Текст книги "Абсолютные новички"

Автор книги: Колин Макиннес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Маленькие мадам, – сказал Дин.

– Попал в точку! – ответил я.

Вдруг Дин Свифт неожиданно остановился.

– Скажу тебе, – сказал он, натягивая на глаза свою бейсболку в полоску, как флаг США, – скажу тебе вот что. Эти тинэйджеры перестали быть рациональными, думающими человеческими существами, и превращаются в безмозглых бабочек совершенно одинакового размера и цвета, летающих вокруг одних и тех же цветков в одном и том же саду. Да! – произнес он группе ребятишек, щебетавших ломающимися голосами. – Вы всего лишь кучка бабочек!

Но они не обратили никакого внимания на Дина, потому что именно в этот момент…. В своей машине ручной работы, со своими инициалами на номере, мимо промчался самый последний из певцов-любимцев тинэйджеров, вместе со своим братом, своим композитором, своей девчонкой и своим Личным Менеджером, так что не хватало только его Мамы. И все детки махали ему руками, и юный талант помахал им, в свою очередь, и все на несколько секунд попались в сети славы.

– Певец! – прокричал Дин ему вслед. – Ха-ха!

Он стоял на проезжей части, жестикулируя вслед удаляющемуся автомобилю. Внезапно он свернул за угол, и мне пришлось догонять его. Дин посмотрел назад через плечо, схватил меня за руку и ускорил шаг. «Ковбои», – объяснил он.

Я тоже посмотрел назад.

– Они не показались мне похожими на ковбоев, – сказал я Дину.

Но сказать такое было равноценно тому, чтобы сказать какому-нибудь эксперту в Хаттон Гарден, что эти камни вряд ли являются бриллиантами.

– Вот что я тебе скажу, – с жаром начал Дин. – Я могу учуять легавого в темноте, в ста футах от меня, с завязанными глазами. И, кстати, – снисходительно продолжал он, – те не видел? Те двое были в штатском, но ботинки-то у них были залатанные!

Это очень много значило для Дина.

– Не нравятся тебе легавые, не так ли? – спросил я его.

Дин несколько замедлил свой шаг.

– Единственное, что в этих ублюдках есть хорошего, – сказал он вежливо, – это то, что они сплотились в одну силу. Только представь, во что превратился этот мир, если бы эти монстры крутились бы среди нас без всяких отличительных знаков!

Бедный старый Дин! Он действительно ненавидит закон, но в отличие многих из нас он не боится его, на самом деле не боится, хотя с ним не раз обходились как со спичечным коробком. Естественно, все его занятия всегда приводили его к конфликту с ковбоями, – т. е. чудо-целитель, инструктор по танцам, вышибала в клубе, консультант по частной собственности и сиделка для пожилых леди.

К этому времени мы уже достигли «Фронта», как девчонки, занимающиеся бизнесом, называют самую оживленную улицу города, и здесь Дин прошептал:

– Мне нужно как можно скорее вмазаться, и мне нужно новое кое-что для моего кое-чего.

Так что мы вошли в ближайшую же аптеку.

За прилавком стояло существо женского пола, ей не понравился вид Дина и она сразу начала ту самую бодягу, что владельцы магазинов в королевстве отшлифовали до безупречия. Она заключается в следующем – они сразу начинают заниматься какими-то делами, суетятся, выполняя сверхнеобходимые задания, и когда ты кашляешь или еще как-нибудь привлекаешь их внимание, они смотрят на тебя так, будто ты вломился в их спальню. А когда они говорят с вами, то используют новый вид вежливости, очень распространенный у нас в городе, т. е. говорят добрые и учтивые слова, но немного по-сучески, противно, поэтому они сначала тебя обезоруживают, а потом сбивают с ног. Для начала она естественно спросила: "Могу ли Вам чем-нибудь помочь? "

Ах! В случае с Дином она встретила достойного соперника, потому что он отработал до блеска и почти запатентовал стиль ужасно вежливого поведения. Это совершенно ничего не означает и является самым настоящим издевательством над тем, с кем он так вежлив. Хотя это отследить не очень уж и легко, ибо Дин ведет себя настолько серьезно и честно, что никто не может даже допустить и мысли, что это может быть сарказм.

– Да, Мадам, – ответил он, – конечно, вы можете помочь мне, если позволите и если на это не потребуется слишком много вашего времени.

И потом они начали свою дуэль вежливости, их глаза светились ненавистью друг к другу. Пожалуйста, вот, что происходит, когда люди с возрастом начинают думать, что вежливость (хорошая штука, кстати) – это некая форма слабости. И когда Дину удалось выманить из старой шлюхи все те продукты, в которых он не очень то уж и нуждался, он неожиданно сказал: «Спасибо, мад-а-а-а-м, большое спасибо», – отсалютовал ей своей бейсболкой, и вышел на солнце со словами: «Один из моих друзей-страдальцев в „Подозрительном“ одолжит мне то, в чем я нуждаюсь».

Я должен пояснить, что «Подозрительный» – это один из тех кабаков, что гноятся в Сохо, тот, что всегда в моде у самых клевых типов. И, естественно, когда я вошел туда вместе с Дином, среди других я увидел М-ра Зови-Меня-Приятелем и его подругу экс-Дебютантку-Прошлого-Года: он бы шишкой с телевидения из заморских колоний, а она с легкостью перескочила со страниц глянцевых социальных журналов на страницы ежемесячников моды. И, кстати, экс-Деб. была довольно-таки милой, чего нельзя сказать о Зови-Меня-Приятелем, ибо он порет слишком много этой австралийской чуши, хотя по телеку это выглядит потрясающе, так искренне.

Когда Дин уполз в темные углы, я щелкнул эту подвыпившую парочку, поставив свой Роллейфлекс на стойку бара.

– О, здорово, рептилия, – сказала экс-Деб. – Может, ты поможешь моему возлюбленному с его новым проектом?

– Он называется, – сказал Приятель, – Несчастные Любовники, и мы ищем тех, кто влюблен и от кого отвернулась удача.

– Ты слишком молод для слез, я думаю, – сказала мне экс-Деб., – но, может быть, среди твоих старших знакомых…

Я предложил Хоплайта на роль Несчастного Любовника Года.

– А в кого он влюблен? – спросил Зови-Меня-Приятелем. – Мы хотим устроить помешанной парочке очную ставку перед камерой, да так, чтобы они не знали, с чем им придется столкнуться.

– Он влюбился в Американца, – сказал я.

– Хороший поворот дела, хоть нам и придется выплачивать гонорар в долларах…. Да, сведем эту парочку и нокаутируем их.

– Будет сенсация, – сказал я.

– Его проблема, – сказала экс-Деб., указывая мундштуком на своего любовника, – это его успех. С той самой первой великолепной программы про Сердитых от него ожидают только лучшее.

– И они свое получат! – воскликнул Зови-Меня-Приятелем. – это моя цель, моя миссия и мое достижение – нести высококачественный культурный материал поп-массам.

– Он слуга культуры всех времен и народов, – сказала его дама после того, как они глотнули огненной воды, а потом попытались поцеловать друг друга.

Зови-Меня-Приятелем осмотрел помещение, где веселящиеся вжались в пластиковые сидения и тусклый розовый свет отражался от паркета прямо им в глаза.

– Сегодня, – объявил он, – любой человек – будь то мужчина, женщина или ребенок – в Соединенном Королевстве может стать личностью, звездой. Кем бы вы ни были, мы можем поставить вас перед камерой, и вы будете жить для миллионов.

Но никто не заинтересовался этим предложением в клубе «Подозрительный», так что Зови-Меня-Приятелем сполз со стула и исчез в поисках туалета. И экс-Деб. переключила все свое внимание на меня и неожиданно становилась все более и более материнской. Потому что женщина, когда она расстроена и немного пьяна, а ты молод, очень хочет показать тебе, что она «понимает» – хотя что именно она понимает, ты так и не можешь осознать, и это довольно конфузно.

– Расскажи мне про свою камеру, – сказала экс-Деб., опираясь на меня, теребя мой Роллейфлекс и дыша спиртом мне в лицо. Хотя выглядела она, доложу я вам, просто обалденно.

– Что ты хочешь знать о ней? – откликнулся я.

– Как ты научился ей пользоваться? – спросила она загадочно.

– По ошибке, случайно.

– Ах!

Я не понял этого "Ах! ".

– Когда ты был маленьким мальчиком? – спросила она.

– Так точно.

Она уставилась на меня, будто я только что вышел из приюта Св. Бернарда.

– У тебя было тяжелое детство, я понимаю, – сказала она сочувственно.

– Нет, я бы так не сказал, – а я бы и в самом деле не сказал.

– Ах, но я знаю, что так оно и было! – настаивала она.

Я сдался.

– Что ж – твоя взяла, – сказал я ей.

– Твоя мать, сдается мне, была порядочной стервой, – предположила она.

Теперь, хоть я и был согласен с этим, я просто разозлился! Кем она себя возомнила, эта фотомодель, – Миссис Фрейд?

– Скажу тебе кое-что про мою мать, – сказал я. – У нее есть свои недостатки – у кого их нет? – но у нее много отваги, она здорово сохранила свою внешность и выглядит обалденно!

– Ты слишком лоялен, парень, – сказала экс-Деб., ее шикарная юбочка так и скользила по стулу.

– Может, и так, – сказал я, вновь поддаваясь ей.

Она взяла меня за руку и сказала:

– Расскажи мне какой-нибудь секрет про вас, тинэйджеров. У вас очень активная сексуальная жизнь?

Они просто не могут удержаться.

– Нет, – ответил я, – не очень.

А сказал я, кстати, чистейшую правду, потому что, хоть вы и видите тинэйджеров, перемешанных друг с другом и ведущих себя легко, свободно и интимно, довольно нечасто это достигает точки, откуда нет возврата. Но в королевстве, где мы проживаем, все почтенные граждане твердо уверены, что если вы видите деток, наслаждающихся самими собой, то это означает, что – основа всего этого – плотские грехи, а не то, что на самом деле это – просто резвость и веселье, праздник.

Но так как это не касалось экс-Деб., я сменил тему и спросил ее:

– Куда поедешь в отпуск в этом году, Мисс Шеба?

– Кто, я? О, не знаю… Я всегда езжу в такие места, где есть пляжи, скандалы и чтобы лететь было недалеко…. А ты, дитя? Я слышала, что вы, словно отщепенцы, теперь колесите автостопом по всему Континенту?

– Нет, уже нет, – твердо отрезал я.

– Почему уже? – спросила она, пытаясь сфокусировать свой взгляд на мне.

– Автостоп давно уже вышел из моды. Нам надоело, что над нами надругаются, и мы прибываем вовсе не туда, куда планировали. Мы теперь покупаем билеты, как все остальные, и, кстати, кучи новых туристических компаний целиком зависят от нас, юных путешественников.

– Так, значит, ты ездил на Континент, бывал во всех этих местах?

Да, забавно… а почему я должен стыдиться того, что никогда не покидал наш остров? Почему? Потому, что, хоть у меня и было полно возможностей (например, не далее, как прошлым летом, марксисты пытались переправить меня к Молодежи в Болгарию – только представьте себе это! ), я просто не хотел… или скорее…. Ладно, чего уж там, я даже не выезжал за пределы Лондона, кроме одного раза, воспоминания о котором у меня остались самые расплывчатые. Меня вывезли на один день в Брайтон, к морю, это было как-то связано с маневрами моей Ма, и все, что я могу вспомнить, это как мы парковались, а потом меня оставляли на пляже и в баре, за столиком с ячменным пивом, пока Ма исчезала, чтобы пофлиртовать с сопровождавшим ее парнем, у которого водились легкие деньги. А что касается сельской местности, этой огромной зеленой штуки со зверьми, что раскинулась вокруг нашей столицы, – я никогда не видел ее. Даже во время войны, когда падали бомбы, моя Ма отказывалась покидать свое имение, и не хотела, чтобы нас с Верном эвакуировали, будь что будет. И все, что я помню о самом путешествии в Брайтон и обратно, это то, как я входил и выходил из вагонов, а все остальное время я либо лежал на горячем и вонючем сидении или блевал.

Но все-таки когда-нибудь я должен буду поехать посмотреть мир. Не просто этот Континент, о котором все говорят – Париж, Рим и вся эта дребедень, – а на что-нибудь огромное, как, например, Бразилия или Япония, и вот почему надо будет умудриться скопить немного деньжонок и спокойно забраться на борт какого-нибудь самолета. Так что я ответил:

– Нет, не во всех. Мне больше нравится в своем поместье, принимать солнечные ванны в Гайде, или прыгать с самой высокой доски в пруды Хэмпстеда.

Она уставилась на меня, ее глаза были залиты жидкостью, что она поглощала.

– Ты, ребенок, в каком-то смысле даже поэт, правда, по-своему.

– О, насчет этого не уверен, – ответил я ей.

Пока продолжался этот смехотворный разговор между мной и экс-Деб., в «Подозрительном» начали лабать какие-то музыканты, ибо тип по имени Телега-С-Двумя-Большими-Пальцами, играющий на басу, устраивал прослушивание для концерта за городом, что мог бы состояться лишь в том случае, если бы он набрал команду. Там, в «Подозрительном», находившемся, как я уже говорил, в подвале, инструменты звучали просто громоподобно, и пока я слушал эти милые и успокаивающие звуки, я еще раз убедился в том, как мне повезло, что я родился в эпоху джаза. А что вообще было бы, если бы приходилось слушать только баллады да вальсы? Джаз – это такая штука, заставляющая тебя чувствовать уютно в этом мире, и мысль о том, что ты – человеческое существо, кажется отличной.

Кот за стойкой бара сказал: «Очень мило, но они вряд ли сыграют „Бьюли-Ули“». Другой ответил: «А кого это волнует? Эта вечеринка для отморозков и Горлопанов Генри, в любом случае». Третий просто сказал «Здорово», с мягким мечтательным взглядом, – но наверняка это было из-за того, что он только что выкурил здоровенный косяк в туалете.

Из этого же туалета, наконец уладив все дела, появился австралийский чувак Зови-Меня-Приятелем, он посмотрел на исполнителей так, будто он был М-р Гранц собственной персоной, как делают все эти теле-знаменитости, строя из себя этакого универсального импресарио для всего человечества. И после испытанного мной блаженства от прослушивания игры ребят в приличном обществе, вид австралийца мне немного подпортил настроение, потому что в джазе аудитория – это половина кайфа, даже, возможно, больше, чем половина.

– Мило, – выдал он свое мнение, – но они промазали задницей мимо двух стульев. Это не попсово и не престижно.

– Мимо таких двух стульев не грех промазать, – сказал я и уже собрался их покинуть.

Экс-Дебютантка-Прошлого-Года схватила меня за карман пиджака.

– Ты идешь к Мисс Ламент? – спросила она меня.

– Да, может, увидимся там, – сказал я ей, пытаясь отцепить ее ярко-красные когти.

– Ты бросаешь нас?

– Всего лишь на миг, девочка из Найтсбриджа, – сказал я.

Потому что я увидел, что в кабак уже вошел Уиз, и хотел перекинуться словечком со своим братом по крови.

На Уизе был гладиаторский ремень Lonsdale с жеребцами, и когда он вошел в «Подозрительный», он расстегнул его, будто солдат, освобождающийся с поста часового. Но все равно он выглядел настороженным, как и всегда, даже, наверняка, и во сне, будто весь мир в одном углу ринга, где происходит бой, а он сам, одинокий охотник в джунглях Лондона – в противоположном. «Давай перейдем через музыку», – сказал я ему, и мы перебрались за сцену, на которой выступали исполнители, так что их звуки превратились в барьер, отделявший нас от посетителей, поглощавших алкоголь у стойки бара.

– Что нового? – спросил я Уиза.

В Уизе хорошо то, что он полностью забывает о ссорах. Борьба необходима ему, как пища, и когда она заканчивается, он просто о ней больше не думает. Он посмотрел на меня с одобрением, и я понял, что вновь стал его старым надежным приятелем, может быть, единственным, на кого он мог бы положиться в этом тысячелетии.

– У меня есть для тебя новости, – сказал он.

Я должен сказать, что немного побаивался, ибо новости Уиза смывали тебя в море, и ты барахтался в нем до тех пор, пока не свыкался с ними.

– Я думаю, – начал он, – открыть дело с девкой.

– О, вот как. Умница. Я навещу тебя в Брикстоне, – сказал я с отвращением.

– Ты не одобряешь?

– Как я могу? Ты же не тот тип сутенера.

– Все в жизни надо попробовать…

– О, конечно. О, конечно, о, конечно. Дальше будут ограбления со взломом.

Я пошел за напитками и заодно получил время все хорошенько обдумать. Потому что я всегда представлял себе, что Уиз однажды встанет на эту дорожку, но всегда успокаивал себя тем, что у него достаточно мозгов придумать что-нибудь получше, а не попасть в кулак какой-нибудь девицы из будуара. Потому что, согласны вы с этим или нет, при таком раскладе дел женская сторона берет бразды правления в свои руки, даже если она отдает всю выручку мужчине, и он забавляется с ней воскресными вечерами, после еженедельного посещения Одеона. Просто причина в том, что ее действия, что бы вы об этом ни думали, легальны, а его – нет, и если развязывается какой-то спор, все, что ей нужно сделать, это набрать номер ближайшего детектива-сержанта Такого-то.

– Здоровье, богатство и счастье, – сказал он саркастично.

– Счастье! Молчал бы!

Наступила тишина.

– Ну же, – сказал затем Уиз. – Давай драться.

– Зачем, если ты уже все решил?

– Все равно давай.

Я зарычал, действительно зарычал.

– Просто, Уиз, дело в том, что это не твой род занятий. Назови мне хоть одного сутенера, у которого есть мозги.

– Я знаю некоторых.

– Я не имею в виду хитрость или опыт, я имею в виду мозги. Конструктивные мозги.

Уиз сказал:

– Я могу тебя познакомить с несколькими букмекерами, владельцами клубов и прокатов машин, основавшими свой бизнес на деньгах, заработанных на улице.

Я сказал:

– Я могу познакомить тебя с несколькими парнями в субботу вечером в аптеке, несколькими зеками, и несколькими трупами, которые тоже так думали.

– А, ну что ж, наши мнения разошлись.

Я сказал лунатику:

– Это, может быть, и нормально для существ, молодых сердцем, неважно, какого возраста, но посмотри в глаза правде, Уиз, ты уже слишком зрелый. Ты слишком много знаешь о том, что делаешь.

Уизард улыбнулся, если это можно было так назвать.

– И это я слышу от парня, – сказал он вежливо, – прославившегося на весь район продажей порнографических фото.

Ну, знаете ли, черт возьми!

– Во-первых…, – сказал я.

– И не забудь про «во-вторых» и «в-третьих»…

– Во-первых, – продолжал я, ты отлично знаешь, что лишь некоторые из моих снимков порнографические, и я занимаюсь этим как ради смеха, так и ради бабок. Во-вторых, как ты говоришь, я как можно скорее брошу это дело, – я часто говорил тебе. И, в-третьих, опять же, ты сравниваешь сутенерство и то, чем занимаюсь я?

– Да нет, вообще-то, – сказал Уизард, – ибо мое занятие более честное и лучше оплачивается.

– О, как скажешь, Спортсмен.

Наступила еще одна пауза передышки между раундами.

– И кто же эта счастливая девка? – спросил я его.

– О, одна знакомая. Конечно, ты понимаешь, – сказал он, – что не очень умно говорить, кто именно, особенно тем, кто не одобряет.

– Насколько же ты прав, юный Уизард. В любом случае – кем бы она ни была, мне ее жаль. У тебя будет дюжина таких в тот момент, когда тебя посадят.

– Я не удивлюсь, – сказал Уиз.

Я осушил свой безалкогольный напиток.

– Ну ладно, вот что я тебе скажу, гений, – начал я. – Две вещи, просто послушай их. Первое – может, ты и симпатичный чувачок, но ты не подходишь на роль сутенера, потому что ты слишком восхищаешься этой забавой, и не воспринимаешь ее достаточно серьезно. Другое, и ты это отлично знаешь, и должен стыдиться этого – у тебя на самом деле есть мозги, и если бы ты получил хотя бы кусочек образования, то сейчас бы ворочал большими вещами, парень, и еще не поздно. Действительно, не поздно, почему бы тебе не поучиться?

– Школа жизни, – ответил Уизард.

– Класс Брикстон.

– Ну и что? Во всем есть риск.

– Дурак.

– Что? А, ладно…

Уизард уставился в потолок, потому что группа остановилась. А я, я действительно чувствовал, что должен сказать хоть что-нибудь, чтобы отговорить его: не потому, что я не одобрял этого, а потому, что знал – если Уиз займется этим, я его потеряю.

Но он начал первым.

– Я скажу тебе вот что. Я все тщательно обдумал – и я в полной безопасности. Смотри! – и я посмотрел на него. – Представь меня на скамье подсудимых! Какой простак – даже судья, не говоря уже о присяжных, – поверит, что дитя вроде меня может быть сутенером?

Я помедлил немного, а потом сказал:

– Если бы ты увидел сейчас себя в зеркале, ты понял бы, что вовсе не выглядишь, как дитя. Вообще не выглядишь молодым, Уиз, абсолютно – ты выглядишь чертовски старым.

– Ах, так? – сказал Уиз. – Тогда я скажу тебе еще кое-что. Этому бизнесу со шлюхой, сутенером и клиентом очень, очень много лет. Со времен А. и Евы, всегда существовали женщина, посетитель и местный мужик.

– Будь тогда посетителем.

– Согласен, никто не любит парней, срубающих легкие деньги. Но, детка, причины, по которым их не любят, очень лицемерны. Клиент перекладывает свой стыд на сутенера, и сутенер согласен нести его – дайте же ему чистое, социальное, уважительное алиби. Потом, ни одному мужчине не нравится платить за то, за что сутенер получает деньги. И самое главное, парень, мир завидует сутенеру! Да, и есть из-за чего, – и он улыбнулся огромной улыбкой – «ну-не-умный-ли-я».

– Прекрасно, прекрасно, – воскликнул я. – Будешь отстаивать свои убеждения перед типами из Вульфендена.

– Ах, они, – сказал Уизард. – Самым последним человеком, кого они когда-либо захотят спросить про шуры-муры, будет кто-либо в курсе дела… шлюха, сутенер, или даже клиент. Знаешь, для чего нужен Вульфенден? – спросил он, наклонившись над столом и ухмыляясь. – Это как заниматься гомосексуализмом в нашей стране и прикрываться сутенерами. Чтобы перепутать и то, и другое, и запудрить мозги лохам, чтобы они не знали, на кого сыпать серу.

– Не так громко, Уиз, – воскликнул я, ибо команда уже закончила играть, а джук-бокс еще никто не включил.

Так что вот так. Я уже говорил с Уизом тайно, чего со мной не случалось никогда, я стал частью его мерзкого плана, и поверьте мне, я не мог этого так оставить.

– Господи! – провозгласил я. – Что со мной происходит? От меня ушла девушка к Пикам и педикам, а теперь мой друг уходит к девушкам.

– Не сравнивай меня с Пиками, – сказал Уиз.

– Ну, будь умницей, я сравнивал тебя с Сюз.

– Мило! Похоже, что больше всего об этом беспокоишься ты, мой маленький спаситель.

– О, похоже на то!

– Ну, тогда, – сказал Уиз, делая вид, что встает из-за стола, – когда ковбои меня схватят, я сразу же позвоню тебе, чтобы ты внес за меня выкуп.

– Не говори так со мной, Уиз, пожалуйста!

– О, я знаю, ты прибежишь с высунутым языком… ты меня обожаешь!

Это явно был предел, и я встал и отвесил Уизу мощную пощечину. Мощную, действительно мощную. Он вовсе не выглядел удивленным и не ответил никак на это. Просто потер щеку и пошел к бару, поэтому я понял, что именно этого он и хотел. О, блядь, подумал я.

И я вышел из «Подозрительного», подышать летним вечерним ветерком. Вечер был великолепным. Воздух был сладок, как прохладная ванна, звезды с любопытством пялились на неоновые огни, и граждане Королевства, в джинсах и пиджаках, плыли по каналам Шефтсбери Авеню, словно гондолы. У всех были деньги, и их можно было тратить, все уже приняли ванны с вербеновыми солями, и ничье сердце не было разбито, а созревало для легкого летнего вечера. С каучуконосов в бистро стерли пыль, и мягкие белые огни китайских ресторанов нового стиля – не старые, категории Ма Джонг, а самые новейшие, с широкими стеклянными фасадами, дакроновыми занавесками и бежевыми коврами внутри – светились ослепительно, словно какие-то гигантские телеэкраны. Даже эти ужасные старинные англосаксонские трактиры – картофельные чипсы, выдохшийся, несвежий эль, лужи и харкотина на стойке бара – выглядели довольно заманчиво, при условии, что вам не придется толкать эти двухтонные двери, отхватывающие половину зада, и заходить туда. Одним словом, столица была мечтой для ночных плэйбоев. И я подумал: "Боже мой, одно я знаю точно – наверняка когда-нибудь сделают мюзикл о шикарных 1950-х. " И я подумал, о небо, еще кое-что я знаю точно – я жалок.

И тут, кого я вижу, шляющегося по главной улице Сохо, как не Парня-Из-Открытого-Космоса, он не знает, что его так зовут, потому что я ему этого еще не сказал. Этот парень экстремально мил, и я знаю его со школьных времен и даже со времен изобретения Бадена-Пауэлла. Он полностью принадлежит Другому Миру, т. е., как я уже объяснял, чужим мирам, где не врубаются в происходящее, хотя во многом именно благодаря им мы и существуем. Этот парень из Открытого Космоса работает в городском управлении, делая всякие дела, и каким-то образом я встречаю его раз в год, всего лишь раз, когда случайно, как сегодня, он выбирается из своего квартала в мой, или, vice versa, так поступаю я. И мы встречаемся, словно путешественники, и я рассказываю ему про чудеса своего района столицы, настоящие и выдуманные, а он рассказывает мне про свои достижения в спорте, про то, как откладывает деньги на скутер, и как в муниципальном управлении записывают дебет или кредит. Он мил, но слишком скучен, хотя и не зануда.

– Какой узел ты бы использовал, – сказал я, подойдя к нему и говоря из уголка своего рта в его ухо, – чтобы связать две веревки разной толщины вместе?

– Ох-хо-хо, это ты, Маугли, – сказало это существо из открытого космоса, останавливаясь и хлопая меня по плечу, покуда я не увяз на четыре фута в тротуар Сохо.

– Я, я! Как там с национальными проблемами? Давай, выкладывай мне все слухи от бухгалтеров из ратуши.

– Бюджет сбалансирован, – сказал парень из О. К., – но деньги, благодаря которым он сбалансирован, стоят лишь одну треть себестоимости.

– Надо же! А как поживает скутер? Сколько коленных чашечек ты разбил, кроме своих собственных?

Парень из О. К. погрустнел.

– У меня нет скутера, – ответил он, – потому что моя Ма предпочла телик.

– Парень, ты что, предатель? Ты позволил своей Ма распоряжаться собственными сбережениями?

– Ну, сынок, она настаивала, правда.

– Любит сидеть в кресле-качалке и смотреть рекламу?

– Не будь таким саркастичным. Ты, что, из-за чего-то переживаешь?

– Точно, ты прав. О, да!

– Не распространяй тогда это вокруг себя. Только не на меня.

– Хорошо, полковник, я придержу это при себе.

– Говори что угодно, но благодаря телевидению можно многое узнать. Я знаю, что это все ради денег, но это в своем роде большое универсальное образование.

– Наконец-то люди видят сквозь стены, так?

– А что, нет? Скажи!

– Все, что они видят, это дайджесты, тенденции и точки зрения.

– Что же тогда, все они нас дурят? Все эти профессоры и авторитеты?

– О да, конечно! Ты думаешь, они рассказывают нам какие-то секреты, которые стоит знать? Ты думаешь, что профессор, учившийся двадцать лет, взорвется в студии и расскажет нам что-то настоящее?

– Похоже на правду, там, на экране…

– О, о, ну ладно… Я скажу тебе, Волчица, – объяснял я этой простой наивной душе, пока мы шли по бульвару, увертываясь от бродяг, шлюх и бездельников, – я скажу тебе. Все эти люди – типа теле-исцелителей, рекламодателей и поп-пиратов шоу-бизнеса – они презирают нас, понял? Они продают нам блестяшки за полцены, а мы думаем, что покупаем бриллианты.

Парень остановился.

– Слушай, – сказал он, – ты хоть чему-нибудь в этом мире веришь?

– Хорошо – ты сам напросился. Посмотри вон туда! – сказал я, показывая на кофейный бар, упоминающийся сейчас даже в путеводителях, потому что всех тинэйджерских звезд «открывают» именно там. – Видишь всех этих деток, втиснувшихся туда между джукбоксами, и выглядящих так, будто они на каком-то мероприятии, где раздают призы?

– Я знаю это место. Я был там.

– Бесспорно! Оно сделано для таких лопухов, как ты. Так вот что я тебе скажу – никаких соловьев-тинэйджеров там не «находили», до тех пор, пока там не поселились телекамеры и журналисты, жаждущие легкой крови. Все поющие пареньки открыли себя сами – на реке, на юге, где угодно – до того, как эти стервятники ухватили добычу. Могу тебе сказать точно, Тарзан: вся эта плескотня там нисколько не правдоподобна!

Я понимал, что происходит: после моих разногласий сУизардом и более ранним cul-de-sac с Сюз я обрушился кислотным дождем на этого юного паренька. Поэтому я сделал то, что я считаю лучшим выходом из таких ситуаций, а именно, обрезать пуповину. И я вломился в какой-то клуб, помахав парню и, крикнув "Один момент! ", схватил телефон, набрал телефонистку, поздоровался с ней и спросил, как я могу связаться с премьер-министром, так как я турист из Новой Зеландии, и у меня такая же фамилия, как и у М-ра М., и я хотел бы спросить у бедного старикашки, может, мы – родственники. После того, как она меня послала – довольно мило, кстати – я повесил трубку, выскочил обратно на улицу и увидел, что парень из Открытого Космоса все еще стоит на том же самом месте, с открытым ртом. Я спросил его о спортивных успехах, потому что он был боксером, хоть и одиночкой.

Он сказал, что скоро будут хорошие бои парней с южного берега реки с парнями из его клуба, так почему бы не пойти туда вместе? Я ответил, о, да! Потом он между прочим предложил сходить в кино сегодня вечером. Но я был против этого, ибо глупо ходить в Сохо в кино, потому что Сохо и есть кино. И в любом случае, когда я смотрю кино, я выхожу на середине сеанса, потому что все, что я вижу, это то, что там висит простыня, и куча идиотов пялятся на нее, а сзади стоит парень с сигаретой в зубах, управляющий всем этим, и даже когда он ставит «Боже, храни Королеву», все скоты встают, но только не он, нет! Жизнь – вот лучший фильм, это уж точно, если вы можете воспринимать ее как фильм. И когда я объяснил парню все это, он сказал, "а как насчет того, чтобы перекусить? " – а предлагал он бифштекс. Я сказал, «извини, я вегетарианец», а я действительно им являюсь, не из-за бедненьких животных или чего-то там такого, а из-за того, что в животе у тебя меньше урчит, и красное мясо снится мне в ночных кошмарах.

Так что вряд ли бы получился супер-вечер с парнем из О. К., и теперь, как всегда и было, после очередной приятной встречи друг с другом, нам было так же приятно прощаться… не в этом ли весь смысл человеческих отношений?

– Напомни обо мне своей Ма, – сказал я, – и не позволяй ей думать о втором телике.

Совершенно случайно мне пришло в голову убраться из этого славного района и немного прохладиться и помедитировать, поэтому я нанял кэб и велел водителю прокатить меня по набережной от начала до конца, сначала туда, потом обратно. Ему не очень это понравилось, ибо таксисты, как и все остальные, чья деятельность схожа с сутенерской, любят делать вид, что они необходимы и полезны для деловых поездок. Но, естественно, он согласился, так как взрослые обожают забирать у тебя деньги и при этом заставлять тебя чувствовать, что они тебе делают услугу.

Тот, кто придумал набережную Темзы – гений. Она лежит, гордо и мягко извиваясь возле реки, как парень возле девчонки, когда все закончено, и растягивается огромной дугой от парламента, там, в Уэстминстере, на север и восток до самого Сити. В этом, восточном направлении, она не так уж и роскошна, но когда ты возвращаешься против течения – о! Если время прилива, то река похожа на океан, и ты смотришь на огромные изгибы и видишь великолепные рекламные дворцы на южном берегу, их сияющие отражения на водной глади, и этот огромный белый мост, грациозно пересекающий ее, словно полоска листьев. Если вам повезло, то из-за занавески вам открывается своя собственная Кинорама, правда, это представление никогда, никогда не бывает одним и тем же. И не важно, какая погода, или время года, она всегда великолепна – волшебство срабатывает всегда. И как раз поверх нытья мотора такси вы слышите эти неописуемые речные шумы, узнаваемые всегда. Каждый раз, в каком бы настроении я ни приходил бы сюда, чтобы прокатиться, я достигаю радости. И пока я глазел на воду, словно рот, словно кровать, словно сестра, я думал, Боже, как я люблю этот город, каким бы ужасным он не был, и не хочу его покидать никогда, что бы он ни послал мне. Потому что хоть он и кажется таким неопрятным, таким случайным и таким неприступным, если ты знаешь город достаточно хорошо, чтобы вертеть им вокруг пальца, и если ты – его сын, он всегда на твоей стороне, поддерживая тебя – или так я себе навоображал.