Текст книги "Цвет цивилизации"

Автор книги: Клод Фаррер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Он нагнулся вперед, вытянул шею, стискивает руками перила и кусает губы. Соленый ветер бьет ему в лицо, навевая странные, горделивые галлюцинации. Это самое – Цивилизацию – преследует он, в полете своего дрожащего миноносца, да ее, эту убийственную Цивилизацию, которая вот уже двадцать шесть лет раздавливает его фибр за фибром, нерв за нервом, своею неумолимой системой зубчатых колес – и сейчас покончит с ним ударом гранаты. Пусть так! Но берегись последних конвульсий побежденного. Эти броненосцы там, перед его миной – вот, вот кому нужно отомстить. За их стенами – квинтэссенция Цивилизации, достойная динамита. Берегись! Берегись последнего удара копытом, которым бедное человеческое животное, издыхая, разрушит сейчас твой механизм…

И, как бледная богиня, покровительница жаждущих мести, – Луна, разорвав скрывавшие ее облака, внезапно заливает серебряным блеском все море. И Фьерс испускает крик дикой радости: вот! Вот! Среди блистающих волн вырастают черные, как ночь, броненосцы.

XXXIV

Павшим при Цусиме.

Враг прямо перед нами.

На 412-м вполголоса отдаются приказания:

– Тихий ход! – Обе машины сто двадцать оборотов. Приготовить молотки там, у трубок.

– Все остальные – тихо!

– Налево, пять. Руль на нуле. Вы видите, боцман, да? Так держать, на два румба впереди линии.

– Машины, приготовиться маневрировать. Форштевень бесшумно рассекает воду. 412-й бежит вперед. На сером горизонте английские броненосцы рисуются смутными массами.

Сколько до них миль? Две, три? Как знать: ночью невозможно определить расстояние. Нужно идти очень тихо, без искр и шума поршней, слышного издалека. Подойти нужно близко, совсем близко: хорошая дистанция четыреста метров, когда ясно видно и когда известна скорость цели. Но для ночной атаки – безумие выпустить мину на большем расстоянии, чем двести. Фьерс это знает и, не спуская глаз со своей цели, он шепчет тихо: «Я выстрелю только в упор».

Направо и налево другие миноносцы исчезли вдали, поглощенные ночной темнотой. 412-й дерзко бежит к неприятельской эскадре совсем один.

Сколько миль еще? Две, одна? Быть может, остается только пять минут до первого пушечного выстрела. Головной броненосец, самый близкий – «Король Эдуард». Это его адмиральский пост. Фьерс, на секунду вспомнив Гонконг и пушку Норденфельда, обвитую розами, шепчет: «Смешно». И сейчас же мысль его возвращается к самому главному: «Я выстрелю только в упор».

Только в упор. Луна внимательно смотрит на поле битвы. Видно ясно, слишком ясно. Миноносец должен четко выделяться на этом молочного цвета море.

Силуэт броненосца растет, растет. Ни одного огня, ни отсвета на этой мрачной громаде. Никакого шума. Это – дворец Спящей Красавицы.

Сколько метров теперь? Пятьсот? Тысяча? А между тем, ведь у англичан есть глаза. Видно, как светлым днем… О, ожидание, гнетущее ожидание первого выстрела, который должен раздаться, как сигнал для всех громов битвы…

В роковом молчании Фьерс слышит, как бьется его сердце: громко, так громко, что враг там, впереди, должен тоже слышать… И он удерживает дыхание, почти задыхаясь… Но внезапно кошмар рассеивается ослепительным пробуждением: сноп фиолетовых лучей брызжет с «Короля Эдуарда», бежит по воде, ударяет в ослепленный миноносец, окружает его, затопляет морем сияния, окружает ореолом погребальной славы. И сразу все пушки, с которых сняли намордники, ощетиниваются молниями и воют, как стая гончих на добычу.

Фьерс ничего не видит, совершенно ослепленный снопом электрических лучей, ударившим в его зрачки. Тем хуже! Все равно – вперед. Он кричит во всю силу легких, чтобы разрядить свои нервы: «Машины, четыреста оборотов!»

Потом, всем существом своим превратившись в одно стремление к цели, он начинает опять повторять, как затверженный урок: «Я выстрелю только в упор! Я выстрелю только в упор! Я выстрелю только в упор!..»

Снаряды жужжат и ударяются в воду здесь и там. Почти все они разрываются от толчка среди волн: высоко вверх брызжут снопы, рассыпающиеся и падающие вниз дождем, жидкие призраки, белые под луной, которые появляются и исчезают опять в одно мгновение, незаметно смыкаясь все теснее вокруг миноносца.

Да, это хоровод проворных и легких призраков, бросающих друг другу свои саваны – волшебно красивые саваны из белоснежной пены, в каждой складке которых таится смерть. Хоровод, кружась, все теснее смыкает свое кольцо. Но 412-й развил теперь скорость в тридцать узлов. Наперерез волнам и гранатам он летит неодолимо и непреклонно, как воля, которая его направляет. И взволнованное море вздымается и бушует, и по палубе струится вода, как по руслу потока. Трубы извергают потоки пламени, ветер клонит и разрывает на части их улетающие султаны.

Первая граната. Разбитое железо отрывается полосами. Фьерс, повернув на минуту голову, видит человека с разорванным животом и вывалившимися внутренностями. За первым попаданием тотчас же следует второе, более удачное: задняя трубка и ее мина разлетаются вдребезги, унося с собой половину шансов на победу. Трое матросов скрошены в кровавую кашу. А еще далеко, слишком далеко!

«Только в упор!» Ярость борьбы душит Фьерса, и молнии гнева, яркие, как ясновидения, бороздят его мысль. Вот она, перед его миной, перед его последней миной – Цивилизация! Она его раздавила, искалечила. Перед тем, как убить, она оскорбляет его, швыряет в лицо волны, которые бьют его по щекам и заплевывают глаза…

О, Фьерс себя чувствует слишком слабым, и все-таки он бешено мчится, чтобы отомстить. С его губ срывается крик, крик уличной девки, которая вцепилась сопернице в волосы: «Я тебя, шлюха!» И напрягая все силы, с выступающими из орбит глазами, обезумевший – он держит прямо, все прямо.

Тяжесть его тела вся перенесена на руки, сжимающие перила. Внезапно точка опоры исчезает, и он падает вперед. Снаряд продольным огнем оторвал вместе и сталь перил, и часть его тела. На конце своей руки Фьерс видит что-то красное и болтающееся: наполовину оторванную кисть. Это пока еще не больно. Но кровь льется, и Фьерс понимает, что он сейчас умрет. Тогда он вскакивает одним прыжком и кричит изо всех сил: «Пли!»

Выпущенная из трубки мина устремляется вперед. В следующую же секунду снаряд ударяет в трубку, пролетает миноносец из конца в конец и разрывается в машинном отделении. Шатуны, люди и цилиндры – все искрошено вдребезги. Крики, взрывы, шипение и свист сливаются вместе, над разбитым 412-м поднимается огромный фонтан паров, который электрические лучи освещают, как облака апофеоза.

Разорванный от бедра до плеча, убитый как бык ударом молота, утонувший в море крови – своей крови, которая льется как вода из губки, Фьерс все же слышит «ура» торжествующих английских канониров. И сознание поражения, оставшегося неотмщенным, сжимает последней тоскою его сердце в то время, как он мало-помалу умирает.

Там, у врага-победителя, пушки не прекращают свою мрачную мелодию смерти. Теперь, когда все кончено, она звучит, как чудовищная симфония, в которой каждый инструмент тянет, обезумев, свою ноту. На фоне барабанного боя митральез сухая гамма трехдюймовых орудий выделывает безумные арабески, а рычание средней артиллерии беспрерывно вплетает в них дикие аккорды, которые долго вибрируют поверх этого хаоса звуков.

Но вот к торжествующей и наглой фанфаре пушек примешивается глухой удар, мрачный, как падение первой пригоршни земли на гроб. Столб воды поднимается сбоку броненосца, и больше ничего. Но словно молния поразила внезапно канониров на их местах, и все пушки внезапно смолкают разом.

И в воцарившейся внезапно тишине с броненосца, пораженного в свою очередь, раздается вопль агонии.

XXXV

Отмщенье!

Мина ударила в броненосец на траверсе котельного отделения, под броневой обшивкой – на двенадцать дюймов ниже ватерлинии.

Действие мины простое и точное, как в механизме боя часов: ударник отходит назад и задевает детонатор гремучекислой соли, который воспламеняет заряд – семьдесят пять килограммов пироксилина, взрывающийся под кораблем, как мина под утесом. Это производит немного шума, потому что слой воды заглушает звук.

В железной обшивке прорезывается отверстие, как резцом – отверстие вышиной в четыре метра, шириной в семь. Превращенный в порошок металл исчезает. Вода врывается внутрь.

Внутри водонепроницаемая переборка прорывается, как бумага, образует второе отверстие – отдушина в угольный склад, который опоясывает котельное отделение, как черный панцирь. Вода вступает туда и заливает уголь.

Третья переборка, отделяющая склад от котельного отделения. Здесь – живое сердце корабля. Обшивка облегает его, как грудь. И вот она гнется и дает трещину: совсем маленькую трещину – но укол булавки в сердце стоит удара топора.

Море проникает туда с легким журчанием фонтана.

Котельное отделение – посредине левого борта. Восемь топок идут в ряд вдоль прохода, где сложен грудами каменный уголь. Двадцать шесть полуголых людей работают изо всех сил, поднимая тяжелыми лопатами и бросая одним взмахом уголь на раскаленные решетки. Лампы, белый электрический свет которых спорит с кровавыми отблесками печей, висят на потолке. Стальная лестница на палубу поднимается вертикально, закрытая сверху трапом на болтах.

Кочегары слышали взрыв. Отраженный удар сбросил их на пол, словно картонных. Они поднимаются, ушибленные – и видят воду, роковую воду, которая брызжет из стены. Тогда, в запертом котельном отделении, из которого нет выхода, где придется погибнуть, как собаке с камнем на шее, разыгрывается сцена невыразимого ужаса.

Все люди, как один, бросаются к лестнице – как будто можно спастись через этот трап, болты которого нужно отвинчивать в течение десяти минут. Вода уже достигает до колена.

Главный кочегар, помешанный на своей ответственности, чудовищно нелепой в эту минуту, кричит: «По местам!» И выстрелом из револьвера убивает первого попавшегося беглеца. Потом видя, что спасения нет, в сознании своего бессилия и в страхе перед жестокой агонией, которая его ожидает, он вторым выстрелом кончает с собой.

Вода поднимается до груди и внезапно заливает все восемь топок. Свист покрывает все крики, в то время, как огромные клубы пара и струи кипящей воды жестоко обрушиваются на груду тел, нагроможденных у лестницы.

Начинается чудовищный рукопашный бой. Все эти люди, отброшенные сразу к первобытной дикости, убивают и разрывают на части друг друга зубами и ногтями за смешное право умереть одной ступенькой выше. Вода покрывает головы нижних. Некоторые пытаются всплыть, другие, которые не могут, умирают внизу, выскакивая по временам на поверхность. На верхней ступени, под закрытым трапом, тот, кто умрет последним, вцепился в винты трапа и делает отчаянные попытки отвинтить их. Но в своем безумном ужасе несчастный ошибается и поворачивает гайку не в ту сторону.

В то время, как вода достигает последних ступеней, рыжеволосый гигант-боцман, силы которого удесятеряются от жажды жизни, прочищает себе путь к лестнице ударами ножа, режет вцепляющиеся в него руки – до тех пор, пока не достигает неумолимого трапа. Но вода поднимается быстрее, чем он. И он останавливается, побежденный, роняет окровавленный нож, и его грубое лицо гиганта склоняется на грудь, которую потрясают рыдания.

Кончено. Котельное отделение залито.

XXXVI

С почти затонувшего миноносца Фьерс, охваченный возбуждением, смотрит и упивается своей местью.

«Король Эдуард» в агонии. Сначала была заметна только большая суматоха на его борту: крики, свистки, приказания – шум, который ветер донес до ушей победителя, как сладкую музыку. Потом исполинский корпус вдруг начинает содрогаться какой-то странной дрожью. Столбы света прожекторов, неподвижные с момента взрыва и продолжавшие бросать на небо и на облака диски белых лучей, начинают медленно двигаться взад и вперед, как будто корабль испытывал беспорядочную качку на этом спокойном море.

Да, «Король Эдуард» качается. Гроздья людей появляются над конечными сетями борта и перебираются через них, чтобы броситься в море. Броненосец склоняется на правый бок, ниже, ниже, еще ниже, и более уже не поднимается. Планшир погружается в воду. Одну секунду видна вся палуба: корабль опрокидывается на бок. Секунду спустя, палуба исчезает под водой и появляется подводная часть, баргоуты, киль, винты, которые продолжают вертеться в воздухе.

Одну минуту «Король Эдуард» продолжает держаться на воде килем вверх. Потом он делает движение назад, корма погружается вдруг, волнорез поднимается, как бы грозя небесам. И прямо, как человек, прыгающий в воду ногами вперед, «Король Эдуард» исчезает в волнах.

Миноносец тоже тонет. Фьерс, счастливый, улыбающийся, плавает на мостике, который лижут волны. Он слишком слаб даже для того, чтобы страдать. В его жилах нет более ни капли крови. И он засыпает, убаюканный, на груди моря, – с именем Селизетты, как с отходной молитвой, на губах.

…А в это время в Сайгоне, в своей комнате, склонясь перед распятием, m-lle Сильва молится за «всех плавающих, путешествующих»…

Стамбул,

1821 год Этиры.