Текст книги "Звездные узники. Пропавшие среди звезд"

Автор книги: Колин Мак-Апп

Соавторы: Луи Тирион
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Колин Мак-Апп, Луи Тирион
Звездные узники. Пропавшие среди звезд

Колин Мак-Апп
Звездные узники

1

Тусклая лампа распространяла по большой приемной запах горелого животного жира. Рааб Джеран стоял у прикрытого сеткой окна и всматривался в ночь. Единственная лампа снаружи (единственная, потому что животный мир, как и многое другое, был теперь в недостаточном количестве) отбрасывала мерцающий призрачный свет на пожухлую, увядающую траву лужайки.

Откуда-то из темноты донесся звук вялых и запинающихся шагов часового, и кулаки Рааба, стиснутые в карманах его белого офицерского мундира, сжались еще сильнее. Он был на грани того, чтобы окликнуть невидимого часового и приказать ему подтянуться и пройти так, как полагается представителю Флота! С тех пор как блимпы вражеской блокады стянулись вокруг в готовности напасть на них, атмосфера поражения распространилась даже здесь, в Штабе Флота.

Из-за закрытой двери офиса адмирала Клайна снова донеслись возбужденные голоса. Рааб подавил искушение подойти ближе к двери и попытаться подслушать, но он и так мог слышать достаточно, чтобы знать, что адмирал Клайн все еще давит на собравшихся, пытаясь пробить предложение Рааба, и встречает горячее сопротивление некоторых из них. Такое сопротивление не явилось неожиданностью. Главная причина была не в том, что Раабу всего двадцать два года и он имел только звание Алтерна – кто-то из Штаба неистово доказывал, что Рааб слишком искренне защищал своего покойного отца от абсурдных обвинений в измене.

Гнев, тлеющий в душе Рааба, вспыхнул с новой силой. Он сильнее сжал кулаки в карманах, повернулся и, не глядя на закрытую дверь, широким шагом пересек приемную. Он остановился перед портретом своего отца, который еще висел на одной стене, так как адмирал Клайн запретил убирать его.

Это был хороший портрет, хотя некоторые детали были преувеличены. Роул Джеран, адмирал Флота Столовой Горы Лоури, на самом деле не был таким высоким – его рост был такой же, как у Рааба, шесть футов и полдюйма – и кроме того, Рааб никогда не видел на его липе такого надменного, подавляющего выражения. Но портрет передавал общий внешний вид худощавого и жилистого Роула Джерана. Коротко подстриженные жесткие прямые волосы черного, но слегка поблекшего цвета; лохматые брови домиком; горящие голубые глаза (поразительные на смуглом от темного загара лице) пылали над длинным узким носом; крепкий выступающий подбородок. «Старое вытянутое лицо с выступающими скулами и резко очерченным носом», говорили о нем за его спиной. Он знал это и, уединившись, частенько посмеивался. Это было единственное, чего Рааб никогда не мог понять в своем отце – как такой сердечный, гуманный и веселый человек, никогда и ничего не делающий из ложного благородства, мог выдержать такую жестокую, безжалостную насмешку. Это волновало Рааба, потому что такое отношение казалось ему почти лицемерным.

Размеры рук бывшего адмирала тоже были преувеличены (на самом деле в таком преувеличении не было никакой нужды). Рааб разжал кулаки и рассеянно, не вынимая рук из карманов, пошевелил пальцами. Его руки были такими же большими, как и у отца, правда, не такие волосатые и искривленные. Он знал, что выглядит очень похожим на отца, и полагал, что с годами, под жестоким солнцем Дюрента, сходство может увеличиться, если ему – думал он, ощущая пустоту в своей диафрагме, – удастся достаточно долго прожить под этим солнцем. Флот Мэдерлинка, захвативший преобладающее большинство свободного жизненного пространства Дюрента, делал будущее офицера Флота Лоури очень сомнительным.

Он услышал скрип стульев в кабинете адмирала Клайна, повернулся и, вытащив руки из карманов, опустил их вдоль туловища, заставляя усилием воли не сжиматься в кулаки. Маленький палец его левой руки (полуперерубленный оснасткой блимпа, когда ему было одиннадцать лет) пульсировал, как это было всегда, когда он волновался. Он знал, что его жесткие черные волосы сейчас сбились набок – он ничего не мог с ними поделать – зато настойчиво пытался убрать со своего лица выражение угрюмости и пренебрежения. Хотя он не во всем соглашался с некоторыми из своих начальников, но не желал выказывать им неуважения.

Они выходили по одному, сначала гражданские (в Штабе находились два члена Совета), затем старшие офицеры, а потом более младшие. Некоторые бросали на него явно враждебные взгляды, некоторые просто холодно смотрели на него, а один или два посмотрели с любопытством и не особенно враждебно.

Но что самое поразительное, человек, дольше всех остальных пристально рассматривавший его, был одним из гражданских. Член Совета Ольвани даже приостановился, вытаращив глаза на Рааба, так что остальным пришлось его обходить. Рааб, старающийся ни на кого не смотреть, все же не сумел избежать встречи с заторможенным взглядом этого человека.

Ольвани был невысокий, плотный, совершенно лысый человек с оливковым цветом кожи, который выглядел моложе своих шестидесяти лет. Его маленькую, лопатообразную седую бороду давно требовалось подровнять. Он был в строгом сером костюме простого покроя, но плохо проглаженном, словно его владельца не волновало общественное мнение. Его рубашка могла бы быть немного свежее, а черные ботинки вычищены получше.

Конечно, Рааб не успел заметить всего этого, бросив на него единственный короткий взгляд – просто Ольвани всегда выглядел одинаково, а Рааб видел его довольно часто. Но в данный момент он заметил только абсолютно ничего не выражающий, напряженный взгляд человека, словно Рааб был каким-то официальным документом, который необходимо прочитать полностью и быстро, чтобы заучить за одно прочтение. Только единственный долгий изучающий взгляд, затем Ольвани повернулся и последовал за остальными к двустворчатым дверям, ведущим из приемной.

Рааб внимательно посмотрел им вслед. Он мог слышать скрежет гравия под их ботинками; мог слышать их затихающие голоса, некоторые из которых были довольно сердитые.

Эмоциональная напряженность, возникшая в результате этой неприятной очной ставки, которая ожесточила его, теперь спала, так и не выплеснувшись наружу. Он повернулся и взглянул на еще открытую дверь кабинета адмирала Клайна.

Внезапно появившийся в дверном проеме адмирал Клайн бросил ничего не выражающий взгляд на Рааба, подошел к двустворчатой двери, которую самый младший из офицеров закрыл за собой, и толкнул ее, чтобы открыть снова.

– Фу! Давайте здесь немного проветрим! – Он постоял некоторое время, всматриваясь в ночь, как совсем недавно Рааб, затем с утомленной улыбкой повернулся к Раабу. – Приступайте, юноша.

Клайн был рослым человеком в возрасте, очень широким, в плечах, но не широким в поясе. Китель его белой формы хрустел так, словно адмирал за весь день не нашел возможности переменить его. Абсолютно седые волосы были еще густы, и он, как большинство офицеров Флота, носил их зачесанными назад, хотя они были несколько длиннее, чем у остальных офицеров. (Как адмирал Флота, кем он стал после смерти Роула Джерана, он, конечно, мог позволить себе такую привилегию.) Его глаза были светлосерыми. Солнце Дюрента оставило на его лице скорее красноватый, чем коричневый загар, но в морщинах, собравшихся в уголках его глаз, можно было различить естественный оттенок кожи. Его зубы были белы и ровны. На широком лице сверкала улыбка, (так, по крайней мере, он улыбался друзьям, и сейчас Рааб мог видеть на его лице такую улыбку), занимающая всю ширину лица.

– Садись, Рааб. Как поживает твоя мать? После похорон твоего отца я собирался съездить в Востокоград, чтобы навестить ее, но все идет так… – конец предложения утонул в утомленном вздохе.

– С ней все нормально, – немного нетерпеливо ответил Рааб. – Вы знаете, она осталась у своей сестры. – Он всматривался в его лицо, которое знал очень хорошо; почти так же хорошо, как лицо своего отца. – Сэр, Штаб решил…

Клайн обошел вокруг стола и с ворчанием опустился на стул так, словно тот был несколько жестче, чем обычно.

– Ты действительно вызываешь у них враждебное отношение, Рааб. По крайней мере, ты не облегчил мою задачу.

Рааб почувствовал, что слегка краснеет.

– Я очень сожалею об этом, но что вы хотите от меня? Эта ложь, которой они, кажется, верят… – его горло сжалось, и он не смог закончить фразу.

Утомленный Клайн откинулся на спинку стула и нахмурил брови.

– Я надеюсь, что в дальнейшем ты будешь более сдержан. Я знал твоего отца немного дольше, чем ты, и, возможно, в некоторых вопросах гораздо лучше, а обвинения, выдвинутые против него, меня тоже раздражают. Но я не бегаю по всей Столовой Горе, неистово ораторствуя и порождая новых врагов, – он сделал паузу и усмехнулся. – Однако я сомневаюсь, что это, в конечном счете, составит большую разницу. Такие вещи забываются, – он вздохнул. – Да, я ухитрился получить их согласие, но не знаю, хочешь ли ты сейчас заниматься этим, или нет. Точнее, я не знаю, должен ли я разрешитьтебе это.

Рааб бросил на него быстрый взгляд, чувствуя, что в нем снова зашевелился гнев.

– Почему нет, сэр? Мы… вы же признали, что это должно быть сделано!

Клайн повернулся на шарнирном стуле и уныло посмотрел в затянутое сеткой окно кабинета. Слабый ветерок, проникающий внутрь, едва колыхал натянутую сетку. Этот ветерок, прошедший через всю Столовую Гору, принес с собой запах теплой осенней ночи – запах мяты, пожухлой и высохшей больше от недостатка удобрений, чем из-за позднего времени года; немножко горьковатый – так пахли флейтовые вязы, роща которых находилась в полумиле вверх по реке (Рааб мог даже слышать слабые звуки труб, возникавшие, когда ветер продувался через странно закрученные листья); запах апельсиновых деревьев, земная разновидность которых сумела выжить в долгих скитаниях корабля колонии. Эти деревья, как и большинство растений, растущих на Столовой Горе Лоури – все они не были местными, а попросту хорошо адаптировались к высоте и изначально бедной почве вершины Столовой горы – могли погибнуть, если блокада, введенная Мэдерлинком, исключавшая ввоз гуано, который являлся единственным отвечающим требованиям естественным удобрением, продолжится сколько-нибудь дольше.

Клайн со вздохом снова повернулся к Раабу.

– Да, я согласен с тобой, что некоторые действия необходимы как знак некоего сопротивления и что ни один другой молодой офицер не имеет такого хорошего шанса прорваться через блокаду, кроме тебя, если, конечно, ты помнишь все, чему научил тебя отец касательно блимпов и навигации. Но дело вот в чем: Штаб не хочет рисковать людьми Флота. Если ты всё-таки решишься на это предприятие, можешь набрать экипаж из восемнадцати гражданских, которые подпишутся под этим из-за все более усиливающегося голода или по каким-либо иным причинам, не оставляющим им никакой надежды. Плюс второй офицер и два триммера.

Рааб недоверчиво Посмотрел на него. – Восемнадцать?

Клайн сделал жест, который показал его отношение к Штабу и, возможно, к некоторым другим решениям, которые ему пришлось поддержать.

– Это будет маленький экипаж даже для «Пустельги». Но ее газовый баллон наполнен только наполовину, так что поднять полный экипаж она не в состоянии.

Внезапно Рааб осознал, что вскочил на ноги и дрожит от гнева и досады. Он шагнул к старому, покрытому царапинами столу, напомнив себе на всякий случай, что адмирал Клайн был его другом, а не врагом.

– «Пустельга»? Учебный корабль? Почему… почему… она не способна поднять больше, чем… наперсток груза, даже если мы все-таки прорвемся! Какая чепуха…

Клайн нетерпеливо махнул рукой.

– О, конечно, конечно, но это все, чем они согласились рискнуть. В любом случае, главный вопрос не в размерах груза. Самый большой блимп, который мы могли бы послать, не сможет доставить столько гуано, чтобы изменить ситуацию. Это будет только символом. Во всяком случае, все, на что мы надеемся – символ, – он сделал паузу и мрачно взглянул на Рааба. – Теперь ты понял, почему я колеблюсь, посылать тебя или нет? Для тебя это может равняться самоубийству.

Рааб приложил все усилия, чтобы хотя бы наполовину контролировать себя. В. конце концов, хотя его маленький палец еще пульсировал, он понизил голос и жестко сказал:

– Дайте мне ваше слово, сэр. Клайн усмехнулся без тени юмора.

– Я уже дал слово твоему отцу, когда он лежал на смертном одре, что присмотрю за тобой и твоей матерью. Я думаю о ней так же, как и о тебе. Я не хочу, чтобы она, кроме всего прочего, еще лишилась единственного сына. Но я не знаю, имею ли я право в данной ситуации беспокоиться о таком вопросе, как мое слово, или о тебе и твоей матери как отдельных личностях. Это возвращает нас к нашему первоначальному спору между мной и тобой. Если мы хотим, чтобы Столовая Гора Лоури выдержала – а мы единственные, кто остался стоять между Мэдерлинком и полным господством, которое он хочет получить, – необходимо предоставить что-нибудь в поддержку морального состояния народа. Вот что ты должен сделать, Рааб: провести «Пустельгу» в страну ущельев, собрать гелий, чтобы полностью накачать ее газовый баллон, проскользнуть к морю и, добравшись до одного из островов, загрузить в нее столько гуано, сколько сможешь – возможно, даже тонну, если ты используешь его вместо балласта, – а затем вернуться домой, не давая себя перехватит Если откровенно, то только сумасшедший может думать, что он удачливее других может сделать это, – Клайн еще раз вздохнул. – Хорошо… если этот сумасшедший ты, я не стану останавливать тебя.

Рааб безмолвно поднялся. Гнев медленно покидал его, но вместе с ним его покинули и другие эмоции. Почему он ничего не чувствует сейчас? Он так тревожился и в то же время был так решительно настроен, пока Штаб решал судьбу этого предприятия. Рааб снова сел, безвольно опустив руки.

– Такой окольный путь. Я думаю… надеюсь, это может занять три-четыре дня, чтобы обойти блокаду, самое большее один день на каком-нибудь маленьком острове, чтобы собрать гуано, возможно, пару дней, чтобы дождаться благоприятной погоды, а затем с попутным ветром быстро вернуться назад…

Клайн снова улыбнулся своей безрадостной улыбкой.

– Вероятно, будет более выгодно, я имею в виду с политической точки зрения, если ваше путешествие займет больше времени. До выборов осталось не так долго. Если вы опоздаете или, предположим, будете взяты в плен, оппозиция выставит это как доказательство бесполезности дальнейшего сопротивления, поэтому вам лучше вернуться перед самыми выборами. Если, по мнению народа, у нас остался какой-нибудь шанс, то он в твоих руках: Такая попытка, в конечном счете, не может рассматриваться как обязательство с нашей стороны. На данном этапе положение таково, что Президент Вольфан может удержать минимальное большинство голосов. И я думаю, если ничего не случится, мы сможем обеспечить ему это. – Клайн кисло поморщился и внимательно посмотрел на Рааба своими поблекшими, но ясными серыми глазами. – Ну?

Рааб глубоко вздохнул.

– Я… я хочу попробовать сделать это, сэр.

– Тогда все нормально, – выдохнул Клайн. – Первое, что я сделаю завтра утром, пошлю кого-нибудь собрать ваш экипаж.

Он взглянул на Рааба, размышляя о чем-то, рассеянно отвернулся, затем тяжело поднялся на ноги и, обойдя вокруг стола, облокотился на руку.

– Кстати, Рааб, ты случайно не связывался с членом Совета Ольвани, или, возможно, передавал через своих друзей какие-нибудь просьбы?

Рааб на некоторое время задумался. Вопрос заинтересовал его.

– Нет, сэр. Но когда он уходил, как-то странно посмотрел на меня, хотя я никогда не говорил с ним ни на улице, ни здесь или в Столице. А почему вы спросили об этом?

Клайн подошел к двери, открыл ее и придержал, пропуская Рааба.

– Он поддержал твое предложение, что очень странно. Мы были абсолютно уверены, что он возглавляет движение капитуляции. Он выступал перед народом с речью о «соглашении» с Мэдерлинком. Хотел бы я знать… Ладно, завтра у тебя будет много дел. На тот случай, если я перёд твоим отъездом не смогу поговорить с тобой наедине, хочу пожелать тебе удачи, Рааб. И побереги себя!

2

Адмирал Клайн стоял в дверях приемной и смотрел вслед Раабу, удаляющемуся по гравиевой дорожке. Как Рааб похож на своего отца! Даже его нетерпеливая походка была в точности как у его отца. И, конечно, он унаследовал такой же вспыльчивый характер, который был одним из недостатков Роула Джерана, пока тот не научился контролировать себя.

Клайн закрыл дверь, вернулся в свой кабинет и с ворчанием снова опустился на стул. Уже миновала полночь и ему пора было идти домой отдыхать, но он знал, что не сможет уснуть, во всяком случае, с таким настроением. Он предпочел остаться здесь, в своем кабинете, который знал более, счастливые времена.

Он рассеянно потянулся за трубкой, лежавшей на его столе, но вспомнил, что табака нет уже много дней, и раздраженно отдернул руку назад. Затем он положил руки ладонями вниз на крышку стола и посмотрел на них. Какой сухой и морщинистой стала его кожа! И когда появились на ней эти коричневые пигментные пятна? Или годы его долгой жизни оставили на нем эти отметины?

Куда ушли эти годы?

– Я снова начинаю жалеть себя, – с кривой усмешкой пробормотал он. В последнее время, когда все было так плохо, он часто испытывал такие ощущения, особенно, когда был утомлен, а сейчас, после завершения всех дел, возникших в течение дня, и последующего долгого и неприятного спора со Штабом, он был очень утомлен.

Ладно, он справился со своей задачей и протащил предложение Рааба, хотя это отняло ужасно много сил. Интересно, имеет ли мальчик хоть какое-то представление о. том, чего это ему стоило – ему пришлось просить поддержки у своих друзей в Штабе; требовать возвращения старыхполитических долгов; и даже в одном или двух случаях фактически прибегнуть к шантажу. Да поможет ему бог, если в ближайшем будущем он попытается протащить еще какой-нибудь проект через Штаб!

Но он также не чувствовал и торжества победы; рассматривая мотивы, побудившие его сделать это, он сомневался, что все сделал правильно. Определенно, он не был счастлив от того, что Рааб подвергнет себя такому риску. Сможет ли он найти какие-нибудь оправдания для себя, если Рааб погибнет в молодые годы?

Но, как он уже заметил Раабу, в его положении он не имел права позволить себе, чтобы безопасность и счастье нескольких человек оказывали воздействие на его решения. Нет, даже если бы они были так дороги ему, как сестра, племянник или внук.

Он усмехнулся, вспомнив ту давнюю ночь, когда Роул встретил Лайлу. Он, Клайн, сам привел ее на бал. Его и Роула выпускной бал из Академии Флота. Она была тогда очень красива и привлекала взоры и внимание каждого молодого офицера на балу. Отблески в глазах этих молодых мужчин были не совсем джентльменскими. Возможно, в его глазах отражалось такое же распутство, как и в любых других – он помнил, что в его мозгу рождались дикие идеи, хотя он знал, что она была порядочной девушкой.

Но между ними не было любви, и когда он увидел, какое чувство вспыхнуло между ней и Роулом в то мгновение, как он их познакомил – эта невероятная вспышка заставила обоих безмолвно и неподвижно стоять и неотрывно смотреть друг на друга, словно детей, пораженных каким-то пышным великолепием, – немедленно выбросил все неприличные мысли из головы. И такие отношения сохранялись между ними троими все долгие годы. Он так и не женился, так как считал, что вряд ли был бы счастлив с кем-нибудь, кроме Лайлы. Конечно, у него были женщины и о некоторых из них он иногда вспоминал с грустной ностальгией, но у него не возникало никаких сомнений в том, что, если бы он мог заново прожить свою жизнь, не смог бы жениться и в этом случае.

Сейчас Лайла была вдова. И постаревшая.Страшная магия лет и здесь внесла свои изменения!

Но хотя он отошел в сторону в ту ночь на балу, не все жеребцы сделали так же. Прежде чем ночь подошла к концу, Роул принял участие в двух кулачных боях, и оба выиграл, хотя получил небольшой синяк и несколько царапин. Даже сейчас дыхание Клайна немного участилось, когда он вспомнил пару этих кулаков. Это было чудо! Его вызвал Бен Спрейк, имеющий примерно такое же телосложение, что у Роула, но, в отличие от темноволосого Роула, он был белокурый. Эта пара, сошедшаяся в драке, была незабываемым зрелищем, и Клайн очень ясно помнил ее сейчас. Он почти слышал крики молодых людей, собравшихся в тесном кругу вокруг дерущихся, пронзительный визг девушек, глухой звук ударов; почти ощущал запах от жировых ламп и запах крови! Там было совсем немного крови.

Лайла рассвирепела тогда, но затем слегка остыла и позволила Роулу увидеть ее дом, и потом рассеялись все сомнения. Они поженились, как только Роул (и Клайн, и Бен Спрейк, и многие другие, кого Клайн мог отчетливо вспомнить сейчас) вернулся из своего первого воздушного плавания.

Бен Спрейк извлек довольно хороший урок из своего поражения, правда, впоследствии он и Роул так и не стали близкими друзьями. Бен стал квалифицированным, но немного упрямым офицером. Но сейчас его тоже уже не было: он пропал во время того гибельного сражения, в котором Роул получил свои смертельные раны. С тех пор не было никаких подтверждений того, что он попал в плен к врагу, и вполне вероятно, что он тогда погиб.

К тому же сын Спрейка, Бен Спрейк-младший, покинул Флот, так как из него не получился хороший офицер, да и вряд ли мог получиться.

Роул, разумеется, был настоящимофицером, с самого начала он был одним из лучших и полностью заслужил тот успех, которым пользовался. Во всем, кроме его трагического конца – смертельно раненный, он продолжал командовать в безнадежно проигранном сражении, организовал отступление и этим сохранил несчастные остатки Флота. Он умер через два дня после приземления.

Клайн снова бездумно потянулся за трубкой и на этот раз коснулся ее пальцами прежде, чем вспомнил, что табак, выращенный на Лоури, уже кончился. Он что-то пробормотал себе под нос. Кажется, человек должен отказаться от своих немногихпривычек!

Возможно, политическая оппозиция права. Зачем терпеть такие безнадежные лишения? Здесь могут возникнуть только худшие и худшие испытания для каждого, прежде чем окончательно истощенная Столовая Гора в конце концов капитулирует. Он оборвал свои мысли и почувствовал, что его кулаки крепко сжаты. Он никогда не проголосует за капитуляцию! Странный… ироничный человек… каким он был, который всю свою жизнь с отвращением избегал политики, теперь обнаружил себя всунувшим свою старую морщинистую шею в подобную чепуху. Это не заставило его относиться к политике сколько-нибудь лучше, к тому же он знал, что это было необходимо для почти лишившегося физической силы, но еще сплоченного Флота, который собирал вокруг себя отчаявшихся людей. Пока Президент и многие другие общественно-политические фигуры колебались, Флот непоколебимо оставался на посту. Если он, Клайн, отступит или внезапно умрет, вся коалиция может развалиться.

Большинство из гражданских, а в этом он был уверен, намеревались придерживаться выбранного курса, но их мнение могло измениться, если положение еще ухудшится.

Полгода назад…

Он сердито выругался; дав себе душевную встряску. Это было глупо и неубедительно – бормотать и жалеть себя. Сейчас у него было двепричины держаться так долго, как он сможет. Первая – приближающиеся выборы, а вторая удостовериться, что Рааб вернется домой на Столовую Гору, если только мальчик сделает это.

Если мальчик сделает это… С чувством какой-то вины, он понимал, что в глубине его памяти, кроме всего прочего, затаилась непростительная тревога за «Пустельгу». Этот жалкий, незначительный по сравнению с образцами современного флота, устаревший корабль мог быть давно списан за ненадобностью. Главным образом это была его заслуга, что «Пустельга» и ее сестра «Сова» остались в строю, хотя во всем этом чувствовались сплошные эмоции. Непростительная, но очень характерная для него вещь. Он, Роул и многие другие выпускники Академии совершали свои первые рейсы именно на этих кораблях. В то время они были гордыми боевыми кораблями приграничья.

Теперь, когда «Сова» исчезла (внесенная в списки как «пропавшая без вести», она, несомненно, была уничтожена), «Пустельга», казалось, была вдвойне дорога ему.

Старик, угрюмо думал он, пытающийся цепляться за несколько трогательных лоскутков своей жизни.

Он застонал и ударил по столу кулаком. Как могла Столовая Гора Лоури, гордая и неприступная прежде, оказаться сейчас в такой ситуации? Ох, он знал как это началось: восемь, десять или двенадцать лет назад. Какой-то чуждый вид циничной пассивности распространился среди населения. Кто может сказать, почему это случилось? Возможно, потому, что здесь на протяжении многих лет не было трудностей и лишений, и каждый человек был свободным, процветавшим и нравственно слабым. В любом случае, люди не хотели замечать дальнего прицела Мэдерлинка на расширение жизненного пространства. Люди выражали недовольство налогами – видит бог; по сравнению с всеобщим изобилием налоги были довольно низкими – и требовали ответить, почему Правительство желает сохранить Флот в полном составе. Некоторые даже говорили, что Столовая Гора Лоури сама виновата в возникновении трений с Мэдерлинком. А пропаганда Мэдерлинка разворачивалась умно и неутомимо. Но как какой-нибудь свободный гражданин, наслаждающийся правом выбора своего правительства, мог примкнуть к чуждой диктатуре, явно склоняющейся к захвату жизненно важных озер с плывунами и гуано островов, принадлежащих другим столовым горам…

В то время как гроза усиливалась, Флот сокращался. Но кто скажет, почему все произошло так ужасно несправедливо, так внезапно? Разве он, Роул и другие офицеры ошибались, когда в полном составе решили вступить в бой с врагом? Хотя блимпы Мэдерлинка, включая и боевые блимпы, все дальше вторгались в жизненно необходимые свободные зоны, еще _:можно было продолжать вид пассивного полусопротивления, время от времени совершая вылазки на конвоируемых грузовых блимпах, которые могли бы доставлять гуано и собирать гелий. По крайней мере, такая политика могла задержать поражение.

Но как показывало нынешнее положение, к поражению мог привести также и голод на Столовой Горе. Нет – сражение было единственной стратегией, оставляющей надежду! И планы были хорошие; они давали прекрасный шанс на победу. Флот Лоури мог извлечь выгоду из внезапного нападения и, создав временный перевес силы в определенном месте, мог ударить по главному корпусу вражеского Флота; атака сконцентрированных сил должна была разметать вражеские блимпы и уничтожить их поодиночке.

Но в чем была ошибка? Уже не в первый раз Клайн мучился, пытаясь ответить на этот вопрос. Курицы Лоури (большие раздутые блимпы, которые поднимали на высоту и запускали планеры) не смогли соединиться наверху. Почему? Что с ними произошло? С тех пор это оставалось тайной, но все-таки все обстоятельства указывали на предательство. Когда Роул повел блимпы в атаку, он обнаружил, что его ожидают силы вдвое превосходящие те, что должны были находиться там. И там были курицы, вражеские курицы, с планерами, налетевшими на них и опустошающими все вокруг, так что Роул смог спасти только жалкие остатки. Флота. Как бы я хотел быть там,устало подумал Клайн. Я скорее умру, чем разберусь во всем этом.Он сердито отогнал от себя, эти мысли.

– Что есть, то есть, – пробормотал он, поднимаясь со стула.

Постояв некоторое время на онемевших ногах, он начал тушить лампы. Единственная вещь, которую он отметал прочь безо всяких оговорок, было обвинение в измене, воздвигнутое против мертвого Роула. Он допускал, что кто-нибудь, кто не знал хорошо Роула, мог найти значительные основания для этого. Кто-то ложно рапортовал, подтверждая прием их приказов курицами, и этот кто-то занимал довольно высокий пост в командовании Флота. И еще были показания уцелевших, которые утверждали, что гарпуны врага, казалось, сторонились флагманского корабля Роула и только рассеянная атака планеров нанесла ему ранение. И вполне естественно, после такого поражения должен был найтись козел отпущения.

Клайн сердито нахмурил брови. Этому должно было быть какое-то объяснение, и, если проживет достаточно долго, он найдет его. Кто-то другой, но только не Роул, был предателем…

Он потушил последнюю лампу в своем кабинете, прошел в приемную и погасил лампу там, затем закрыл и запер двустворчатую дверь, и только после этого медленно, с трудом передвигая ноги, пошел по дорожке. Гравий скрипел под его ботинками. Он надеялся, что в конце концов получит пару часов крепкого сна. Завтра надо будет многое сделать и встретить множество политических препон; много льстить, требовать, заставлять и убеждать по разным вопросам; и он хотел быть в лучшей форме, которая, вяло думал, вряд ли когда-нибудь будет лучшей.