Текст книги "Американская фантастика. Том 2"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

20

Мне долго не отворяли. Я позвонил несколько раз, подождал, потом толкнул дверь – она оказалась не запертой.

Я вошел в дом и затворил за собой дверь. Стук ее утонул в торжественной тишине, что стояла в прихожей и дальше, до самой кухни.

– Есть кто дома? – крикнул я.

Где-то отчаянно зажужжала одинокая муха – верно, застряла, как в западне, между стеклом и занавеской, и никак не вырвется. В полукруглое окошко над дверью вливались солнечные лучи – на полу расплескалась узорчатая лужица яркого света.

Мне никто не отозвался, и я прошел через прихожую в кабинет. На массивном письменном столе по-прежнему стоял телефон без диска. Как прежде, поражали сплошные стены книг в дорогих переплетах. На шкафчике с напитками стояли наполовину пустая бутылка виски и невымытый бокал.

По толстому ковру я дошел до стола и придвинул к себе телефон.

Едва я снял трубку, Таппер сказал знакомым голосом делового человека:

– Наконец-то, мистер Картер, как приятно вас слышать! Надеемся, что все идет хорошо. Вы, надо полагать, уже начали предварительные переговоры?

Как будто они сами не знают!

– Я вам не потому звоню, – резко сказал я.

– Но ведь таков был уговор. Мы рассчитываем, что вы выступаете от нашего имени.

От этой вкрадчивой и невозмутимой любезности меня взорвало.

– А вы при этом выставляете меня круглым дураком? Такого уговора не было!

– Мы вас не понимаем, – испуганно и удивленно сказал деловитый голос. – Будьте так добры, поясните свою мысль.

– А «машина времени»?

– Ах, это…

– Да, «ах, это»!

– Но, мистер Картер, если бы мы попросили вас захватить ее с собой, вы решили бы, что мы злоупотребляем вашими услугами. Вероятно, вы бы не согласились.

– А так вы не злоупотребили моими услугами?

– Н-ну, отчасти… Нам была необходима чья-то помощь. Чрезвычайно важно было переправить этот механизм в ваш мир. Как только вы ознакомитесь с нашими планами…

– Плевать мне на ваши планы! – обозлился я. – Вы меня обманули и сами в этом признаетесь. Хорош способ завязывать отношения с другим народом!

– Мы крайне об этом сожалеем. Не о том, что именно сделано, но о том, как сделано. Если мы можем быть чем-либо полезны…

– Очень даже можете. Первым делом прекратите это жульничество с деньгами на кустах.

– Но это же вознаграждение! Мы ведь говорили, что вернем вам полторы тысячи долларов. Мы обещали, что вы получите не полторы тысячи, а гораздо больше…

– Вы когда-нибудь просили ваших чтецов читать вам книги по экономике?

– Ну, разумеется!

– И вы что же, сами долгое время наблюдали за тем, как строится наша экономика?

– В меру своих сил. Иногда понять очень трудно.

– Конечно, вам известно, что деньги не растут на кустах.

– Нет, ничего такого нам не известно. Мы только знаем, как они делаются. Но какая разница? Деньги есть деньги, откуда бы они ни исходили, – разве не так?

– Вы глубоко ошибаетесь, – сказал я. – Вам следует получше ознакомиться с этим вопросом.

– Разве наши деньги не годятся?

– Ни черта не стоят ваши деньги.

– Надеемся, что мы никому не причинили вреда, – удрученно промолвили Цветы.

– Деньги – это не так важно, – сказал я. – Есть вещи поважнее. Вы отрезали нас от окружающего мира, а у нас тут есть больные. И на весь город только один врач, несчастный старик, не бог весть какой мастер своего дела. Сейчас он и сам заболел, а другие врачи по вашей милости не могут к нам попасть.

– Вам нужен распорядитель.

– Нам нужно избавиться от барьера, чтобы мы могли, если надо, выбраться из Милвилла, а приезжие могли попасть к нам. Иначе неизбежно умрут люди, которых ничего не стоит спасти.

– Мы пришлем распорядителя, – был ответ. – Сейчас же пришлем. Величайшего знатока. Самого опытного, самого лучшего.

– Насчет распорядителя не знаю. Но нам нужна помощь, да поскорее.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – пообещали Цветы.

Голос умолк, в трубке все заглохло. И вдруг я спохватился, что не спросил о самом главном: для чего им понадобилось перебросить к нам «машину времени»?

Я постучал по рычагу. Положил трубку, снова снял. Стал кричать, звать – все без толку.

Оттолкнув аппарат, я растерянно остановился среди комнаты. Безнадежно, ничего тут не добьешься.

Столько лет они нас изучали – и все равно не понимают ни нас самих, ни того, как устроено наше общество. Они до сих пор не поняли, что деньги – не просто клочок бумаги, а символ. Они даже не задумывались над тем, что может случиться с городом, начисто отрезанным от мира.

Они меня обманули, воспользовавшись мною как слепым орудием, а им следовало бы знать, что никакая иная обида не вызывает такой злости и досады, как обман. Они должны бы это знать, но не знали, а может, и знали, да отмахнулись, как от мелочи, от пустяка, – и это еще хуже!

Я вышел из кабинета в прихожую. И не успел сделать нескольких шагов, как парадная дверь отворилась и вошла Нэнси.

Я остановился у лестницы, ведущей на второй этаж, минуту мы стояли и смотрели друг на друга и не знали, что сказать.

– Мне надо было позвонить по тому телефону, – выговорил я наконец.

Нэнси кивнула.

– Еще я хотел сказать… мне очень неприятно из-за этой драки с Хайрамом.

– Мне тоже. – Она то ли не поняла меня, то ли притворилась, будто не понимает. – Но, мне кажется, ты не мог иначе.

– Он запустил в меня телефоном.

Но, конечно, суть не в телефоне, не только в телефоне. Сколько раз так бывало и раньше, до всяких телефонов.

– Помнишь, в тот вечер ты сказала, что мы выберем время и съездим куда-нибудь – выпьем, поужинаем. Видно, придется с этим подождать. Сейчас из Милвилла никуда не выберешься.

– Да, тогда мы бы начали все сначала.

Я молча кивнул, худо было у меня на душе.

– Я собиралась одеться понаряднее, – продолжала Нэнси, – и мы бы повеселились вовсю.

– Как будто мы опять школьники, – сказал я.

– Брэд…

– Да.

Я шагнул к ней. И вдруг она очутилась в моих объятиях.

– Можно обойтись без выпивки и без ужина, – сказала она. – Нам с тобой это ни к чему.

Да, правда, подумал я, нам это ни к чему.

Я наклонился и поцеловал ее, и обнял крепче, и во всем мире остались только мы двое. Не стало ни плененного, отрезанного городка, ни угрозы чуждого нашествия. Осталось одно, только одно важно: девушка, с которой мы когда-то ходили по улицам, взявшись за руки, и которая ничуть этого не стыдилась.

21

Распорядитель прибыл в тот же день – маленький, сухонький гуманоид, похожий на обезьянку, с живыми, блестящими глазами. С ним явился еще один гуманоид, совсем другого склада – огромный, несуразный и неуклюжий, хмурый, суровый, с лошадиной физиономией. Ни дать ни взять газетная карикатура на дипломата. Сухонький драпировался, точно в мантию, в какую-то бесформенную и не слишком чистую тряпку; на долговязом была набедренная повязка и что-то вроде жилета с огромными карманами, до отказа набитыми разной разностью.

Все население Милвилла загодя выстроилось на косогоре позади моего дома; бились об заклад, что никакой помощи нам не дождаться. Куда бы я ни двинулся, все переходили на шепот, а то и вовсе умолкали.

А потом появились эти двое – просто неведомо откуда возникли посреди сада.

Я спустился с холма и пошел к ним через сад. Они стояли и ждали, а позади меня, на косогоре, густая толпа затаила дыхание.

Когда я подошел ближе, великан шагнул мне навстречу, сухонький – за ним, чуть поотстав.

– Я недавно говорю по вашему языку, – сказал великан. – Когда непонятно, спрашивайте еще раз.

– Вы очень хорошо говорите, – заверил я.

– Вы – это мистер Картер?

– Совершенно верно. А вы?

– Мое название для вас непонятица, – серьезно сказал он. – Я так решаю, вы меня только зовите мистер Смит.

– Милости просим, мистер Смит, – сказал я. – Все мы вам очень рады. Вы и есть распорядитель, о котором мне говорили?

– Не я. Вот этот. Но у него нет названия, чтобы я вам сказал. Он не говорит звуками. Он слышит и отвечает просто мозгом. Он немножко странный.

– Телепат, – сказал я.

– Да, только понимайте меня верно. Он очень большой ум. И все умеет сразу, скоро. Видите, мы из разных миров. Есть много разных миров, много разных народов. Мы рады принять вас тоже.

– Вас послали к нам как переводчика?

– Переводчика? Не ухватываю значение. Я выучил ваши слова очень скоро от механизма. Имел немного времени. Не удалось поймать все слова.

– Переводчик – это значит, вы говорите за него. Он скажет вам, а вы – нам.

– Так, конечно. И тоже вы скажете мне, а я – ему. Но я переводчик – это не все. Я тоже дипломат, очень сильно обученный.

– То есть?

– Помогать переговорам с вашим народом. Всему помогать изо всех сил. Наверно, очень много объяснять. Делать всякую помощь, что вам нужно.

– Вы сказали, есть много разных миров и много разных народов. Это значит – длинная, непрерывная цепь миров и народов?

– Не в каждом мире есть народ. В некоторых никого нет. Совсем никого живого. В других мирах есть живые, но нет разумных. Еще в других прежде жили разумные, но теперь нет. – Он как-то странно повел рукой. – Это очень печально, что случается с разумной жизнью. Она сильно непрочная, она не может оставаться всегда.

– А разумные существа все – гуманоиды?

– Гуманоиды? – неуверенно переспросил великан.

– Ну, такие, как мы. Две руки, две ноги, голова.

– Больше всех гуманоиды, – подтвердил он. – Больше всех – как вы и я.

Сухонький вдруг забеспокоился и стал дергать моего собеседника за жилет. Великан обернулся и замер – воплощенное внимание. Потом вновь повернулся ко мне.

– Очень волнуется, – объяснил он. – Говорит, все здесь больные. Страдает большой жалостью. Никогда не видел столько ужасно больных.

– Да нет же! – воскликнул я. – Он ошибается, больные лежат у себя дома. Тут все здоровые.

– Это не может быть, – сказал мистер Смит. – Он горестно поражен. Может видеть внутри человека, видит – все плохо. Говорит, кто сейчас не больной, очень скоро сделается больной, говорит, внутри у многих болезнь пока спит, может проснуться, у других внутри мусор от прежних болезней, надо выбросить.

– А он может их подправить?

– Не подправить. Полная починка. Тело будет совсем как новое.

Между тем к нам потихоньку придвигался Хигги и за ним еще несколько человек. Большинство оставалось на косогоре, подальше от греха. И понемногу в толпе поднялся глухой говор. Сперва все онемели от изумления, но теперь языки развязались.

– Хигги, – позвал я, – познакомься с мистером Смитом.

– Смотри-ка! – удивился Хигги. – У них такие же имена, как у нас!

Он протянул руку, мистер Смит секунду смотрел на нее с недоумением, потом подал свою, и они обменялись рукопожатием.

– Тот, другой, не может говорить, – объяснил я. – Он телепат.

– Вот жалость! – посочувствовал Хигги. – А который из них врач?

– Маленький, – сказал я. – И еще не известно, можно ли назвать его врачом. Похоже, что он чинит людей, они у него получаются как новенькие.

– Ну, – заметил Хигги, – собственно, докторам так и полагается, только это у них не очень выходит.

– Он говорит, мы тут все как есть больные. И хочет всех нас привести в порядок.

– Что ж, очень хорошо, – одобрил Хигги. – Весьма любезно с его стороны. Можно в здании муниципалитета устроить клинику.

– Но ведь по-настоящему у нас больны только доктор Фабиан, Флойд и еще кое-кто. Он пришел лечить их, а не нас.

– Ну что ж, сперва сведем его к ним, пускай он их вылечит, а потом устроим клинику. Раз уж он здесь, мы все попользуемся.

– Если вы придете в соединение со всеми нами, вы можете получать такую услугу, как от него, в каждую надобную вам минуту, – вставил свое слово мистер Смит.

– Про какое соединение он толкует? – спросил Хигги.

– Это чтобы мы впустили на Землю пришельцев и присоединились к другим мирам, их много и Цветы связали их между собой, – объяснил я.

– А что, в этом есть смысл, – сказал Хигги. – И, наверно, он ничего с нас не возьмет за услуги?

– Как это – возьмет? – спросил Смит.

– Ну – платы, – пояснил Хигги. – Звонкой монеты. Гонорара.

– Эти выражения не постигаю, – сказал Смит. – Но надо все делать скоро, у моего собрата есть пациенты и кроме. Он и коллеги имеют призвание обходить много миров.

– Значит, они – доктора и для других миров? – переспросил я.

– Вы ясно ухватили мое значение.

– Стало быть, время терять не приходится, – сказал Хигги. – Тогда займемся делом. Угодно вам обоим последовать за мной?

– Со рвением! – воскликнул Смит.

И гости вслед за Хигги стали подниматься в гору, потом зашагали по улице. Я побрел было за ними, но тут из моего дома с черного хода выбежал Джо Эванс.

– Брэд! – закричал он. – Тебе звонят из госдепартамента!

Меня вызывал Ньюком.

– Я сейчас нахожусь в Элморе, – сказал он, по своему обыкновению сухо и отрывисто. – Мы здесь вкратце передаем представителям печати то, что вы нам сообщили. Но они требуют встречи с вами, им, видите ли, непременно надо с вами говорить.

– Что ж, я не против. Пускай подойдут к барьеру.

– А я очень против, – с досадой сказал Ньюком, – но они так нажимают, что нет возможности отказать. Я вынужден дать согласие. Полагаюсь на вашу скромность.

– Сделаю, что могу, – сказал я.

– Хорошо. Воспрепятствовать не в моих силах. Через два часа. На том же месте, где мы тогда встречались.

– Ладно, – сказал я. – Надеюсь, я могу привести с собой приятеля?

– Можете, – разрешил Ньюком. – И ради всего святого будьте поосторожнее!

22

С понятием пресс-конференции мистер Смит освоился очень легко. Я объяснил ему, в чем тут соль, по дороге к барьеру, где нас ждали журналисты.

– Значит, они – передатчики, – сказал он, еще раз проверяя, так ли понял. – Вы им нечто говорите, а они говорят другим. Переводчики, как я.

– Да, в этом роде.

– Но ваш народ говорит одинаково. Механизм учил меня одному языку только.

– Потому что вам больше и не надо. Но люди на Земле говорят на разных языках. Впрочем, газетчики нужны не поэтому. Понимаете, весь народ сразу не может собраться и выслушать то, что мы хотим сказать. Поэтому задача репортеров распространять новости.

– Новости?

– То, что мы скажем. Или что скажет еще кто-нибудь. Их дело – сообщать обо всем, что происходит. Где бы что ни случилось, репортеры тут как тут – и сразу сообщают. Держат весь мир в курсе событий.

Смит чуть не пустился в пляс от восторга.

– Как прекрасно! – воскликнул он.

– Что ж тут прекрасного?

– Так изобретательно! Придумать все это! Таким способом один разумный говорит со всеми разумными. Все про него знают. Все слышат, что у него есть сказать.

Вот и барьер, по другую его сторону, на ближайшем клочке шоссе, толпятся репортеры. Цепочка их тянется вправо и влево от полосы асфальта. Мы подходим, а фотографы и кинооператоры без передышки нас снимают.

Наконец мы у самого барьера, с той стороны сразу десятки голосов начинают что-то выкрикивать, но тотчас же кто-то наводит порядок, и тогда заговаривает один:

– Я Джадсон Барнс, от Ассошиэйтед Пресс. А вы, очевидно, Картер?

– Он самый.

– А кто этот джентльмен, ваш спутник?

– Его зовут Смит, – сказал я.

– Он, видно, прямо с маскарада? – поинтересовался кто-то другой.

– Нет, он – гуманоид с одного из смежных миров. Он будет помогать нам вести переговоры.

– Здравствуйте, сэры, – солидно и дружелюбно промолвил мистер Смит.

Из задних рядов кто-то выкрикнул:

– Нам тут не слышно!

– Есть микрофон, – сказав Барнс. – Вы не возражаете?

– Кидайте сюда, – сказал я.

Барнс бросил микрофон, я подхватил его на лету. Провод протянулся сквозь барьер. Со своего места я видел рупоры, установленные на обочине.

– Пожалуй, можно начинать, – сказал Барнс. – От властей мы, понятно, информацию получили, вам незачем повторять все, что вы им раньше рассказывали. Но есть кое-какие вопросы. И даже много вопросов.

Кверху взметнулась добрая дюжина рук.

– Давайте им слово по одному, – предложил Барнс.

Я кивнул долговязому сухопарому субъекту.

– Благодарю вас, сэр. Калеб Риверс, от «Канзас-Сити стар», – представился он. – Насколько мы понимаем, вы сейчас выступаете от лица – как бы это выразиться? – от лица другого народа, от населения другого мира. Не могли бы вы точнее определить свое положением. Выступаете вы как их официальный представитель, или неофициальный оратор, или своего рода посредник? Этого нам пока никто не разъяснил.

– Я отнюдь не официальное лицо. Вы что-нибудь слыхали про моего отца?

– Да, – сказал Риверс, – нам говорили, что он нашел какие-то цветы и очень заботливо за ними ухаживал. Но согласитесь, мистер Картер, что это, мягко говоря, еще не делает вас пригодным для роли, которую вы сейчас играете.

– Ни для какой я роли не пригоден. Скажу по совести, эти пришельцы вряд ли могли выбрать худшего представителя. Но тут есть два обстоятельства, с которыми волей-неволей надо считаться. Во-первых, кроме меня, никого нет под рукой, я – единственный человек, который побывал в том мире. Во-вторых, и это очень важно, они мыслят не так, как мы, они просто не могут думать по-нашему. То, что с их точки зрения разумно и логично, с нашей, может быть, просто глупо. И наоборот, наши самые блестящие рассуждения могут им показаться вздором.

– Понимаю, – сказал Риверс. – Но, хотя вы откровенно признаете, что не годитесь на роль дипломата и посредника, вы все же за нее взялись. Не объясните ли нам, почему именно?

– У меня нет другого выхода. Положение таково, что надо попытаться поскорее установить хоть какое-то взаимопонимание между нами и тем народом. Не то начнется хаос, и тогда с ним уже не совладать.

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас весь мир напуган, – сказал я. – Нужно как-то объяснить, что же происходит. Нет ничего хуже бессмысленных случайностей, беспричинных страхов, а покуда тот народ считает, что для взаимопонимания что-то делается, они, я думаю, оставят этот барьер как есть и ничего другого не предпримут. Сейчас они, по-моему, ничего нового не затевают. Я надеюсь, что положение хуже не станет, а тем временем, может, мы с ними до чего-нибудь и договоримся.

Мне махали руками другие репортеры, и я дал одному знак говорить.

– Фрэнк Робертс от «Вашингтон пост», – представился он. – У меня вопрос относительно этих переговоров. Насколько я понял, чужаки хотят получить доступ в наш мир, а взамен предлагают нам пользоваться богатым запасом знаний, собранных ими за долгое время.

– Все правильно, – сказал я.

– Для чего им нужно, чтобы мы их к себе пустили?

– Я и сам не вполне понимаю. Видимо, только через нашу Землю они могут двигаться дальше, в другие миры. Похоже, что все эти смежные миры расположены в определенном порядке и надо идти подряд, перескакивать нельзя. Честно признаюсь, вся эта премудрость мне не по зубам. Сейчас можно сделать только одно: согласиться вести с ними переговоры.

– Кроме общего предложения вступить в переговоры, вам не известны какие-либо конкретные условия?

– Нет. Может, какие-то условия и существуют. Но я их не знаю.

– Однако сейчас у вас есть… ну, скажем, советник. Нельзя ли задать вопрос непосредственно этому вашему мистеру Смиту?

– Вопрос? – встрепенулся Смит. – Принимаю ваш вопрос!

Он явно обрадовался, что и на него обратили внимание. Не без опаски я передал ему микрофон.

– Говорите прямо в эту штуку, – предупредил я его.

– Знаю. Я наблюдал.

– Вы отлично владеете нашим языком, – сказал ему корреспондент «Вашингтон пост».

– Немножко. Механизм учил меня.

– Можете вы что-нибудь прибавить относительно особых условий?

– Не ухватываю, – сказал Смит.

– Есть ли какие-то условия, на которых вы и все народы других миров будете настаивать, прежде чем прийти к соглашению с нами?

– Единственно только одно.

– Какое же?

– Проливаю свет. У вас есть явление, называется война. Очень плохо, конечно, но можно исправить. Рано или поздно народы вырастают из детства и перестают играть войной.

Он помолчал, обвел всех взглядом. Журналисты молча ждали. Наконец кто-то – не корреспондент «Вашингтон пост» – сказал:

– Да, конечно, в войне хорошего мало, но при чем тут…

– Сейчас отвечаю, – сказал Смит. – У вас очень много расщепительного… не отыскиваю слово…

– Расщепляющихся материалов, – подсказал кто-то.

– Совсем верно. Расщепляющиеся материалы. У вас их много. Так один раз было в одном другом мире. Когда мы пришли, уже ничего не осталось. Никого живого. Нигде совсем ничего. Было так печально. Всякая жизнь погублена и кончена. Мы опять устроили там жизнь, но об этом так печально думать. Не должно случиться здесь. Значит, мы необходимо настаиваем: такие расщепляющиеся материалы разделить далеко, в разных местах, в каждом месте немножко.

– Э, постойте-ка! – закричал кто-то из репортеров. – Вы требуете разделить расщепляющиеся материалы. Как я понимаю, вы хотите, чтобы мы рассредоточили запасы, разобрали бомбы и чтобы в одном месте могло храниться лишь самое ничтожное количество. Чтобы нельзя было собрать никакой бомбы, так, что ли?

– Вы очень скоро понимаете, – сказал Смит.

– А откуда вы узнаете, что материалы и вправду рассредоточены? Может, какое-нибудь государство скажет, что оно выполнило ваше условие, а на самом деле все останется, как было? Почем знать? Как вы это проверите?

– Будем наблюдать.

– У вас есть способ как-то обнаружить расщепляющиеся материалы?

– Так, совсем правильно, – подтвердил Смит.

– Ну, даже если вы будете знать… скажем так: вы обнаружили, что где-то остались большие количества, не рассредоточенные… и как вы поступите?

– Распустим их в воздух, – скамью Смит. – Очень громко обезвредим.

– Но…

– Мы назначаем окончательное время. Непременно в такой день все запасы разделить. Пришел такой день, и в некотором месте запасы все равно есть, тогда они авто… авто…

– …автоматически.

– Спасибо, очень добрый. Это самое слово, никак не мог достать. Они автоматически взрываются в воздух.

Настила неловкое молчание. Я понимал, репортеры гадают: может, их провели, разыграли? Может, они просто попались на удочку ловкого мошенника в каком-то дурацком жилете?

– Уже наш механизм совсем точно показывает, где есть все запасы, – небрежно заметил Смит.

– Ах, черт меня подери! – охрипшим от волнения голосом выкрикнул кто-то. – Та летучая машинка времени!

И тут они как с цепи сорвались – наперегонки бросились к своим машинам. Никто нам больше слова не сказал, никто и не подумал с нами попрощаться: они спешили сообщить миру новость.

Ну, вот и все, подумал я с горечью. Я был точно выжатый лимон.

Теперь пришельцы вольны нагрянуть к нам, когда им вздумается и как вздумается, человечество будет в восторге. Они не могли бы найти лучшего способа добиться своего – никакие доводы, уговоры, никакие посулы и приманки не принесли бы им такого быстрого и верного успеха. Эта новость вызовет бурю ликования во всем мире, миллионы людей потребуют, чтобы их правительства немедля согласились на это единственное выставленное пришельцами условие, и никто не станет слушать никаких здравых и трезвых советов.

Любое соглашение между нами и пришельцами, если это не пустые слова, а договор, который можно осуществить на деле, непременно должно бы строиться на практической, реальной основе, чтобы было какое-то равновесие и возможность проверки. Каждая сторона обязуется внести свой вклад – и твердо знает, что, нарушив обязательства, неминуемо должна будет понести определенное наказание. А теперь конец всякому равновесию и всякой проверке, дорога пришельцам открыта. Они предложили то единственное, чего жаждали народы – не правительства, а именно народы, во всяком случае, верили, что жаждут этого превыше всего на свете – и, конечно, будут этого требовать, и ничем их не остановишь.

И все это обман. Меня обманом заставили пронести на Землю ту машинку, меня прижали к стене, так что поневоле пришлось просить о помощи, – и помощь явилась в лице этого самого Смита, по крайней мере он в ней участвует. И его сообщение о единственном условии пришельцев тоже едва ли не обман. Все это старо, как мир. Люди ли, пришельцы ли – все одинаковы. Если чего захочется позарез – добывают правдами и неправдами, не стесняются, тут уж все средства хороши.

Где нам с ними тягаться. Они с самого начала умели нас перехитрить, а теперь мы и вовсе выпустили вожжи из рук, и на этом Земле – крышка.

Смит удивленно смотрит вслед убегающим репортерам.

– Что такое?

Будто не понимает. Ох, свернуть бы ему шею…

– Идем, – сказал я. – Отведу вас в муниципалитет. Ваш приятель сейчас там лечит людей.

– Но почему так бегут? Почему так кричат? Какая причина?

– Еще спрашивает! – сказал я. – Вы же сами заварили эту кашу.