Текст книги "Миры Клиффорда Саймака. Книга 4"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Глава 12

– Мне сообщили о твоем возвращении, – заявил Аллен Престон. – И я просто не мог поверить. Однако источник, из которого я получил эти сведения, настолько надежен, что я попытался связаться с тобой. Ситуация мне не слишком нравится, Пит. Как юрист, должен сказать, что ты очутился в очень незавидном положении.

Максвелл опустился в кресло перед столом Престона.

– Да, пожалуй, – согласился он. – Начать хотя бы с того, что я лишился работы. Можно ли в подобном случае добиваться восстановления?

– В подобном случае? – переспросил Престон. – А как, собственно, обстоит дело? Никто этого ясно не представляет. Разговоров много, но никому ничего толком не известно. Я сам…

Максвелл криво усмехнулся.

– Да, конечно. Ты был рад составить определенное мнение. Ведь ты ошеломлен, растерян и опасаешься за свой рассудок. И сейчас ты задаешь себе вопрос, действительно ли я Питер Максвелл.

– А ты действительно Питер Максвелл? – спросил Престон.

– Я в этом уверен. Но, если ты сомневаешься, я на тебя не обижусь… и ни на кого другого. Нас, несомненно, было двое. Что-то произошло с моей волновой схемой. Один из нас отправился в систему Енотовой Шкуры, другой – куда-то еще. Тот, кто отправился в Енотовую Шкуру, вернулся на Землю и умер. А я вернулся вчера.

– И обнаружил, что умер? Максвелл кивнул.

– Моя квартира сдана, все мое имущество исчезло. Университет заявил, что на мое место взят другой преподаватель, и я остался без работы. Вот потому я и спрашиваю, можно ли добиться восстановления.

Престон откинулся на спинку стула и задумчиво скосил глаза на Максвелла.

– С точки зрения закона, – сказал он, – позиция университета, бесспорно, неуязвима. Ты же мертв, понимаешь? И у них по отношению к тебе нет никаких обязательств. Во всяком случае до тех пор, пока твои права не будут подтверждены.

– После нескончаемых судебных разбирательств?

– Боюсь, что да. Дать точный ответ на твой вопрос я пока не могу. Ведь это беспрецедентно. О, разумеется, известны случаи неверного установления личности, когда умершего ошибочно опознавали как кого-то другого, кто на самом деле был жив. Но ведь тут никакой ошибки не произошло. Человек, который бесспорно был Питером Максвеллом, столь же бесспорно мертв, а прецедента установления личности при подобных обстоятельствах не существует. Этот прецедент должны будем создать мы путем кропотливейших юридических исследований, на которые, возможно, потребуются годы. По правде говоря, я еще толком не представляю себе, с чего следует начать. Безусловно, какая-нибудь зацепка отыщется, и все можно будет уладить, но это потребует сложнейшей работы и предварительной подготовки. В первую очередь необходимо будет установить юридически, кто ты такой.

– Кто я такой? Но ради всего святого, Аллен! Мы же это знаем.

– Мы, но не закон. Для закона ты в настоящем своем положении не существуешь. Юридически ты никто. Абсолютно никто. Все твои документы отправлены в архив и, несомненно, уже подшиты…

– Но все мои документы при мне, – спокойно сказал Максвелл. – Вот в этом кармане.

Престон с недоумением уставился на него.

– Ах, да! Конечно, они должны быть при тебе. Ну и клубок!

Он встал и прошелся по кабинету, качая головой. Потом вернулся к столу и снова сел.

– Дай я подумаю, – сказал он. – Мне нужно немножко времени, чтобы разобраться… Я что-нибудь откопаю. Мы должны отыскать какую-нибудь зацепку. И сделать нам нужно очень много. Вот хотя бы твое завещание…

– Мое завещание? Я о нем начисто забыл. Ни разу даже не вспомнил.

– Оно рассматривается в нотариате. Но я добьюсь отсрочки.

– Я завещал все брату, который служит в Корпусе исследователей космоса. Я мог бы связаться с ним, хотя, вероятно, это будет очень нелегко. Он ведь из одной экспедиции почти немедленно отправляется в следующую. Но важно другое: затруднений в этом отношении у нас не будет. Как только он узнает, что произошло…

– К сожалению, – сказал Престон, – решает не он, а суд. Конечно, все должно уладиться, но времени на это, возможно, потребуется много. А до тех пор ты не имеешь никаких прав на свое имущество. У тебя нет ничего, кроме одежды, которая сейчас на тебе, и содержимого твоих карманов.

– Университет предложил мне пост декана экспериментального института на Готике Четыре. Но я не намерен соглашаться.

– А как у тебя с деньгами?

– Пока все в порядке. Оп пригласил меня пожить у него. И на ближайшее время денег мне хватит. Ну, а в случае необходимости я могу подыскать временную работу. Если понадобится, Харлоу Шарп мне, конечно, поможет. В крайнем случае возьмет в экспедицию. Это должно быть интересно.

– Но разве в такие экспедиции берут людей без диплома Института времени?

– В качестве подсобных рабочих берут. Но для чего-либо более ответственного диплом, я полагаю, необходим.

– Прежде чем я начну действовать, – сказал Престон, – мне нужно точно знать, что именно произошло. Во всех подробностях.

– Я напишу для тебя полное изложение событий. И заверю у нотариуса. Все, что тебе будет угодно.

– Мне кажется, – заметил Престон, – мы можем предъявить иск транспортному управлению. Это по их вине ты оказался в таком положении.

– Не сейчас, – уклончиво ответил Максвелл. – Этим можно заняться и позже.

– Ну, пиши изложение событий, – сказал Престон. – А я пока подумаю и пороюсь в кодексах. Тогда уж начнем. Ты видел газеты? Смотрел телепередачи?

Максвелл покачал головой.

– У меня не было времени.

– Репортеры неистовствуют, – сказал Престон. – Просто чудо, что они тебя еще не разыскали. Уж конечно, они охотятся за тобой. Пока ведь у них нет ничего, кроме предположений. Вчера вечером тебя видели в «Свинье и Свистке». Там тебя опознало множество людей – во всяком случае, так они утверждают. В настоящий момент считается, что ты воскрес из мертвых. На твоем месте я постарался бы не попадаться репортерам. Но, если они тебя найдут, не говори им ничего. Абсолютно ничего.

– Можешь быть спокоен, – сказал Максвелл. Они умолкли и в наступившей тишине некоторое время смотрели друг на друга.

– Какой клубок! – задумчиво произнес Престон. – Какой потрясающий клубок! Нет, Пит, я чувствую, что возиться с ним будет одно удовольствие.

– Кстати, – сказал Максвелл, – Нэнси Клейтон пригласила меня на свой сегодняшний вечер. Я все думаю, нет ли тут какой-нибудь связи… хотя почему же? Она и раньше меня иногда приглашала.

– Но ты же знаменитость! – улыбнулся Престон. – И, значит, чудесная находка для Нэнси.

– Ну, не знаю, – сказал Максвелл. – Она от кого-то услышала, что я вернулся. И, конечно, в ней заговорило любопытство.

– Да, – сухо согласился Престон. – В ней, конечно, заговорило любопытство.

Глава 13

Максвелл почти не сомневался, что возле хижины Опа его подстерегают репортеры, но там никого не было. По-видимому они еще не пронюхали, где он теперь живет.

Хижину окутывала сонная предвечерняя тишина, и осеннее солнце щедро золотило старые доски, из которых она была сколочена.

Две-три пчелы лениво жужжали над клумбой с астрами у двери, а над склоном, в туманной дымке уходившем к шоссе, порхали желтые бабочки.

Максвелл приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Хижина была пуста. Оп где-то бродил, и Духа тоже не было видно. В очаге алела куча раскаленных углей.

Максвелл закрыл дверь и сел на скамью у стены.

Вдали на западе голубым стеклом поблескивало одно из четырех озер, между которыми стоял городок. Пожухлая осока и вянущая трава придавали ландшафту желто-бурый колорит. Там и сям маленькими островками пламенели купы деревьев.

Теплота и спокойствие, думал Максвелл. Край, где можно тихо грезить. Ничем не похожий на мрачные яростные пейзажи, которые столько лет назад писал Ламберт.

Он не понимал, почему эти ландшафты репейником вцепились в его сознание. И еще он не понимал, откуда художник мог узнать, как мерцают призрачные обитатели хрустальной планеты. Это не было случайным совпадением; человек не способен вообразить подобное. Рассудок говорил ему, что Ламберт должен был что-то знать об этих людях-призраках. И тот же рассудок говорил, что это невозможно.

Ну, а все остальные существа, все эти гротескные чудища, которых Ламберт разбросал по холсту яростной, безумной кистью? Как объяснить их? Откуда они взялись? Или они были просто лоскутами безумной фантазии, кровоточащими, вырванными из странно и мучительно бредящего сознания? Были ли обитатели хрустальной планеты единственными реальными созданиями из всех тех, кого рисовал Ламберт? Это казалось маловероятным. Где-то, когда-то, каким-то образом Ламберт видел и этих, остальных. А ландшафты? Были ли они только плодом воображения, фоном, подкреплявшим впечатление, которое создавали фантастические существа? Или же такой была хрустальная планета в неизмеримо давнюю эпоху, когда ее еще не заключили в оболочку, навеки укрывшую ее от остальной Вселенной? Но нет, решил он, это невозможно! Ведь планету покрыли оболочкой еще до того, как возникла нынешняя Вселенная. Десять миллиардов лет назад, если не все пятьдесят.

Максвелл беспокойно нахмурился. Во всем этом не было смысла. Ни малейшего. А у него и без картин Ламберта хватает хлопот. Он потерял место, на его имущество наложен арест, юридически он просто не существует.

Но все это не так уж важно, во всяком случае сейчас. Главное – сокровищница знаний на хрустальной планете. Она должна принадлежать университету – свод знаний, несомненно превосходящий все, что удалось накопить всем разумным существам известной части Вселенной. Конечно, что-то будет лишь повторением старых открытий, но он был убежден, что металлические листы хранят много такого, о чем нынешняя Вселенная еще и не помышляла. Та ничтожная крупица, с которой он успел ознакомиться, подкрепляла это убеждение.

И вдруг ему показалось, что он вновь сгибается над столиком вроде журнального, на который он положил стопку металлических листов, сняв их с полки, а на глаза у него надето приспособление для чтения… или перевода… А, не в названии дело!

Один металлический лист говорил о сознании не как о метафизическом или философском понятии, а как о механизме; однако он не сумел разобраться в терминологии, не смог постичь совершенно новых понятий. Он прилагал отчаянные усилия, так как уловил, что перед ним труд о еще никем не открытой области восприятия, но потом, отчаявшись, отложил этот лист. И другой лист, по-видимому, руководство по применению определенных математических принципов к социальным наукам; правда, о сути некоторых из упомянутых наук он мог только догадываться, шаря среди идей и понятий на ощупь и наугад, точно слепец, ловящий порхающих бабочек. А свод истории? Не одной Вселенной, но двух! И историческая биология, повествующая о формах жизни, настолько фантастических в самой своей основе и функциях, что в их реальность невозможно было поверить. А тот удивительно тонкий лист, такой тонкий, что гнулся и сворачивался в руке, как бумажный, – его содержание было ему абсолютно недоступно, и он даже не сумел уловить, о чем идет речь. Тогда он взял лист потолще, намного толще, и познакомился с мыслями и философией существ и культур, давно уже рассыпавшихся в прах, и испытал невыразимый ужас, отвращение, гнев и растерянность, к которым примешивалось робкое изумление перед полнейшей нечеловечностью этих философий.

Все это – и больше, несравненно больше, в триллионы раз больше – ожидало ученых там, на хрустальной планете.

Нет, он должен, он обязан выполнить возложенное на него поручение. Он должен добиться, чтобы библиотеку хрустальной планеты получила Земля, и сделать это следует как можно быстрее, хотя никаких сроков ему поставлено не было. Ведь, если он потерпит неудачу, обитатели планеты, несомненно, предложат свой товар кому-нибудь еще в другом секторе Галактики, а может быть, и вообще в другой галактике.

Пожалуй, решил Максвелл, их интересует Артефакт, хотя полной уверенности в этом нет. Однако кто-то хочет его приобрести, причем в сделке замешан Черчилл, а потому такое предположение похоже на правду. И все-таки вдруг это не так? Артефакт мог понадобиться кому-нибудь еще совсем по иной причине – например, кто-то сумел разгадать его назначение… Максвелл попробовал представить себе, в чем может заключаться это назначение, но вскоре зашел в тупик.

Стайка дроздов стремительно упала с неба, пронеслась над самой крышей хижины и повернула в сторону шоссе. Максвелл следил за тем, как черные птички опустились на пожелтевший бурьян у болотца за шоссе, изящно покачиваясь на сгибающихся стеблях. До заката они будут кормиться тут, а потом улетят в какую-нибудь укромную лесную чащу, где переночуют, чтобы завтра отправиться дальше на юг.

Максвелл встал и потянулся. Мирное спокойствие золотистого дня совсем его разнежило. Хорошо бы вздремнуть немножко, подумал он. А потом придет Оп и разбудит его, и у них будет время перекусить и поговорить, прежде чем он отправится к Нэнси.

Он открыл дверь, вошел в хижину и сел на кровать. Тут ему пришло в голову, что не худо бы проверить, найдется ли у него на вечер чистая рубашка и пара носков. Вытащив чемодан, он положил его на кровать, отпер, откинул крышку и вынул брюки, чтобы добраться до рубашек под ними. Рубашки он нашел, а кроме них – маленький аппарат, прикрепленный к большим очкам.

Максвелл сразу узнал этот аппарат и даже рот раскрыл от изумления. Автоматический переводчик, с помощью которого он читал на хрустальной планете металлические листы! Он поднял аппарат и взвесил его на ладони. Вот лента, охватывающая голову, с генератором энергии сзади, и очки, которые нужно опустить на глаза, когда аппарат надет.

Наверное, он случайно сунул его в чемодан, хотя как это могло произойти? Но что же теперь делать? А впрочем, это, пожалуй, и неплохо. Аппарат еще может пригодиться в будущем, в качестве доказательства, что он действительно побывал на этой планете. Правда, насколько это доказательство весомо? По виду – ничего особенного. Однако, если заглянуть в механизм, напомнил он себе, эта штука не покажется такой уж обыкновенной…

Раздался легкий стук, и Максвелл, вздрогнув, начал напряженно прислушиваться. Поднялся ветер, и ветка ударяет по крыше? Но ветки, обычно, стучат совсем не так.

Стук оборвался, а затем раздался снова, но теперь он стал прерывистым, словно сигнал: три быстрых удара, пауза, еще два быстрых удара и снова пауза, а потом все сначала.

Кто-то стучал в дверь.

Максвелл вскочил, но остановился в нерешительности. Возможно, репортерам наконец удалось его выследить. Но вдруг они только предполагают, что он должен быть здесь? В таком случае лучше не откликаться. Но даже один репортер стучал бы куда громче и увереннее. А этот стук был тихим, почти робким, словно тот, кто был за дверью, чего-то опасался или стеснялся. Ну, а если это все-таки репортеры, молча выжидать нет никакого смысла: дверь отперта, и, не получив ответа, они наверняка толкнут ее и войдут без приглашения.

Стук на мгновение замер, затем раздался снова. Максвелл на цыпочках подошел к двери и распахнул ее. Снаружи стоял Краб, белея в лучах заходящего солнца, точно привидение. Под одной из своих конечностей, которая в настоящий момент, по-видимому, играла роль руки, а не ноги, он держал пакет.

– Да входите же! Пока вас тут никто не увидел, – нетерпеливо сказал Максвелл.

Краб вошел, а Максвелл, закрывая дверь, удивился, с какой стати он велел, чтобы это существо вошло в хижину.

– Вам не нужны опасения, – заявил Краб, – касательно жнецов новостей. Я был осторожен, и я глядел. За мной никто не следил. У меня такой нелепый вид, что за мной никогда не следят. Никто никогда не полагает, что я могу действовать сообразно цели.

– Очень выгодная особенность, – заметил Максвелл. – По-моему, это называется защитной окраской.

– Я появляюсь вновь по указанию мисс Нэнси Клейтон, – продолжал Краб. – Она знает, что вы ездили в путешествие без багажа и не имели случая сделать покупку или стирку. Без желания причинить обиду – это мне указано сказать с отменным чувством – она желает прислать вам костюм для ношения.

Он вынул из-под конечности сверток и протянул его Максвеллу.

– Очень любезно со стороны Нэнси.

– Она – заботливое лицо. Она поручила мне сказать далее.

– Валяйте!

– Колесный экипаж прибудет отвезти вас к ее дому.

– Зачем? – удивился Максвелл. – Шоссе проходит совсем рядом с ним.

– Еще одно извинение, – твердо объявил Краб, – но она считает, что нужно так. Очень много типов разных существ снуют там и сям, чтобы узнать место, где вы есть.

– Кстати, – сказал Максвелл, – а откуда его узнала мисс Клейтон?

– Поистине сие мне неведомо, – ответил Краб.

– Ну хорошо. Поблагодарите от меня мисс Клейтон, пожалуйста.

– С восторгом и удовольствием, – сказал Краб.

Глава 14

– Я подвезу вас к черному ходу, – объяснил шофер. – Перед парадным кишмя кишат репортеры. Потом они разойдутся, но сейчас рыщут там стаями. Мисс Клейтон думает, что вы, возможно, предпочтете с ними не встречаться.

– Спасибо, – сказал Максвелл. – Вы очень любезны.

Нэнси, подумал он, как обычно, все предусмотрела, присваивая себе привилегию организовывать жизнь других людей.

Ее дом стоял на невысоком обрыве над самым озером. Слева от дороги, в лучах недавно взошедшей луны поблескивала вода. Фасад дома был озарен множеством огней, но задняя его сторона была погружена во мрак.

Машина свернула с подъездной аллеи и начала медленно взбираться по узкой крутой дороге, окаймленной могучими дубами. Вспугнутая птица с криком стремительно пронеслась у самых фар, отчаянно взмахивая крыльями. Откуда-то навстречу машине выбежали два разъяренных пса и помчались по бокам, точно конвой.

Шофер усмехнулся.

– Если бы вы шли пешком, они сожрали бы вас заживо.

– Но с каких это пор Нэнси охраняет собачья свора? – спросил Максвелл.

– Мисс Клейтон тут ни при чем, – ответил шофер. – Они охраняют совсем не ее.

У Максвелла на языке вертелся новый вопрос, но он не стал его задавать.

Машина свернула под аркаду и остановилась.

– Вот в эту дверь, – сказал шофер. – Стучать не надо. Пройдете прямо через холл мимо винтовой лестницы. Гости в большом зале.

Максвелл хотел было открыть дверцу машины, но в нерешительности опустил руку.

– О собаках не думайте, – сказал шофер. – Они знают эту машину. И тех, кто из нее выходит, в жизни не тронут.

Впрочем, собак нигде не было видно, и Максвелл, быстро поднявшись по трем ступенькам на крыльцо, распахнул дверь.

Холл был погружен в темноту. Только на винтовую лестницу падал отблеск света – по-видимому, на втором этаже горела лампочка. Кругом же царила полная тьма. Откуда-то доносились приглушенные звуки музыки и голоса.

Максвелл постоял несколько секунд, не двигаясь, и когда глаза привыкли к темноте, различил, что холл простирается и за винтовую лестницу. Вероятно, там дверь или коридор…

Странно! Если уж Нэнси распорядилась, чтобы шофер высадил его у задней двери, то почему она не поручила кому-нибудь встретить его здесь? И во всяком случае она могла бы сказать, чтобы свет не гасили – тогда он сам отыскал бы дорогу.

Да, странно и довольно глупо – приехать на званый вечер и ощупью отыскивать путь к остальным гостям. Не лучше ли будет просто повернуться и уйти? Вернуться к Опу… Но тут Максвелл вспомнил о собаках. Они, конечно, рыщут вокруг дома; а судя по виду, ничего хорошего от них ждать не приходится.

Что-то тут не так! Это совсем не похоже на Нэнси! Она никогда не поставила бы его в подобное положение. Да, тут что-то совсем не так.

Максвелл осторожно прошел по холлу, протянув вперед руки. Хотя видел он теперь гораздо лучше, холл по-прежнему оставался темной пещерой, где глаз не различал подробностей.

Он обогнул винтовую лестницу, и холл показался ему еще темнее, потому что проблески света остались за спиной. Внезапно кто-то спросил:

– Профессор Максвелл? Это вы, профессор Максвелл?

Максвелл замер на одной ноге, потом медленно и бесшумно опустил на пол другую, уже поднятую для шага, и застыл, чувствуя, что весь покрывается гусиной кожей.

– Профессор Максвелл! – повторил голос. – Я знаю, что вы в холле.

Собственно говоря, это не был голос в прямом смысле слова. Максвелл готов был поклясться, что тишину холла не нарушил ни единый звук, и все же он ясно слышал эти слова… может быть, они раздавались у него не в ушах, а в каком-то уголке мозга.

Его охватил безотчетный ужас, и он попытался отогнать его, но ужас не исчезал – он затаился рядом во мраке, готовый вновь захлестнуть его черной волной.

Максвелл попробовал заговорить, но не смог. Голос произнес:

– Я поджидал вас здесь, профессор. Мне необходимо вступить с вами в контакт. Это столь же в ваших интересах, сколько в моих.

– Где вы? – спросил Максвелл.

– Я за дверью слева от вас.

– Я не вижу никакой двери.

Здравый смысл настойчиво твердил Максвеллу: беги, немедленно беги. Поскорее выберись отсюда!

Но он не мог бежать. У него не было сил. Да и куда? Назад под аркаду нельзя – там ждут собаки. Вперед по темному холлу? Опрокидывая все на пути, поднимая оглушительный грохот, чтобы все гости сбежались и обнаружили его – растрепанного, в синяках, дрожащего от страха? Он знал, что стоит ему побежать, и им сразу же овладеет паника.

Чтобы его увидели в подобном состоянии? Нет! Хватит и того, что он проник в дом украдкой, с черного хода.

Если бы это был просто голос – какой угодно, но голос, – он не нагонял бы такого ужаса. Но он производил такое жуткое впечатление – ни намека на интонацию, монотонный, механический, словно скрежещущий!

Ни один человек так говорить не может, решил Максвелл. Где-то рядом в темноте прятался внеземлянин.

– Тут есть дверь, – произнес этот пустой, жесткий голос. – Сделайте шаг влево и толкните ее.

Положение становится просто смешным, подумал Максвелл. Либо он войдет в эту дверь, либо опрометью бросится прочь. Конечно, можно было бы спокойно уйти, но он знал, что стоит ему повернуться спиной к невидимой двери, и он побежит – против воли, гонимый ужасом, маячившим позади.

Максвелл сделал шаг влево, нащупал дверь и толкнул ее. В комнате было темно, но в окна просачивался свет фонаря снаружи и падал на пудингообразное существо в центре комнаты – оплывший живот слабо фосфоресцировал, словно клубок светящихся обитателей морского дна копошился в круглом аквариуме.

– Да, – сказало существо, – вы совершенно правы. Я принадлежу к тем жителям Вселенной, которых вы именуете колесниками. На время моего визита здесь я обзавелся наименованием, которое легко воспринимается вашим сознанием. Вы можете называть меня «мистер Мармадьюк». Несомненно, вы понимаете, что это лишь удобства ради, так как я не ношу подобного имени. Собственно говоря, у нас нет имен. Они излишни. Наше индивидуальное различие достигается иными способами.

– Рад познакомиться с вами, мистер Мармадьюк, – сказал Максвелл, произнося слова медленно и раздельно, потому что губы у него тоже вдруг стали холодными и непослушными, как и все тело.

– А я с вами, профессор.

– Как вы узнали, кто я такой? – спросил Максвелл. – Вы, по-видимому, были абсолютно в этом уверены. Значит, вам было известно, что я пройду через холл?

– Разумеется, – ответил колесник.

Теперь Максвелл мог лучше разглядеть своего странного собеседника – пухлое тело, висящее между двумя колесами, копошащаяся масса в нижней прозрачной его части.

– Вы один из гостей Нэнси? – спросил он.

– Да, – ответил мистер Мармадьюк. – Да, разумеется. Если не ошибаюсь, почетный гость, ради которого она и устроила это собрание.

– Но в таком случае вам следовало бы быть в зале с остальными приглашенными.

– Я сослался на усталость, – объяснил мистер Мармадьюк. – Легкое уклонение от истины, признаюсь, ибо я никогда не устаю. И вот я удалился отдохнуть…

– И дождаться меня?

– Вот именно, – сказал мистер Мармадьюк. Нэнси, подумал Максвелл. Нет! Нэнси, конечно, тут ни при чем. Она слишком легкомысленна, слишком поглощена своими зваными вечерами и совершенно не способна на интриги.

– Мы могли бы обсудить одну тему, – сказал мистер Мармадьюк. – Ко взаимной выгоде, как я полагаю. Вы, если не ошибаюсь, ищете покупателя для некоего движимого имущества. Не исключено, что это движимое имущество может представлять некоторый интерес для меня.

Максвелл отступил на шаг, стараясь найти какой-нибудь ответ. Но ему ничего не приходило в голову. А ведь он мог бы знать! Мог бы догадаться или хотя бы заподозрить!

– Вы не отвечаете, – сказал мистер Мармадьюк. – Но я не мог ошибиться. Вы действительно посредник по этой продаже и здесь нет никакого недоразумения?

– Да, – сказал Максвелл. – Да, я посредник.

Он знал, что запираться нет смысла. Каким-то образом это существо на колесах проведало про хрустальную планету и про сокровищницу накопленных там знаний. И, возможно, ему известна назначенная цена. Уж не этот ли колесник пытается купить Артефакт?

– В таком случае, – сказал мистер Мармадьюк, – нам следует немедленно приступить к переговорам и обсудить условия. Не забыв при этом упомянуть и причитающиеся вам комиссионные.

– Боюсь, в настоящее время это невозможно, – сказал Максвелл. – Я не знаю условий продажи. Видите ли, сначала я должен был найти потенциального покупателя, а уж потом…

– Это не составит ни малейшего затруднения, – объявил колесник. – Ибо у меня есть сведения, которыми не располагаете вы. Мне известны условия продажи.

– И вы готовы заплатить требуемую цену?

– О, безусловно, – сказал колесник. – На это просто потребуется некоторое время – весьма незначительное. Необходимо завершить некую коммерческую операцию. По ее заключении мы с вами сможем довести наше дело до конца без хлопот и шума. Единственное, что еще следовало бы установить, как мне представляется, – это размеры комиссионных, которые вы заслужили, безусловно.

– Я полагаю, – растерянно произнес Максвелл, – что они должны быть неплохими.

– Мы намерены, – заявил мистер Мармадьюк, – назначить вас… не сказать ли «библиотекарем?» – при том движимом имуществе, которое мы приобретаем. Предстоит большая работа по разбору и каталогизации указанного имущества. Для этого нам необходимо существо, подобное вам, и мне представляется, что ваши обязанности будут для вас весьма интересными. А что до жалованья… Профессор Максвелл, мы покорно просим вас самого назвать цифру, а также и остальные условия, на которых вы согласитесь занять эту должность.

– Мне нужно все это обдумать.

– О, разумеется, разумеется! – произнес мистер Мармадьюк. – В делах такого рода небольшое размышление бывает полезным. Вы найдете нас склонными к самой неограниченной щедрости.

– Вы меня не поняли, – сказал Максвелл. – Мне нужно будет подумать о самой продаже. Сочту ли я возможным ее устроить.

– Быть может, вы сомневаетесь в том, достойны ли мы приобрести указанное движимое имущество?

– И это тоже, – сказал Максвелл.

– Профессор Максвелл, – сказал колесник, – для вас будет несравненно лучше, если вы отбросите свои сомнения. Поверьте, вам не следует испытывать по отношению к нам какие-либо сомнения, ибо мы полны решимости получить то, что вы можете предложить. А потому вы должны охотно и добровольно вести переговоры с нами.

– Хочу я того или нет? – осведомился Максвелл.

– Вы не имеете представления о том, какое положение мы занимаем, – сказал колесник. – Ваши сведения ограничиваются известными вам пределами космоса. И вы не можете знать, что лежит за этими пределами.

В этих словах, в том, как они были произнесены, было что-то такое, от чего по спине Максвелла пробежала холодная дрожь, словно в комнату ворвался ледяной вихрь, примчавшийся из неведомых глубин Вселенной.

«Ваши сведения ограничиваются известными вам пределами космоса», – сказал мистер Мармадьюк… Но что лежит за этими пределами? Никто ничего не знал – известно было только, что в некоторых областях по ту сторону зыбкой границы, за которую еще не проникли разведчики человечества, колесники создали империю. И из-за этой границы до освоенной части Вселенной доходили жуткие истории, какие всегда рождаются на дальних границах, питаемые воображением человека, стремящегося разгадать то неизвестное, что таится чуть дальше впереди.

Контакты с колесниками были редкими и мимолетными, и о них не было известно почти ничего, а это само по себе уже не обещало ничего хорошего. Никто не протягивал дружеских рук, не делал жестов благожелательности и доброй воли – ни колесники, ни люди, ни друзья и союзники людей. В огромном секторе космического пространства пролегла безмолвная угрюмая граница, которую не пересекала ни та, ни другая сторона.

– Мне было бы легче принять решение, – сказал Максвелл, – если бы мои сведения были более подробными, если бы мы могли узнать о вас больше…

– Вы знаете, что мы – таракашки, – заявил мистер Мармадьюк, и слова эти буквально брызгали желчью. – Ваша нетерпимость…

– Вовсе нет, – негодующе перебил Максвелл. – И мы не считаем вас таракашками. Мы знаем, что вы – ульевые конгломераты. Мы знаем, что каждый из вас является колонией существ, сходных с теми, которых мы здесь на Земле называем насекомыми, и это, разумеется, составляет значительное различие между нами, и все же вы отличаетесь от нас не больше, чем многие другие существа с иных звезд. Слово «нетерпимость» мне не нравится, мистер Мармадьюк, так как оно подразумевает «терпимость», а это оскорбительно и для вас, и для меня, и для любого другого существа во Вселенной.

Он заметил, что трясется от гнева, и удивился, почему одно какое-то слово могло его так взбесить. Его не вывела из себя даже мысль о том, что знания хрустальной планеты вот-вот достанутся колесникам, и вдруг он пришел в ярость от одного слова.

Возможно, подумал он, это произошло потому, что там, где множество самых разных рас должно жить в мире и согласии друг с другом, и «нетерпимость» и «терпимость» стали одинаково грязными ругательствами.

– Вы ведете спор убедительно и любезно, – сказал мистер Мармадьюк. – И, возможно, вы не нетерпимы…

– Если бы нетерпимость и существовала, – не дал ему окончить Максвелл, – не понимаю, почему вы приходите в такое негодование. Ведь проявление такого чувства бросает тень не на того, против кого оно направлено, а на того, кто его испытывает, поскольку он демонстрирует не только невоспитанность, но и глубокое невежество. Нет ничего глупее нетерпимости.

– В таком случае, что же вызывает у вас колебания? – спросил колесник.

– Мне необходимо узнать, как вы думаете распорядиться своим приобретением. Я хотел бы выяснить, какова ваша цель. Я еще очень многое должен был бы о вас узнать.

– Чтобы получить право судить?

– Но как можно судить в подобных ситуациях? – с горечью сказал Максвелл.