Текст книги "Арина"
Автор книги: Клод Анэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
III
ПИСЬМО
Войдя в свою комнату, Арина увидела на столе письмо и узнала аккуратный почерк отца. Письмо было заказное.
Прежде чем прочесть, она разделась и бросила на стул коричневое форменное платье. Распустила длинные и густые каштановые волосы, накинула легкий пеньюар, взяла письмо и, скинув туфли, растянулась на диване.
Письмо начиналось так:
„Моя дорогая дочь, в ответ на твое письмо от 10-го сего месяца (это бюрократическое начало вызвало гримасу на ее свеженьком личике) сообщаю о своих планах. Я не хотел бы, чтобы ты поступала в университет.[1]1
Речь идет о Высших женских курсах, где преподавали университетские профессора. – Прим. переводчика.
[Закрыть] И без тебя на Руси много падших женщин. С твоим умом ты большего добьешься в хозяйстве и воспитании детей. Надеюсь, что в скором времени ты выйдешь замуж. Наш друг Петр Борисович, которого ты, без сомнения, помнишь, сохранил о тебе лучшие воспоминания и очень хотел бы на тебе жениться. Как тебе известно, он серьезный человек и сможет обеспечить тебе самую приятную жизнь. Он занимает не последнее место в деловом мире, и я могу ручаться за него, как за самого себя. Сейчас я собираюсь на месяц на воды, на Кавказ. По возвращении в Петербург в сентябре рассчитываю увидеть тебя. Мы проведем осень в Павловске, где у Петра Борисовича чудесная дача…"
Письмо было на четырех страницах и все в таком же духе. Девушка не смогла одолеть его. „Ну и гадость!" – Она смяла письмо и швырнула его в угол.
Арина закрыла глаза и размечталась: перед ней возникли образы прошлого. Она вновь увидела себя маленькой восьмилетней девочкой на коленях крестного отца – князя Вяземского. Что за странный человек! Как он ее любил! Казалось, он только и жил для нее. Когда она бывала у него, он одаривал ее то красивыми новыми золотыми монетами, то изумительными шоколадными конфетами. Шоколад она тотчас съедала, монеты прятала в школьный ранец, так как мать никогда не позволила бы их принимать. Она уносила с собой в школу двадцать или тридцать монет, тихо позванивавших при каждом шаге, хотя они и были завернуты в глянцевую бумагу. Крестный, как ей впоследствии рассказывали, хотел удочерить ее, дать ей воспитание по своему вкусу и оставить при себе… У него были белые и очень холодные руки; она вздрагивала, когда он гладил ей руки и лицо… Все затуманилось перед ее закрытыми глазами.
В безмолвной комнате желтая штора отливала золотом в лучах заходящего солнца.
Образы продолжали плыть перед ее глазами… Князь был совсем рядом. Он так пристально смотрел на нее, что ей становилось тяжело. И вдруг – как это стало возможным? – она почувствовала на своей ноге его холодную руку…
Арина открыла глаза и увидела Владимира Ивановича, присевшего на диван рядом с ней. Его рука лежала на ее голой щиколотке, а сам он, оставаясь неподвижным, пристально смотрел на нее. Увидев, что она проснулась, склонился к ней:
– Простите меня, Арина Николаевна, простите… Я постучался к вам, и, поскольку никто не ответил, я вошел…
Она не дала ему закончить.
– У вас такие холодные руки, как и у моего крестного, – сказала она. – Это отвратительно! Оставьте сейчас же мою ногу…
Говоря это, она запахнула приоткрывшийся пеньюар, не сводя глаз с Владимира Ивановича. Ее тон был столь решительным, что доктор сейчас же убрал руку.
– А теперь сейчас же встаньте!
В голосе этой хрупкой девушки слышались такие властные нотки, что Владимир Иванович немедленно поднялся.
Не спеша, Арина выпрямилась, встала с дивана, скользнула ногами в туфли, направилась к двери, открыла ее и сказала со спокойной уверенностью:
– А теперь уходите! Поверьте, так будет лучше. Я не знала, что вы посещаете этот дом ради меня.
Доктор взял себя в руки, привлек ее к себе и, почти касаясь ее лица, едва слышно прошептал:
– Думайте обо мне, что хотите… Клянусь вам, я не могу жить, не видя вас… Я должен объясниться. Навестите меня как-нибудь.
– И пригласите свою дочь, мою ровесницу, присутствовать при нашей беседе, – бросила Арина вызывающе.
Ошеломленный Владимир Иванович едва овладел собой:
– В семь часов я всегда один в кабинете, где провожу консультации… Буду ждать вас.
– Да, действительно, ведь вы врач… Судя по всему, вы можете оказаться полезным. Я вспомню о вас в случае необходимости, Владимир Иванович.
Доктор отпрянул, его глаза блеснули, но, не сказав ни слова, он вышел из комнаты.
Арина еще одевалась, когда в дверь три раза легонько постучали, и вошла Ольга.
Она долгое время жила у Варвары Петровны, но с тех пор, как получила место в городской управе и будучи склонной к независимости, она сняла небольшую меблированную комнату. Однако продолжала ежедневно обедать у Варвары Петровны, а вечера проводить с Ариной, к которой очень привязалась. Трудно сказать, отвечала ли ей Арина тем же. Во всяком случае, обе девушки откровенничали друг с другом и почти не расставались, хотя Ольга была на пять лет старше Арины. В характере Арины появлялась любопытная черта – исключительная уверенность в себе, что ставило ее вровень с людьми, старшими по возрасту, с которыми она общалась. Пример тому – отношения с теткой.
Ольга ничего не утаивала от Арины. Эта экспансивная блондинка была уверена, что и о своей подруге знает все. Но сторонний наблюдатель живой беседы двух девушек не преминул бы отметить характерный взгляд, каким Арина смотрела на свою подругу, и стал бы доискиваться до причины. Близкая дружба между Ариной и Ольгой приносила некоторые выгоды последней. Несмотря на молодость, Арина сумела собрать вокруг себя круг поклонников, спешивших исполнить ее малейшие желания, хотя временами ее фантазии выглядели весьма странными. Пикники, ужины, катания на санях, танцы – во всем этом принимала участие и Ольга, и было немыслимо, чтобы Арину пригласили без ее постоянной подруги. Она выступала в не особенно лестной роли компаньонки, но умела пользоваться выгодами, какие нечасто выпадают на долю лиц, играющих роли второго плана.
Войдя в комнату, Ольга посмотрела на Арину и то ли с досадой, то ли с восхищением заметила:
– Ничего не понимаю. Ты кутила, пила шампанское, вытворяла Бог знает что, подремала каких-нибудь два часа, выдержала экзамен, а вид у тебя такой свежий, будто ты проспала целую ночь.
– К тому же, дорогая, у меня неприятности. Я наконец получила ответ от отца. Между нами все кончено. Вот, убедись сама.
И протянула смятое письмо Ольге, которая внимательно его прочла. Окончив чтение, она взглянула на подругу, сидевшую у туалетного столика с гребнем в руках.
– Ну и что же дальше?
– А дальше придется обойтись без него. Не так уж трудно найти деньги в таком городе, как наш…
Ольга вне себя бросилась к ней.
– Я знаю, о ком ты думаешь. Но ведь это совершенно невозможно… Поклянись, что ты этого не сделаешь… Мне невыносимо даже представить себе это… Ты погубишь себя!
Она обняла подругу, прижалась к ней, на глазах выступили слезы.
– Обратись к тете, к Николаю, хоть к дьяволу, но не к тому, о ком ты думаешь… Обещай мне.
Арина ласково оттолкнула ее.
– Прежде всего, дай мне причесаться, это сейчас самое важное. Что у тебя за мания все драматизировать! И вдобавок ты плачешь… Это касается меня или тебя? Кому придется страдать – тебе или мне? Ты же знаешь, что я не могу разговаривать с тетей о деньгах. Такова уж она. С этим надо смириться… Мы очень любим друг друга, и я не хотела бы портить наши добрые отношения из-за ничтожных денежных вопросов. Нет, лучше предоставь мне самой уладить дело.
Она поднялась и, нежно прислонясь к плечу Ольги, вытиравшей слезы, сказала:
– Какая ты еще глупенькая, бедная моя! Пойди в церковь, поставь за меня свечку и не тревожься больше. Я не так легко жертвую собой, как тебе кажется. Помнишь, что в средние века называли испытанием огнем? Надо было пройти через горящий костер невредимым. Так вот, можешь быть уверена, я пройду через костер и пламя не коснется меня!
Она умолкла и стала ходить взад и вперед по комнате. Вдруг остановилась перед Ольгой и, смеясь, сказала:
– Знаешь, кто недавно ушел отсюда? Владимир Иванович, моя дорогая!
Видя недоверчивый жест Ольги, она рассказала, как удивилась, проснувшись, и какая сцена затем последовала, добавив несколько волнующих и пикантных деталей, делавших больше чести ее воображению, нежели правдивости.
Ольга слушала с жадным любопытством и, когда Арина закончила, сказала, охнув:
– Как он обольстителен! И сидел вот здесь, на диване! Я бы не устояла…
Они долго беседовали на эту неисчерпаемую тему. Их прервала Паша, объявившая, что кушать подано.
Ужин еще не закончился, когда Арина поднялась и, извинившись перед теткой, сказала:
– Николай ждет меня внизу. Обратившись к Ольге, она добавила:
– Я вернусь к девяти, и мы пойдем с тобой в Александровский парк.
IV
ЖЕНИХ
Перед парадной дверью стояла небольшая открытая коляска на резиновых шинах, запряженная парой прекрасных вороных, которыми была знаменита губерния. По тротуару прохаживался высокий, полный, темноволосый бородач, нервно затягивавшийся сигаретой, чтобы тотчас бросить ее и зажечь другую. Иногда он останавливался, чтобы посмотреть на балкон второго этажа, бросал взгляд на часы и продолжал шагать. Николай Иванов был известен, во-первых, как любитель чистокровных лошадей и, во-вторых, как односторонне помолвленный с непредсказуемой и уже прославившейся в городе Ариной. Это был чудаковатый и нелюдимый молодой человек; его здесь редко видели, он не имел друзей и большую часть года проводил в своем имении в тридцати верстах от города. В городе он снимал всего лишь две комнаты в мещанском доме. Не пил, не играл в карты, за ним не числилось ни одной любовной связи. Его отец давно умер, а мать жила в Крыму. Ходили слухи, что она страдает душевным заболеванием и лечится в клинике известного доктора. Живя один, Николай Иванов сделался молчальником, речь давалась ему с большим трудом. Он не сразу находил слова, повторялся, противоречил сам себе, умолкал посреди фразы и в конце концов впадал в привычную немоту. Николай обладал симпатичной наружностью, большими голубыми глазами и темно-каштановой шевелюрой. Но лицо его отличалось бледностью, рот был судорожно сжат, а в глазах сквозило беспокойство. Матери семейств и девушки на выданье уже давно пытались поймать в сети эту богатую добычу – говорили, что состояние Николая оценивается в миллион рублей. Но все понапрасну.
Однажды вечером его затащили на ежегодный бал в гимназию Знаменской. Арина, одна из устроительниц праздника, при входе протянула Николаю цветок. Он взял его, неловко и надолго уставился на девушку, пробормотал несколько слов благодарности и в результате не отходил от нее целый вечер. Когда она танцевала, он следил за ней с растроганной улыбкой. Время от времени покидал бальный зал, бросался в буфет и залпом выпивал несколько бокалов вина, чтобы придать себе храбрости. Еще прежде, чем кончился бал, в приступе героического мужества он предложил Арине выйти за него замуж. Арина – ей тогда было шестнадцать лет – смерила его вызывающим взглядом с головы до ног и прыснула ему в лицо. Но на следующий день он пришел с букетом цветов к Варваре Петровне, напрасно пытавшейся объяснить ему, что племянница слишком молода для замужества. Еще через день он уже носил обручальное кольцо с выгравированным именем Арины и датой бала. Он рассказывал по всему городу, что Арина Николаевна Кузнецова по окончании гимназии станет госпожой Ивановой. С тех пор каждый день Арина получала цветы – в конце концов она стала испытывать от этого удовольствие и изредка соглашалась на прогулки в коляске с Николаем.
Трудно даже вообразить, насколько она, шестнадцатилетний подросток, сумела капризами и деспотизмом подчинить себе этого верзилу, почти вдвое старше ее. Удивительно, что ей отнюдь не понадобилось много времени, чтобы осознать, как безгранична ее власть над ним. С первого дня она поняла, с кем имеет дело и что в ее детских пальчиках Николай будет мягким воском. Она регламентировала его визиты и их продолжительность. Николай приходил только в назначенные ею часы. Боже сохрани его показаться на Дворянской без разрешения! Однажды по какому-то срочному делу он неожиданно появился в столовой. Арина молча ушла в свою комнату и отказалась принять его. Часто она приказывала ему пожить неделю-другую в его загородном имении. Иногда разрешала сопровождать себя в театр, куда ходила регулярно, не пропуская почти ни одного представления. Она была помешана на театре, бывала в обществе артистов, заявляла, что, возможно, сама станет артисткой, считая истинной жизнь только на сцене. Случалось, что посреди спектакля она шла за кулисы, в гримерные артистов, болтала с ними и совершенно забывала о Николае, который, надувшись, сжав зубы, уходил из театра один.
Однажды она попыталась проделать с ним такую штуку. Зимой в десять вечера, когда Николай сидел у нее в комнате за чаем, она объявила:
– Николай, я должна уйти, у меня свидание.
– Я провожу вас, – предложил он, – куда вы идете?
– Меня ждет друг на углу Соборной площади, но вы не должны знать, кто он.
Он удивленно посмотрел на нее. Через мгновение, сделав над собой усилие, промолвил:
– Хорошо.
Они вышли вместе, и когда при свете уличного фонаря она заметила того, кого искала, тут же распрощалась с Николаем, приказав ему возвращаться к себе.
Чтобы оценить эту выходку по достоинству, следует заметить, как отчаянно Николай ревновал Арину, имея все основания думать, что у нее в городе была не одна интрижка. Подтверждая справедливость его подозрений, она не делала из своих романов никакой тайны и сама говорила о них без умолку:
– Ах, Николай, знаете, кто приехал из Москвы? Старший сын Маклакова. Кажется, я влюблена в него, ведь он неотразим…
Подобных историй было множество.
После выходки у Соборной площади Арина, давясь от смеха, поведала об этом подруге. Свыкшаяся со многими капризами Арины, на этот раз Ольга не могла удержаться от упрека:
– Какая же ты злая, Арина! Подавив смех, та ответила серьезно:
– Да, так и есть, я злая. Но почему я не должна быть злой, если это доставляет мне удовольствие?
Пышнотелая блондинка остолбенела. Арина добавила:
– Хочешь, я скажу одну вещь, до которой ты сама никогда не додумаешься? Как раз потому, что я злая, Николай и любит меня. А вот тебя, пай-девочку, он не полюбит никогда.
При этих словах она начала кружиться в танце – несмотря ни на что, Арина оставалась еще дурашливой девчонкой, на которую находили приступы безудержного веселья, и она показывала на улице прохожим язык, разыгрывала своих соучениц и умела, как никто другой, доводить до отчаяния учителей, никогда не попадаясь с поличным.
Самое поразительное состояло в том, что Арина была права. Николай Иванов, единственное и избалованное дитя богатых родителей, которому разрешалось все, который никогда не слышал слова „нет" и знал только легкие победы у податливых женщин, сначала смотрел как на невиданное чудо на эту хрупкую девушку, говорившую с ним в приказном тоне. А подчинялся он ей по той простой причине, что не чувствовал в себе силы противостоять таинственной магии, исходившей от Арины.
Долгими часами в одиночестве он так и эдак раздумывал над этой странной проблемой: как согласился он стать рабом Арины и, прежде всего, почему она с ним так обращается? И вдруг все для него стало ясным. „Она подвергает меня испытаниям, чтобы убедиться в моей любви. И если она вновь и вновь так поступает, то только потому, что неравнодушна ко мне. Если бы она не любила, то оставила бы меня в покое. Раз мучает – значит, любит… Какая изумительная девушка!"
Так и шло, и чем больше Арина заставляла его страдать, тем больше росли признательность и привязанность Николая. Он даже думать не смел воспротивиться капризам Арины. Чем тяжелее были испытания, тем с большей радостью он соглашался подчиняться им и тем самым добиться любви этой бесподобной девушки. На другой день после того, как он проводил ее на свидание с соперником, Николай стал перед ней на колени:
– Арина, я благодарен вам, вы дали мне вчера высшее доказательство любви, какого может требовать мужчина. Благослови вас Господь!
Девушка вместо ответа повела плечами и сделала пируэт.
Случалось, что она еще более жестоко играла с ним. Иногда по вечерам она разрешала ему пить чай в своей комнате. Они подолгу беседовали. Николай в этих случаях обретал способность говорить и иногда даже становился красноречивым. Она усаживала его рядом с собой на диван, бросала на него то нежные, то дерзкие взоры. Тогда этот увалень обнимал ее за тонкую талию, не знавшую корсета, все ближе придвигался к ней и наконец припадал губами к обнаженному круглому и упругому плечу, осыпая его поцелуями.
Полулежа на диване, она делала вид, что ничего не замечает; казалось, она не участвует в этой страстной сцене.
– Ты любишь меня? – робко вздыхал Николай.
Арина хранила молчание. Наконец, когда, потеряв голову, Николай переходил в решительное наступление, Арина выскальзывала из его рук.
– Для вас здесь слишком жарко. Вам станет дурно. Ступайте подышите свежим воздухом, Николай.
Она выходила в столовую, где Ольга пила чай с кем-нибудь из домашних. Николай срывался как ураган, ни с кем не попрощавшись, вскакивал в коляску и приказывал кучеру гнать что есть мочи. Если дело происходило в леденящий зимний вечер, он даже не запахивал шубу и до кучера доносились его бессвязные восклицания.
– Черт бы ее побрал! Я убью ее!.. Живее, живее… Сукина дочь!.. Я обожаю ее!..
Этим вечером впервые воздух был по-настоящему теплым, как в летнюю ночь. Быстро катилась коляска, девушка съежилась в уголке как бы в забытьи, кутаясь в черную шелковую накидку, прикрывавшую ее белое платье, и не чувствуя руки Николая, обнимавшего ее за талию. Чуть серебрился тонкий серп луны. Когда дорога шла вдоль кустов акаций, сильный аромат цветов внезапно обволакивал Арину. Этот пряный настой сменялся более нежным запахом высоких луговых трав, росших по обе стороны дороги. Мягкий воздух, темная прозрачность расшитого золотом небосвода, безмолвие природы действовали на обнаженные нервы девушки как бальзам. Она забыла о своем спутнике, не думала ни о чем и наслаждалась глубоким спокойствием прекрасного вечера.
Николай долго молчал. Наконец рискнул произнести несколько фраз. Не получая ответа, осмелел и сделался более красноречивым. Он говорил Арине, что, начиная с сегодняшнего дня, она стала свободной; блестяще сдав экзамены в гимназии, она завершила важную главу своей жизни. Ничто не мешает теперь приступить к осуществлению проекта, над которым он думает уже полтора года. Остается лишь назначить день их свадьбы. Дальнейшее будет зависеть только от нее – захочет ли она поехать за границу, в Крым или остаться в имении?.. Он ждал ее слова.
Арина все еще была погружена в собственные мысли. Николай забеспокоился:
– Ответьте мне, умоляю вас! – воскликнул он тревожно.
Повернувшись к нему и прямо глядя в глаза, Арина сказала:
– Николай, не мучьте меня. Я так несчастна… Через несколько дней вы узнаете больше. А теперь надо возвращаться.
Молодой человек был сражен. Еще никогда Арина не говорила с ним подобным тоном. Ни разу не поведала ему столько о себе, как этими тремя-четырьмя фразами. Он смутно чувствовал приближение чего-то трагического, что оставалось ему недоступным. В чем дело? Почему Арина, королева, у ног которой лежал весь мир, была несчастна? Она взывала к его жалости… Это было выше его понимания. Голова у него пошла кругом. Внезапно глаза Николая наполнились слезами, и он судорожно разрыдался.
Девушка положила ладонь на его лихорадочную руку. Возвращаясь, они не произнесли больше ни слова.
На пороге она грустно промолвила: – До свидания. Вскоре я позову вас.
V
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ПАРК
Александровский парк был гордостью города. Расположенный в десяти минутах ходьбы от Соборной площади, он предлагал множество развлечений. Его благоустройством ведал попечительский совет из самых уважаемых горожан. За вход платили пятьдесят копеек, а по абонементу – двадцать пять. В центре парка находились два теннисных корта, обнесенных решеткой, а также нечто вроде велосипедного трека с приподнятыми виражами. С террасы, нависшей над треком, можно было видеть в конце парка летний театр с крытой сценой и стоявшими на открытом воздухе стульями для зрителей; здесь игрались оперетки и комедии.
В другом конце парка разместился ресторан с широкими залами, балконами в цветах, управлявшийся владельцем гостиницы „Лондонская", который на летний период переводил сюда своего знаменитого шеф-повара, и непритязательный оркестрик. Летними ночами терраса, театр и ресторан были залиты светом. Офицеры, чиновники, купцы, заводчики отдыхали здесь со своими женами, детьми и любовницами. После спектакля прогуливались актрисы. Под белым светом шарообразных электрических фонарей между театром и рестораном завязывались и порывались тысячи связей. От освещенной центральной площадки во все стороны расходились темные аллеи, дававшие желанный приют влюбленным парочкам. Из темноты долетали страстный шепот, раскатистый или приглушенный смех, поспешные шаги.
В тот вечер Арина и Ольга, отвешивая поклоны направо и налево, но не задерживаясь, прошли длинную террасу, заполненную оживленной толпой. Когда они подходили к ресторану, сидевший в тени балкона человек поднялся и направился им навстречу. Ольга встрепенулась.
– Конечно, он здесь, – сказала она, взяв подругу за руку и увлекая ее за собой.
Но Арина остановилась и подала руку подошедшему. Это был человек среднего роста, с крупным и по-детски круглым лицом, с часто моргавшими под тяжеловатыми веками глазами. Пепельный цвет лица говорил о плохом здоровье. Человек носил подстриженные на английский манер усы, остатки волос на висках, обрамлявшие совершенно лысый череп, были коротко пострижены. Привлекали внимание тяжелые пухлые руки. Возраста он был неопределенного, медленно ходил, опираясь на трость. Ему была свойственна некоторая навязчивость в беседе – он брал вашу руку в свою, обнимал вас за плечи и, когда говорил, близко наклонялся, почти касаясь вас.
Вот уже несколько лет, как инженер Михаил Иванович Богданов отошел от дел. Он был образованным человеком, с тонким и пытливым умом, но от него веяло чем-то беспокойным, что трудно выразить словами, но можно ясно почувствовать. О нем много говорили, не приводя тем не менее никаких конкретных данных. Позднее его имя стало упоминаться в связи с трагической историей, происшедшей в городе за год до этого. Одна из самых очаровательных, принадлежавших к цвету городского общества девушек покончила с собой в восемнадцатилетнем возрасте. Причины самоубийства остались невыясненными. Возможно, это был один из тех случаев, нередких в среде русской молодежи со свойственной ей экзальтированностью и слабостью, когда, не умея противостоять первым ударам судьбы, начинают испытывать отвращение к жизни. У девушки нашли письма Богданова, путаного, книжного и сложного содержания, из которых можно было понять, что ее с Богдановым связывали интимные чувства, возможно, только платонические. Общественное мнение, заинтригованное тайной, зачло в вину Михаилу Ивановичу самоубийство девушки и постоянно давало ему это почувствовать.
Вот тогда-то, бросая вызов обществу, Арина Николаевна стала часто встречаться с Богдановым и вела на глазах у всех долгие разговоры с ним. Михаилу Ивановичу это, казалось, доставляло живейшее удовольствие. Блестящий ум девушки очаровал его. Он всегда разговаривал с ней тоном величайшего уважения, не как с подростком, а как с женщиной образованной, достойной беседы о самых высоких материях. Он косвенно давал ей понять, что в его лице она имеет преданного друга, для которого не существует светских условностей, и что между ними – людьми такого уровня развития – не должно существовать запретов, обычных в обывательской среде. Из его слов следовало, что он руководствуется в жизни материалистическими соображениями, отводящими деньгам огромную роль в бытии людей при том понимании, что в известный момент каждый может столкнуться с их нехваткой, ибо никто не застрахован от ударов судьбы. И если такое случится с Ариной Николаевной, то он, Михаил Иванович, будет счастлив предоставить себя в ее распоряжение, поскольку средствами он, слава Богу, не обделен. Это, конечно, говорилось не в столь откровенной форме, как здесь изложено. Не было произнесено ни единого слова, могущего шокировать Арину Николаевну или вынудить ее оборвать своего собеседника, мастерски умевшего заставить угадать то, что невозможно было выразить прямо. Так или иначе, из их совместных бесед вытекало, что он предлагал ей свои услуги, а она понимала его так, как надо. Все это, само собой разумеется, было окутано словесным туманом, что превращало самые прозаические вещи в нечто сверхчувственное, более высокое, чем область обычного материального интереса; казалось, речь шла о духовной сделке, об утонченном обмене высшими ценностями.
Безошибочный инстинкт Арины не обманул ее. Михаил Иванович в случае необходимости был к ее услугам. О цене этих услуг, понятно, не упоминалось. Едва ли Арина задумывалась об этом, поскольку всем предложениям Михаила Ивановича, похоже, суждено было остаться благими намерениями. Девушке льстило, что эта загадочная личность, вызывавшая всеобщий интерес горожан, человек незаурядного ума, пополнил ряды ее поклонников. Почтение, которое он ей оказывал, имело в ее глазах особую цену.
Сопровождаемая Ольгой, которая ни за что на свете не отпустила бы ее одну, Арина увлекла инженера подальше от террасы, в темную аллею.
Со свойственной ей прямотой она сразу же приступила к делу.
– Знаете ли вы, – сказала она, – что, возможно, скоро мне понадобитесь?
– Несравненный друг, – ответил Богданов (он любил говорить в подобном тоне, нарочито утрируя голосом употребляемые им старомодные выражения), – вы знаете, что я целиком и полностью в вашем распоряжении, целиком и полностью… что я счастлив услужить вам.
– Так вот. Я хочу поступить в университет, а моя семья против.
– Ах, эта семья, семья, какое ужасное ярмо… по сути, рабство… И с вашим умом, Арина Николаевна… Какие страдания!.. Я рад, что вы подумали обо мне. Я тронут, бесконечно тронут… Но помыслили ли вы об одной вещи? – Он взял руку молодой девушки и удержал ее в своей. – Как могу я согласиться потерять вас? Что станет со мной без вас в этом варварском городе? Как я смогу отказаться от драгоценных минут, которые вы мне дарите, как я сумею смириться с этим? – Он шептал, наклонившись так близко к лицу Арины, что Ольга едва слышала его слова. – Во всяком случае, об этом надо поговорить, поразмышлять, подробно обсудить. Вы позвоните мне, не правда ли? Когда вам будет угодно. Мне ничто не помешает… Будьте уверены во мне и позвольте поблагодарить вас от всего сердца.
Арина высвободила руку. Чуть поколебавшись, обернулась к Ольге:
– Подожди меня здесь, я вернусь через минуту.
И, оставив остолбеневшую подругу, она отошла с инженером в темноту аллеи.
– Михаил Иванович, – сказала она, – я не знаю, почему обращаюсь именно к вам. Я не думала об этом. Возможно, я не права… Но я люблю ясность и хочу говорить откровенно. Мне нужны деньги, чтобы поступить в университет. Можете ли вы одолжить их мне? Я говорю одолжить, потому что в наследство от матери мне осталось несколько десятков тысяч рублей, какими я смогу распоряжаться по достижении совершеннолетия. Не хотите ли стать моим банкиром? Предлагаю заключить сделку, простую сделку. Прошу вас смотреть на это именно так. Я не хочу быть никому обязанной. Дело должно обстоять именно так, как я хочу, или вовсе никак. И я желаю получить немедленный ответ: можете ли вы одолжить мне деньги и какой процент потребуете за предоставленную сумму?
– Но, мой друг, мой драгоценный друг, я не понимаю, – заговорил Михаил Иванович. – Поверьте, я растерян… Сделка между вами и мной… Это невозможно… Да об этом и подумать нельзя! Вы, Арина Николаевна, нуждаетесь в нескольких несчастных тысячах рублей. Разумеется, эта сумма в вашем распоряжении, но без условий, безо всяких условий… Моим единственным вознаграждением будет сознание того, что я, недостойный, внесу свою лепту в развитие вашей исключительной личности. Это большая, очень большая честь для меня… Только должен сознаться, я дрожу при одной мысли, что теряю вас… Здоровье не позволяет мне жить ни в Петербурге, ни в Москве… Я должен быть уверен, что вы каждый год будете приезжать сюда на каникулы, что будете заботиться обо мне, как об инвалиде. Перед вами больной, это так, но больной, которому многое не нужно… только бы видеть вас каждую неделю… Вы не знаете, Арина Николаевна, ведь я живу только в те дни, когда вы оказываете мне милость побеседовать со мной. Очарование вашего ума – несравненное лекарство от всех моих недомоганий, один звук вашего голоса наполняет меня силой… Это чудо, истинное чудо… И позвольте также сказать вам, что я жестоко страдаю оттого, что встречаю вас только случайно, в толпе, и всегда вместе с подругой, которая, конечно, очаровательна, но по интеллекту не может сравниться с вами… Если бы вы сжалились надо мной, уделили мне несколько часов беседы, но в спокойной обстановке, вдали от докучливых людей, у меня дома… Это было бы милосердием. Вы, мой друг, обладаете таким драгоценным даром жизни, что он передается даже умирающим! Знаете, как я называю вас? Царицей Савской. Вы помните, конечно, из „Искушения святого Антония" царицу Савскую, которая умела рассказывать массу историй, одну занятнее другой. Все, что вы соглашаетесь поведать мне о вашем чудесном детстве, о днях, прожитых среди нас, для меня многоцветнее самых прекрасных восточных сказок… Вот единственная милость, которой я прошу у вас.
Сухим тоном, который странным образом контрастировал с пафосом речи охваченного крайним волнением Михаила Ивановича, Арина произнесла:
– Сколько раз в неделю до моего отъезда я должна бывать в вашем доме „царицей Савской"?
Михаил Иванович был сражен.
– Но, мой друг… – начал он.
– Отвечайте определенно, прошу вас. Я хочу знать все условия нашей сделки.
– Мне невыносимо слышать, как вы говорите… Сделка!.. Вы совершенно ошибаетесь…
– Если вы сейчас же не дадите мне ответа, я ухожу, и мы никогда больше не будем говорить об этом.
Михаил Иванович заколебался.
– Ну, не знаю, два-три раза в неделю…
– Скажем, два раза. И в продолжение скольких часов я буду рассказывать истории?
– Вы воистину жестоки, это уточнение ужасно!..
– Ну хорошо, я назначу сама. Два раза в неделю по одному часу. Таковы ваши условия… Это недешево… Мне надо подумать… До свидания…
