Текст книги "Бродячая жизнь"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

КНУТЪ ГАМСУНЪ
БРОДЯЧАЯ ЖИЗНЬ
РАЗСКАЗЪ

I

– Эй, люди, пора вставать! – кричитъ смотритель участка Оранжъ-Флатъ. Мы не видимъ его, такъ какъ еще глубокая ночь, всего три часа утра, но мы тотчасъ же вскакиваемъ съ постелей и натягиваемъ панталоны и блузы.

Время жатвы, и мы мучаемся, какъ собаки, спимъ слишкомъ мало, и всѣ ходятъ въ неестественно возбужденномъ состояніи духа. Мы ссоримся изъ-за каждаго пустяка; при малѣйшемъ затрудненіи, встрѣчающемся въ работѣ въ продолженіе дня, мы поднимаемъ шумъ и ломаемъ орудіе. Самъ смотритель сдѣлался худъ и тощъ, какъ жердь. Онъ разсказалъ намъ, что сосѣдній участокъ значительно опередилъ насъ и кончитъ жатву на нѣсколько дней раньше, чѣмъ мы.

«Этому не бывать!» – отвѣтили мы со стиснутыми зубами.

Мы вбили себѣ въ голову догнать сосѣдній участокъ и даже блестяще превзойти его. Никто не въ состояніи удержатъ насъ отъ этого; поэтому послѣднія двѣ недѣли смотритель будить васъ въ три часа утра, и его возгласъ: «эй, люди, пора вставать!» мы услышимъ и завтра и послѣ завтра къ три часа утра. Мы не предвидимъ конца этой горячкѣ.

Мы спѣшимъ къ столу и принуждаемъ себя проглотить хотя самую малость хлѣба съ масломъ, мяса и кофе. Пища хорошая, но мы забыли уже, что такое хорошій аппетитъ. Десять минутъ спустя мы уже сидимъ въ нашихъ повозкахъ и выѣзжаемъ на работу.

И мы работали, какъ Богомъ забытые, полоумныя существа. Мы прекрасно сознаемъ, что насъ ждутъ благодарность и похвала, въ случаѣ если мы хотя на одинъ день окончимъ работу раньше, чѣмъ сосѣдній участокъ, а сосѣдній участокъ тоже работаетъ изо всѣхъ силъ. Каждый изъ насъ имѣетъ свою долю честолюбія на этомъ свѣтѣ, и у насъ оно было.

Свѣтаетъ. Солнце восходитъ и начинаетъ палитъ немилосердно; мы сбрасываемъ наши блузы. Сотни людей разбросаны по безконечному длинному полю, засѣянному пшеницей; тутъ мы будемъ работать до вечера, пока не наступитъ темнота.

– Я не знаю, буду ли я въ состояніи выдержать это, Нутъ, – сказалъ Гунтлей, ирландецъ.

А Нутъ, это былъ я.

Я слышалъ, какъ въ продолженіе дня Гунтлей говорилъ то же самое бродягѣ Іецу, что онъ не въ состояніи больше выдержать.

Я сдѣлалъ ему замѣчаніе за его болтливость и упрекнулъ его въ томъ, что онъ говоритъ это какому-то бродягѣ.

Гунтлей прекрасно сознаетъ, что, благодаря этому, онъ имѣетъ надо мной извѣстную власть и разбудилъ мою ревность. Онъ пускается въ дальнѣйшія подробности и говоритъ совершенно открыто:

– Я больше не могу. Сегодня ночью я удираю. Если ты захочешь итти со мною, то я буду въ 12 часовъ ночи около конюшни.

– Я не хочу итти съ тобой, – сказалъ я.

Я проработалъ весь день и все думалъ о томъ, что мнѣ сказалъ Гунтлей; когда наступилъ вечеръ, я окончательно рѣшилъ не итти съ нимъ. Я прекрасно видѣлъ, что онъ хотѣлъ поговорить со мной, какъ во время ужина, такъ и послѣ, когда мы ложились спать, но я избѣгалъ его и былъ доволенъ собой, что могъ оказать ему сопротивленіе.

Вечеромъ мы раздѣлись и легли въ постели. Все погрузилось во мракъ. Черезъ нѣсколько минутъ раздался храпъ по всей комнатѣ.

Я сидѣлъ одѣтый на кровати и думалъ, что мнѣ дѣлать. Черезъ нѣсколько часовъ смотритель опять закричитъ: «Эй, люди, пора вставать!» – и день пройдетъ такъ же, какъ и вчера и третьяго дня. Правда, чтобы дойти до ближайшей фермы или города, гдѣ я могъ бы достать какую-нибудь работу и заработокъ, намъ слѣдовало пройти, по крайней мѣрѣ, нѣсколько дней. Но зато я могъ бы тамъ больше спать.

Я вышелъ украдкой изъ комнаты и направился въ конюшнѣ. Гунтлей былъ уже тамъ; засунувъ руки въ карманы и съежившись, онъ стоялъ спиной къ стѣнѣ. Онъ дрожалъ отъ холода. Минуту спустя подошелъ и бродяга Іецъ.

Я спросилъ:

– Развѣ Іецъ идетъ съ нами?

– Конечно, – отвѣтилъ Гунтлей. – Онъ хотѣлъ итти со мной. А что ты здѣсь не при чемъ.

– Я хочу итти, – сказалъ я, и дѣйствительно мнѣ захотѣлось уйти.

– Да, но теперь слишкомъ поздно, – объяснилъ Гунтлей. – У меня провизіи только на двоихъ.

Въ порывѣ гнѣва я сказалъ: – Тогда я донесу смотрителю.

– Ты это сдѣлаешь? – спросилъ Гунтлей кротко, совершенно кротко. – Ты этого никогда не сдѣлаешь, – сказалъ онъ, – ни въ какомъ случаѣ ты этого не сдѣлаешь…

Онъ такъ близко подошелъ ко мнѣ, что я чувствовалъ на себѣ его дыханіе.

– Постой! – сказалъ шопотомъ бродяга. – Если Нутъ хочетъ итти съ нами, то я добуду еще провизіи. Я знаю, куда поваръ прячетъ мясо.

Пока бродяга Іецъ ходилъ за провизіей, Гунтлей и я стояли у конюшни и ссорились изъ-за того, что я хотѣлъ донести на него; и когда Іецъ вернулся съ мясомъ обратно, Гунтлей былъ такъ взволнованъ, что сказалъ:

– Неужели ты не могъ принести больше мяса, ты, подлецъ! Что это за порція для взрослаго человѣка? Ладно, вотъ тебѣ мясо, Нутъ, – сказалъ онъ и бросилъ мнѣ мясо.

Послѣ этого мы потихоньку выбрались изъ Оранжъ-Флатъ.

II

Мы пошли по направленію къ сѣверу, чтобъ добраться до полотна желѣзной дороги, и шли нѣсколько часовъ подъ-рядъ. Наконецъ, Іецъ объявилъ намъ, что ему необходимо немного выспаться. Что касается насъ обоихъ, то мы могли бы итти и дальше. Мы шли по степи и не видѣли никакихъ признаковъ разсвѣта. Такъ какъ по ночамъ стояли довольно сильные заморозки, то мы шли по безконечнымъ полямъ и лугамъ, не промочивъ ногъ.

Мы шли цѣпью и щупали ногами почву. Желая найти хорошее мѣсто для отдыха; я легъ на животъ, подперъ голову руками и такъ задремалъ.

Вдругъ Іецъ будитъ насъ; за послѣднія недѣли онъ совсѣмъ отвыкъ отъ сна и теперь не можетъ уснуть.

– Эй, люди, пора вставать! – кричитъ онъ.

Испуганные и сонные мы вскакиваемъ съ мѣста; намъ не грозитъ никакой опасности, не слышно погони, вокругъ насъ царитъ полная тишина. Гунтлей ругается и утверждаетъ, что будить насъ такъ рано было совершенно напрасно. Іецъ возражаетъ:

– Намъ нужно уходить отсюда. Вокругъ насъ лежитъ бѣлый иней. Смотритель можетъ напасть на наши слѣды, и такъ какъ онъ ѣздитъ верхомъ, то онъ можетъ легко насъ нагнать.

– Ну, а что же дальше? – спросилъ Гунтлей. – Мы его пристрѣлимъ.

– Но онъ можетъ насъ раньше застрѣлить, – возразилъ Іецъ.

Тогда мы опять побрели на сѣверъ. Съ правой стороны неба стало проясняться, сонъ подкрѣпилъ насъ, такъ что мы стали бодрѣе; даже Іецъ, не спавшій совсѣмъ, казался крѣпче, онъ шелъ прямо и спотыкался рѣже, идя по неровному лугу.

– Теперь они проснулись, – сказалъ Іецъ. Онъ узналъ это по небу. Нѣсколько минутъ спустя онъ сказалъ:– Теперь они завтракаютъ. А теперь спрашиваютъ о насъ.

Мы пошли невольно всѣ трое быстрѣе.

– Теперь смотритель вышелъ и ищетъ насъ, – проговорилъ Іецъ.

Я слышалъ, какъ билось мое сердце.

– Придержи языкъ, – воскликнулъ Гунтлей. – Не можешь ли ты поменьше тараторить и, лучше всего, совсѣмъ замолчать?

– Ему придется мчаться во-всю, если онъ захочетъ теперь насъ догнать, – сказалъ я, желаю поддержать свое мужество.

– Да, ты правъ, – сказалъ Гунтлей. – Ему ни за что насъ не догнать.

Увѣренность Гунтлея была очень велика; вскорѣ мы услыхали, какъ онъ началъ уплетать украденную провизію. Становилось все свѣтлѣе и свѣтлѣе, и наконецъ взошло солнце. Іецъ остановился и оглядѣлся кругомъ; ничего не было видно, ни всадника, ни живого существа. Никакого жилища, ни единаго дерева не было на этомъ безконечно громадномъ пространствѣ. Іецъ сказалъ:

– Теперь мы пойдемъ по направленію къ востоку. Солнце вскорѣ окончательно высушитъ наши слѣды, но если мы будемъ держаться того же направленія, смотритель можетъ насъ еще нагнать.

– Ты правъ, – сказалъ Гунтлей опять. – Пустъ онъ ѣдетъ на сѣверъ, онъ насъ тамъ не найдетъ.

Мы прошли еще добрыхъ полтора часа и едва держались на ногахъ отъ усталости. По мѣрѣ того, какъ всходило солнце, оно пригрѣвало все сильнѣй и, наконецъ, совершенно высушило траву. Было, вѣроятно, часовъ семь – восемь утра, и мы легли отдохнуть.

Я былъ переутомленъ и не могъ уснуть, я сѣлъ и сталъ разглядывать своихъ спутниковъ. Бродяга Іецъ былъ худъ, съ темнымъ цвѣтомъ лица; у него были узкія, гибкія руки и плечи. Богъ-вѣсть сколько профессій онъ перемѣнилъ передъ этимъ для того, чтобы, наконецъ, имѣть возможность бродить, вѣчно бродитъ и вести жизнь босяка, наполненную приключеніями. Въ бытность свою морякомъ онъ изучилъ компасъ, онъ имѣлъ кое-какія понятія о торговлѣ и, быть-можетъ, служилъ въ одной изъ городскихъ лавокъ. Онъ былъ услужливый товарищъ: когда ночью онъ сказалъ, что усталъ и не въ состояніи больше итти, оказалось, что онъ это сдѣлалъ для того, чтобы дать намъ возможность вздремнуть, а самъ онъ бодрствовалъ.

Гунтлей былъ гораздо выше и дороднѣе Іеца. Повидимому, судьба обошлась съ нимъ круто; какъ-то однажды во время разговора на фермѣ, когда мы были свободны въ виду того, что лилъ дождь, онъ сталъ горячо соболѣзновать мужу «имѣющему невѣрную жену». «Если ты ее не любишь, убей ее! – сказалъ онъ, – но если ты ее любишь – то скорби о ней всю жизнь, а самъ сдѣлайся никуда негоднымъ отребьемъ». Очевидно, Гунтлей видалъ лучшіе дни, но теперь онъ былъ безнадежнымъ пьяницей и по образу своихъ мыслей обратился въ хитрую лису. У него были кроткіе, отвратительные глаза, на которые противно было смотрѣть. Подъ жилеткой онъ носилъ постоянно старую шелковую фуфайку, которая отъ времени сдѣлалась такого же коричневаго цвѣта, какъ и его кожа, и составляла съ нимъ одно цѣлое. Съ перваго взгляда казалось, что онъ обнаженъ до самаго пояса. Такъ какъ онъ по силѣ превосходилъ насъ всѣхъ, то пользовался въ нашемъ кругу большимъ уваженіемъ. Солнце имѣло свое дѣйствіе, и я мало-помало засыпаю. Въ высокой травѣ шуршитъ вѣтерокъ…

III

Но это былъ очень неспокойный сонъ, нѣсколько разъ я вскакивалъ и кричалъ, но потомъ ложился опять, когда я видѣлъ, гдѣ я нахожусь. Іецъ говорилъ каждый разъ: «Спи спокойно, Нутъ».

Когда я проснулся совсѣмъ, былъ уже день, мои оба товарища сидѣли и закусывали. Они говорили о томъ, что мы не взяли своего жалованья, и за тѣ четыре недѣли, которыя мы отработали на фермѣ, мы ничего не получили…

– Когда я объ этомъ подумаю, мнѣ хочется вернуться на ферму и сжечь ее, – сказалъ Гунтлей.

Они поглощали невѣроятное количество провіанта, не думая о томъ, что слѣдовало бы быть экономными въ виду предстоящаго путешествія. Такъ какъ у меня была своя порція мяса, то я взялъ только немного хлѣба у Іеца. Теперь у каждаго былъ свой запасъ.

Подкрѣпившись, мы продолжали наше путешествіе. Солнце сильно опустилось, на нашъ взглядъ было часа четыре, половина пятаго, когда мы двинулись въ путь. Мы попрежнему держались сѣвера, чтобы попасть на полотно желѣзной дороги.

Мы шли до поздней ночи и снова устроились на ночлегъ въ степи; передъ этимъ Гунтлей съѣлъ весь свой запасъ провіанта и, насытившись, заснулъ, какъ убитый. Ночью мы проснулись всѣ трое одинъ за другимъ отъ леденящаго холода, мы стали прыгать въ темнотѣ, чтобъ хотя немного согрѣться, затѣмъ бросились на землю и чувствовали, какъ трава, покрытая инеемъ, касалась нашихъ лицъ. Мы легли какъ можно ближе другъ къ другу, задремали и стучали отъ холода зубами. Гунтлей мерзъ менѣе насъ, такъ какъ онъ былъ очень сытъ.

Наконецъ, Іецъ не выдержалъ и сказалъ:

– Не лучше ли намъ продолжатъ сейчасъ наше путешествіе, пока не взойдетъ солнце, а тогда прилечь.

Когда мы опять тронулись въ путь, то Гунтлей хотѣлъ итти одной дорогой, а Іецъ другой. Впереди не было огонька, и ни одной звѣзды на небѣ, которая могла бы указать намъ, какого направленія держаться.

– Я пойду съ Іецомъ, – сказалъ я и пошелъ за нимъ.

И Гунтлей пошелъ за нами, онъ ругался и проклиналъ насъ, меня особенно, называлъ негодяемъ и безмозглымъ дуракомъ.

Когда начало свѣтать, мы стали на ходу закусывать. Гунтлей, которому нечего было ѣсть, молча слѣдовалъ за нами. Днемъ мы почувствовали жажду, и Іецъ сказалъ:

– Можетъ-быть, намъ цѣлый день не удастся получить воды, будьте экономнѣе съ табакомъ, дѣти, и употребляйте его понемножку.

Но Гунтлей извелъ свою порцію табаку, такъ что мы должны были подѣлиться съ нимъ.

Въ сумерки, когда мы уже ничего не могли видѣть, мы услыхали, какъ вдали промчался поѣздъ. Это прозвучало въ нашихъ ушахъ какъ дивная музыка, и мы бодро пошли по тому направленію. Наконецъ, наши ноги ударились о рельсы. Но зато кромѣ рельсовъ ничего не было видно, и мы должны были лечь, гдѣ стояли, и дожидаться утра. Мои товарищи легли на самое полотно желѣзной дороги, положивъ головы на рельсы, но я не рѣшился и легъ опять на траву.

И эта ночь пришла къ концу, хотя я то и дѣло вставалъ и бѣгалъ вдоль полотна желѣзной дороги, чтобы согрѣться.

Когда начало свѣтать, Іецъ вдругъ поднялся и сказалъ:

– Держите ухо востро, ребята, – поѣздъ идетъ.

Лежа на рельсахъ, онъ издали услыхалъ приближеніе поѣзда… Мы стояли всѣ трое наготовѣ и начали дѣлать машинисту знаки, чтобъ онъ остановилъ поѣздъ, хотя у насъ не было ни гроша денегъ. Гунтлей, ужасная лиса, бросился на колѣни и протянулъ умоляющимъ жестомъ руки впередъ. Но поѣздъ промчался мимо насъ. Это былъ товарный поѣздъ, нагруженный пшеницей; онъ могъ бы свободно захватилъ насъ съ собой. Два закоптѣлыхъ человѣка стояли на паровозѣ и издѣвались надъ нами.

Гунтлей поднялся съ земли, онъ былъ взбѣшенъ.

– У меня когда-то былъ револьверъ, вотъ досадно, что его сейчасъ нѣтъ со мною!

Мы пошли по полотну желѣзной дороги на востокъ, это было очень утомительное путешествіе черезъ тысячу шпалъ, точно ходьба до лежащей лѣстницѣ. Іецъ и я подкрѣпились слегка; Гунтлей сталъ попрошайничать, чтобы мы дали ему хоть кусочекъ, но мы ему ничего не дали. А чтобы во время сна остатокъ моей провизіи не попалъ въ руки Гунтлея, я уничтожилъ на его глазахъ все до послѣдней крошки.

– По-твоему это хорошо? – спросилъ съ ненавистью Гунтлей.

Днемъ мы снова услыхали приближеніе поѣзда. Іецъ рѣшилъ, что мы должны встать у полотна желѣзной дороги на разстояніи нѣсколькихъ сотъ метровъ другъ отъ друга и попытаться вскочить на поѣздъ. Въ воздухѣ стоитъ полоса дыма, весь поѣздъ кажется такимъ маленькимъ, какъ коробка. Мы стоимъ въ нетерпѣливомъ ожиданіи.

Гунтлей долженъ былъ попытаться первымъ. Ему удалось уцѣпиться за ручку одного изъ вагоновъ, но онъ былъ слишкомъ тяжелъ, чтобы бѣжать наравнѣ съ поѣздомъ; вися на ручкѣ, онъ перевернулся всѣмъ корпусомъ и былъ отброшенъ далеко въ траву. Я и не пытался совсѣмъ, видя неудачную попытку своего пріятеля. Что касается Іеца, то ему приходилось, вѣроятно, и раньше вскакивать на идущій поѣздъ, онъ пробѣжалъ нѣсколько шаговъ рядомъ съ пріѣздомъ, затѣмъ схватился за ручку вагона и въ тотъ же моментъ очутился на подножкѣ.

– Собака, онъ уѣзжаетъ передъ самымъ нашимъ носомъ, – сказалъ Гунтлей и выплюнулъ траву изо рта.

Вдругъ поѣздъ останавливается недалеко отъ насъ, и мы видимъ, какъ два желѣзнодорожныхъ служащихъ высаживаютъ Іеца. Гунтлей и я побѣжали къ нему на помощь, но было уже слишкомъ поздно, поѣздъ уже тронулся, и мы – трое несчастныхъ бродятъ – стояли опять посреди степи.

Жажда начинала мучить насъ все сильнѣе и сильнѣе. Гунтлей вторично уничтожаетъ свою порцію табаку и у него ничего не остается, чтобы утолить жажду; онъ выплевываетъ на руку бѣлую слюну въ доказательство того, что онъ болѣе, чѣмъ кто-либо, страдаетъ отъ жажды. Тогда Іецъ и я въ послѣдній разъ дѣлимся съ нимъ табакомъ.

И мы идемъ, все идемъ по направленію въ западу.

Начинаетъ смеркаться.

Какой-то человѣкъ идетъ по шпаламъ къ намъ навстрѣчу, онъ направляется на востокъ. Онъ, видимо, такой же бродяга, какъ и мы, толико шея у него повязана маленькимъ шелковымъ платкомъ, и онъ одѣтъ теплѣе, чѣмъ мы, обувь же его никуда не годится.

– Есть ли у тебя провизія или табакъ? – спрашиваетъ Гунгтлей.

– Нѣтъ, ничего нѣтъ, – отвѣчаетъ спокойнымъ тономъ бродяга.

Мы обыскали его, тщательно осмотрѣли карманы, щупали грудь, но у него ничего не было. Тогда мы усѣлись вчетверомъ на землю и стали разговаривать между собою.

– На западѣ вы ничего не найдете, – сказалъ нашъ новый пріятель. – Я иду вотъ уже два дня и двѣ ночи подъ-рядъ и не встрѣтилъ ни единой человѣческой души.

– А что намъ дѣлать на востокѣ? – спросилъ Гунтлей. – Мы оттуда идемъ, мы въ дорогѣ съ самаго утра.

Но новый бродяга уговорилъ насъ вернуться съ нимъ обратно и итти по направленію къ востоку.

Весь трудный путъ, пройденный нами съ сегодняшняго утра, пошелъ къ чорту; теперь еще болѣе, чѣмъ прежде, мы стали надѣяться, что кондукторъ товарнаго поѣзда захватитъ насъ съ собой.

Нашъ новый товарищъ шелъ вначалѣ бодрѣе насъ, такъ какъ онъ чувствовалъ себя налегкѣ и былъ полонъ силъ; но къ вечеру, подходя къ тому мѣсту, гдѣ мы провели ночь, онъ сталъ итти медленнѣе и отставалъ отъ насъ.

Іецъ спросилъ его, сколько времени онъ не ѣлъ, онъ отвѣтилъ, что двое сутокъ.

Мы прошли еще около часу съ нашимъ ослабѣвшимъ спутникомъ. Когда вокругъ насъ совсѣмъ стемнѣло, мы должны были высоко поднимать ноги, и итти какъ пѣтухи, чтобы не задѣть ногами о кочки. Мы попробовали итти, взявшись за руки, но Гунтлей сталъ злоупотреблять этимъ и заставлялъ тащить себя, поэтому мы отказались отъ этого плана. Наконецъ, выбившись изъ силъ, мы легли на покой.

IV

Чуть забрезжилъ день, мы были уже на ногахъ. Сегодня было какъ вчера. Мимо насъ промчался на востокъ товарный поѣздъ, нагруженный пшеницей, но не обратилъ никакого вниманія на наши сигналы. Скрежеща отъ злости зубами, Гунтлей погрозилъ имъ вслѣдъ кулакомъ. Новому бродягѣ онъ сказалъ:

– Если бы у тебя было хоть немножко табаку, насъ не мучила бы такъ жажда. Какъ тебя зовутъ?

– Фредъ, – отвѣтилъ человѣкъ.

– Значитъ, ты изъ проклятыхъ нѣмцевъ?

– По рожденію, да.

– Я такъ и думалъ. Я замѣтилъ это, – сказалъ враждебно Гунтлей.

Фредъ сдѣлался бодрѣе и шелъ героемъ. Казалось, онъ былъ увѣренъ въ томъ, что на востокѣ онъ обязательно набредетъ на ферму или на маленькое селеніе; впрочемъ, онъ говорилъ мало и не вмѣшивался въ наши разговоры. По прошествіи нѣсколькихъ часовъ онъ ослабѣлъ и началъ отставать. Когда мы обернулись, то увидали, что онъ усѣлся на землю.

Бродяга Іецъ сказалъ:

– Мы должны отдать ему остатокъ нашей провизіи, Нутъ.

Это было хвастовствомъ со стороны Іеца, такъ какъ онъ прекрасно зналъ, что у меня ничего больше не оставалось; но онъ сказалъ это для того, чтобы мы могли ясно увидать, что онъ хочетъ это сдѣлать. Онъ подошелъ къ Фреду и отдалъ ему свою порцію.

– Ты это дѣлаешь только для того, чтобы люди удивлялись тебѣ, – закричалъ я ему взволнованнымъ голосомъ, такъ какъ я видѣлъ его насквозь.

Іеца передернуло.

– И все ты дѣлаешь только для того, чтобы выдѣлиться отъ насъ. Когда ты бодрствовалъ въ первую ночь, пока мы спали, то ты заботился только о томъ, чтобы мы оцѣнили твой поступокъ. Мошенникъ ты! Хотъ Гунтлей и негодяй, но я во сто разъ ставлю его выше тебя.

– Придержи свою негодную глотку! – сказалъ Гунтлей; онъ ни слова не понялъ изъ всего, что я сказалъ. – Ты завидуешь Іецу потому, что онъ лучше тебя.

Для Фреда пища явилась большимъ подкрепленіемъ, и мы снова двинулись въ путь.

Но оказалось, что пища имѣла для Фреда не только хорошія, но и дурныя послѣдствія: онъ мало-по-малу впадалъ въ какое-то умопомѣшательство и терялъ самообладаніе. Онъ пустился въ разговоры, сдѣлался наглымъ. У него были планы относительно небольшой станціи, стоящей въ степи.

– Тамъ на рельсахъ стоить поѣздъ, нагруженный пшеницей, – говорилъ онъ, – и тамъ же стоитъ паровозъ съ разведенными парами, который можно поджечь.

– Къ чему намъ его поджигать? – спросилъ сердито Гунтлей. Завязался оригинальный разговоръ относительно этого паровоза…

– Если мы его подожжемъ, то произойдетъ взрывъ, – сказалъ Фредъ, – тогда соберется много народу и мы можемъ всѣхъ убить.

– Тогда на нашу долю перепадетъ много провизіи, – замѣтилъ язвительно Гунтлей.

А мнѣ онъ сказалъ: – Этому сумасшедшему слѣдуетъ немедленно убраться отъ насъ. Онъ только мѣшаетъ намъ. Пока его не было, все шло хорошо.

Наговоривъ всякой ерунды, Фредъ погрузился въ прежнее безмолвіе.

Мы всѣ шли молча, старательно шагая передъ, только Гунтлей продолжалъ ораторствовать.

– Что же будетъ дальше? – спросилъ онъ, обращаясь къ намъ.

– Я почемъ знаю, – послѣдовалъ мой отвѣть. – Нѣтъ, нѣтъ, ты этого не знаешь. А развѣ тебя тянетъ обратно въ Оранжъ-Флатъ? А что бы ты сталъ тамъ дѣлать?

– Мы должны итти все прямо, – сказалъ Іецъ. Когда насталъ полдень, мы легли отдохнутъ. Гунтлей замѣтилъ:– Отчего ты молчишь, Фредъ?

– Ты обезьяна, – сказалъ Фредъ, глядя на него злыми глазами.

Это взорвало Гунтлея.

– Ты вѣрно такъ знатенъ, что нуждаешься въ пряжкѣ для башмаковъ? – сказалъ онъ, указывая на башмаки Фреда.

Фредъ молчалъ и вздыхалъ. Онъ прекрасно сознавалъ, что изъ насъ троихъ никто не былъ на его сторонѣ. Когда мы двинулись въ путь, Фредъ попробовалъ заинтересовать насъ тѣмъ, что вдругъ нагнулся, поднялъ съ полотна желѣзной дороги не то камень, не то заржавленный блокъ и сталъ его со вниманіемъ разсматривать. Мы подбѣжали къ нему, въ надеждѣ увидать что-нибудь интересное, и разочаровались, увидавъ, что это было, Фредъ это сдѣлалъ только для того, чтобы хоть на мгновеніе привлечь наше вниманіе.

Мы набрели на полуразвалившійся сарай, стоящій посреди степи. Очевидно, онъ стоялъ здѣсь со временъ постройки желѣзной дороги. Мы вошли въ него и стали осматриваться; но бродяга Фредъ не пошелъ съ нами.

Іецъ и Гунтлей стали, по обычаю бродягъ, вырѣзывать свои вензеля на стѣнахъ; въ это время Фредъ стоялъ снаружи, а Гунтлей нѣтъ-нѣтъ да поглядывалъ за нимъ въ замочную скважину.

Вырѣзавъ свой вензель, онъ подошелъ опять и сталъ смотрѣть. – Смотрите, онъ удираетъ! – закричалъ онъ взволновано. – Собака, онъ хочетъ улизнуть отъ насъ. Онъ знаетъ, вѣроятно, какое-нибудь хорошее мѣсто.

Мы помчались всѣ трое вслѣдъ за удирающимъ Фредомъ и орали такъ, будто намѣревались лишить его жизни. Замѣтивъ погоню, Фродъ круто повернулъ въ степь; но такъ какъ насъ было трое, онъ не могъ скрыться отъ насъ. Когда Гунтлею удалось схватить его въ свои объятія, онъ началъ трясти его, какъ малаго ребенка, и требовалъ отвѣта, извѣстно ли ему какое-нибудь выгодное мѣсто.

– Никакихъ доходныхъ мѣстъ я не знаю, – возразилъ Фредъ, – но я не могу оставаться съ вами. Вы озлобленные дураки. Пожалуйста, убей меня. Я не дорожу своей жизнью.

Мы опять помирились и всей компаніей продолжали наше путешествіе, пока не наступили сумерки; мы были изнурены и потому рано легли на покой. Но передъ этимъ я поссорился съ бродягой Іецомъ, и кончилось это тѣмъ, что онъ ударилъ меня нѣсколько разъ по физіономіи за то, что я назвалъ его мошенникомъ.

– Это правильно, онъ заслуживаетъ потасовки, – сказалъ Гунтлей и сталъ съ любопытствомъ наблюдать за нами. Наконецъ, мнѣ удалось ударомъ подъ подбородокъ свалитъ Іеца на землю, и тогда онъ успокоился.

Ночью я услыхалъ, какъ Іецъ поднялся и пошелъ въ степь. Его штаны слегка касались травы; покрытой инеемъ. «У него что-то на умѣ», подумалъ я и въ темнотѣ тихонько послѣдовалъ за нимъ. Я былъ отъ него на разстояніи десяти шаговъ, когда увидѣлъ, что онъ сѣлъ на траву и сталъ что-то ѣсть, – мнѣ почудился мясной запахъ. «Значитъ, у него есть еще провизія», подумалъ я. Тихонько я вернулся на свое мѣсто и притворился спящимъ. Приблизительно черезъ полчаса вернулся Іецъ и улегся на траву…

Утромъ я разсказалъ Гунтлею о томъ, что я зналъ, и потребовалъ, чтобы онъ помогъ мнѣ обыскать Іеца. Гунтлей, конечно, согласился и тотчасъ же облапилъ Іеца. Оказалось, что въ трехъ внутреннихъ карманахъ его блузы былъ спрятанъ хлѣбъ, причемъ мякишь хлѣба былъ вынутъ и вмѣсто него лежало мясо. Это было нашимъ спасеніемъ. Мы раздѣлили все на четыре части, и каждый изъ насъ получилъ маленькое подкрѣпленіе. Закусивъ, мы благодарили Іеца и благословляли его, хотя онъ и собирался насъ надуть. Іецу было стыдно, и онъ принялся насвистывать, желая насъ этимъ развлечь. Дѣйствительно, онъ свистѣлъ мастерски.

Затѣмъ мы отправились дальше.

По прошествіи часа мы увидали впереди какіе-то маленькіе бѣлые квадраты. Прошло еще нѣсколько минутъ, пока наконецъ мы добрели до нихъ: это оказалась ферма съ полями, засѣянными пшеницей, съ искусственнымъ колодцемъ и различными постройками. Не доходя до фермы, мы натолкнулись на женщину, молодую дѣвушку, сидящую за соломорѣзкой. Для насъ это было великолѣпнымъ видѣніемъ, такъ какъ мы пришли изъ степи и цѣлый вѣкъ не видали ни единой женщины. Она была молода, на ней была соломенная шляпа съ большими полями, и она привѣтливо кивнула намъ головой, когда мы ей поклонились. Гунтлей заговорилъ первый и просилъ ее дать намъ чего-нибудь закуситъ и выпить.

Дѣвушка отвѣтила, что мы получимъ все, что намъ нужно.

– Насъ уволили изъ Оранжъ-Флата, потому что тамъ пахота теперь прекратилась, – сказалъ Гунтніей.

Тогда Іецъ захотѣлъ, чтобы на него обратили вниманіе, и желая показаться честнымъ, онъ сказалъ:.

– Нѣтъ, мы удрали изъ Оранжъ-Флата, такъ какъ у насъ было слишкомъ мало времени для сна. Вотъ гдѣ правда.

– Хорошо! – сказала дѣвушка.

Мы приблизились къ ней, я стоялъ съ фуражкой въ рукѣ и говорилъ съ ней. Но больше всѣхъ ей понравился Фредъ, онъ былъ бѣлокурый нѣмецъ и самый интересный изъ насъ всѣхъ. Она попросила его проводить ее до фермы, чтобы принести оттуда провизіи; а мы должны были тѣмъ временемъ присмотрѣть за ея лошадьми.

– На фермѣ никого нѣтъ, – сказала она, и она не рѣшалась насъ захватить всѣхъ съ собой, боясь испугать свою матъ. Пока дѣвушка и Фредъ ходили на ферму, мы по очереди садились на соломорѣзку и правили лошадьми. Черезъ нѣсколько минутъ къ намъ подошелъ хозяинъ фермы. Онъ увидалъ, что мы умѣемъ работать и, прежде чѣмъ дѣвушка вернулась съ ѣдой, ея отецъ нанялъ насъ, четырехъ бродягъ, къ себѣ въ услуженіе вплоть до окончанія жатвы.