Текст книги "Бенони"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Ты не забыл дату? – спросила она.

– Дату?

– День нашей свадьбы. Да, что я ещё хотела сказать...

– Что же?

– Поедем в церковь верхами.

– Ах, так.

– Да, мы поедем в церковь верхами. А когда, ты не забыл? Двенадцатого июня. Осталось совсем недолго ждать.

– Двенадцатого июня, – протянул он. – Я приму все меры, чтобы меня вовремя разбудили.

– Какие глупости ты несёшь, – сказала она и весело расхохоталась.

Тогда он переспросил:

– Двенадцатого июня? Так ведь нужно оглашение.

– Всё уже сделано. Папа оглашал нас в нашем приходе, а капеллан здесь. Три раза.

– Как славно, что ты обо всём позаботилась. У меня столько дел!

– Бедняжка! Но зато ты заработаешь много-много денег.

– Как песку морского, – отвечал он.

На другой день сэр Хью вернулся в своё жилище и к своей рыбной ловле. Он выбрал путь мимо дома Бенони и поднялся в горы до самой границы общинного леса. По дороге он то и дело наклонялся, откалывал небольшой камешек и прятал его в карман.

XVII

Бенони объездил рыбацкий посёлок в шхерах, вернулся домой и тотчас начал приводить в порядок свой невод. Он не получил сколько-нибудь надёжных известий про сельдь, но тем не менее делал вид, будто знает больше, чем другие; и впрямь не стоило ему отсиживаться дома, когда весь посёлок знал о его унижении. А прежняя мысль снова надолго уйти в море в нём угасла.

Помощник ленсмана пришёл к нему, сообщил о заседании суда и о том, что закладная была публично зачитана. Уж так сложилась судьба, что он не сумел уважить Бенони и вызволить закладную до официального зачтения, поскольку её внесли в закладной регистр до того, как суд прибыл в Сирилунн. Так всё и пошло своим чередом.

Бенони слушал с убитым видом: может, он своими руками помешал Маку похлопотать за него перед Розой. Вдобавок его огорчило, что при зачтении в зале было очень мало народу, сами судейские да ещё несколько человек. Всё прошло очень тихо.

– Кстати, она сейчас при мне, – сказал помощник ленсмана.

– При вас, говорите, – ответил Бенони, дожидаясь, когда помощник вынет документ из кармана.

Но тот почему-то не спешил и как-то странно поджимал губы.

– Обошлось дороже, чем мы предполагали? – спросил наконец Бенони, готовый, если надо, доплатить.

– Нет, нет, обычная пошлина.

Бенони погодил немного и опять сказал:

– Дайте мне хоть взглянуть на неё.

И вот помощник ленсмана начал:

– Я могу хоть сейчас предъявить её, но большого проку в том не будет. Я хочу поступить с вами как человек.

Бенони воззрился на него и спросил:

– О чём вы толкуете? Что с моей закладной?

И тут только помощник ленсмана сказал:

– С вашей закладной то, что она ничего не стоит, другими словами, плакали ваши денежки.

– Дайте взглянуть на минутку.

– Если бы я хотел вести себя по-свински, я бы выложил бумагу, и дело с концом. Но я хочу вас подготовить к тому, что Мак из Розенгора ещё до вас оформил полную закладную на весь Сирилунн.

– Вы шутите! – в ужасе воскликнул Бенони. Наконец, помощник ленсмана выложил закладную на стол. На ней стояла пометка, что закладная законным образом засвидетельствована в суде таким-то и такого-то числа. Далее были перечислены предыдущие закладные на Сирилунн со всем добром, включая три экипажа; короче, Сирилунн принадлежал Маку из Розенгора, и принадлежал уже много лет, а общая сумма составляла восемнадцать тысяч талеров. Под выкладками стояла подпись: Свен Тоде.

Бенони словно громом ударило. Он поглядел на написанные слова, и в голову ему полезли всякие пустяки: Свен Тоде – это ведь не судья, кто же он тогда такой? Восемнадцать тысяч, да, да, но значит, Мак из Сирилунна вовсе не такой могущественный человек, это его брату, Маку из Розенгора, принадлежит всё.

– И вопрос такой: а тянет ли имущество, под которое вы давали деньги, на двадцать три тысячи? – сказал помощник ленсмана.

Бенони задумался.

– Нет, – ответил он, подумав, – не тянет.

– Кстати, так же думаем и мы оба, ленсман и я. Мы об этом потихоньку переговорили. Двадцать три тысячи – это немыслимо.

– А законно ли поступил Мак?

– Это как посмотреть. В бумаге сказано: Мак получил пять тысяч под залог того-то и того-то. Вы ведь признали данный залог?

Но Бенони уже не слушал, что говорит помощник ленсмана, он перебил вопросом:

– А кто же всё-таки Свен Тоде? Это законное имя?

После подробного объяснения помощник ленсмана приходит к выводу, что подпись уполномоченного вполне законна, хоть он и не судья, чего нет, того нет.

– Двадцать три тысячи! – промолвил Бенони. – Уж лучше иметь меньше, но чтоб оно было твоё... – Тут он вдруг вспомнил про собственные пять тысяч, которые теперь можно считать утерянными, поднялся, постоял минутку с бледным и растерянным лицом, глядя на никчёмную бумагу посреди стола, а затем снова сел.

– Может, он немного позже и заплатит вам, – сказал помощник ленсмана, чтобы как-то утешить Бенони.

– Где он возьмёт деньги? Да ему даже одёжа не принадлежит, которую он носит. Уж лучше иметь меньше, но чтоб... Подлец этот Мак, скажу я вам.

– Но так говорить не полагается. И потом он, может быть, всё-таки заплатит...

– Подлец и подлец!

Обозначение было крепкое и вполне подходящее. Вдобавок оно как-то принижало надменного Мака, вот почему Бенони произносил его от всей души.

– Но, может быть, он заплатит, – пытался успокоить его помощник ленсмана и встал: он хотел уйти.

Но Бенони не помнил себя от возбуждения.

– Да с ним просто связываться нельзя. Такого человека надо просто выплюнуть, словно какую гадость изо рта, и сказать: тьфу на тебя!

Оставшись один, Бенони задумался, как ему теперь быть. Он решил прямиком отправиться к Маку и разобраться с ним. Бенони сунул закладную в карман и пошёл в Сирилунн. По дороге он решил для начала повидать Свена-Сторожа.

Но бедному Свену и самому приходилось несладко, поэтому он навряд ли мог сегодня кого-нибудь утешить. И виновата во всём опять была горничная Эллен.

Вчера вечером Свен стоял и разговаривал со своей подружкой, но тут её вызвали к Маку, тот собирался принять ванну. Свен хотел удержать её и сказал: «Да пусть раз в жизни сам искупается, ты-то тут при чём?». Но Эллен лучше знала, при чём, и вырвалась от него. Свен тихо пошёл следом, задержав дыхание, стоял перед покоями Мака и слушал в оба уха.

А утром он перехватил Эллен и спросил:

– Мак уже встал?

– Нет.

– Ты его вчера мыла?

– Да, я растирала ему спину полотенцем.

– Ты лжёшь! Я стоял в коридоре и всё слышал.

Молчание.

– Всем я понадобилась, – сказала Эллен тихим голосом. – Прямо с ума посходили.

– А сбежать от него ты не можешь?

– Как же я сбегу? Я же должна тереть ему спину.

Ярость охватила Свена, он фыркнул и закричал:

– Свинья ты, больше никто.

Она слушала его слова, широко распахнув глаза и подняв брови, казалось, будто брань Свена кажется ей невероятной.

– Дождёшься, я ещё всажу в тебя нож.

– Да не будь же ты такой сердитый, – сказала она умиротворяющим тоном, – дай срок, он ещё оставит меня в покое.

– Не оставит.

– А сам ты с Брамапутрой? – спросила она. – Уж эта мне кучерявая Брамапутра, – презрительным тоном добавила она.

Свен-Сторож повторил свой вопрос:

– Мак встал?

– Нет!

– Я с ним поговорю в конторе.

– Не смей, – сказала Эллен и начала его отговаривать. – Ты принесёшь несчастье нам обоим.

Свен бы и промолчал, но как на грех ему поручили сушить купальную перину Мака, и за этим занятием он крайне разгорячился. Свен упустил из виду, что принят сюда работником на подхвате и, следовательно, его могут приставлять к любой работе.

Когда Мак пошёл к себе в контору, Свен последовал за ним, разгорячённый, не владея собой. И сразу перешёл к делу: его звать Свен Юхан Чельсен, по прозвищу Свен-Сторож, он хочет жениться на горничной Эллен, поэтому он не желает, чтобы Эллен терла Маку спину, а сам он не желает сушить его перину после купания...

– Понимаете, я не желаю, чтобы она была вашей свиньей, не будь я Свен Юхан Чельсен. А так меня зовут. А ежели вам угодно знать, откуда я родом, так я из города. Да. Из города, если вам интересно знать.

Мак неторопливо поднял стальные глаза от своих бумаг и спросил:

– Как тебя звать, ты говоришь?

Свен растерялся, повторил вопрос, а потом ответил:

– Как меня звать? Свен Юхан Чельсен. Или по-другому Свен-Сторож.

– Ладно, можешь идти работать.

Свен успел уже взяться за дверную ручку.

– Нет, – сказал он, – работать я не пойду.

– Ладно, тогда можешь получить расчёт.

Мак взял перо, подсчитал, достал деньги и заплатил, после чего распахнул дверь.

Свен-Сторож заворчал, но ушёл.

Однако постояв малость с шиллингами в кармане и с отчаянием в душе, он наведался к водочной стойке и опрокинул несколько хороших рюмашек. Отчего снова почувствовал себя храбрым и сильным, поднялся в людскую, начал шуметь и задираться с другими батраками, пробился к двум старикам, Фредрику Мензе и Монсу, которые теперь оба не вставали с постели, ели, что им дадут, и болтали, будто настоящие люди.

– А ну, вставайте да нарубите дров, – сказал им Свен. – А я отсюда ухожу.

– Ухожу, – сказал вслед за ним Фредрик Менза.

– Заткнись! – крикнул Свен. – Ты встанешь, наконец, или нет? Может, бедняжке Эллен вместо тебя идти в сарай?

Фредрик Менза всё лежит, в бороде у него крошки, и он с серьёзным видом о чём-то думает, а потом говорит:

– Три мили до «Фунтуса».

– Ха-ха-ха, – откликается Монс со своей постели.

Бедняжка, у него тоже, верно, были свои радости.

Вот сейчас ему, например, показалось, что стена такая длинная-длинная и доходит до самого потолка...

Свен вернулся в людскую, распевая и произнося громкие слова о том, чем он намерен теперь заняться:

– Не стану я сушить его перину, ни в жисть не стану. А знаете, что я вместо этого сделаю? Ничего-то вы не знаете, вы ведь всё равно как звери. А я буду петь. Подойдите-ка поближе, и споём вместе.

В людскую набилось много народу. Свен позволил себе оторвать их всех от работы, хотя день был будний. Была здесь Брамапутра, и была Эллен, и даже жена младшего мельника, которая покупала провизию в лавке, не могла удержаться и заглянула туда же. При ней был сын, мальчик шести лет с тонким детским вырезом губ. Свен щедрой рукой отвалил ему монету и погладил его по головке.

– Тебе здесь весело? – спросила мать.

Сын ответил, что ему здесь весело. Поскольку все пустились в пляс, он тоже выбрал местечко и начал танцевать, считая себя вполне взрослым.

Свен запел. Он пел про девушек из Сороси, но не иначе сошёл с ума, потому что песня его звучала откровенной угрозой, он указал точный адрес, а вдобавок поднимал порой кулак и грозил в сторону главного дома. Свен пел:

 
В Сороси леса, в Сороси поля.
Не видать им конца и края.
Там падают звери от стрел короля.
И топор медведя сражает.
А две девушки стелют постель, шаля,
Королю отдохнуть предлагают.
О вы, девушки из Сороси...
 

 
Одну из них обнимает король,
Другую прочь отсылает.
У девушки губы сомкнула боль,
И страха она не скрывает.
Пусть охотится Густ в королевском лесу,
А король пусть её ласкает.
О вы, девушки из Сороси...
 

 
Но охотник Густ крадётся тайком,
Топор прихватив с собою,
А те двое тоже идут тишком
И от нежности тают душою.
И когда король запылал огнём.
Густ ударил в грудь его топором.
О вы, девушки из Сороси!
 

 
И глядели девушки из дверей,
Как Густ убегал подале.
В королевской войне был он всех храбрей,
И равных ему не знали.
Воротясь домой на закате дней,
Начал ваших он целовать дочерей
и всех девушек из Сороси!
 

 
Королевский воин, отважный Густ,
Он пред замком стоит, вздыхает.
Облака вылетают из храбрых уст,
И молнией меч сверкает...
 

Тут он вдруг заметил, что никто не подтягивает, и оборвал свою песню.

– Стоп! Вы здесь должны подхватить и пропеть хором: «О вы, девушки из Сороси!»., а вы знай себе отплясываете всё равно как звери.

Прибежал гонец от Мака и потребовал наверх старшего батрака. Словно тяжкий груз опустился на людскую, один за другим слушатели выскальзывали за дверь, и Свен уже при всём желании не мог восстановить прежнее веселье. Жена мельника послала к нему своего сынишку, чтобы тот вежливо попрощался и ещё раз поблагодарил за монетку. Свен надолго задержал в своей руке его маленькую ручку:

– У тебя ручка всё равно как у Эллен, подумать только.

Потом гонец вызвал и самого Свена, тот ушёл с дурными предчувствиями, но это был всего лишь Бенони, который стоял во дворе и хотел его видеть.

– У меня к тебе дело, – говорит Бенони, чтобы было с чего начать. – Ты часом не хотел бы выйти с неводом?

– Уж и не знаю. Хотя нет, знаю. С неводом, значит?

Но очень скоро они начинают говорить о том, что лежит у них на сердце, и Бенони с угрожающим видом заявляет, что намерен сходить к Маку в контору.

– Я уже сегодня там был и всё ему выложил.

– Он меня так подло обманул!

– А меня?! Эллен больше никому не достанется.

– Почему так?

– Он опять вызвал её вчера к себе, когда принимал ванну.

– И опять её взял? – Бенони качает головой в знак того, что тут уж ничего не поделаешь.

– Но ведь мы с Эллен хотели пожениться, – говорит Свен.

Бенони отвечает:

– Ты её получишь только после всего, понимаешь?

Свен с грозным видом глядит по сторонам.

– Такая здесь такса, – говорит Бенони. – И так было с каждой из них. Брамапутра, пожалуй, единственная, которая из-за этого горевала.

Приходит старший батрак с приказом Свену-Сторожу немедленно убираться со двора.

– Убираться? Как же так?

– Такой приказ. Моё дело следить за всем и всё выполнять.

А помочь ничем не мог.

Свен-Сторож уже начал прикидывать, как бы ради Эллен поправить дело, а ему вдруг говорят, чтобы он убирался. Он совсем падает духом.

Тут вмешивается Бенони:

– Можешь сходить к хозяину и сказать, что Свен остаётся у меня.

– Ладно, – говорит батрак.

– Можешь передать это Маку из Сирилунна от Бенони Хартвигсена.

Батрак уходит. А эти двое остаются и чувствуют себя гордыми и независимыми.

Но за разговором Свен снова падает духом, потому что ему надо уйти из Сирилунна.

– У меня ничего нет, кроме моего алмаза, – говорит он, – Да и тем нечего резать, потому что стекла у меня тоже нет.

Покуда они так стоят, по лестнице собственной персоной спускается Мак и направляется к ним. Он шагает своей обычной походкой. Когда он подходит совсем близко, оба срывают с головы шапку и здороваются.

– Что это за странное сообщение передал мой батрак?

– Сообщение? – растерянно переспрашивает Бенони. – Ах, это то, что я ему сказал.

– А ты до сих пор здесь? – спрашивает Мак другого. Свен-Сторож молчит.

Но тем самым Бенони выиграл время, минуту или две, и успел собраться с духом. В конце концов, разве он не совладелец Сирилунна? И не разорившийся ли негодяй стоит перед ним?

– По какому это праву вы приходите сюда и командуете? – спрашивает он, уставившись Маку прямо в лицо.

И оба поглядели друг на друга с величайшей неприязнью, разве что Бенони был ещё неопытный, как ученик, Мак достал батистовый носовой платок, слегка высморкался, потом, обратясь к Свену, спросил:

– Тебе что, не передали, чтоб ты убирался?

И Свен попятился.

– Иди ко мне, – сказал ему Бенони, – а мне надо кое о чём переговорить с этим человеком.

Сказать про Мака из Сирилунна «этот человек»! Оба идут в контору. Мак вторично прибегает к помощи носового платка, затем говорит:

– Ну?

– У меня небольшое дельце, – говорит Бенони, – насчёт денег.

– Какое такое дельце насчёт денег?

– Вы меня обманули.

Мак молчит и глядит на него с видом превосходства.

– Я отдал засвидетельствовать в суде закладную. Вы небось такого от меня не ждали?

Мак криво улыбается.

– Почему же? Мне всё известно.

– Это вашему брату из Розенгора принадлежите вы сами со всем вашим добром. Вот, гляньте-ка.

Бенони выкладывает на стол закладную и тычет в неё пальцем.

– Ну, а дальше что? – спрашивает Мак. – Ты желаешь забрать из дела свои деньги?

– Забрать из дела? А откуда вы их, спрашивается, возьмёте? Да вам даже штаны не принадлежат, в которых вы ходите. Двадцать три тысячи! Восемнадцать у вашего брата, пять у меня, чистых двадцать три. Вы меня разорили! Я теперь почти такой же нищий, как вы сами!

Мак отвечает:

– Во-первых, всё это написал на твоей закладной молодой и неопытный уполномоченный.

– Да, но он имел на то законное право.

– Ну, конечно же, имел, но помощник судьи никогда бы не стал выписывать все эти глупости про моего брата. Это ведь пишется просто так, для формы, ты ведь знаешь, как оно бывает между братьями. А на деле я чаще помогал своему брату, чем он мне, например, когда он расширял свою фабрику рыбьего клея.

– Да, да, вы оба одинаково разорились, только мне от этого не легче.

– Во-вторых, – продолжает Мак с несокрушимым достоинством, – я тебе должен не пять тысяч. Между нами есть и другие счета.

– Вы, верно, про те четыре сотни за фамильные ценности? Но на кой они мне теперь нужны, эти ценности? Розу и адвоката уже оглашали в церкви, двенадцатого они женятся.

– Уж и не знаю, мне не удалось переубедить Розу, впрочем, вполне возможно, что ты и сам в этом виноват. Передача бумаги в суд, да ещё у меня за спиной, не прибавила мне охоты хлопотать за тебя.

– Не прибавила? – с досадой говорит Бенони. – Розе я желаю счастливого пути и упрашивать её не стану. А вот насчёт ваших жульнических проделок, так Роза слишком хороша, чтобы быть вашей крестницей. Вот так. Я напишу ей подробное письмо про всё, тогда она больше не переступит вашего порога. Другие счета! Я постараюсь при первой же возможности уплатить за всё наличными. А вы подайте мне мои пять тысяч.

– Ты желаешь забрать свои деньги через шесть месяцев, считая с этого дня?

– Забрать! – насмехается Бенони. – Нет, я поступлю по-другому, совсем по-другому. Я вас не пощажу во всей вашей славе!

Мак сразу понял, что сила теперь на стороне Бенони и что Бенони может поставить его на колени, может объявить его несостоятельным должником, может подать на него в суд, устроить ему серьёзные неприятности с закладной и тем повредить его репутации, сделать его затруднения достоянием гласности.

– Действуй, как сочтёшь нужным, – холодно говорит он.

Но Бенони не удержался и выложил под конец свою козырную карту:

– Придётся мне наложить арест на вашу рыбу, что сохнет на скалах.

Вот это уже грозило настоящим скандалом, грозило судебным рассмотрением с допросом свидетелей. Мак ответил:

– А рыба-то не моя. Она принадлежит купцу.

Тут Бенони запустил пальцы в свою густую шевелюру и вскричал с великим удивлением:

– Вам что, вообще ничего не принадлежит на этом свете?

– Я не обязан тебе давать отчёт, – уклончиво ответил Мак. – Ты можешь от меня потребовать только свои деньги. Их ты и получишь. Итак, ты желаешь забрать свои деньги в шестимесячный срок?

Чтобы положить конец разговору, Бенони ответил:

– Да.

Мак взял своё перо, пометил дату, после чего отложил перо, поглядел на Бенони и сказал:

– Не думал я, Хартвигсен, что между нами всё так кончится.

Признаться, и Бенони тоже не испытывал удовлетворения.

– А что ж мне оставалось делать? Когда-то я был в скверном положении и сам не мог себя вызволить, это я хорошо помню, и тогда вы подняли меня из грязи.

– Ну, об этом мы лучше вспоминать не будем, – перебил его Мак. – Не я завёл этот разговор. – И Мак подошёл к окну, чтобы подумать.

А тут перед глазами Бенони действительно с великой отчётливостью всплыло его жалкое прошлое, он вспомнил те дни, когда не было у него ни большого дома, ни сарая, ни невода, дни, когда его ославили на всю округу с церковной горки и Мак из Сирилунна принял в нём участие и снова сделал его человеком.

– Да, значит, я получу свои деньги. Я не хочу быть против вас каким-то злыднем. У меня и причин для того никаких нет, видит Бог, никаких.

Пауза. Мак отвернулся от окна и подошёл к своей конторке:

– Ты когда объезжал шхеры, сельди не приметил?

Бенони отвечал:

– Нет, то есть приметить-то я приметил, но немного. Я решил снова выйти с неводом.

– Желаю удачи!

– И вам всего хорошего! – сказал Бенони и ушёл.

XVIII

Настало двенадцатое июня, сегодня Роза выходит замуж. Вот так-то.

Бенони с утра пораньше пребывал в торжественном настроении, держал себя учтиво и кротко и был неразговорчив. Свену-Сторожу, который теперь жил у него, поручили дело, с которым он мог справиться один, без помощи.

Бенони протёр пианино и начистил серебро. Может, отправить все ценности Розе? Ему они всё равно уже не понадобятся. Это будет похоже на множество дорогих даров от короля королеве, а вдобавок это заткнёт рот – тем, кто теперь трезвонит, что Бенони Хартвигсен разорился. Поначалу ни сам Бенони, ни помощник ленсмана не делали тайны из того, что заклад в пять тысяч талеров пошёл прахом, а слухи перекинулись на самого Бенони, увеличили размеры несчастья и если верить им, то сарай и невод уже пошли с молотка. У Бенони разгорелась подозрительность, ему казалось, что старые дружки начали относиться к нему без прежнего почтения и уже не , называли его Хартвигсеном. Как бы то ни было, ему покамест вполне по карману сделать Розе такие подарки.

А вот примет ли их она?

Серебро, во всяком случае, он может ей послать. С нежной сентиментальностью Бенони представлял, как увлажнятся Розины глаза, когда она увидит эти щедрые дары. О Бенони, как я жалею, что не вышла за тебя! Вот она не отослала ему ни крестик, ни кольцо, как обещала, возможно, она решила их сохранить из любви к нему. Так не отправить ли ей в особой бумаге хотя бы ту ложечку и вилку, которые он для неё подобрал?

Нет, их она, пожалуй, не примет.

Бенони отправился в Сирилунн, мрачный и возбуждённый, хорошенько выпил в лавке у стойки под тем предлогом, что подцепил какую-то болезнь, затем ушёл домой. Уже во хмелю он достал псалтырь для божественных упражнений, но, опасаясь, что Свен-Сторож услышит его громкое пение, начал просто читать псалмы, а читать ему было очень скучно. Потом он постоял какое-то время на закрытой веранде, глядя прямо перед собой, но через какое бы стекло он ни глядел, жёлтое, синее либо красное, он всякий раз видел голубей, и они всякий раз проделывали один из самых ничтожных своих фокусов – вниз по стене сарая. Ах, не то он имел в виду, когда заводил эти цветные стёкла и голубей для Розы...

И Бенони ушёл в горы. Впереди, недалеко от него, шёл смотритель маяка Шёнинг, сгорбленный, в заплатах, словно обглоданный своей вопиющей бедностью. Он бродил по тропинкам среди гор, слушал крик морских птиц, разглядывал травы и цветы. Против всякого обыкновения Шёнинг поздоровался с Бенони и завёл с ним разговор.

– Послушайте, Хартвигсен, у вас есть для этого все возможности, купите эту гору.

– Купить гору? У меня и без того хватает гор, – отвечал Бенони.

– Нет, всё-таки не хватает. Вам надо бы купить всю четверть мили до общинного леса.

– А потом мне что с ней делать?

– Эта гора имеет большую ценность.

– Правда, имеет?

– В ней полно свинцовой руды.

– Ну и что? Подумаешь, руда, – пренебрежительно сказал Бенони.

– Да, руда. Руды на миллион. К тому же она вся перемешана с серебром.

Бенони поглядел на смотрителя, но не ответил.

– А сами вы её почему не купите?

Смотритель тускло улыбнулся, глядя прямо перед собой.

– Ну, во-первых, у меня для этого нет возможностей, а во-вторых, мне она ни к чему. Но перед вами вся жизнь, вы должны её купить.

– Вы ведь тоже не старик.

– Нет-нет. Зачем мне иметь больше, чем у меня есть? Я стал смотрителем при маяке четвёртого разряда, хватает только для поддержания жизни, на большее мы не годимся.

Вдруг Бенони спрашивает:

– А с Маком вы об этом уже говорили?

И смотритель произносит лишь два слова, вкладывая в них всю глубину своего презрения:

– С Маком?

После чего он поворачивается и уходит обратно по горной тропе.

Бенони продолжает свой путь в другую сторону и рассуждает про себя: хорошо, что горы внутри наполнены серебром, они принадлежат Арону из Хопана, Арон ведёт процесс против одного рыбака из шхер из-за без спросу взятой лодки, а вести процесс – это стоит денег; совсем недавно он отвёл одну из своих коров адвокату. Да, да, Николай как раз сегодня женится, стало быть, корова ему пригодится, ему и Розе.

Воспоминания о Розе захватили Бенони.

Он свернул на лесную дорогу, глаза у него увлажнились, и он рухнул ничком прямо на краю дороги. «Разве я был не таким, как надо, скажи-ка, Роза, разве я не прикасался к тебе так бережно и почтительно, чтобы не причинить тебе боли?! Господи, помоги мне!».

Borre ækked!!

А вот и он снова, лопарь Гилберт. Он снуёт по лесу то в одну, то в другую сторону, будто ткацкий челнок, оставляя за собой узлы и нити в разных посёлках по обе стороны горы.

– Я тут присел отдохнуть, – говорит Бенони, а сам в смущении. – Приятно послушать, как шелестят листья осины.

– А я со свадьбы, – говорит Гилберт. – Я там встретил кой-кого из знакомых.

– Ты, может, и в церкви был? – спрашивает Бенони.

– Был и в церкви. Очень знатная свадьба. Даже Мак там был.

– Да уж наверняка.

– Сперва, конечно, появился жених. Верхом.

– Верхом?

– А потом появилась невеста. Верхом.

Бенони только головой помотал, в знак того, что это очень здорово.

– На ней была длинная белая фата, она доставала почти до земли.

Бенони погрузился в раздумья. Итак, свершилось. Белая фата, так-так... Он встаёт с земли и идёт домой вслед за лопарём.

– Ладно, мы оба, Бенони и я, уж как-нибудь одолеем это дело. Зайди ко мне.

– Да нет, спасибо, не с чего мне заходить и отнимать у вас время.

Но когда Бенони достал бутылку и предложил лопарю рюмочку, Гилберт сказал:

– Зря вы на меня тратитесь.

– Это я плачу тебе за твою великую новость, – говорит Бенони, и губы у него дрожат. – А ей я желаю счастливого пути.

Гилберт пьёт, а сам обводит глазами комнату и вслух выражает своё удивление по поводу того, что ведь есть на свете люди, которые не пожелали жить в такой роскоши. На это Бенони говорит, что ничего, мол, особенного, ничуть не лучше, чем у любого бедняка. После чего он демонстрирует Гилберту пианино и объясняет, что это такое, он показывает столик для рукоделия, выложенный эбеновым деревом и серебром, затем на свет божий извлекается столовое серебро. «За него я выложил сотню талеров», – поясняет он.

Гилберт долго качает головой и по-прежнему не может уразуметь, как это некоторые люди способны отказаться от подобной роскоши. Завершает он словами:

– Вообще-то вид у неё был не очень счастливый.

– У Розы? Не очень?

– Нет. У неё был такой вид, будто она раскаивается. Бенони встал, подошёл к Гилберту и сказал:

– Вот видишь кольцо? Нечего ему больше сидеть на этом пальце и всю жизнь огорчать меня.

...Он снимает кольцо со своей правой руки, пересаживает на левую и при этом спрашивает:

– Ты видел, что я сделал?

Гилберт с торжественным видом подтвердил. Тогда Бенони достал календарь и сказал:

– А эту черту ты видишь? Сейчас я её вычеркну. Я вычеркну день святого Сильвестрия.

– Святого Сильвестрия, – повторил Гилберт.

– А ты был моим свидетелем, – сказал Бенони. После того как это сделано, у Бенони больше нет оснований напускать на себя торжественный вид, и он погружается в молчание...

Гилберт же от него прямиком топает в Сирилунн, в лавку, и там рассказывает о бракосочетании, о том, что отродясь не видано было такой благородной свадьбы, что белая фата даже волочилась по земле, что невеста получила того, кого хотела, и у неё был очень даже счастливый вид. А в церкви был сам Мак.

Едва завершив повествование в Сирилунне, лопарь Гилберт направил свои стопы к дому пономаря. Молодые подъехали туда, когда день уже клонился к вечеру. Роза – по-прежнему верхом, но у Арентсена от долгого сидения в седле всё заболело, и потому он уныло трюхал на своих двоих, ведя лошадь под уздцы. Вечер был светлый, и погода тёплая. Солнце ещё стояло высоко на небе, но морские птицы уже отошли ко сну.

При виде молодых Гилберт сорвал с головы шапку. Роза продолжала свой путь верхом, но молодой Арентсен остановился и передал поводья Гилберту. Он устал и был зол как чёрт.

– Возьми-ка этого одра и отведи его куда-нибудь. Довольно я его волок.

– А я был в церкви и там вас видел.

Молодой Арентсен учтиво отвечает:

– Я тоже был в церкви, стоял и смотрел на венчание. И никак не мог уехать прочь.

Так Роза и молодой Арентсен въехали в домик пономаря, где им предстояло жить...

А несколько дней спустя Бенони вышел в море с большим неводом и со всей своей командой. Вера в его рыбацкую удачу была так велика, что пойти с ним вызвалось куда больше народу, чем ему требовалось. Был среди них и Свен-Сторож, которого он нанял артельщиком.