Текст книги "В конце пути"

Автор книги: Клэр Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Клэр Норт
В конце пути

Claire North

THE END OF THE DAY

© Claire North, 2017

© Школа перевода Баканова, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

Часть I. Язык

Глава 1

В конце он сидел в гостинице и считал таблетки.

Считал без помощи слов и цифр, без помощи рук, без обвинений.

Он не представлял, что Смерть придет; осознанно – не представлял. Смерть был, Смерть есть, Смерть будет, Смерти нет, и все это – правда. Кому знать, как не ему. Поэтому такой конец хорош.

Тик-так.

Мир вращался, часы тикали

тик-так

и вместе с тиканьем в ушах звучал обратный отсчет времени до Армагеддона, и это тоже было нормально. Вести борьбу не имело смысла. Борьба только ухудшала ситуацию.

Все хорошо.

Он взял первую таблетку и подумал о своей работе с гораздо большей теплотой.

Глава 2

В начале…

Вестник Смерти плеснул в стакан очередную порцию виски, приподнял голову старой дамы с темно-синих подушек, поднес напиток к ее губам и сказал:

– Самую красивую я слышал в Колорадо.

Женщина пила, ветер рвал небеса, гнал их навстречу новой буре и новым ударам волн о базальтовые скалы, навстречу еще одному выдернутому дереву и еще одной вспученной крыше – третья буря за месяц, не по сезону; не по сезону, да только разве нынче не всё так?

Старуха удовлетворенно моргнула, и вестник отставил стакан.

– Колорадо? – наконец прохрипела она. – Не думала, что в Колорадо вообще что-то есть.

– Очень большое место. Очень пустое. Очень красивое.

– И была публика?

– Нет. Однако я заслушался. Понимаете, мои студенческие дни, и та девушка… В обозримом будущем ей вряд ли светил ангажемент, но для меня… она пела неподражаемо.

– Старые песни умирают.

– Не все.

Женщина ответила улыбкой; потом улыбку сменила гримаса боли, повисли невысказанные слова: полюбуйся на меня, сынок, да подумай, о чем толкуешь.

– Что за девушка?

– Ах, да. Я… ну, мечтал о романе, но в сердечных делах все так неопределенно, правда? Я так ничего и не сказал, она не поняла и пошла на свидание с другим, но тогда мы уже заказали билеты на самолет, и… Послушайте, не знаю, стоит ли… Наверное, мне не следует говорить о себе.

– Почему?

– Ну, как же… – Он неловко пожал плечами, скользнул взглядом по комнате.

– Думаешь, раз я умираю, то я должна говорить, а ты – слушать?

– Если хотите.

– Говори ты. Я устала.

Вестник Смерти нерешительно замер, затем постучал по краешку стакана с виски, вновь поднес его к губам старухи, дал отпить.

– Простите, – пробормотал он, когда она глотнула и облизала губы. – Я в этом деле новичок.

– У тебя хорошо выходит.

– Спасибо. Я боялся, что… О чем бы вы хотели послушать? Меня интересует музыка. Я решил, вдруг в поездках… ну, по работе… я смогу собирать музыку – не компакт-диски, а всевозможную музыку из всевозможных мест. Мне сказали – ладно; разрешили… Вы точно не хотите поговорить? Когда… когда придет мой начальник…

Вестник нащупал бутылку с виски, удивился тому, сколько уже выпито.

– Я знаю песни, – говорила старуха, пока гость откручивал крышку. – Да только петь тебе не стану. Одна женщина попробовала их сохранить, сказала – беда, если они погибнут. Я поверила. И что? Теперь это… просто песня. Просто песня.

Вестник отвел взгляд – не столько пристыженный, сколько ошеломленный твердостью старухи. Чтобы нарушить тишину, он вновь подлил виски. Толстостенный стакан был сделан из чистого хрусталя, по низу шел матовый ободок, а изрезанное дно походило на смертоносный цветок. Один стакан из набора. По древней мощеной дороге из Куско вестник нес все четыре стакана, хотя знал, что понадобятся максимум два. Он не представлял, куда деть остальные, но почему-то считал неправильным их разлучать. Нес вестник и виски: в боковом кармане рюкзака. Погонщик мулов указал вестнику путь – безлесную дорогу, по которой редкие пилигримы в одеждах инков порой еще носили почерневшие кресты, – затем сообщил:

– В здешних краях выпивка только самодельная, – и жадно глянул на бутылку.

Вестник Смерти пояснил: «Это для одной пожилой женщины. Она при смерти», и погонщик ответил – а, старая мама Сакинай, да-да, туда еще тридцать миль, будь внимателен, не пропусти поворот; развилки там почти не видно, но она есть; если заблудишься, никто не поможет. На бутылку погонщик больше не глядел.

Ночевали они в каменной лачуге в форме улья: между плоскими кусками сланца – ни капли строительного раствора; в крыше вместо дымохода – дыра. Утром вестник Смерти наблюдал, как солнце рассеивает туман в долине и как в сухой, испещренной камнями траве проступают едва заметные очертания: остатки былых могучих сооружений в честь солнца, луны, реки и неба. Иногда, поведал хозяин трех удивительно послушных мулов, сюда прилетают вертолеты – с врачами, или кинооператорами, или еще кем-то, – но машины не приезжают, нет, в здешние края не приезжают. И зачем иностранцу к маме Сакинай, в такую глушь без асфальта?

– Я вестник Смерти, – ответил вестник. – Я как бы предваряю…

Погонщик мулов нахмурил брови, пососал нижнюю губу и наконец заключил:

– Тогда ты должен путешествовать на пернатом змее. Или хотя бы на внедорожнике, а?

– Понимаете, мой начальник любит путешествовать теми же способами, что и живые. Он говорит: нужно самому прочувствовать, что предшествовало концу. Говорит: так проявляется вежливость. – Вестник прокрутил в голове последнюю фразу и решил, что она звучит глуповато. Не в силах смолчать, он добавил: – Если честно, я на этой должности всего неделю. Мне… просто рассказывали. Предыдущий вестник.

Погонщик мало что смог ответить, и так они шли-шли, пока дорога не раздвоилась – точнее, пока от камней, уложенных много столетий назад древними горцами, не скользнула в сторону едва заметная бурая тропка. Вестник Смерти последовал по ней. Он брел и гадал, действительно ли здесь ходят люди? Или это просто след огромного и, возможно, голодного зверя? Вниз, вниз, вновь в долину, где между белых камней бежит тонкий ручеек и где стоит один-единственный дом цвета высохшего речного русла: с деревянной крышей, с соломой на крыльце, с черноглазой собакой, залаявшей на гостя.

Вестник Смерти остановился футах в десяти от собаки, присел на корточки, дал ей полаять всласть и поскакать вокруг, потребовать ответа – кто, что, почему чужой человек здесь, куда люди не ходят, только раз в две недели племянник мамы Сакинай, да раз в три месяца патронажная сестра с тяжелыми сумками, хотя их тяжести все равно не хватает, чтобы вылечить хозяйку.

– Научись ладить с собаками, – советовала вестнику во время стажировки его предшественница. – Полезный навык, спроси у любого почтальона.

Чарли старательно кивал, хотя, откровенно говоря, собаки его ни капли не пугали. Он любил почти всех животных и знал – если не суетиться и не шуметь, то они не тронут. Словом, собаке наконец наскучило лаять, она легла и положила голову на передние лапы. Вестник подождал еще немного и, когда над безлесной землей затихло все, кроме шепота ветра да журчанья ручейка, шагнул к двери мамы Сакинай, трижды постучал и произнес:

– Мама Сакинай? Меня зовут Чарли, я – вестник Смерти. Я принес виски.

Глава 3

В краю лесов…

…в краю дождей…

Шел тест на профпригодность.

Чтение, письмо, общие знания.

Вопрос 1. Расположите государства в порядке снижения численности населения.

Вопрос 2. Кто является руководителем Организации Объединенных Наций?

Вопрос 3. Назовите пять стран, бывших британскими колониями в период с 1890-го по 1945 год.

Вопрос 4. «Человек – не более чем сумма его переживаний и его способности донести эти переживания до своего ближнего». Прокомментируйте. (500 слов.)

И так далее.

Чарли отвечал лучше, чем ожидал, хотя не знал заранее, что именно учить.

Тест сдавал только Чарли, других кандидатов в классе не было. В этом классе готовили будущих преподавателей английского языка для иностранцев. На стене висел карикатурный плакат с правилами употребления наречий. Кто-то оставил включенным проектор, и тот противно попискивал. Чарли закончил на двадцать минут раньше и задумался, прилично ли уйти прямо сейчас.

Не было других кандидатов и в приемной психиатра, где Чарли сидел – носки вместе, пятки врозь – и ждал собеседования.

– Ассоциации. Я называю слово, вы произносите первое, что приходит в голову.

– Серьезно? Как-то это…

– Дом.

– Семья?

– Ребенок.

– Счастливый.

– Небо.

– Голубое.

– Море.

– Синее.

– Путешествие.

– Приключение.

– Работа.

– Интересная.

– Отдых.

– Сон.

– Сны.

– Полет.

– Кошмары.

– Падение.

– Любовь.

– Музыка.

– Люди.

– …Люди. Простите, мне и правда это первое…

– Смерть.

– Жизнь.

– Жизнь.

– Все живое.

Получив работу, Чарли первым делом позвонил маме, и та очень обрадовалась. Она, конечно, и представить себе не могла такой карьеры для сына, никак не могла, но раз там гарантирована пенсия и хорошая начальная зарплата, и раз ему по душе…

Вторым делом он стал искать свой индивидуальный номер налогоплательщика. Без номера, сказали в управлении в Милтон-Кинс, Чарли не зарегистрируют в налоговой.

Глава 4

Мир сделал оборот.

…в краю гор…

…в краю грифов и парящих орлов…

…в Куско вестник Смерти заказал очередной кофе из кафе напротив гостиницы, посмотрел на черноглазую черноухую собаку у своих ног, вздохнул и произнес:

– Да я бы и рад. Только тебя через таможню не пропустят.

Собака не сводила с него взгляда – неподвижная, терпеливая, без ошейника, неопрятная, зато откормленная. Она молча шла за вестником Смерти от хижины мамы Сакинай; ждала под проливным дождем у порога каменной лачуги, где спал Чарли, пока угрызения совести не вынудили его толкнуть деревянную дверь и впустить собаку. Внутри она тихо сидела в нескольких футах от него – не выла, не скулила, – а потом брела за ним следом по древнему пути назад в город.

– Послушай, – объяснял вестник сперва по-английски, затем по-испански, поскольку не знал родного языка мамы Сакинай. – Твоя хозяйка не умерла.

Чарли не добавил «пока». Это слово вдруг показалось ему непристойным.

Собака не отставала. Следующей ночью, когда они дремали рядом у старинной дороги, Чарли почудились шаги в темноте, поступь костяных ног по древним камням – в глубь гор, по тропе, которую высекали мертвые и использовали живые. Он вздрогнул, перевернулся на другой бок, собака прильнула к нему теплым телом, и оба пролежали без сна, пока луна не уползла за горизонт.

Днем Чарли пришел в Куско и вместо того, чтобы готовиться к отъезду, стал бегать по городу в поисках дома для упрямого животного. Помог счастливый случай, и Чарли передал собаку автомеханику. Его дочь-подросток – синяя спецовка поверх футболки, лицо в смазке – при первом же взгляде на собаку воскликнула:

– Дай ухо! – и ухватила псину за ухо.

Та вырвалась, девочка захохотала:

– Дай хвост! – и сцапала хвост.

Собака выдернула хвост, девочка вновь поймала ухо, потом хвост, потом ухо, потом хвост, потом…

…наконец они покатились по траве, пыхтя от удовольствия.

– Чье животное? – спросил более осмотрительный отец, стоявший рядом с вестником Смерти.

– Одной пожилой женщины, которая жила в горах.

– Ага. Она умерла?

– Да. Умерла. От старости.

– Вы ее родственник?

– Нет. Меня прислали в знак уважения. Она называла себя последней представительницей своего народа и говорила на языке, которого больше никто не знает. Мой начальник любит выказывать уважение.

– Ясно! – Лицо механика озарило понимание. – Вы этнограф!

Вестник Смерти с улыбкой кивнул и решил запомнить это объяснение на будущее – вдруг пригодится.

– У вас футболка местной команды? – спросил он у механика.

Девочка со смехом каталась по земле в обнимку с новым другом.

– Да, клуб у нас небольшой, но дела идут хорошо. В прошлом году мы были призерами регионального этапа национального футбольного кубка.

– Где бы мне купить такую футболку?

Глава 5

– Беда с этим «Арсеналом»: он отлично играет первую половину сезона, потом все гробит и занимает четвертое место…

– Фанаты крикета – не то что ваши регбисты…

– Отправка поезда задерживается в связи с неполной комплектацией поездной бригады…

– У вас есть что-нибудь вегетарианское?

– Я горжусь своей новой транспортной политикой: цены честные, а воздух в Лондоне – чище!

– Уже четыре месяца на аварийных источниках питания. Четыре! Попахивает большим политическим переворотом, а?

– Дорогая, не надо скандала.

– …влажность зимой, и когда белье сушишь, проступает черная плесень, та самая, которая опасная, черная, от нее может…

– Человек умирает дважды. Первый раз – когда он умирает, второй – когда о нем забывают.

– Как тебе новая работа? Ну и ну. Да, это тебе не страхование…

В самолете из Лимы в Лос-Анджелес рядом с Чарли в премиум-эконом-классе (по мнению Смерти, его вестникам неприлично летать экономом, а бизнес-классом не подобает) сидела женщина и ахала:

– Ой-е-ей! Боже! И сколько вы уже так работаете?

– Чуть больше недели.

– Вы видели, как люди умирают?

– Нет.

– Вы вестник Смерти, но не видели, как умирают?

– Нет. Я ухожу раньше.

– Кошмар. Наверное, хуже не придумаешь – смотреть в глаза человеку и знать, что он умрет? Ужас, да?

Чарли обдумывал вопрос, вино от авиакомпании перекатывалось в пластиковом стаканчике, соленые крендельки от авиакомпании липли к зубам. Наконец вестник сказал:

– Вроде бы нет. Пока что все… по-моему… пока что все нормально.

Соседка открыла рот от удивления, отвернулась и до конца полета больше ни разу не взглянула на Чарли. Его это слегка опечалило, однако, поразмыслив, он решил, что подобная реакция отчасти понятна.

Как и было положено, как и было предсказано, Смерть пришел к маме Сакинай. Он сел с ней рядом, они немного поговорили, и Смерть сказал:

У меня, конечно, было много разных вестников. Разумно, когда вестник – из смертных, мост между этим миром и следующим. В старину я использовал орлов, но люди быстро перестали их замечать – летит себе птица в небе, – и я отправился в Итаку, где орлы парили, оракулы вещали, а просители верили. Однако тут Одиссей попал в переделку; не помочь ему было бы невежливо; впрочем, если честно, пришел я по зову Пенелопы, хоть и не подчинился ее велению. У берегов Те-Вахипоунаму всплыли киты и жутко завращали глазами, предрекая бурю, – да только жрецам… Видите ли, жрецы очень любят толковать хорошо известные знаки по-новому и совсем не любят сообщать властителям правду, поэтому мое послание пропало впустую. Вы не возражаете, если я… Благодарю вас. Отвратительная привычка, я знаю, но… Вы очень добры.

На людей я переключился несколько тысячелетий назад. Нужно ведь шагать в ногу со временем. Порой выпадали большие удачи. Египет, кровавый дождь, жабы, саранча – я был под впечатлением, очень зрелищно выглядело. Мы вчетвером стояли на берегу Красного моря и прямо-таки ахали – ничего себе, вот это уровень работы! – однако фараон, как обычно, все проигнорировал, и настала ночь, и в те дома, где на дверях не было свежей крови, явился я, как и предрекал вестник. Потом монголы поскакали на запад, к людям прибыл другой мой вестник на вороном коне и сказал: «Если я говорю “много”, то имею в виду “не счесть”», однако у человечества проблемы со слухом, оно совершенно не понимает, когда его искренне предостерегают, а когда лишь проявляют любезность.

Один вестник ушел с работы после того, как начали жечь книги; он заявил, что раньше умирали только люди, теперь же умирает все человечество. Другой отказался покидать Нагасаки – решил, что для него уместна именно такая кончина; и, наверное, правильно решил; я проследил, чтобы он попал в эпицентр взрыва, я сидел с вестником, пока тот не стал тенью на стене. Была у меня вестница с «наколками» из северных лагерей, но люди не хотели слушать, не понимали ее посланий. Была другая, которая предостерегала: «Война разразится из-за алчности и обернется убийством во имя Господа», а люди смеялись вестнице в лицо, а я такого поведения не люблю, особенно когда сам… проявляю любезность.

Пустыня легко может хранить тело тысячелетиями, но может и обращать его в прах. Я до последней минуты не знаю, какой исход предпочту. Порой во время движения песков даже меня удивляют встречи со старыми знакомыми.

Смерть сделал очередную затяжку, стряхнул пепел в пепельницу и, потянувшись, сказал: надеюсь, я вам не наскучил, просто вы спросили…

– Нет, – прокаркала мама Сакинай. Воздух проходил сквозь ее искривленные, потрескавшиеся губы со свистом. – Вы мне не наскучили.

Смерть кивал, его большие красные рога царапали потолок, желтые вращающиеся глаза на ярко-алом лице открывались и закрывались – похоже, в улыбке. Мама Сакинай не предполагала, что Смерть станет ей улыбаться, однако во всем остальном облик гостя ее не удивлял, это был бог загробного мира, и выглядел он именно так, как описывали предания.

Она произнесла:

– Ваш вестник, Чарли, угостил меня виски и поговорил о музыке.

Ах да, он любит музыку. Мне еще рассказывали, будто он собирает футболки безвестных футбольных клубов.

– Футболки?

Ему нравятся заштатные команды, из какого-нибудь четвертого дивизиона лиги Калабрии. Полагаю, раньше Чарли болел за «Астон Виллу», задумчиво рассуждал Смерть, и его длинный коготь, бурлящий кровавыми красками, катал сигарету по переливчатой коже; белые пятнышки извивались, словно личинки, по телу, то вспыхивали новыми узорами, то совсем исчезали в клокочущих оттенках плоти.

Постоянные неудачи «Астон Виллы» способны вызвать недовольство у любого, даже у такого спокойного человека, как Чарли. Игра меняется; одна ее форма умирает, на смену приходит другая.

В ответ мама Сакинай медленно кивнула, ее голова в пигментных пятнах вновь глубоко утонула в подушках, чтобы больше уже никогда не подняться, и на последнем дыхании мама Сакинай промолвила:

– Он хотел послушать песни моего народа, только в устах чужака они звучат совсем по-другому. Хорошо, что вы послали его вперед. Я давно не разговаривала… ни с кем.

Смерть вновь улыбнулся и подсел ближе, нежно сгреб когтями руку умирающей и чуть склонил голову набок, чтобы массивные рога не пробили окно над постелью. Затем на языке мамы Сакинай – на древнем наречии ее народа, который до прихода колонизаторов вел охоту, который сам погибал в охоте на человека и постепенно утрачивал память о себе – на языке этого народа Смерть тихо заговорил. Тебя ждет страна за низкой луной, мама Сакинай. Там в небесных реках живут духи твоих предков. Они зовут тебя, зовут на твоем родном наречии; они рассказывают старые предания – предания, которые больше никогда не будут рассказаны в здешнем краю жгучего солнца. Предки слышат твои шаги по золотому пути, предки держат тебя и не дают упасть. Твой народ умер, мама Сакинай, и его язык тоже, и его легенды, и жизнь, однако переменился лишь мир живых, мир мертвых не меняется никогда.

Сказав это, Смерть ласково поцеловал ее в губы – запечатал наречие, которое больше не прозвучит на поверхности Земли, – и мама Сакинай умерла, и тело ее отдали грифам, а те похоронили ее в небесах.

Часть II. Лед

Глава 6

– Независимость Шотландии…

– У ирландцев совсем не такие запросы, как у…

– Каталония, ах, Каталония!

– Положение «вне игры» – это когда мяч передан нападающему за линию защиты…

– Беспорядки в провинции Синьцзян…

– Когда я был в Тибете…

– Только не надо о Кашмире!

– …то есть, нападающий ближе к воротам, чем защитники…

– Не думайте, это не голословное…

– Сегодня грузинские сепаратисты заявили…

– Вы добавляете соевый соус?

– Я ездила туда в прошлом году, замечательные люди, такие гостеприимные…

– Жители Крыма…

– Суперклей для ремонта обуви – не желаете?

– Схороните мое сердце на Фолклендских островах…

– Губернатору собственной персоной, Остров, Улица, Южная Атлантика. Какой еще индекс?

– Да, Аргентина использует этот прием весьма эффективно: перемещает свою оборону к центральной линии и тем самым создает положение «вне игры» для…

– Профилактика болезни Альцгеймера!

– Это совершенно изменило мой образ мыслей.

Глава 7

Через четыре месяца после того, как он стал вестником Смерти, Чарли бросила девушка.

Подобная развязка назревала давно, еще до новой работы; Чарли, хоть и был немного удручен, но с раскаянием сознавал, что печаль будет недолгой. Интересно, это очень плохо?

– Дело не в твоих разъездах, – пояснила девушка. – И не в твоей работе, нет; я понимаю, ну да, понимаю. Просто я нацелилась на патентное право, и я очень стараюсь, а на фирме будет всего пара вакансий, и я мечтаю получить место, то есть у меня планы; я знаю, где хочу жить и где хочу проводить время, и все мои друзья успешны, и ты тоже успешный, конечно, просто… Послушай, нам было здорово, да, но ты… По-моему, у нас не…

– Не переживай, – ответил Чарли. – Я понимаю.

Спустя два месяца она начала ходить на свидания с коллегой, специалистом по трудовому праву. Сперва Чарли надеялся, что ее новые отношения обречены; потом он встретил эту парочку на вечеринке у общего друга – вечеринки Чарли теперь посещал очень-очень редко, а тут удача, он не ожидал, что сможет прийти, да и пригласивший его друг тоже не ожидал. Бывшая девушка выглядела ужасно счастливой, ее кавалер тоже, да и был он в высшей степени приятным малым – для юриста.

– Скажи, а на Смерть подавали иски? – осенила юриста внезапная мысль, которую в немалой степени подогрело дешевое пиво и шоколадные кексы с волшебными травками.

– Пробовали один раз, – ответил Чарли.

– И что?

– Истца доконал рак, прежде чем дело передали в суд.

– Ясно. Что ж. Видимо, некоторые дела не подлежат судебному разбирательству.

Десять дней спустя, в больничной палате в Солсбери…

– Так и сказал?

– Да. «Не подлежат судебному разбирательству».

– Хвала ему.

– Вы?..

– Просто шучу.

– Извините, – пробормотал Чарли монахине в бледно-голубом одеянии; в нос ей подавали кислород, в руки вливали раствор, но ни то, ни другое не могло ее спасти. – Я говорю о себе, а вы… Это непростительно.

– Ну вот еще, – с досадой возразила пожилая монахиня, последняя представительница своего монастыря, куда новая кровь давно не текла и где старой крови уже не осталось. – Я люблю слушать про людей.

Он вяло улыбнулся.

– Женщина в горах тоже так говорила, но я хочу выразить вам почтение, а не нагнать на вас скуку.

– Вы и не нагнали. В моем возрасте скучна смерть, а жизнь прекрасна. Расскажите еще. Расскажите о жизни.

– Ладно. Я думаю попробовать знакомство по Интернету.

– Ах, да. Я о таком слышала.

– Вот только мой род занятий… разъезды…

– Говорят, стюардессы много занимаются сексом.

У Чарли отвисла челюсть, а на лице монахини, скрытом под лейкопластырем и трубочками, заиграла слабая улыбка.

– Что? – прохрипела она. – Когда отошла мать-настоятельница, остались только я, Господь, его святое слово да телевидение.

В небоскребе над суетливыми улицами…

В городе, который никогда не спит…

Повсюду зеркальные окна; восход солнца дарит круговой обзор. Один архитектор как-то заметил, что в здании почти не должно быть окон, что дневной свет – привилегия меньшинства, обеспечиваемая каторжным трудом большинства. Дабы наслаждаться светом, люди обязаны работать, и если верить этому правилу, тогда Патрик Фуллер был настоящим трудягой.

Он откинулся назад в кресле, надул щеки и длинно выдохнул, затем сел ровно и еще раз недоверчиво прочел электронное письмо.

Нет, не померещилось.

Патрик Фуллер вызвал помощницу. Каждый раз, когда она возникала в дверях кабинета, Патрик испытывал сомнения: неужто он выбрал ее за внешность? Патрик приложил все силы к тому, чтобы «не за внешность», – он специально пригласил на собеседование столько же кандидатов-мужчин, сколько и женщин. Возможно, красота помощницы – красота, которая сейчас очень отвлекала, – все же возымела власть над его животной частью натуры, которую Патрик ошибочно считал побежденной.

А возможно, помощница просто отлично выполняла свою работу, и генетическая лотерея была тут ни при чем.

– Это шутка? – спросил он.

– Нет, сэр, – ответила помощница. – Мы проверили.

Патрик Фуллер вновь посмотрел на письмо, затем сказал:

– Предоставьте мне о нем все сведения. Все. Кто его отправил, кто получил, что оно означает. Пусть служба безопасности обыщет офис, вместе со взрывотехниками, а вы запишите меня на вечер к кардиологу. – Патрик немного поразмыслил и добавил: – И закажите мне билет на самолет в Нуук.

Мир сделал оборот.

– Кем-кем работаешь?

– Я вестник Смерти.

– Ну конечно.

– Да.

– Что, настоящий вестник Смерти?

– Да.

– Как в…

– Да.

– Странно… То есть, ты же говорил… В твоей анкете на сайте сказано «личный помощник».

– Ну, в некотором роде…

– Да, но помощник Смерти?!

– На сайте я не врал, просто там в выпадающем меню нет варианта…

– Ты не очень-то похож на свою фотографию.

– Не очень?

– Да. Нет, я не говорю, что с фото что-то не так, просто… просто в жизни, понимаешь, у тебя лицо другое; оно… Слушай, я к чему, я же… Ты любишь свою работу?

– Работа хорошая.

– Я не о том спрашиваю.

– Я люблю путешествовать. Люблю новые знакомства, люблю ездить туда, куда иначе не попал бы; люблю наблюдать за… переменами.

– Переменами?

– Смерть – не только умирание.

– Бред какой-то. Но живешь-то ты и правда в Далуиче – про это ты не наврал?

– Правда. Только дома я бываю редко.

– Значит, свидание по Интернету…

– Ах, да. Понимаешь, серьезные отношения…

– …знать бы еще, что это такое…

– Знакомство с людьми…

– Хочу предупредить: я еще не совсем отошла, только рассталась…

– Ничего.

– И твоя работа меня озадачивает.

– Ну… меня это не смущает, если тебя не смущает.

– Не знаю. Не знаю.

– Ты вроде бы замечательная. Прости, я несу…

– Ты в курсе, сколько свиданий было у меня за месяц?

– Не пойму, куда ты клонишь. Я думал, что лучше говорить правду. М-м… Я все испортил, да?

– Нет. Не испортил. Ты просто сказал правду. Давай еще выпьем. Давай… немного пообщаемся.

В ледяном краю…

…где под снегом бежали трещины…

По льду шел человек – и думал, что он идет не один.

Давным-давно, еще мальчиком, он бродил по этой самой гряде, но в те дни она выглядела по-другому – меньше камней, больше сугробов. На нем тогда были шерстяные перчатки, ткань примерзала к рукам, кровь пропитывала нитки и тоже замерзала. Однажды он провел группу исследователей по Сноргисфорду – самому опасному глетчеру в мире, по их словам, – однако глетчер растаял, теперь на его месте не пойми что; да и вообще, ледники опасны лишь для идиота-покорителя, если же их не трогать, они не опасны; если их не трогать, все хорошо, не страшно, все так…

– Знаешь, – сообщил человек белизне, – я не ожидал, что будет так просто.

Небо, снег, лед, камень; ответа не было. Не было и горизонта. Не было конца белизне, внутри которой брел человек. Ни солнца, ни севера, ни магнита, способного указать дорогу домой. Человек ощущал тяжесть сумки за спиной и не понимал, зачем он взял столько вещей. Он отшвырнул сумку и вновь почувствовал себя молодым, легким на подъем; испытал соблазн побежать, переборол его, задумался – почему? Старик, мысленно сказал себе человек, ты стал стариком в дорогих ботинках. Поживи немного, удиви себя. Но не удивил, а побрел дальше сквозь белизну.