавшие листья – кто-то преследовал ее, слишком умный, чтобы попасться. При мысли о том, что придется оставлять обожаемый «корвет» на открытой стоянке возле самого гетто, ей становилось дурно, но ничего поделать с собой она не могла. Если машину угонят, она будет молиться о том, чтобы ее нашли в целости и сохранности. Рассказать обо всем Кармайну Дездемона тоже не решалась, хотя и знала, что он не поднимет ее на смех. И поскольку она не имела карибских корней и ее рост значительно превосходил полтора метра, Дездемоне ни на минуту не приходило в голову, что ее преследователь хоть как-то причастен к загадочным убийствам.

Ужиная в гостиной Кармайна, Дездемона думала о том, что он напряжен, как кот, территорию которого узурпировала собака. Нет, резкостей он не допускал, но, как говорят американцы, был весь на нервах.

Впрочем, Дездемона тоже нервничала, выкладывая последние новости.

– Сегодня Курт Шиллер попытался покончить с собой.

– И никто не сообщил мне! – возмутился Кармайн.

– Профессор наверняка позвонит вам завтра, – заверила она, стирая томатный соус с подбородка вздрагивающими пальцами. – Это случилось незадолго до моего ухода.

– Каким образом?

– Кармайн, он же врач. Он сделал коктейль из препаратов, чтобы вызвать сердечную и дыхательную недостаточность, и добавил в него стеметила, чтобы его не стошнило.

– То есть он мертв?!

– Нет. Мори Финч нашел Курта вскоре после того, как тот принял отраву, и поддерживал в нем жизнь, пока его не перевезли в реанимацию больницы Холломена. Ему дали противоядия и промыли желудок, и кризис миновал. Бедняга Мори буквально раздавлен, он во всем винит себя. – Дездемона отложила недоеденный кусок пиццы. – Нет, не могу – аппетит пропал.

– А я привык. – Кармайн взял еще кусок. – Случай с Шиллером – единственный?

– Нет, просто самый трагический. Но по-моему, когда он оправится и вернется к работе, те, кто превратил его жизнь в ад, оставят его в покое. Больше никто не будет метить крыс свастиками – отвратительная, мелочная месть! Какими все-таки разрушительными бывают эмоции.

– Само собой. Эмоции встают на пути здравого смысла.

– А это убийство было эмоциональным?

– Холодным, как дальний космос, и горячим, как центр солнца, – ответил Кармайн. – Преступник – бурлящий котел эмоций, хотя он убежден, что умеет владеть ими.

– А вы, значит, не верите, что он ими управляет?

– Нет. Это эмоции управляют им. Потому он и действует так успешно, что внутреннее и внешнее в нем уравновешено. – Он забрал с тарелки Дездемоны остатки пиццы и положил новый кусок. – Возьмите этот, он еще теплый.

Она попробовала и поперхнулась. Кармайн, нахмурившись, протянул ей бутылку коньяка.

– Моя мама предложила бы выпить граппы, но коньяк гораздо лучше. Выпейте, Дездемона. А потом расскажите, кто еще в Хаге пострадал.

Тепло разошлось по ее телу, вслед за ним нахлынуло чудесное чувство облегчения.

– Профессор, – выговорила она. – Все мы считаем, что он на грани нервного срыва. Издает распоряжения, потом забывает про них, отменяет приказы без какой-либо необходимости, смотрит сквозь пальцы на преступления Тамары Вилич… – Она зажала рот ладонью. – Не в буквальном смысле, само собой. За Тамарой числится немало проступков, но скорее нравственного, чем уголовного свойства. Она с кем-то связалась и теперь боится, что правда всплывет на поверхность. Зная ее, думаю, что избранник не просто запретный плод. Она влюблена в него, но он наверняка поставил условие – либо встречи тайные, либо никаких.

– Значит, он либо занимает высокий пост, либо боится жены. Кто еще пострадал, кроме Смита?

Ее глаза наполнились слезами.

– Господи, Кармайн! Да все мы ощущаем это напряжение! И надеемся, что если, не дай Бог, этот… это чудовище снова совершит преступление, оно не будет иметь никакого отношения к Хагу. Моральный дух настолько упал, что страдает наука. Чандра и Сацума поговаривают об отъезде, а ведь Чандра – наша главная надежда. У Юстаса случился еще один очаговый припадок – даже профессору немного полегчало. Такой материал тянет на «нобелевку».

– Очко в пользу Хага, – сухо поддержал Кармайн. Он вдруг переменился в лице, встал на колени перед ее креслом и взял ее за руки. – Вы что-то скрываете. Это касается вас. Рассказывайте.

Она высвободилась.

– Мне-то чего бояться? – спросила она.

– Это видно – вы стали ездить с работы и на работу на машине. Я постоянно езжу мимо Хага и всякий раз замечаю на стоянке ваш «корвет».

– А, вот вы о чем! Просто ходить пешком стало холодно.

– А птичка напела мне совсем другое.

Она поднялась и отошла к окну.

– Да глупость просто. Воображение разыгралось.

– Каким образом? – спросил он, подойдя к ней.

Он излучал тепло; Дездемона и прежде подобное замечала, и, как ни странно, это ее успокаивало.

– Понимаете… – начала она, но осеклась и зачастила, чтобы выплеснуть слова прежде, чем успеет пожалеть о них: – Каждый вечер по дороге домой меня кто-то преследовал.

Кармайн не засмеялся, но и напрягаться не стал.

– Как вы узнали? Вы заметили кого-то?

– Нет, никого. Это-то и пугает. Я услышала, как кто-то шуршит листьями, потом остановилась, и шаги за спиной затихли, но с опозданием на секунду. Оборачиваюсь – никого!

– Жутко, да?

– Очень.

Он вздохнул, обнял ее, подвел к креслу, усадил и налил еще коньяку.

– Вы не из тех, кто паникует понапрасну, и вряд ли у вас разыгралось воображение. Но и на Монстра не похоже. Свою шикарную машину оставьте в гараже: у моей мамы есть старый «мерс», которым она не пользуется, – вот на нем и будете ездить. На него никто не позарится, а ваш преследователь поймет намек.

– Мне неудобно доставлять вам столько хлопот.

– Никакие это не хлопоты. Пойдемте, я провожу вас домой и подожду, пока вы не войдете. Завтра утром «мерс» будет возле вашего дома.

– В Англии, – заговорила Дездемона, подходя вместе с Кармайном к своему «корвету», – «мерсом» называют «мерседес-бенц».

– А здесь – «меркьюри», – сообщил Кармайн, открывая перед ней дверцу. – Вы выпили две порции коньяка, у вас на хвосте лейтенант полиции, так что ведите машину осторожно.

Удивительная доброта и великодушие. Дездемона отъехала от бордюра в тот момент, когда Кармайн очутился за рулем своего «форда», и по пути домой вдруг заметила, что ее страх развеялся сам собой. Неужели ей требовалась такая малость – сильный мужчина рядом?

Кармайн подождал, пока она поставит «корвет» в гараж, потом проводил ее до двери.

– Теперь я сама доберусь, – сказала Дездемона и протянула руку.

– Ну уж нет. Я же обещал довести вас до двери.

– Здесь беспорядок, – смутилась она, поднимаясь по лестнице.

Но, едва шагнув в комнату, она действительно обнаружила беспорядок, которого не ожидала. Корзинка валялась на полу, все содержимое было рассыпано, а ее новая вышивка – церковное облачение – висела на спинке кресла, разрезанная на ленты.