355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Колин Гувер » Без надежды » Текст книги (страница 5)
Без надежды
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:30

Текст книги "Без надежды"


Автор книги: Колин Гувер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я стараюсь не показать, что о сестре слышу впервые.

– Не знаю. Могу сказать только, что он наводит на меня страх и я больше не хочу с ним общаться.

Мне очень хочется спросить о сестре, но невозможно предугадать, в каких ситуациях проявится мое упрямство. Почему-то одна из них – сбор сведений о Дине Холдере.

– Привет, – произносит голос у меня за спиной.

Он оставляет меня совершенно равнодушной, и это, конечно, не Холдер. Едва я успеваю обернуться, как Грейсон уже перекидывает ногу через скамью и садится рядом:

– Ты занята после школы?

Я макаю стебель сельдерея в салатную приправу «Ранчо» и откусываю:

– Возможно.

Грейсон качает головой:

– Неправильный ответ. После уроков буду ждать тебя у твоей машины.

Я не успеваю ничего возразить, он уже встает и уходит. Брекин глупо ухмыляется.

Я лишь пожимаю плечами.

* * *

Понятия не имею, о чем собирается говорить со мной Грейсон, но если он рассчитывает явиться ко мне завтра вечером, то нуждается в лоботомии. Я полна решимости до конца года завязать с парнями. Особенно если не с кем есть мороженое после ухода кавалера. Мороженое в обществе Сикс было единственным поводом для свидания.

Грейсон же верен слову и ждет у машины, облокотившись на дверь с водительской стороны.

– Привет, Принцесса, – говорит он.

Не знаю, в чем тут дело – в звуке его голоса или в том, что он наградил меня прозвищем, но я внутренне сжимаюсь. Подойдя к нему, прислоняюсь к машине рядом с ним:

– Больше не называй меня Принцессой. Никогда.

Он со смехом встает передо мной и хватает за руку:

– Отлично. Как насчет Красотки?

– Как насчет того, чтобы называть меня просто Скай?

– Ну почему ты все время сердишься?

Он тянется, сжимает мои щеки в ладонях и целует меня. Я неохотно позволяю – в основном потому, что он вроде как заслужил это, поскольку ему целый месяц пришлось меня терпеть. Правда, он не заслуживает всего набора ответных милостей, поэтому через несколько мгновений я отстраняюсь:

– Чего ты хочешь?

Обвив руками за талию, он привлекает меня к себе:

– Тебя. – Он принимается целовать меня в шею, но я отталкиваю его. – Что?

– Ты тормоз? Грейсон, я же сказала, что не собираюсь спать с тобой. И не пытаюсь, как всякие разные, заигрывать, чтобы ты бегал за мной. Ты хочешь чего-то большего, а я не хочу, поэтому будем считать, что мы зашли в тупик.

Он смотрит на меня, затем со вздохом привлекает к себе и обнимает:

– Мне не надо большего, Скай. Хорошо и так. Я не буду давить на тебя. Просто мне нравится приходить к тебе в гости, и я хочу прийти завтра вечером. – Он пытается очаровать меня своей сексуальной ухмылкой. – Перестань злиться, иди ко мне. – И он опять целует меня в губы.

Я рассержена, но когда наши губы сливаются в поцелуе, мое раздражение поневоле притупляется из-за охватывающего меня оцепенения. Только поэтому я позволяю ему целовать себя. Он прижимает меня к машине и запускает пальцы мне в волосы, потом осыпает поцелуями шею. Прислонясь головой к машине, я вскидываю руку за его спиной, чтобы посмотреть на часы. Карен уехала по делам за город, и мне предстоит отправиться в магазин, чтобы восполнить запасы сладкого на выходные. Не знаю, сколько еще он намерен лапать меня, но мысль о мороженом становится совершенно нестерпимой. Закатив глаза, я роняю руку. Внезапно у меня начинает бешено колотиться сердце, перехватывает дыхание, и я чувствую все то, что и должна испытывать девушка, когда ее целует горячий парень. Только это реакция не на того сердцееда, который сейчас покрывает меня поцелуями. А на того, что сердито взирает на меня с другого конца парковки.

Холдер стоит, привалившись к своей машине, и смотрит на нас. Я моментально отталкиваю Грейсона и отворачиваюсь.

– Так мы договорились на завтрашний вечер? – спрашивает он.

Я сажусь за руль и включаю зажигание, потом поднимаю глаза на Грейсона:

– Нет. Все кончено.

Захлопнув дверь, включаю заднюю передачу. Не понимаю, что со мной – рассержена я, смущена или по уши влюблена? Как у Холдера это получается? Как, черт возьми, ему удается внушать мне эти чувства, находясь на противоположном конце парковки? Боюсь, мне понадобится помощь психолога.

Пятница, 31 августа 2012 года

16 часов 50 минут

– А Джек с тобой едет?

Я открываю дверь, чтобы Карен положила на заднее сиденье остатки багажа.

– Да, едет. Мы вернемся… Я вернусь в воскресенье, – поправляется она.

Ей трудно произнести «мы». Мне не нравится ее настроение, потому что Джек очень хороший и любит Карен. Я не понимаю, откуда этот заскок. За последние двенадцать лет у нее было два друга, но как только мужик начинает относиться к ней серьезно, она сбегает.

Карен захлопывает заднюю дверь и поворачивается ко мне:

– Ты знаешь, что я тебе доверяю, но пожалуйста…

– …смотри не залети, – перебиваю я. – Знаю, знаю. Последние два года ты постоянно говоришь это перед отъездом. Не залечу, мама. Буду возвышенной и немного помешанной.

Она со смехом обнимает меня:

– Умница. И ничего не ешь. Не забудь, что тебе надо иметь изможденный вид.

– Не забуду, обещаю. На выходные возьму напрокат телевизор, буду смотреть всякую чушь по кабельному и лопать мороженое.

Она отодвигается и сердито смотрит на меня:

– А вот это уже не смешно.

Я со смехом вновь обнимаю ее:

– Отдыхай. Желаю продать побольше мыла, настоек и прочих травок.

– Люблю тебя. Если понадоблюсь, звони с домашнего телефона Сикс.

Я закатываю глаза. Подобные инструкции она оставляет мне перед каждым отъездом.

– До скорого, – говорю я.

Она садится в машину и выезжает с подъездной дорожки, оставляя меня на выходные без родительской опеки. Для большинства тинейджеров настал бы момент, когда они достают телефоны и приглашают друзей на самую безумную вечеринку года. Но не для меня. Нет. Вместо этого я иду в дом и решаю испечь печенье, ибо для меня это предел мятежа.

* * *

Я люблю печь, но не могу сказать, что преуспела в этом. Обычно все кончается тем, что у меня на лице и волосах оказывается больше муки и шоколада, чем на готовом продукте. Сегодняшний вечер не исключение. Я уже напекла печенья с шоколадной крошкой, шоколадных пирожных с орехами и чего-то еще – сама не знаю чего. Сейчас я насыпаю муку в смесь для шоколадного торта, и тут звонят в дверь.

В принципе, мне следовало бы знать, что делать. В дверь постоянно звонят, но только не в мою. Я таращусь на нее, не понимая, как быть. Когда раздается второй звонок, я ставлю на стол мерный стакан и отвожу волосы с глаз, а потом подхожу. Открыв дверь, я даже не удивляюсь Холдеру. Ладно, удивляюсь. Но не очень.

– Привет, – говорю я.

Ничего другого не приходит в голову. Но если бы и пришло, я, пожалуй, не смогла бы это произнести, потому что мне трудно дышать, блин! Он стоит на верхней ступеньке крыльца, засунув руки в карманы джинсов. Волосы его по-прежнему давно не стрижены, но, когда он поднимает руку и убирает их с лица, мысль о стрижке начинает казаться совершенно неуместной.

– Привет. – Он застенчиво улыбается, немного нервничает, и это ему ужасно идет. Он в хорошем настроении. По крайней мере, сейчас. Кто знает, когда он взбесится и опять примется спорить.

– Гм, – смущенно бормочу я.

Я понимаю, что следующий шаг – пригласить его войти, но только если я действительно этого хочу. Честно говоря, совещание присяжных по этому вопросу еще не завершено.

– Ты занята? – спрашивает он.

Я оглядываюсь на кухню, где устроила невообразимый беспорядок.

– Типа того.

И это не ложь. Я действительно невероятно занята.

Он отводит взгляд и кивает, потом указывает на машину у себя за спиной:

– Угу. Тогда я… пойду. – И спускается на ступеньку.

– Нет, – возражаю я слишком поспешно и громко.

Мое «нет» звучит почти отчаянно, и я съеживаюсь от смущения. Поскольку я не понимаю, зачем он здесь и почему продолжает докучать мне, любопытство пересиливает. Отступив в сторону, я шире распахиваю дверь:

– Входи, но тебя могут припахать к работе.

Замявшись, он вновь поднимается, входит в дом, и я закрываю за ним дверь. Борясь со смущением, я иду на кухню, беру мерный стакан и продолжаю свое занятие, словно ко мне не пришел сердцеед.

– Готовишься к распродаже домашней выпечки? – Он обходит вокруг бара, разглядывая изобилие десертов, разложенных на столешнице.

– Мама уехала на выходные. Она противница сахара, в ее отсутствие я отрываюсь.

Холдер со смехом берет печенье, но сперва вопросительно смотрит на меня.

– Угощайся, – говорю. – Но имей в виду: раз я люблю печь, это не значит, что я большая мастерица. – Я просеиваю остатки муки и насыпаю их в миску.

– Значит, дом в твоем распоряжении и ты посвящаешь вечер пятницы выпечке? Типичный тинейджер, – насмехается он.

– Что мне ответить? – Я пожимаю плечами. – Я бунтарская душа.

Он поворачивается, открывает один шкаф и, осмотрев содержимое, закрывает. Потом, открыв другой, берет стакан.

– Молоко есть? – спрашивает он, направляясь к холодильнику.

Перестаю размешивать и смотрю, как он достает молоко и наливает себе стакан, как у себя дома. Отпив, оборачивается и, увидев, что я таращусь на него, ухмыляется:

– К печенью всегда предлагают молоко. Хозяйка из тебя никудышная.

Схватив еще одно печенье, он идет с молоком к бару и садится.

– А я оставляю гостеприимство для приглашенных гостей, – с сарказмом произношу я, снова поворачиваясь к столешнице.

– А-а! – Он смеется.

Я включаю миксер, чтобы был благовидный предлог не разговаривать с ним три минуты. Незаметно выискивая отражающую поверхность, я пытаюсь проверить, как выгляжу. Не сомневаюсь, что мука у меня везде. Я знаю, что волосы забраны наверх с помощью карандаша, а спортивные штаны я ношу уже четвертый день подряд. Неумытая.Я пытаюсь небрежно смахнуть муку, понимая, что это дохлый номер. Ну, ладно, вряд ли я выгляжу хуже, чем в тот день, когда меня положили на диван с прилипшим к щеке гравием.

Выключив миксер, я нажимаю кнопку, освобождающую лезвия. Одно подношу ко рту и облизываю, другое передаю Холдеру:

– Хочешь? Это немецкий шоколад.

Он с улыбкой берет лезвие:

– До чего любезно с твоей стороны.

– Заткнись и облизывай, а не то оставлю себе. – Я подхожу к шкафчику и достаю свою личную чашку, но наливаю стакан воды. – Хочешь запить или будешь притворяться, что тебе нравится эта веганская гадость?

Он смеется и морщит нос, потом подталкивает ко мне свою чашку:

– Я старался не подавать вида, но больше не могу это пить. Да, воды. Пожалуйста.

Я смеюсь, споласкиваю его чашку и вручаю стакан с водой. Потом сажусь напротив и глазею на него, откусывая от пирожного. Я жду, когда он объяснит, зачем пожаловал, но он не объясняет. Он просто сидит напротив меня и смотрит, как я жую. Я не спрашиваю, потому что мне нравится, когда мы молчим. Лучше нам обоим заткнуться, поскольку все наши разговоры заканчиваются ссорой.

Холдер встает и, не спросив разрешения, проходит в гостиную. Он с любопытством озирается, рассматривает фотографии на стенах. Подойдя ближе, неспешно изучает каждую. Я откидываюсь в кресле и наблюдаю за ним.

Он никогда не суетится, и все его движения кажутся уверенными. Создается впечатление, что все его мысли и поступки педантично спланированы на много дней вперед. Я представляю, как он в своей комнате подбирает и записывает слова на следующий день.

– Твоя мама молодо выглядит, – замечает он.

– Да, она молодая.

– Ты не похожа на нее. Наверное, в отца? – Обернувшись, он смотрит на меня.

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Я не помню его.

Холдер снова поворачивается к фотографиям и проводит пальцем по одной:

– Умер?

Это звучит резковато, и я почти уверена: он знает, что это не так, иначе не спрашивал бы так небрежно.

– Не знаю. Я его не видела с пяти лет.

Холдер возвращается в кухню и снова садится напротив меня:

– И это все? Не будет никакой истории?

– О, история есть. Просто не хочу рассказывать.

Уверена, что история есть… Просто мне она неизвестна. Карен ничего не знает о моей прошлой жизни, и я не считаю нужным вести раскопки. Что такое несколько безвестных лет, когда у меня было тринадцать отличных?

Он снова улыбается, но улыбка немного недоверчивая, а глаза смотрят насмешливо.

– Печенье у тебя вкусное, – хвалит он, умело меняя тему. – Зря ты недооцениваешь свои кулинарные способности.

Что-то пищит, и я вскакиваю и подбегаю к плите. Открываю духовку, но торт еще не готов. Повернувшись, вижу Холдера с моим сотовым в руках.

– Ты получила сообщение. – Он смеется. – Торт отличный.

Я бросаю на столешницу прихватку, потом возвращаюсь на место. Холдер без тени смущения просматривает мои эсэмэски. Мне на это, в общем-то, наплевать, поэтому я не возражаю.

– Я думал, тебе не разрешают пользоваться телефоном, – говорит он. – Или это был просто жалкий предлог, чтобы не дать мне номер?

– Мне действительно не разрешают. На днях мне его подарила лучшая подруга. С него можно только посылать сообщения.

Он поворачивает ко мне дисплей:

– Что это за сообщения, черт возьми? – И он читает: – «Скай, ты прекрасна. Ты, пожалуй, самое совершенное существо во вселенной, и тому, кто с этим не согласится, не поздоровится». – Вопросительно изогнув бровь, он поднимает на меня взгляд, потом вновь смотрит на телефон. – О господи! Они все такие. Только не говори, что сама посылаешь их себе для повышения самооценки.

Я со смехом тянусь через стойку и выхватываю у него мобильник:

– Перестань. Не надо портить кайф.

Он запрокидывает голову и хохочет:

– Бог мой, так и есть? Все эсэмэски от тебя?

– Нет, – обижаюсь я. – От Сикс. Она моя лучшая подруга, которая уехала от меня на край света. Она скучает и не хочет, чтобы я грустила, поэтому каждый день посылает мне что-то приятное. По-моему, очень мило.

– Нет, ты так не думаешь. Ты считаешь их дурацкими и, вероятно, даже не читаешь.

Откуда он знает?

Я кладу телефон и скрещиваю руки на груди.

– У нее самые хорошие побуждения, – возражаю я, по-прежнему не признаваясь себе в том, что эти сообщения страшно меня бесят.

– Они тебе навредят. Смотри, как бы не лопнуть от раздувшегося самомнения! – Холдер берет мой мобильник и вынимает из кармана свой. Прокручивая дисплеи на обоих, набирает на своем несколько цифр. – Придется исправить эту ситуацию, пока тобой не завладела мания величия.

Он возвращает мне телефон, потом набивает что-то в своем и прячет. Мой звякает – эсэмэска. Я смотрю на дисплей и хохочу.

Твое печенье дерьмо. И не такая уж ты хорошенькая.

– Лучше? – игриво спрашивает он. – Гонору поубавилось?

Я со смехом кладу телефон на столешницу, потом встаю:

– Ты знаешь, как угодить девушке. – Подойдя к гостиной, оборачиваюсь. – Хочешь посмотреть дом?

Он поднимается и идет следом. Я показываю ему комнаты с мебелью, фотографиями на стенах и безделушками, а он, не торопясь, все разглядывает. Он задерживается у каждой мелочи, не произнося ни слова.

Наконец мы доходим до моей спальни. Я распахиваю дверь жестом Ванны Уайт [4]4
  Ванна Уайт– американская актриса и телеведущая.


[Закрыть]
.

– Моя комната, – объясняю я. – Будь как дома, но помни, что здесь нет совершеннолетних. Держись подальше от кровати. Мне запретили беременеть на выходных.

Он задерживается у двери и подается ко мне:

– Только на этих? Значит, планируешь залететь в следующие?

Я вхожу в спальню:

– Не-а. Подожду, пожалуй, еще несколько недель.

Оглядев комнату, он медленно поворачивается:

– Мне восемнадцать.

Я смущенно наклоняю голову набок, не совсем понимая, зачем он упомянул об этом маловажном факте.

– Везет тебе!

Он скашивает глаза на кровать, потом снова переводит на меня:

– Ты велела держаться подальше от кровати, потому что здесь нет совершеннолетних.

Мне не нравится стеснение в груди, которое я ощущаю, когда он смотрит на мою кровать.

– О-о, я имела в виду девятнадцать.

Крутанувшись на месте, он медленно подходит к открытому окну. Наклонившись, высовывается, потом отодвигается:

– Это и есть скандально известное окно?

Он не смотрит на меня, и это к лучшему, потому что если взглядом можно убить, то он был бы покойником. Какого черта ему понадобилось являться и говорить подобные вещи? До этого момента я даже получала удовольствие от его общества. Он поворачивается ко мне. Игривое выражение на его лице уступает место вызывающему, которое я уже много раз видела прежде.

– Чего тебе надо, Холдер? – вздыхаю я.

Пусть объяснит, зачем он здесь, или уходит. Он складывает руки на груди и, прищурившись, смотрит на меня:

– Я что-то не то сказал, Скай? Или соврал, или выдумал?

Из его насмешливых вопросов очевидно, что он кое-что знает, и намеки по поводу окна небеспочвенны. У меня нет настроения играть в его игры. Мне надо печь пирожные. И пожирать.

Я подхожу к двери и открываю ее:

– Ты неспроста это сказал и дождался желаемой реакции. Доволен? Теперь можешь уходить.

Он и не думает этого делать. Развернувшись, подходит к ночному столику, берет книгу, которую дал мне почитать Брекин, и как ни в чем не бывало рассматривает ее.

– Холдер, очень прошу тебя. Пожалуйста, уходи.

Он осторожно кладет книгу на место, потом начинает укладываться на кровать. То есть буквально ложится. И вот уже лежит плашмя на моей чертовой кровати.

Возведя очи горе, я подхожу к нему, нагибаюсь и сбрасываю его ноги. Если придется вытолкать взашей, я это сделаю. Я хватаю его за руки и пытаюсь приподнять, но он непостижимым молниеносным движением притягивает меня к себе, переворачивает на спину и прижимает мои руки к матрасу. Это происходит так неожиданно, что я не успеваю даже оказать сопротивление. Когда я смотрю на него снизу вверх, добрая половина меня даже не хочет противиться. Не знаю, звать ли мне на помощь или срывать с себя одежду.

Он отпускает мои руки и подносит ладонь к моему лицу, потом со смехом проводит большим пальцем по носу.

– Мука, – отмечает он, смахивая ее. – Достала меня.

Он садится, приваливается к спинке и снова кладет ноги на постель. Я по-прежнему лежу навзничь, уставившись на звезды на потолке и впервые при взгляде на них что-то чувствуя.

Я не могу даже пошевелиться, поскольку побаиваюсь, что он не в себе. То есть в буквальном смысле слова душевнобольной. Это единственное логическое объяснение его поведения. И то, что я по-прежнему считаю его невероятно привлекательным, означает только одно: я тоже умалишенная.

– Я не знал, что он гей.

Угу, он псих.

Я поворачиваю к нему голову, но ничего не говорю. Что, черт подери, сказать психу, который отказывается покинуть твой дом и мелет всякую чушь?!

– Я избил его, потому что он был урод. Я понятия не имел, что он гей.

Положив локти на колени, он смотрит на меня в упор, ожидая реакции. Или ответа. Но в течение нескольких секунд не получает ни того ни другого, поскольку мне надо все обдумать.

Я снова поднимаю взгляд к звездам и пытаюсь проанализировать ситуацию. Если он не псих, то явно пытается что-то доказать. Но что именно? Он завалился без приглашения, чтобы обелить свою репутацию и очернить мою? Но зачем? Я ведь одна, и что значит мое мнение?

Если, конечно, я ему не нравлюсь. От этой мысли я улыбаюсь, но мне не по себе оттого, что я рассчитываю на симпатию психа. Я сама во всем виновата. Не надо было впускать его в дом, когда я одна. А теперь он знает, что я проведу в одиночестве все выходные. Если взвесить мои сегодняшние поступки, то чаша с глупостью перевесит. Я предвижу два варианта завершения этого вечера. Либо мы придем к взаимопониманию, либо он убьет меня и, разрубив на мелкие кусочки, добавит в печенье. Так или иначе, мне жаль, что десерт еще не съеден.

– Торт! – ору я, вскакивая с кровати.

Я прибегаю на кухню как раз вовремя, чтобы учуять запах моего последнего кулинарного опыта. Я вынимаю из духовки торт и в отчаянии швыряю его на столешницу. Он не так уж сильно подгорел. Пожалуй, еще можно спасти, погрузив в сахарную глазурь.

Я закрываю духовку с намерением переключиться на новое хобби. Может быть, займусь ювелирными украшениями. Насколько это сложно? Я хватаю еще два печенья, возвращаюсь в спальню, отдаю одно Холдеру и ложусь рядом:

– Пожалуй, мои слова о придурке, который ненавидит геев, были резковатыми. На самом деле ты никакой не темный гомофоб, отсидевший в колонии?

Он с ухмылкой вытягивается на постели и смотрит на звезды:

– Не. Вовсе нет. Весь прошлый год я жил с отцом в Остине. Не знаю, откуда взялась эта история с колонией.

– Почему ты не защищаешься от лжи?

Он поворачивает ко мне голову:

– А ты почему?

Я сжимаю губы и киваю:

– Туше.

Мы молча жуем. Его недавние речи становятся понятнее, и я все больше ощущаю себя похожей на людей, которых презираю. Он пообещал ответить на любой мой вопрос, а я вместо этого поверила сплетням. Неудивительно, что он злился. Я обращалась с ним точно так, как окружающие обращаются со мной.

– Твой комментарий по поводу окна? – спрашиваю я. – Ты просто намекал на сплетни? И никакой подлости с твоей стороны?

– Я не подлец, Скай.

– Ты назойлив. По крайней мере, в этом я права.

– Я бываю назойливым, но не подлец.

– Ну а я не шлюха.

– И я не придурок, ненавидящий геев.

– Ну, все выяснили?

– Пожалуй, да, – смеется он.

Я делаю глубокий вдох, потом выдыхаю, готовясь к тому, что делаю нечасто. Извиниться. Не будь я такой упрямой, могла бы признать, что всю неделю держалась с ним свысока и он имел полное право сердиться. Мое извинение получается лаконичным и робким.

– Прости меня, Холдер, – тихо произношу я.

Он тяжело вздыхает:

– Ладно, Скай, ладно.

И мы целую вечность продолжаем сидеть в молчании, но эта вечность совсем не тяготит. Время идет к ночи, и я боюсь, он скоро заявит, что ему пора идти, поскольку сказать больше нечего, но я этого не хочу. Мне хочется еще немного побыть с ним. Сама не знаю почему.

– Хочу спросить тебя кое о чем, – говорит он, нарушив наконец тишину.

Я молчу, поскольку не похоже, что он ждет от меня какого-то отклика. Просто выдерживает паузу перед вопросом. Он переводит дыхание и перекатывается на бок ко мне лицом. Потом подпирает голову локтем, и я чувствую на себе его взгляд, но продолжаю пялиться на звезды. Он слишком близко от меня, и я не в силах посмотреть на него. Сердце бешено колотится у меня в груди, и я боюсь, что если придвинусь к нему чуть ближе, то просто умру. В голове не укладывается, что вожделение может заставить сердце так сильно биться. Сильней, чем от бега.

– Почему ты позволила Грейсону так обращаться с тобой на парковке?

Мне хочется спрятаться под одеялом. Я-то надеялась, он не вспомнит.

– Я уже говорила. Он мне не бойфренд, и не он подбил мне глаз.

– Я спрашиваю не из-за этого, а потому, что видел твою реакцию. Он тебя раздражал. Ты даже заскучала. Просто пытаюсь понять, почему ты позволяешь ему делать все эти вещи, если не хочешь, чтобы он к тебе прикасался.

Его слова ошеломляют меня, и я вдруг ощущаю приступ клаустрофобии. Мне неловко говорить об этом. Меня смущает то, как легко он разгадывает меня, а мне его никак не понять.

– Неужели мое равнодушие было настолько очевидным?

– Ага. Даже с расстояния в пятьдесят ярдов. Удивляюсь, почему он не понял намека.

На этот раз я машинально поворачиваюсь к нему, подложив локоть под голову:

– Сама удивляюсь. Уж сколько раз я отшивала его, но он не может остановиться. Все это жалко и неприятно.

– Да зачем же тогда позволяешь? – спрашивает он, прямо глядя на меня.

Мы лежим друг к другу лицом, в весьма рискованном положении. То, как он глазеет на меня и скользит взглядом по моим губам, заставляет меня снова повернуться на спину. Не знаю, чувствует ли он то же самое, но тоже переворачивается.

– Сложно объяснить.

– Не надо ничего объяснять, – говорит он. – Мне просто стало любопытно. Это действительно не мое дело.

Подложив руки под голову, я смотрю на звезды, которые пересчитывала столько раз. В этой постели я нахожусь с Холдером дольше, чем была с любым другим парнем. До меня доходит, что я не испытываю ни малейшего желания считать звезды.

– У тебя были серьезные отношения с девушкой?

– Угу, – отвечает он. – Надеюсь, ты не собираешься выспрашивать подробности…

Я качаю головой:

– Я не потому спрашиваю. – На миг я умолкаю, пытаясь подыскать нужные слова. – Что ты чувствовал, когда целовал ее?

Он отвечает не сразу. Наверное, опасается подвоха.

– Хочешь, чтобы я ответил честно?

– Только этого я и хочу.

Краем глаза я вижу, что он улыбается.

– Хорошо. Пожалуй, испытывал сексуальное возбуждение.

Услышав эти слова, я стараюсь не показать, что шокирована, но… вау! Мне приходится скрестить ноги, чтобы усмирить накатывающие на меня горячие волны.

– У тебя бывает нервный озноб, потные ладони, учащенное сердцебиение и все такое прочее?

Он пожимает плечами:

– Угу. Не со всякой, но со многими.

Я наклоняю к нему голову, стараясь не вникать в смысл услышанного. Он с ухмылкой поворачивается ко мне:

– Не так уж много их было. – Он улыбается, и вблизи ямочка на щеке кажется мне еще симпатичнее. На миг я совершенно растворяюсь в ней. – В чем твоя проблема?

Я на миг встречаюсь с ним взглядом, потом снова смотрю в потолок:

– Проблема в том, что я не испытываю ничего подобного. Когда я встречаюсь с парнями, то совсем ничего не чувствую. На меня находит оцепенение. Поэтому иногда я даю волю Грейсону. Не потому, что мне это нравится, а потому, что приятно ничего не чувствовать. – Холдер не отвечает, и его молчание тяготит. Поневоле начинаю думать, что он может счесть помешанной меня. – Знаю, что это полная чушь, и не думай, я не лесбиянка. Просто до тебя меня ни к кому не влекло. Почему – не знаю.

Едва я это произношу, как он резко поворачивает ко мне голову, и в тот же миг я зажмуриваю глаза и прикрываю лицо согнутой рукой. Не может быть, я вслух призналась, что меня к нему влечет. Мне хочется провалиться сквозь землю.

Я чувствую, как он отводит мою руку. Я нехотя открываю глаза и вижу, что он с улыбкой смотрит на меня, опираясь на локоть:

– Тебя ко мне влечет?

– О господи, – сокрушаюсь я. – Твоему самомнению это явно не пойдет на пользу.

– Похоже на то, – смеется он. – Давай-ка скорее обидь меня, пока оно не выросло до размеров твоего.

– Тебе нужно постричься, – выпаливаю я. – У тебя волосы в жутком состоянии. Они лезут тебе в глаза, ты начинаешь косить и постоянно отводишь их с лица, как Джастин Бибер, а это очень отвлекает.

Он запускает пальцы в волосы и хмурится, затем снова ложится:

– Чувак! Зачем же так обижать? Похоже, ты давно об этом думаешь.

– С понедельника, – признаюсь я.

– Мы и познакомились в понедельник. Так что формально ты преисполнилась ненавистью к моим волосам с момента знакомства.

– Не говори ерунды.

На время он умолкает, потом с ухмылкой произносит:

– Не могу поверить, что ты считаешь меня горячим.

– Заткнись.

– Наверное, ты тогда притворилась, будто упала в обморок, чтобы тебя подхватили горячие, потные мужские руки.

– Заткнись.

– Могу поспорить, ты мечтаешь обо мне по ночам, прямо в этой постели.

– Замолчи, Холдер.

– Возможно, ты даже…

Я наклоняюсь к нему и зажимаю ладонью его рот:

– Ты гораздо сексуальнее, когда молчишь.

Когда он наконец затыкается, я убираю руку и кладу ее под голову. И снова мы на время умолкаем. Он, вероятно, тайно упивается моим признанием, а я молча досадую на то, что ему это известно.

– Мне скучно, – изрекает он.

– Так иди домой.

– Не хочу. Чем ты развлекаешься? У тебя нет ни Интернета, ни телевизора. Ты что, просто сиднем сидишь целый день и думаешь, какой я горячий?

Я закатываю глаза.

– Читаю, – говорю я. – Много. Иногда пеку. Иногда бегаю.

– Читаешь, печешь и бегаешь. И мечтаешь обо мне. Какая у тебя захватывающая жизнь.

– Мне она нравится.

– Мне тоже, в общем-то, нравится. – Он перекатывается на край кровати и берет с ночного столика книгу. – Вот, почитай.

Я открываю ее на второй странице, где у меня закладка. До этого места я дошла.

– Хочешь, чтобы я почитала вслух? Тебе настолько скучно?

– Чертовски.

– Это роман, – предупреждаю я.

– Я уже сказал. Чертовски скучно. Читай.

Я пододвигаю подушку к спинке кровати и, устроившись поудобнее, принимаюсь за чтение.

Если бы с утра кто-то сказал мне, что вечером я буду читать Дину Холдеру роман в своей постели, я бы сочла этого человека психом. Но опять же не мне судить, кто нормальный, а кто нет.

* * *

Открыв глаза, я сразу же провожу рукой по кровати рядом с собой, но там никого нет. Я сажусь и оглядываюсь по сторонам. Свет выключен, и я укрыта одеялом. Книга лежит на столике, я беру ее. Закладка отмечает три четверти книги.

Я читала, пока не уснула? О нет, я уснула! Я сбрасываю с себя одеяло, иду на кухню, включаю свет и в изумлении оглядываюсь по сторонам. На кухне прибрано, все пирожные и печенье завернуты в пищевую пленку. Я беру со столешницы телефон и читаю новое сообщение:

Ты уснула на том месте, когда она вот-вот должна была раскрыть тайну матери. Как ты могла! Приду завтра вечером дослушать. И кстати, у тебя воняет изо рта, и ты громко храпишь.

Я хохочу. И по-идиотски улыбаюсь, но, к счастью, никто этого не видит. Два часа ночи. Я возвращаюсь в спальню и залезаю в постель с надеждой на то, что он действительно появится вечером. Не знаю, каким образом этому безнадежному парню удалось пролезть в мою жизнь, но я определенно не готова к его уходу.

Суббота, 1 сентября 2012 года

17 часов 5 минут

Сегодня я получила неоценимый урок по поводу вожделения. Из-за него все делаешь вдвое против обычного. Я два раза принимала душ вместо одного. И четыре раза переодевалась вместо привычных двух. Я прибрала в доме (чего ежедневно не делаю) и тысячу раз смотрела на часы. И наверное, столько же раз проверяла телефон: нет ли входящих.

К несчастью, во вчерашнем сообщении он не написал, во сколько придет, поэтому часов с пяти я просто сижу и жду. Делать мне почти нечего, поскольку я напекла сладкого на целый год и пробежала не меньше четырех миль. Я подумывала приготовить ужин, но, так как я не знаю, когда он придет, непонятно, к какому времени тот должен быть готов. Я сижу на диване, барабаня пальцами по подлокотнику, когда приходит эсэмэска:

Когда приходить? Не подумай, что мне невтерпеж.

Ты ужасная зануда.

Он прислал мне сообщение. Почему же я не догадалась? Надо было еще за несколько часов до этого написать самой и спросить, когда его ждать. И не пришлось бы понапрасну психовать.

Приходи в семь. И принеси чего-нибудь поесть.

Я не собираюсь для тебя готовить.

Я кладу телефон и пялюсь на него. Ждать еще час и сорок пять минут. Что теперь? Я оглядываю пустую гостиную, и впервые в жизни меня начинает одолевать тоска. До этой недели я была вполне довольна своей бесцветной жизнью. Интересно, что именно пробуждает во мне новые желания – соблазны современной технологии или Холдер. Вероятно, то и другое.

Я кладу ноги на кофейный столик перед собой. Сегодня на мне джинсы и футболка, поскольку я решила на время отказаться от спортивных штанов. Кроме того, я распустила волосы, но лишь потому, что Холдер видел меня только с хвостом. Дело не в том, что я хочу произвести на него впечатление…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю