Текст книги "Продается Япония (сборник)"

Автор книги: Кобо Абэ

Соавторы: Саке Комацу,Синити Хоси,Таку Маюмура,Морио Кита
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Конечно, во время обходов я мог не слушать объяснений Первого и пытался собраться с мыслями. Но и это не удавалось. Мозги плавились от зноя, я с трудом вытаскивал ноги из красно-рыжей жижи, от буйной зелени, подступившей к самым границам стройки, мельтешило в глазах, а сновавшие вокруг металлические псевдочеловеки вызывали такое отвращение, что хотелось плакать.

Если бы здесь был хоть один человек кроме меня! Если бы вместо этой бездушной махины, величавшей себя контролером, было существо из плоти и крови! С человеком, даже одержимым одной идеей, даже сумасшедшим, всегда можно договориться. Можно найти слабые струнки g его душе, можно воззвать к его чувствам. Но у роботов нет чувств. Когда я пытался говорить с Первым намекали, он, ничего не понимая, молчал, как пень, а если я высказывался напрямик, он повторял снова и снова: «Я вас еще раз предупреждаю…» Моя мечта покончить это дело одним героическим ударом развеялась как дым.

Я попытался установить контакт с другими роботами – может быть, они окажутся не такими фанатиками и соглясятся на саботаж. Но выяснилось, что они вообще не могут общаться с людьми. Такими способностями обладал только Первый.

Тогда мне пришла в голову мысль о создании помех на тех радиоволнах, на которых Первый передавал приказания другим роботам. В принципе это было возможно, но существовало два «но». Во-первых, мой тюремщик наверняка быстро нашел бы помехи и устранил их, вовторых, для создания таких помех мне пришлось бы разобрать и смонтировать заново всю радиоаппаратуру. А времени для этого не было.

Но самым странным во всем этом кошмаре было поведение главной конторы. Начальник отдела распределения работ ни разу не появился на экране. Мои доклады принимал служащий строительного отдела. Каждый день с девяти до девяти тридцати он молча выслушивал меня, делая пометки в блокноте. Хоть бы одно слово сказал, хоть бы ободряюще улыбнулся! Казалось, он даже и не подозревает об истинном положении вещей, словно все идет как положено и наша задача – поскорее закончить строительные работы. Может быть, он боялся повредить мне каким-нибудь неосторожным замечанием – ведь Первый все время торчал за моей спиной, – да я и сам открыто не высказывался, а лишь строил гримасы и делал намеки… Но все же человек должен бы понять другого человека!

Видимо, фирма махнула на меня рукой. Велика важность – одним сотрудником без определенной должности будет меньше! Впервые в жизни я ощутил, что значит настоящее одиночество. Далекая от родины чужая земля. С одной стороны проклятая стройка, отданная в руки механических человекоподобных существ, с другой – непроходимые дебри, кишащие отвратительными гадами.

И все-таки я не терял надежды. Должна же существовать какая-то возможность положить конец этой чудовищной бессмыслице! Конечно, проще бежать с поля боя, чем ломать себе голову над сложнейшей задачей, но я не мог этого сделать. Не позволяла профессиональная гордость.

Я предельно сократил время сна, использовав лекарство, которое прихватил с собой перед отъездом. Таким образом мне удавалось выкраивать ночью часок-другой. Я составил таблицу способностей и возможностей Первого. Общение с ним в данном случае сыграло положительную роль.

Но результат оказался далеко не утешительным. Первый принадлежал к числу тех роботов, которых не может остановить никакая сила, включая создавшего их инженера, пока они не выполнят всю заложенную в них программу.

Я не хотел смириться, но начало сказываться ежедневное недосыпание. Мои силы были на пределе.

Я сидел глубоко задумавшись. Из полузабытья меня вывел громоподобный голос Первого:

– Внимание: время доклада! Время доклада!

– А-а?

Я приоткрыл тяжелые веки, и Первый сейчас же затараторил:

– Близится сезон дождей. С сегодняшнего дня придется повысить норму выработки на каждого робота.

– Как? – я испуганно посмотрел на Первого. – Нормы и так чудовищные, куда же еще повышать?

– Да, нормы очень высокие, роботы работают на износ, но темпы строительства повысились.

Я вспомнил, что в последние два-три дня, занятый своими мыслями, я совсем не вникал в смысл докладов.

– Постой… Работают на износ, говоришь? А в чем это заключается?

– Сегодня двадцать роботов вышли из строя. По моим расчетам, завтра выбудут не менее двадцати четырех.

– Сейчас же прекрати это безобразие! – заорал я вне себя и вскочил, опрокинув стул. – К черту темпы строительства! Надо беречь роботов! Ты можешь сообразить своей дурацкой башкой, какие это убытки?! И вообще я приказываю немедленно приостановить все работы!

Только тут я спохватился. Последнее сообщение контролера вывело меня из себя, на какой-то миг отказали сдерживающие центры. Но теперь было уже поздно.

Несколько секунд Первый молчал. Потом сказал:

– Вы обвиняетесь в попытке учинить беспорядки на стройке.

– Послушай!

– Наша основная задача – завершить строительство в назначенный срок, – речь Первого все убыстрялась. – Вы как руководитель должны всячески этому способствовать. Однако ваше последнее высказывание содержит в себе опасность срыва работ. Ставлю вас в известность что с сего момента наша связь будет односторонней: я отключаю свой слуховой аппарат и не буду слушать того, что вы говорите…

– Погоди!..

– Однако, – продолжал он, не обращая на меня ни малейшего внимания, – помимо высказываний, во всем остальном вы ведете себя как и положено начальнику стройки. Поэтому я буду неукоснительно выполнять все мои прочие обязанности по отношению к вам.

Первый сделал какое-то быстрое движение, в груди у него что-то щелкнуло.

– С этой минуты я больше не слышу ваших слов, а все остальное остается по-прежнему.

Все это время я стоял в полной растерянности, как настоящий идиот, и только тут понял, что произошло.

– Да погоди ты! Я погорячился! Ляпнул не подумав…

Но все было напрасно. Первый уже отключил свой речевосприниматель. Я мог орать сколько угодно – он меня не слышал.

Теряя последние силы, я повалился на стул. Первый подошел ко мне и начал докладывать.

Да, это была самая настоящая односторонняя связь.

– Вставайте! – гремело в моих ушах. – Время доклада!

Я поднимался с мучительным стоном. Теперь, когда Первый не слышал меня, я мог кряхтеть и стонать сколько угодно – мое самолюбие от этого не страдало.

Чтобы снова не попасть впросак, я делал вид, будто внимательно слушаю доклад, и даже кое-что записывал в блокноте.

Первый орал над самым моим ухом, и мои барабанные перепонки едва выдерживали. Но разве эта дубина имела представление о такой вещи, как барабанные перепонки?

После доклада он поволок меня на обход.

С каждым днем мое положение все больше приближалось к положению грешника, приговоренного при жизни к адским мучениям. Я видел, как на хлипкой и вязкой глиняной почве растут железобетонные конструкции, как стройка пожирает груды материалов, как один за другим выходят из строя роботы… Удивительно, что я до сих пор еще не сошел с ума. Но в один прекрасный день я почувствовал, что начинаю выходить за пределы нормы.

Солнце ежедневно вставало над джунглями. Может быть, над нашим болотом занималась заря славы?.. В темно-зеленых зарослях беспрерывно кричали дикие звери. Но даже их голоса – голоса живых существ – стали для меня родными и казались куда приятнее, чем механический скрип роботов.

Наступил сезон дождей. Сначала короткий дождь шел один раз в день. Потом ливни стали сильнее и продолжительнее.

Начала прибывать вода. Ее уровень с каждым днем повышался. Недаром служащий нашего агентства в Р. говорил, что в период дождей здешние места превращаются в настоящее болото.

Вес дома в котловине строились на пятиметровом фундаменте. Темп работы все убыстрялся. Под сплошной завесой дождя роботы крутились как бешеные. Каждый час несколько выходило из строя.

Как же поступить? Надо остановить работы во что бы то ни стало. Временами во мне вспыхивала энергия, но тут же гасла, уступая место все возраставшей слабости. «Непременно справлюсь, непременно справлюсь!» – твердил я себе, но уже понимал, что эти слова – пустое заклинание.

Однажды, когда я, достав из шкафа защитный комбинезон, стал напяливать его на себя, Первый сказал:

– С сегодняшнего дня ваш обход стройки временно прекращается.

– Прекращается? – сказал было я, но тут же замолчал, вспомнив, что он меня не слышит.

Впрочем, он еще не исчерпал запаса слов, заготовленных для данного случая.

– Сегодня уровень воды на стройке повысился до одного метра десяти сантиметров, и, надо полагать, еще будет повышаться. Выходя наружу, вы подвергаете себя опасности, поэтому обход отменяется до того дня, когда уровень воды не будет превышать пятидесяти сантиметров. Защитный комбинезон я отнесу на склад, там он лучше сохранится.

Первый взял комбинезон, вышел, запер дверь и затопал вниз по лестнице.

Я очутился в полной изоляции.

Делать было абсолютно нечего. Я целыми днями неподвижно сидел на стуле, обхватив колени руками, и смотрел в окно. Иногда я словно пробуждался, но тут же думал, что такое состояние, пожалуй, самое лучшее при данных обстоятельствах, и снова погружался в полузабытье.

Вся строительная площадка походила теперь на огромное затянутое зеленой ряской озеро. В воде плавали яркие красивые рыбы. Кое-где поднимались цветы, похожие на лотос.

… Проиграл… Проиграл…

В моем сумеречном сознании жило одно только это слово.

Человеку далеко до этих роботов. Во мне нет и десятой доли их целеустремленности…

Над водой все так же возвышались фундаменты. Постепенно вырастали стены. Роботы, серые в струях дождя, прыгали с одного фундамента на другой, иногда срывались и тяжело падали в болото, но тут же снова карабкались вверх, цепляясь за каркасы недостроенных зданий. С их громоздких, облепленных водорослями тел водопадом стекала вода. Змеи и ядовитые вьюны, прилипшие к их ногам, соскальзывали вниз и исчезали в глубинах болота.

Я уже давно не поддерживал связи с главной конторой. Лишь иногда, принуждаемый Первым, садился перед включенным экраном и беззвучно шевелил губами. Что я мог сказать? Там бы меня все равно не поняли. Да и вряд ли я сумел бы связно изложить свои мысли.

А дождь все лил и лил… От гнилого болота поднимались ядовитые испарения. В воздухе пахло плесенью и гнилью. Хваленая установка для кондиционирования воздуха работала плохо.

Мне снились сны.

… В комнату вплывали рыбы. Их чешуя сверкала серебром. Потом они превращались в роботов. Я брал молоток и разбивал их головы, одну за другой, одну за другой…

Сон и явь мешались. «Подъем! Время доклада!» «Связь с главной конторой…» «У вас страшно быстро растут ноги. Смотрите – их уже пятнадцать…» «Еда – это строительный материал для клеток человеческого тела…»

Сон – явь. Сон – явь…

…Смеются водоросли. Окно открывается, на подоконник ложится маленькая рыбка, которая за полчаса может обглодать корову, и приветствует меня: «Добрый вечер!» Первый сует мне какую-то таблетку, но на моей ладони она начинает сиять, как солнце, и исчезает…

А время шло. И строительство, совершенно независимо от моих ощущений, продвигалось вперед.

Число роботов резко уменьшилось. А те, что уцелели, изменились до неузнаваемости, На них жалко было смотреть. Среди них не было ни одного исправного. Первый теперь работал наравне со всеми, за исключением времени, отведенного на доклад и на мое питание. Он, кажется, хромал, на его боках были вмятины.

Тем не менее роботы не прекратили своей деятельности. Наоборот, каждая потеря словно подстегивала их. В жизни я не видал такого бешеного темпа! Благодаря их усилиям и неукротимой энергии стройка, в день моего приезда напоминавшая нелепое сборище железобетонных конструкций, начала приобретать вид города.

Но меня это нисколько не радовало. Я был здесь чужим, я был узником, и все окружающее не имело ко мне ни малейшего отношения.

Каждый раз, когда я видел роботов, входящих в воду, меня охватывала жгучая зависть. Если бы я мог выйти наружу, я бы сбежал.

Побег…

Побег – это путь к спасению от самого себя, от грозившего мне сумасшествия. Если я и дальше буду оставаться в четырех стенах этой комнаты, безумия не миновать. Наверно, моему предшественнику все-таки удалось убежать и он до сих пор блуждает где-нибудь в непроходимых дебрях…

Однако бежать без защитного комбинезона невозможно. Значит, надо заполучить его. Но как? Первый отнес его в кладовую и не вернет мне, пока дожди не кончатся. Может быть, уничтожить Первого?..

Уничтожить…

Эта мысль впервые пришла мне в голову.

Уничтожить, и дело с концом. Тогда, пожалуй, и бежать не надо. Роботы потеряют своего контролера и руководителя, работы приостановятся. Полный поворот дела на сто восемьдесят градусов. Игра, конечно, очень рискованная, но не такой уж я трус, чтобы не воспользоваться единственно возможным шансом. Я осмотрел свою комнату. Пожалуй, стальная полка для книг, висящая на стене, подойдет. Я снял ее, поставил около двери и стал ждать, затаив дыхание.

Это был удар, в который я вложил все свои силы. Я едва удержал равновесие. Голова робота треснула, из нее посыпались какие-то винтики. Следующий удар пришелся в бок. Первый зашатался и сказал:

– Прекратите, пожалуйста, прекратите…

Не отвечая ни слова, я замахнулся еще раз. Тут грудь робота треснула, и меня со страшной силой отбросило назад. Я грохнулся спиной об пол.

Когда я, превозмогая боль, попробовал приподняться на локтях, Первый странно задергался. Если бы речь шла с человеке, я бы сказал, что у него агония. Потом из его развороченного горла вырвался хриплый шепот:

– Работы не прекратятся, хоть вы меня и разрушили… Я предвидел, на что вы способны, и вложил в электронный мозг каждого робота определенную программу…

Первый на несколько секунд замолчал и перестал дергаться. Потом докончил:

– Стройка… будет… завершена… и без меня…

Огромный корпус робота накренился, и он рухнул на пол. Детали рассыпались по всей комнате.

Какая чудовищная нелепость!.. Я был так поражен, что на какое-то время совершенно забыл о нестерпимой боли в спине.

Значит, я проиграл, а Первый выиграл?.. Как ни странно, я не испытывал ненависти к моему поверженному, но победившему врагу. Я почувствовал к нему нечто вроде уважения. Так всегда бывает, когда теряешь достойного противника.

Проиграл…

Мои мысли путались. Не осталось ничего – только боль. Я потерял сознание.

– Вот, значит, как обстояли дела… – с экрана на меня смотрел начальник отдела по распределению работ. – Итак, стройка все еще продолжается?

– Да, – чуть не плача сказал я. – На этот раз, шеф, я с треском провалился, не оправдал ваших надежд…

– Почему же? Наоборот, все хорошо.

– Как?!

– Да видите ли… – шеф на секунду замялся и даже опустил глаза. – Дело в том, что скоро на четыреста сорок четвертый объект прибудет новая партия роботов, так сказать, молодые кадры…

– Что? Как? Пополнение?..

Я ничего не понимал. Абсолютно ничего. Значит, строительство не прекращается?..

– Объясните, шеф!

– В общем-то все очень просто, – произнес он, нехотя разомкнув губы. – В Р опять был государственный переворот, к власти пришло прежнее правительство, наш договор возобновлен…

– Возобновлен?! – у меня перехватило горло. – Значит, если бы мне удалось прекратить работы…

Я не мог продолжать. Я все понял.

Договор возобновили не потому, что совершился переворот, а переворот совершили для того, чтобы возобновить договор. Все ясно.

Кто совершил переворот, тоже понятно: конечно же, наша фирма «Пионер сервис»!

Я попытался придать своим мыслям стройность. Наша фирма вложила колоссальные деньги в эту стройку. Расторжение договора грозило страшными убытками. Если бы еще удалось прекратить работы в один день, убытки были бы терпимыми. Но упрямые роботы продолжали строить, никакая сила не могла остановить их, и убытки катастрофически росли.

Оставался только один выход-возобновить договор. Вероятно, в Р направили группу агентов, которые финансировали свергнутое правительство и помогли ему оружием и чем там еще помогают в подобных случаях… По сравнению с капиталами, вложенными в строительство, эти расходы были мизерными.

В чем же тогда заключалась моя роль? Очевидно, прекращение работ не было главной задачей. Просто фирме нужно было проверить, можно ли практически приостановить работы на четыреста сорок четвертом объекте. С этой целью меня и послали. И когда руководство убедилось, что с роботами ничего поделать нельзя, тогда они и совершили переворот…

– Шеф, – сказал я, вглядываясь в лицо начальника отдела по распределению работ, – ну и каково ваше самочувствие после того, как вы использовали мое тело вместо контрольного прибора?

– Ладно, не сердитесь! – на его губах появилась хорошо знакомая мне усмешка. – Спецпремию вы все равно получите, независимо от того, удалось вам приостановить работы или нет… Так, значит, мир?

– А что мне еще остается делать?

– Вы представляете себе размеры премии? Сумма очень большая, – его ухмылка стала еще шире. – Вы еще не придумали, на что ее истратить?

– А вы хотите дать мне хороший совет?

Я повернулся и посмотрел на останки робота. Мой стальной противник все так же лежал на полу. Пожалуй, жаль его. В первый раз встречаю такого стойкого и последовательного в своих убеждениях робота.

Я снова взглянул на экран – прямо в глаза шефа – и сказал:

– Я уже придумал, шеф! Устрою роскошные похороны этому роботу, с музыкой и цветами. Неплохо, а?..

Саке Комацу
Да здравствуют предки

Все началось со старой выцветшей фотографии.

В один прекрасный день меня уволили. Первое время выплачивали пособие по безработице и я кое-как перебивался, а потом, когда платить перестали, мне пришлось туго. Тогда-то у меня и возникла мысль поехать в родные края, в деревню, к бабушке. Благовидный предлог нашелся – решил поклониться могилам предков.

Бабушка встретила меня довольно сурово.

– Бесстыжие твои глаза! Ишь ты – предков вспомнил! Небось, раньше, пока со службы не прогнали, не вспоминал. Смотри, падет проклятие на твою голову!

Бабушка могла сыпать проклятиями сколько угодно, я только радовался, что она все такая же бодрая и энергичная. Одно слово – боевая старуха! Может, она и сердилась на меня, но все равно я оставался самым любимым се внуком. Еще бы, она ведь меня вынянчила и вырастила. Матери я не помнил, она умерла рано. Так я и рос, в деревне, у бабушки… Что ж, кормила она меня в детстве и сейчас прокормит – в деревне это проще, чем в городе.

Я начал жить в нашем старом, насквозь прокопченном доме. Мне здесь нравилось. Дом, конечно, не архитектурный памятник, но как-никак, стоит уже больше двухсот лет… Да и окрестности неплохие. Почему бы, в самом деле, не осмотреть земли, где когда-то жили мои предки! Никаких определенных занятий у меня не было: я или валялся на постели, или отправлялся к озеру за горой поудить рыбу. Рыба, правда, никогда не клевала, но зато можно было ловить стрекоз. Самая подходящая забава для человека в моем возрасте! Смех да и только!

– Завтра разберемся в чулане, – сказала однажды бабушка, сидя перед телевизором, – вещи надо проветрить, а то, чего доброго, еще черви заведутся или моль все побьет. Найдется среди вещей что-нибудь путное – так и быть, бери, мне не жалко. Жадных в нашем роду никогда не было… Бери да поезжан в Токио, попытай счастья еще раз, может, и повезет. А то сидишь тут балбес балбесом, даже перед людьми совестно!..

Наш род Кимура, старинный и всеми уважаемый в округе, уходил корнями в глубокую древность. Может быть, в чулане, действительно, найдутся какие-нибудь интересные вещи… Правда, самое ценное было распродано во время войны, но кто знает?..

Начали мы рыться в старом барахле. Сначала попадалась всякая ерунда – изъеденные молью шелковые полотнища, сильно поношенная одежда, покрытые толстым слоем ржавчины мечи. Потом я откопал несколько вещей поинтересней: старинный котелок для чайной церемонии, с причудливой крышкой, чугунный – чугун европейской отливки, наверно, вышел из кузнечных мастерских средневековых мастеров; еще один котелок, такой же, только поменьше; несколько расписных жаровен.

Возможно, эти вещи и понравились бы антиквару.

Сам я затруднялся определить стоимость старинной утвари, хотя кое-что бесспорно было ценным. Например, старинный фарфор кутани или работы Кандзана. Впрочем, без специалиста все равно не обойтись – я не отличу искусную подделку от подлинника. Вскоре я и пытаться перестал отобрать что-нибудь для продажи. Да и бабушка не разрешала. Только увидит какую-нибудь действительно оригинальную вещь, так начнет говорить – это, семейная реликвия или дар господ таких-то, благородных и высокоуважаемых друзей нашего семейства… Это меня нимало не огорчало. Я так увлекся необычкрасотой всех этих вещей, что совсем позабыл о бизнесе. Только охал, ахал да глаза таращил. Некоторые вещи удивительно хорошо сохранились. Я долго разглядывал старинное шелковое кимоно, которое носили мужчины трех поколений, начиная с моего деда. Моль его пойти не тронула. Краски чуть-чуть потускнели, но это придавало кимоно особую изысканность – сразу видно, что товар старинный, а не какое-нибудь стандартное барахло массового производства. Домотканные хлопчатобумажные набедренные повязки были как новенькие, не чета нынешним трусам – поносил два дня, и вот уже они трещат но швам… Но больше всего меня восхитил погребец – огромный, размером с телевизор. Он был покрыт лаком, по лаку золотом – герб нашего рода и еще что-то, углы обиты желтой медью, но краям крышки железные кольца, через которые продевали палку, чтобы погребец можно было нести на плече, по бокам выдвижные ящички для различной снеди. Но настоящим чудом казалась миниатюрная жаровня, вделанная в крышку. Откинешь круглую железную заслонку, а там медный ящичек для угля с железными стенками и дном. Между стенками заливалась вода, предохранявшая погребец от жара. С таким погребцом мои предки отправлялись на прогулку, когда начинала цвести сакура. Мне живо представилась эта картина… Впереди шагает мой предок, за ним – слуга с погребцом. Приходят в лес. Кругом благодать – цветет сакура, деревья стоят в белорозовой дымке. Слуга находит полянку, покрытую шелковистой зеленой травой, расстилает красный суконный ковер. Из погребца, как по мановению волшебной палочки, появляются всякие яства одно вкусней другого. А вот и небольшая тыквенная бутылка, полная сакэ. Сакэ переливают в бронзовый графинчик, в жаровне тлеют угли. Через минуту-другую мой благородный предок блаженно потягивает тепловатую, приятную на вкус, пьянящую жидкость. А цветы сакуры легонько покачиваются под весенним ветром, и белорозовый снег медленно сыплется на землю… Какая изысканность! Какой артистизм! Любуясь картиной, созданной моим воображением, я забыл обо всем на свете. В реальный мир меня вернул громкий голос соседского парнишки, известного озорника. Его привлекли вещи, разложенные на солнышке.

– Ой, ой! – кричал он дурным голосом. – Чудеса, чудеса! Старина-то какая – причесочка тенмагэ!

– А ну-ка, покажи! – я взял у него старый покоробившийся кусок картона.

Выцветшая фотография. На фотографии какой-то самурай. Я перевернул снимок и прочитал надпись, сделанную энергичным почерком: «Сануэмон Кимура, тридцати двух лет от роду. Снят во дворе собственного дома, в октябре первого года правления императора Мейдзив год дракона».

– А-а, это твой прадед, мой отец, стало быть, – сказала бабушка, возившаяся на пороге дома. – Благороднейший был мужчина… и отважный – герой Реформации. Да ты посмотри на него, посмотри как следует! Тут он как раз в твоем теперешнем возрасте, а разве можно вас сравнить? – старуха сокрушенно вздохнула. – И в кого ты такой уродился? Впрочем, он не настоящий твой прадед, не по прямой линии. Я ведь его приемная дочь. Как почили с миром мои родители, – они с Сануэмоном в родстве состояли, – так он и взял меня в свой дом.

А уж как любил-то, как нежил да лелеял! Словно родное…

Фотография как фотография. Я бросил ее на пол галереи, где она лежала раньше. Но малыш, младший братишка озорника, крутившийся тут же, поднял ее и запрыгал на одной ножке.

– Поид, поид, поид! – кричал он, размахивая куском старого картона.

Что еще за поид? Впрочем, мне было некогда разбирать лепет малыша.

– Где, где? – спросил старший. – Он, и правда – поезд! Смотрите, дяденька, даже надпись разобрать можно – суперэкспресс «Эхо».

– Ладно, ладно, – сказал я, – Очень хорошо… Только вы, ребята, не мешайте, видите – дядя занят.

Я направился в чулан, но вдруг замер на месте.

– Что за ерунда?! – проворчал я, снова беря фотографию. – Какой еще поезд?..

Я долго изучал фотографию. Действительно, поезд? Что за наваждение… Снимок сделан сто лет назад, в первый год правления императора Мэйдзи, то есть в далеком году. На переднем плане – господин Сануэмон Кимура восседает посреди двора на раскладном стуле. Одет с подобающей его положению пышностью – в хаорима,[3]3
  Хаори – верхнее короткое кимоно, хакама – шаровары. – Прим. перев.


[Закрыть] на боку меч. Фоном служит двор нашего дома, старый двор, где я стоял минуту назад, и гора, возвыдаяся вдали, за домом. Ну-да, вон она, я ее и сейчас вижу. Но поезд… Все видно очень отчетливо – выходящий из туннеля поезд, надпись на головном вагоне-экспресс «Эхо», окна… Суперэкспресс с электровозом, новейшая модель. Чудеса…

– Бабушка, ты уверена, это действительно мой прадед?

– Я еще не ослепла, дружочек мой! – старуха, кажется, обиделась, но все же надела очки и принялась разглядывать снимок. – Ну конечно, прадед! А то кто же еще? Отлично помню эту фотографию. Сколько раз в детстве любовалась на моего благодетеля… А вот эта гора, видишь? Наша она, с древних времен род Кимура владеет ею…

Я все больше и больше приходил в недоумение. 1868 год… электроэкспресс… прадед с прической тенмагэ…

В конце концов я отправил фотографию в Токио, моему приятелю, работавшему в редакции газеты. Пусть проверит, не фотомонтаж ли это.

Да, действительно, загадка. Самое смешное, что никакой железной дороги в наших краях нет. Гора есть, и раньше была, и сто лет назад, и двести, а вот железной дороги нет и, разумеется, не было…

Наконец, приятель мне позвонил.

– Проверил, показал специалистам, – сказал он весело. Все в порядке, можешь не сомневаться – подлинный снимок, никакой не фотомонтаж. Правда, ребята из фотолаборатории сказали, что если б был негатив, они бы еще точнее определили…

Откуда я возьму негатив? Скорее всего, его выбросили, а если и не выбросили, то он куда-нибудь затерялся. Кому придет в голову хранить негатив целых сто лет, словно какую-нибудь драгоценность?

– У меня к тебе еще одна просьба… – я подышал в трубку, соображая, как бы поточнее выразиться. – Видишь ли, в чем дело… На фото – гора, в горе туннель, поезд. Hо самом деле в этой горе никакого туннеля нету. Железная дорога сюда не доходит. Так вот, если представится случай, узнай, пожалуйста, не собирается ли Министерство транспорта провести здесь железную дорогу.

Через несколько дней приятель позвонил снова. На сей раз его голос звучал взволнованно.

– Послушай, а ты ведь угадал. Будет у вас железная дорога. Официального разрешения, правда, еще нет, но проект уже утвержден. По этому проекту старая железнодорожная ветка будет удлинена, и пути пройдут как раз около твоего дома.

– А когда начнут строить?

– Точно не известно… Но, кажется, на проекте есть пометка – «Срок завершения строительства 1968 год».

Я был поражен. 1968 год! Выходит… выходит, на фотографии запечатлено будущее, которое должно наступить через сто лет! Через сто лет после того дня, когда была сделана фотография!

Не знаю уж почему, но чутье подсказало мне, что именно наша гора каким-то образом связана с загадочным явлением.

– Железную дорогу построят, говоришь? – спросила бабушка. – Через нашу гору? Еще чего! Да кто же это им дозволит?! Кто дозволит, спрашиваю? – в ее голосе появились грозные нотки. – Не будет на то моего согласия! Хоть бы они мне все деньги предложили, какие ни на есть в казне, все равно не допущу. Наша гора, спокон веков наша, у нас и останется! Не то что ездить, добрые люди на нее и ходить-то страшатся. Говорят, там Тэнгу живет. А если случайно и забредет на гору путникник, о том не ведающий, то враз и исчезнет. Пропадет совсем. Это, значит, Тэнгу[4]4
  По японским поверьям, существо, подобное лешему, обитающее в лесах. – Прим. перев.


[Закрыть] на него гневается…

Разумеется, мой интерес к таинственной горе после бабушкиного рассказа намного возрос. Гора не такая уж большая, обследовать ее не трудно. Этим я и займусь, равно ведь без дела болтаюсь.

Обошел я гору. Гора как гора, невысокая – метров сто двадцать – сто тридцать. И в том месте, где на фотографии находился выход из туннеля, тоже ничего достопримечательного не было. Правда, скорее всего, еслиначнут прокладывать железную дорогу, туннель выведут именно здесь, птому что с противоположной стороны к горе примыкал небольшой кряж, тянувшийся до основной горной цепи.

Всю гору опоясывал старый-престарый забор, кое-где покосившийся, пестревший деревянными заплатами. Как видно, не одно поколение потрудилось, чтобы не дать ему завалиться. Я отыскал дыру, пролез в нее и очутился в густой, высокой траве, доходившей мне почти до пояса. В одном месте трава была ниже и не такая густая: вероятно, когда-то здесь протоптали тропинку. Тропинка привела меня к маленькому полуразрушенному храму. Крыша давно рухнула, но стены еще стояли. Правда, камень до того выветрился, что нельзя было разобрать, что это за храм. Я огляделся. Храм находился примерно на середине склона. Отсюда открывался прекрасный вид на окрестность. Но, кроме красивого вида, ничего примечательного не было. Солнце светило вовсю. Tyт мое внимание привлекли деревья. Они росли необычно – под прямым углом к склону, потом, примерно посередине, ствол искривлялся и устремлялся вверх, к небу. Я вспомнил одну научно-популярную статью, опубликованную в каком-то журнале. В американском штате Орегон есть долина, где не соблюдаются законы притяжения. Ученые объяснили это влиянием магнитной аномалии, но к окончательным выводам так и не пришли. Обычная история – люди ломают голову, строят различные гипотезы, а толком разобраться, что к чему, не могут. Может быть, и на этой горе… нарушено пространственное поле?.. Может быть, здесь тоже какиенибудь аномалии, магнитные или другие, еще не известные науке… Впрочем, сам я никаких аномалий не не чувствовал – твердо стоял на ногах, свободно поворачивался во все стороны и с любопытством глазел на странные деревья. А это что такое? Я даже немного испугался: мне показалось, что в зарослях травы, скрывавших невысокий обрывчик за храмом, притаилось какое-то чудовище. Оно разинуло черную зияющую пасть и вот-вот меня проглотит… Но в следующую секунду я рассмеялся – это был всего-навсего зев небольшой пещеры. Вот до чего иногда доводит воображение!