Текст книги "Театр теней: Фантастические рассказы"

Автор книги: Клиффорд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Но миллиард лет, подумалось Уоррену, это все-таки долговато.

Он добрался до свалки и двинулся по знакомому маршруту, огибая крупные узлы и машины, разбросанные вокруг. Но как он ни берегся, а раз-другой все же споткнулся о какую-то мелочовку, которую было не разглядеть в темноте.

Споткнувшись вторично, он наклонился и поднял штуковину, которая подставила ему ножку. Как он и догадывался, это оказался какой-то инструмент, брошенный инопланетянами при бегстве. Он как будто видел их, бросающих инструменты и удирающих во всю прыть,– но картина получалась нечеткой. При всем желании он не мог решить, на что эти инопланетяне смахивали и от чего удирали.

Он подкинул инструмент разок-другой, взвесил на руке. Инструмент был легким и удобным и, несомненно, имел какое– то применение, но какое – Уоррен не знал, не знал и никто в экипаже. Что за конечность сжимала этот инструмент – рука или щупальце, клешня или лапа? Что за мозг управлял рукой или щупальцем, клешней или лапой, сжимавшими этот инструмент и применявшими его для какой-то разумной цели?

Откинув голову назад, он посмотрел на звезды, сверкающие над планетой. Нет, это были совсем не те звезды, что знакомы с мальчишеских лет.

Мы далеко, подумал он. Как же мы далеко! Так далеко не забирался еще никто из людей…

Неожиданный звук заставил его дернуться и обернуться. Кто– то бежал по тропе сломя голову и неистово топоча.

– Уоррен! – раздался крик.– Уоррен, где вы?

В голосе слышался неподдельный испуг, больше того – нотки безумной паники, какие можно подчас услышать в визге перепуганного ребенка.

– Уоррен!..

– Да здесь я, здесь. Иду, уже иду!

Он стремительно зашагал навстречу человеку, топочущему в темноте. Бегущий мог бы проскочить мимо, не протяни Уоррен руку и не схвати за плечо, вынуждая остановиться.

– Уоррен, это вы?

– Что с вами, Мак?

– Я не могу… Не могу… Не…

– Что стряслось? Да говорите же! Чего вы не можете?

Инженер в свою очередь вытянул руки, неловко схватил капитана за лацканы сюртука и повис на нем, словно утопающий на спасателе.

– Ну, давайте выкладывайте,– поторопил Уоррен, подхлестываемый нарастающей тревогой.

– Я не могу запустить двигатели, сэр.

– Не можете – что?..

– Не могу запустить их, сэр. И никто из моих ребят. Никто из нас не может их запустить, сэр.

– Двигатели! – повторил Уоррен, чувствуя, как душу стремительно охватывает ужас,– Что случилось с двигателями?

– С двигателями ничего не случилось. Это с нами что-то случилось, сэр. Мы не можем их запустить.

– Возьмите себя в руки, любезный. Ближе к делу. Почему не можете?

– Мы не помним, как это делается. Мы забыли, как они запускаются! Уоррен включил свет над столом и, выпрямившись, стал шарить глазами по полкам в поисках нужной книги.

– Она где-то здесь, Мак,– произнес он.– Знаю, она была где-то здесь…

Наконец он нашел ее и, сняв с полки, раскрыл под лампой. Не мешкая перелистал страницы. За своей спиной он слышал напряженное, почти жесткое от ужаса дыхание инженера.

– Все в порядке, Мак. Тут в книжке все изложено.

Листая пособие, он вначале забежал слишком далеко, и пришлось вернуться на пару страниц. Нашел нужное место и, распластав книгу, пристроил ее под лампой поудобнее.

– Ну вот,– произнес он,– сейчас мы с этими движками сладим. Вот здесь сказано…

Он попытался прочесть – и не смог.

Он понимал слова и даже символы, но слова, составленные вместе, сразу же утрачивали смысл, а сумма символов будто не имела смысла и вовсе. Он покрылся потом, пот бежал по лбу и собирался в бровях, стекал от подмышек и ручейками струился по ребрам.

– Что с вами, шеф? – осведомился Мак.– Теперь-то в чем дело?

Уоррен ощутил, что тело жаждет задрожать, каждый нерв жаждет затрепетать – и ни с места. Он просто окаменел.

– Это инструкция по двигателям,– сообщил он спокойно и тихо.– Она рассказывает все о двигателях – как они действуют, как находить неисправности и устранять их…

– Тогда у нас нет проблем,– выдохнул Мак с огромным и явным облегчением.

– Нет, есть, Мак. Я забыл значение символов и почти не могу понять терминологию.

– Вы – что?..

– Я не могу прочесть инструкцию,– признался Уоррен.

– Но такого не может быть! – возмутился Спенсер.

– Не только может,– ответил Уоррен,– но и произошло. Есть здесь хоть кто-нибудь, кто способен прочесть инструкцию?

Никто не откликнулся.

– Если кто-нибудь может ее прочесть,– повторил он,– пусть выйдет вперед и покажет нам, как это делается!

Клайн тихо произнес:

– Нет, никто не может.

– И тем не менее,– провозгласил Уоррен,– всего час назад любой из вас – поймите, любой! – наверное, прозакладывал бы свою душу, что не только сумеет при необходимости запустить двигатели самостоятельно, но, если понадобится, сумеет взять инструкцию и выяснить, как это делается.

– Вы правы,– согласился Клайн,– Мы прозакладывали бы что угодно. Час назад это показалось бы нам верным, беспроигрышным пари.

– Такие дела,– сказал Уоррен,– Можете ли вы определить, как давно вы потеряли способность прочесть инструкцию?

– Разумеется, не можем,– вынужденно признал Клайн.

– Это еще не все. Вы не сумели разобраться со свалкой. Построили догадку и заменили догадкой ответ, но, по сути, так и не нашли его. А должны были бы найти. И сами прекрасно это знаете…

Клайн поднялся на ноги.

– Послушайте, однако, Уоррен…

– Сядь-ка лучше, Джон,– предложил Спенсер,– Уоррен ущучил нас намертво. Мы не нашли ответа и знаем сами, что не нашли. Мы пришли к догадке и подставили догадку на место ответа, которого не нашли. Уоррен прав и в том, что мы обязаны были найти ответ. Ответ, а не догадку.

При любых других обстоятельствах, подумал Уоррен, они бы возненавидели его за неприкрытую правду – при любых других, но не сейчас. Они молчали, и он зримо чувствовал, как в душу каждого помаленьку просачивается осознание истины. Первым заговорил Дайер:

– По-вашему, мы не справились, оттого что забыли – в точности так же, как Мак забыл про двигатели?

– Вы утратили некоторые навыки,– ответил Уоррен,– некоторые навыки и знания. Вы работали так же честно, как всегда. Вы выполнили все предписанные процедуры. Но вы не нашли в себе прежних навыков и знаний, только и всего.

– Что же теперь? – осведомился Ланг.

– Понятия не имею.

– Вот что случилось с тем, другим кораблем! – воскликнул Бриггс многозначительно.

– Может, и так,– отозвался Уоррен не столь уверенно.

– Однако они все-таки улетели! – напомнил Клайн.

– Мы тоже улетим,– заверил Уоррен,– Так или иначе, но улетим.

Очевидно, экипаж того инопланетного корабля тоже все забыл. И тем не менее они улетели – значит, каким-то образом вспомнили, заставили себя вспомнить. Но если все сводилось к тому, чтобы просто вспомнить, зачем им понадобилось реконструировать двигатель? Легче было бы использовать прежний…

Уоррен, лежа на койке, пялился в темноту. Ему было известно, что в каких-то жалких двух футах над головой – стальная переборка, но ее было не разглядеть. И ему было понятно, что существует способ запустить двигатели, совсем простой способ, если знать его или вспомнить, но способа такого он тоже не видел.

Люди попадают в неприятности, набираются знаний, познают сильные чувства – а потом, с течением времени, забывают и неприятности, и знания, и чувства. Жизнь, по существу, непрерывная цепь забвения. Воспоминания стираются, знания тускнеют, навыки теряются, однако требуется время, чтобы все это стерлось, потускнело и потерялось. Не бывает так, чтоб сегодня знать что-то назубок, а назавтра забыть.

Но здесь, на этой безжизненной планетке, процесс забвения каким-то немыслимым образом резко ускорился. На Земле нужны годы, чтобы забыть крупную неприятность или утратить прочный навык. А здесь это происходит за одну ночь…

Он попытался заснуть и не сумел. В конце концов он встал, оделся, сошел по трапу и, миновав шлюз, вышел в инопланетную ночь.

Тихий голос спросил:

– Это ты, Айра?

– Я, Лопоухий, я самый. Мне не спится. Тревожно мне что-то.

– Тебе всегда тревожно,– ответил Лопоухий,– Это у тебя профессиональная идео… идеосин…

– Идиосинкразия?

– Она и есть,– согласился Лопоухий, легонько икнув,– Ты угадал слово, которое я искал. Твои тревоги – профессиональная болезнь.

– Мы в ловушке, Лопоухий.

– Бывали планеты,– сообщил Лопоухий,– где я не возражал бы застрять надолго, но эта не из их числа. Эта, если по совести,– охвостье творения.

Они стояли рядом во тьме, и над головами у них сияла россыпь чуждых звезд, а перед ними до смутного горизонта расстилалась безмолвная планета.

– Тут что-то не то,– продолжал Лопоухий,– Что-то носится в воздухе. Твои ученые лбы заявляют, что тут нет ничего, потому что не видят ни черта в свои приборы, и в книжках у них говорится, что если на планете только скалы и мхи, другой жизни не ищи. Но я-то на своем веку навидался всяких планет. Я-то лазал по планетам, когда они были еще в пеленках. И мой нос может сказать мне о планете больше, чем все ученые мозги, если даже смешать их в кучу и переболтать, что, между прочим, совсем неплохая идея…

– Наверное, ты прав,– нехотя сознался Уоррен,– Я сам это чувствую. А ведь раньше не чувствовал. Наверное, мы перепуганы до смерти, если начали понимать то, чего раньше не чувствовали.

– А я чувствовал даже раньше, чем перепугался.

– Надо было осмотреться здесь хорошенько. Вот где наша ошибка. Но на свалке было столько работы, что об этом и не подумали.

– Мак прогулялся немного, – сказал Лопоухий,– И говорит, что нашел какие-то башни.

– Мне он тоже о них говорил.

– Он совсем позеленел от страха, когда рассказывал мне про башни.

– Да, он говорил, что они ему не понравились.

– Если б тут было куда бежать, Мак уже улепетнул бы во все лопатки.

– Утром,– решил Уоррен,– мы первым делом пойдем и осмотрим эти башни как следует.

Это действительно были башни, вернее, башенки. Их было восемь, и они стояли в ряд, как сторожевые вышки,– словно кто-то когда-то опоясал такими вышками всю планету, но затем передумал, и все остальные снесли, а эти восемь почему– то оставили.

– Они были сложены из необработанного природного камня, сложены грубо, без строительного раствора, лишь кое-где на стыках камни для прочности скреплялись каменными же клиньями или пластинами. Такие башенки могло бы соорудить первобытное племя, и вид у них был весьма древний. У основания башенки достигали примерно шести футов в поперечнике, а кверху слегка сужались. Каждая башенка была накрыта плоской каменной плитой, а чтобы плита не соскользнула, на нее еще взгромоздили крупный валун.

Уоррен обратился к археологу Эллису:

– Это по вашей части. Действуйте…

Вместо ответа маленький археолог обошел ближайшую башенку, потом пододвинулся к ней вплотную и внимательно осмотрел. Потом протянул руки, и со стороны это выглядело так, будто он намеревался потрясти башенку, только она не поддалась.

– Прочная,– сообщил он.– Построена на совесть и давно.

– Культура типа Ф, пожалуй,– высказался Спенсер.

– Может быть, и того меньше. Обратите внимание – никаких попыток украсить кладку, простая утилитарность. Но работа искусная.

– Главное,– вмешался Клайн,– установить цель сооружения. Для чего их тут поставили?

– Какие-нибудь складские помещения,– предположил Спенсер.

– Или просто ориентиры,– возразил Ланг,– Заявочные столбы, а может, меты на месте, где предполагалось что-то оставить.

– Цель установить нетрудно,– заявил Уоррен.– Вот уж о чем можно не гадать и не спорить. Всего-то надо скинуть сверху валун, приподнять крышку да заглянуть вовнутрь.

Он решительно шагнул к башенке и стал взбираться по ней. Подъем оказался не слишком труден – в камнях были выбоины, которые могли послужить захватами для рук и опорами для ног. Через минуту он был наверху.

– Эй, берегись! – крикнул он, налегая на валун.

Валун покачнулся и не спеша опустился обратно на прежнее место. Уоррен уперся понадежнее и приналег снова. На этот раз валун перевернулся, тяжело рухнул вниз и с грохотом покатился по склону, набирая скорость. По пути валун ударялся о другие валуны, менял курс, а то далее, подброшенный инерцией, ненадолго взлетал в воздух.

– Киньте мне сюда веревку,– попросил Уоррен,– Я привяжу ее к верхней плите, и мы вместе ее стянем.

– У нас нет веревки,– отозвался Клайн.

– Тогда пусть кто-нибудь сбегает на корабль и притащит. Я побуду здесь до его возвращения.

Бриггс потопал в сторону корабля. Уоррен выпрямился. С башенки открывался прекрасный вид на окрестности, и он принялся, медленно поворачиваясь, изучать их.

Где-нибудь неподалеку, мелькнула мысль, люди – ну пусть не люди, но те, кто строил башни,– должны были обустроить себе жилье. На расстоянии не больше мили отсюда некогда было поселение. Ибо на возведение башен требовалось немалое время, а следовательно, их строители должны были где-то хотя бы временно разместиться. Но разглядеть ничего не удавалось – только нагромождения камней, обширные скальные обнажения да наброшенные на них коврики первичных растений.

Во имя чего они жили? Зачем они были на этой планете? Что могло их здесь привлечь? Почему не улетели сразу, что их удержало?

И вдруг он замер, не в силах поверить своим глазам. Очень тщательно проконтролировал впечатление, ощупывая взглядом линии, убеждаясь, что не сбит с толку игрой света на какой– нибудь куче камней. «Ну быть того не может!» – восклицал он про себя. Три раза такого не происходит. Он впал в заблуждение…

Уоррен глубоко вдохнул и задержал выдох, выжидая, что иллюзия рассеется. Она не рассеялась. Эта штука торчала там по-прежнему.

– Спенсер! – позвал он,– Спенсер, будьте добры, поднимитесь сюда.

А сам не сводил глаз с того, что увидел. Заслышав, как Спенсер шумно карабкается по башенке, подал ему руку и помог взобраться на плиту-покрышку.

– Посмотрите,– предложил Уоррен, указав точное направление.– Что там такое?

– Корабль! – заорал Спенсер,– Там еще один корабль!

Корабль был стар, невероятно стар. Он весь порыжел от ржавчины: довольно было провести рукой по металлическому борту – и ржавые хлопья осыпались на камень дождем, а ладонь покрывалась красными полосами.

Внешний воздушный шлюз был некогда закрыт, но кто-то или что-то пробил или пробило его насквозь, не утруждая себя отмыканием замков: края люка были по-прежнему притерты к корпусу, однако сквозь рваную дыру можно было свободно заглянуть в корабельное нутро. И на многие ярды вокруг шлюза скальный грунт стал кирпичным от разбросанной взрывом ржавчины.

Люди протиснулись в дыру. Внутри корабль блестел и сверкал, ржавчины не было и в помине, хотя все предметы покрывала толстая пыль. На полу в пыли была протоптана тропа, а по бокам ее там и сям виднелись разрозненные следы: видно, владельцы следов время от времени отступали с тропы в сторону. Следы были инопланетные – мощная пята и три широко расставленных пальца, ни дать ни взять следы каких-то очень крупных птиц или давным-давно вымерших динозавров.

Тропа вела в глубь корабля, в машинный зал, и там посреди зала оставалась лишь пустая станина – двигателя не было.

– Вот как они выбрались отсюда! – догадался Уоррен,– Те, что вышвырнули свой собственный движок на свалку. Сняли двигатель с этого корабля, переставили на свой и улетели.

– Но они же ни черта не смыслили…– попытался перечить Клайн.

– Очевидно, разобрались,– отрезал Уоррен.

Спенсер согласился:

– Да, должно быть, так и произошло. Этот корабль стоит здесь с незапамятных времен – видно по ржавчине. И он был закрыт, герметически запечатан – ведь внутри ржавчины нет. Дыру в шлюзе проделали сравнительно недавно, тогда же и сняли двигатель…

– Но зачем? – не утерпел Клайн,– Зачем им это понадобилось?

– Потому что,– ответил Спенсер,– они забыли, как запустить свой собственный двигатель.

– Но если они забыли устройство своего двигателя, как же они сумели совладать с чужим?

– Тут он вас всех уел,– заявил Дайер,– На такой вопрос вам не ответить.

– Ваша правда,– пожал плечами Уоррен.– А хотелось бы найти ответ – тогда бы мы знали, что делать нам самим.

– Как по-вашему,– спросил Спенсер,– давно этот корабль здесь приземлился? Сколько времени требуется, чтобы корпус покрыла ржавчина?

– Трудно сказать,– отозвался Клайн,– Зависит от того, какой они использовали металл. Можно ручаться за одно: корпус любого космического корабля, кто бы его ни строил, делается из самого прочного материала, какой известен строителям.

– Тысяча лет? – высказал предположение Уоррен.

– Не знаю,– ответил Клайн.– Может, тысяча лет. А может, и дольше. Видите эту пыль? Это все, что осталось от органических веществ, которые были здесь на корабле. Если существа, прилетевшие сюда когда-то, оставались на корабле, они и до сих пор здесь – в форме пыли.

Уоррен попробовал сосредоточиться и представить себе хронологию событий. Тысячу или несколько тысяч лет назад здесь приземлился космический корабль и не смог улететь. Затем, тысячу или тысячи лет спустя, здесь приземлился другой корабль, и экипаж обнаружил, что улететь тоже не может. Но в конце концов нашел путь к спасению, сняв двигатели с первого корабля и заменив ими те, на которых прилетел. Еще позже, через годы или через месяцы, а может, всего через несколько дней, здесь оказался разведывательный корабль с Земли – и в свою очередь выяснил, что улететь не в состоянии, поскольку специалисты по двигателям не могут вспомнить, как их запустить…

Круто повернувшись, Уоррен вышел из пустого машинного зала, не дожидаясь других, и решительно зашагал обратно по проложенной в пыли тропе к разбитому шлюзу.

И… подле самого шлюза на полу сидел Бриггс. Сидел и неловкими пальцами рисовал в пыли завитушки. Тот самый Бриггс, которого посылали на родной корабль за мотком веревки.

– Бриггс,– резко спросил Уоррен,– что вы здесь делаете?

Бриггс посмотрел на капитана бессмысленно и весело.

– Уходи,– произнес он.

И продолжал рисовать завитушки в пыли.

Док Спирс объявил диагноз:

– Бриггс впал в детство. Его мозг чист, как у годовалого ребенка. Правда, он может говорить, что единственно отличает его от несмышленыша. Но словарь у него очень ограничен, и вообще то, что он бормочет, по большей части ничего не значит.

– А можно обучить его чему-то сызнова? – поинтересовался Уоррен.

– Не знаю.

– После вас его осматривал Спенсер. Что сказал Спенсер?

– Сорок сороков всякой всячины,– ответил док.– А по сути все, что он сказал, сводится к практически полной потере памяти.

– Что же нам делать?

– Не спускать с него глаз. Следить, чтоб он не причинил себе вреда. Спустя какое-то время можно попробовать повторно обучить его чему-нибудь. А может, он сумеет перенять что– нибудь по своему почину. Главное – понять, что же такое с ним приключилось. Не могу пока сказать с уверенностью, связана ли потеря памяти с повреждением мозга. Вроде повреждений не видно, но утверждать определенно без серьезного диагностического обследования не берусь. А приборов для такого обследования у нас нет.

– Говорите, повреждений не видно?

– Ни единой отметины. Он не ранен. То есть нет никаких физических повреждений. Пострадал только мозг. Может, даже и не мозг, просто исчезла память.

– Амнезия?

– Нет, не амнезия. При амнезии больные находятся в замешательстве. Их преследует мысль, что они чего-то не помнят. В душе у них полная неразбериха. А Бриггс не ощущает никакого замешательства. По-своему он даже счастлив.

– Вы позаботитесь о нем, док? За ним же и впрямь нужен глаз да глаз…

Док невнятно фыркнул, поднялся и вышел. Уоррен крикнул ему вслед:

– Если увидите по дороге Лопоухого, скажите, чтоб зашел ко мне.

Док поплелся вниз по трапу. А Уоррен остался сидеть, тупо уставясь в голую стену перед собой.

Сначала Мак со всей своей машинной командой забыл, как запускается двигатель. Это был первый свисток, первый отчетливый сигнал, что все неладно, но неприятности-то заварились гораздо раньше, чем Мак обнаружил, что забыл азы своего ремесла! Команда разведчиков растеряла свои знания и умения почти с самой посадки. Как иначе объяснить, что они ухитрились так напортачить, разбираясь на свалке? При нормальных обстоятельствах они обязательно извлекли бы из частей инопланетного двигателя и аккуратно сложенных припасов какую-нибудь существенную информацию. И в общем, они даже сделали кое-какие наблюдения, только не сумели обобщить их. А при нормальных обстоятельствах сумма наблюдений непременно привела бы к незаурядным открытиям.

С трапа донесся звук шагов, но поступь была слишком живой для Лопоухого.

Это оказался Спенсер.

Спенсер плюхнулся на стул без приглашения. И сидел, сжимая и разжимая руки, разглядывая их яростно и без слов.

– Ну? – поторопил его Уоррен,– Можете что-то доложить?

– Бриггс залезал в ту, первую, башенку,– выговорил Спенсер.– Видимо, вернулся с веревкой и обнаружил, что мы ушли. Тогда он влез наверх, обвязал покрышку петлей, а потом слез обратно и стянул ее наземь. Там она и лежит, примерно в футе от башенки, и веревочная петля на ней…

Уоррен понимающе кивнул.

– Да, он мог с этим справиться. Покрышка не слишком тяжелая. С ней можно было справиться и в одиночку.

– Там, в башенке, что-то есть.

– Вы туда заглядывали?

– После того что случилось с Бриггсом? Конечно нет. Я даже поставил часового с наказом не подпускать никого. Мы не вправе шутить с этой башенкой, пока хоть немного не разберемся, в чем дело.

– А что там, по-вашему, может быть?

– Не знаю,– ответил Спенсер,– Хоть идея у меня есть. Нам известно, на что эта башенка способна. Способна лишить вас памяти.

– А может, память стирается от испуга? – предположил Уоррен,– Допустим, в башенке что-то такое страшное…

Спенсер отрицательно покачал головой.

– Никаких следов испуга. Бриггс совершенно спокоен. Сидит себе радостный, как дитя, и играет с собственными пальцами или бормочет бессмыслицу. Но радостную бессмыслицу. Именно как дитя.

– А что, если его бормотание даст нам ключ? Поставьте кого– нибудь, чтобы слушал его все время. Даже если слова сами по себе почти ничего не значат…

– Ничего не получится. Пропала не только память, но и воспоминания о том, что эту память стерло.

– Что вы намерены предпринять?

– Постараться проникнуть в башню. Постараться выяснить, что там скрывается. Должен же быть способ забраться туда и выбраться живым и здоровым.

– Слушайте,– заявил Уоррен,– хватит с нас экспериментов.

– У меня есть интуитивная догадка.

– Никогда раньше не слышал от вас ничего подобного. Вы, господа, не полагаетесь на интуитивные догадки. Вы полагаетесь на установленные факты.

Спенсер поднял руку и ладонью стер выступивший на лбу пот.

– Не понимаю, Уоррен, что со мной стряслось. Сам знаю, что раньше никогда на догадки не полагался. Но теперь ничего не могу с собой поделать, догадки просто прут из меня и занимают место утраченных знаний.

– Так вы соглашаетесь, что знания утрачены?

– Разумеется, да! Вы были правы насчет свалки. Нам следовало бы справиться с делом много лучше.

– А теперь у вас интуитивная догадка…

– Догадка безумная,– сказал Спенсер,– По крайней мере, звучит она совершенно безумно. Наша память, утраченные нами знания должны были куда-то деться. А если нечто обитающее в башенке присвоило их? У меня дурацкое чувство, что утраченное можно вернуть, можно отобрать у похитителя назад,– Он взглянул на Уоррена с вызовом,– По-вашему, я рехнулся?

Настала очередь Уоррена покачать головой.

– Да нет, что вы! Просто-напросто хватаетесь за соломинку…

Спенсер тяжело поднялся на ноги.

– Обещаю сделать все, что смогу. Поговорю с другими. Постараемся продумать все до мелочей, прежде чем что-нибудь предпримем.

Как только он ушел, Уоррен вызвал по селектору машинный зал. Из коробочки послышался пронзительный писк и голос Мака.

– Есть успехи, Мак?

– Ни малейших,– ответил инженер,– Сидим и смотрим на движки. Скоро свернем себе головы, силясь что-нибудь припомнить.

– По-моему, больше вам ничего и не остается.

– Можно бы попробовать потыкать кнопки наугад, но боюсь, если начнем, непременно выведем что-нибудь из строя насовсем.

– Держите руки подальше от кнопок и от чего угодно,– приказал Уоррен, внезапно ощутив острую тревогу,– Даже не прикасайтесь ни к чему. Бог знает, что вы там способны натворить.

– Да нет, мы просто сидим,– заверил Мак,– смотрим на движки и силимся что-нибудь припомнить.

Что за безумие, подумалось Уоррену. Ну конечно безумие, что же еще? Там, внизу, люди, натасканные управлять космическими движками, люди, которые спали и жили с ними наедине на протяжении долгих унылых лет. А теперь эти самые люди сидят и смотрят на движки в недоумении, как их запустить.

Уоррен встал из-за стола и тихо спустился по трапу. И нашел кока в его каюте. Лопоухий свалился со стула и спал на полу, тяжело дыша. Каюта провоняла алкогольными парами. На столе красовалась бутылка, почти пустая.

Уоррен легонько пнул Лопоухого ногой. Тот чуть слышно застонал во сне.

Тогда капитан взял бутылку и посмотрел на свет. Там оставалось на один добрый, долгий хлебок. Он запрокинул бутылку и выпил все до капли, а потом запустил пустой бутылкой в стену. Осколки пластика осыпали голову Лопоухого мелким дождем.

Лопоухий поднял руку и смахнул осколки, как муху. И продолжал спать с улыбкой на устах: его чувства были удобно притуплены алкоголем и защищены от воспоминаний, которых у него теперь просто не было.

Они сызнова накрыли башенку плитой и установили треногу со шкивом. Потом опять стянули плиту вниз, а треногу использовали для того, чтоб спустить вовнутрь автоматическую камеру и получить снимки.

Да, в башенке что-то было. Они мучительно всматривались в снимки, разложив их на столе в кают-компании, и пытались сообразить, что же это такое. Формой оно напоминало не то арбуз, не то большое яйцо, поставленное на попа: нижний конец яйца был чуть сплющен, чтобы оно не падало. Снизу доверху яйцо поросло волосиками, и некоторые из них получились на снимках смазанными, словно вибрировали. У нижнего конца яйцо было оплетено какими-то трубками и, видимо, проводами. Впрочем, на провода в обычном понимании они были не очень похожи.

Они провели серию опытов, спустив в башенку измерительные приборы, и установили, что яйцо живое и во многих отношениях напоминает теплокровное животное, хотя можно было ручаться, что жидкие его компоненты не имеют с кровью ничего общего. Яйцо было мягким, не защищенным даже подобием панциря, оно пульсировало и вибрировало, только тип вибрации не поддавался определению. Однако волосики, покрывающие яйцо, шевелились без передышки.

И вновь они втащили плиту-покрышку на место, а треногу со шкивом не тронули. Биолог Говард сказал:

– Оно, несомненно, живое. Это какой-то организм, но не убежден, что это животное, и только животное. Провода и трубки ведут в его нутро извне и в то же время, могу почти поручиться, являются его частью. А посмотрите на эти – как прикажете их назвать – то ли штифты, то ли панели, как бы предназначенные для подсоединения новых проводов…

– Непостижимо,– заявил Спенсер,– чтобы животное могло срастись с механизмом. Взять, например, человека и его машины. Спору нет, они трудятся совместно, но человек сохраняет свою индивидуальность, а машины, может статься, свою. А ведь во многих случаях было бы выгоднее – если не социально, то по крайней мере экономически,– чтобы человек составлял с машинами единое целое, чтобы они сплавились и стали, по существу, одним организмом…

– По-моему,– сказал Дайер,– что-то в таком роде здесь и произошло.

– А в других башнях? – осведомился Эллис.

– Они могут быть соединены друг с другом,– предположил Спенсер,– могут быть каким-то образом связаны между собой. Все восемь в принципе могут представлять собой единый комплексный организм.

– Мы же не знаем, что там в других башнях,– напомнил Эллис.

– Это можно выяснить,– ответил Говард.

– Нет, нельзя,– возразил Спенсер,– Мы не смеем рисковать. Мы уже шлялись вокруг да около гораздо дольше, чем позволяют простые меры предосторожности. Мак со своей командой решили прогуляться, заметили башни и осмотрели их, понятное дело, походя, а вернулись и забыли, как запустить движки. Мы не вправе слоняться возле башен даже на минуту дольше, чем совершенно необходимо. Уже и сейчас мы, быть может, утратили больше, чем подозреваем.

– Ты думаешь,– смешался Клайн,– что утрата памяти, которой мы, возможно, подверглись, скажется позже? Что мы сами не знаем сейчас, что именно мы утратили, а позже обнаружим, что утратили очень многое?..

Спенсер ответил кивком.

– Именно так и случилось с Маком. Он, как и любой в составе его команды, готов был поклясться, что может запустить двигатели, вплоть до минуты, когда их действительно потребовалось запустить. Любой в машинной команде считал свои навыки само собой разумеющимися, точно так же, как мы считаем само собой разумеющимися свои знания. Пока нам не потребуется какой-то специфический участок знаний, мы и не догадываемся, что утратили их.

– О таком несчастье страшно и подумать,– промолвил Говард.

– Это какая-то система связи,– заявил Ланг.

– Естественно, что вы так думаете. Вы же специалист по системам связи.

– Там провода!

– А зачем тогда трубки? – осведомился Говард.

– У меня есть на этот счет гипотеза,– сообщил Спенсер.– По трубкам доставляется пища.

– Трубки подсоединены к системе снабжения,– добавил Клайн.– Допустим, баки с пищей захоронены под землей.

– А не легче ли предположить, что эта штука питается через корни? – вставил Говард,– Раз мы толкуем о баках с пищей, то вроде бы подразумеваем, что эти штуки завезены с других планет. А они вполне могут быть местного происхождения.

– Но как бы они тогда воздвигли эти башни? – спросил Эллис,– Если б они были местными, им пришлось бы возводить башни вокруг себя. Нет, башни построил кто-то или построило что-то другое. Как фермер строит сарай, чтоб сохранить свой скот. Я бы проголосовал за подземные баки с пищей.

Уоррен подал голос впервые с самого начала совещания:

– Что заставляет вас склониться к идее системы связи?

Ланг пожал плечами.

– Да нет каких-то особых причин. Наверное, дело в проводах и этих самых штифтах-панелях. Все вместе взятое выглядит как устройство связи.

– Пожалуй, это приемлемая идея,– кивнул Спенсер,– Устройство связи, направленное исключительно на прием информации, а не на ее передачу и распространение…

– К чему вы клоните? – резко спросил Ланг,– Какая же это тогда связь?

– Так или иначе,– сказал Спенсер,– что-то украло у нас нашу память. Украло нашу способность управлять движками и столь основательную часть наших знаний, что мы завалили работу на свалке.

– Нет, не может быть! – воскликнул Дайер.

– Почему же не может? – съехидничал Клайн.

– Да ну вас к черту! Это чересчур фантастично!