355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Клайв Стейплз Льюис » За пределы безмолвной планеты » Текст книги (страница 1)
За пределы безмолвной планеты
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 10:21

Текст книги "За пределы безмолвной планеты"


Автор книги: Клайв Стейплз Льюис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Клайв Стейплз Льюис
За пределы безмолвной планеты

I

Не успели последние капли грозы простучать по листьям, как путник засунул карту в карман, устало поправил рюкзак за плечами и вышел на дорогу из-под раскидистого каштана, под ветвями которого укрывался от дождя. Оранжевый поток солнечных лучей еще лился в прореху между тучами на западе, но впереди, над холмами, небо уже потемнело. С каждого листа, с каждой травинки, стекали капли, а дорога сверкала, словно ручей. Однако путник не стал любоваться пейзажем. Он решительно зашагал вперед с видом доброго ходока, который понял, что путь еще неблизок. Впрочем, так оно и было. Оглянувшись назад, он увидел бы в отдалении шпиль церкви в Наддерби и, верно, помянул бы недобрым словом негостеприимную маленькую гостиницу. От постояльцев она явно не ломилась, но в ночлеге ему все же отказали. Когда-то, во время одного из своих предыдущих походов, он уже бывал в этих краях, но с тех пор гостиница перешла в другие руки. Знакомый ему добродушный старик куда-то исчез, и теперь у руля – по словам официантки в баре – стояла некая «хозяйка». Эта особа, несомненно, принадлежала к той ортодоксальной британской школе содержателей постоялых дворов, для которых постояльцы – одна морока. В результате ему ничего не оставалось, как примириться с необходимостью прошагать еще добрых шесть миль до Стерка по ту сторону холмов, где, если верить карте, тоже имелась гостиница. Правда, богатый опыт подсказывал путнику, что не стоит возлагать на нее особые надежды, но выбора у него не было.

Высокий, немного сутуловатый, он шел быстрым решительным шагом, почти не глядя по сторонам, погруженный в свои мысли, помогавшие скоротать дорогу. На вид ему было лет тридцать пять – сорок; потертая одежда выдавала работника умственного труда, привыкшего проводить отпуск в пешем походе. Его легко было бы принять за врача или учителя, но ему недоставало добродушной снисходительности медика или неуловимой учительской жизнерадостности. На самом деле это был кембриджский ученый-филолог по имени Рэнсом.

Уходя из Наддерби, он рассчитывал, что по пути к Стерку набредет на какую-нибудь ферму и гостеприимные хозяева предложат ему заночевать. Но местность по эту сторону холмов оказалась почти необитаемой. Вдоль дороги за чахлой живой изгородью тянулись плоские, унылые поля капусты и турнепса. Даже деревья попадались редко. К югу от Наддерби места были плодороднее, там часто встречались приезжие, а впереди за холмами, лежал густонаселенный промышленный район. Но здесь царило запустение. Уже спустились сумерки, птичий гомон смолк, и Рэнсома окружила тишина, необычная даже для сельской Англии. Хруст щебня под башмаками назойливо отдавался в ушах.

Мили две уже осталось позади, когда в глаза ему бросился огонек. Здесь, в тени холмов, уже почти стемнело, но надеждам на большой фермерский дом и ночлег не суждено было сбыться: подойдя поближе, он обнаружил крошечный коттедж постройки девятнадцатого века, уродливо сложенный из красного кирпича. Вдруг дверь коттеджа распахнулась и какая-то пожилая женщина выбежала навстречу Рэнсому, чуть не сбив его с ног.

– Ой, сэр, извините! – воскликнула она, увидев перед собой незнакомца. – Я думала, это мой Гарри идет.

Воспользовавшись случаем, Рэнсом справился, нельзя ли где-нибудь поблизости устроиться на ночь.

– Нет, сэр, – только в Стерке. А что же вы не остались в Наддерби? – в ее робком голосе звучала тревога, и мысли явно были заняты чем-то другим.

Рэнсом поведал о своей наддербийской неудаче.

– Тогда, ей-Богу, сэр, не знаю. Тут до самого Стерка такого дома не сыщешь, чтобы вам подошел. Поблизости и нет ничего, кроме «Склонов», – это где мой Гарри работает. Я как услышала, что идут, так и выскочила – думала, может, это Гарри. Ему бы давно пора дома быть.

– «Склоны»? – заинтересовался Рэнсом. – Это что – ферма? Меня там не пустят переночевать?

– Да что вы, сэр! Конечно, нет. С тех пор, как мисс Элис умерла, там и не живет никто – только профессор и еще один джентльмен из Лондона. Они вас ни за что не примут. Они даже слуг не держат – только Гарри у них навроде истопника и то его, считай, в дом не пускают.

– А как зовут профессора? – спросил Рэнсом со слабой надеждой.

– Вот, ей-Богу, сэр, не скажу. Другой джентльмен – тот мистер Дивайн, а Гарри говорит, что тот, первый – профессор. Гарри в этом во всем мало что смыслит: он у меня понимаете ли, придурковат, я потому и боюсь, если он поздно домой приходит, а они его обещали каждый день отпускать в шесть. И так-то он целый Божий день работает.

При таком скудном словарном запасе женщине с ее монотонным голосом непросто было выразить свои чувства, но Рэнсом, стоявший совсем рядом, видел, что она вся дрожит и вот-вот расплачется. Стоило бы повидать этого таинственного профессора, подумал он, и напомнить, что мальчику пора домой. Ему тут же пришло в голову, что, очутившись среди собратьев по профессии, он вполне сможет принять приглашение провести ночь под их кровом. Воображение нарисовало такую яркую картину посещения «Склонов», что он понял: это дело решенное. Рэнсом поспешил сообщить женщине о своих планах.

– Ох, сэр, ей-Богу, не знаю, как вас и благодарить, – обрадовалась она. – Только, если можно, вы его проводите до ворот и посмотрите, чтобы он домой пошел. А то ведь он так профессора-то боится, что назад шмыгнет, только вы голову повернете, – это если они сами-то его домой не отошлют.

По ее словам, «Склоны» находились слева от дороги, минутах в пяти ходьбы. Постаравшись, как мог, обнадежить хозяйку коттеджа, Рэнсом распрощался.

За разговором он не заметил, как одеревенели суставы, и теперь с трудом переставлял ноги. Слева от дороги не было ни огонька – только ровные поля да какая-то темная масса, которую Рэнсом принял за перелесок. Прошло, казалось, гораздо больше пяти минут, когда он наконец добрался до нес и понял, что ошибся. Рощи здесь не было: деревья, поднявшиеся над головой, росли нешироким поясом, и меж ветвей проглядывало небо. От дороги их отделяла густая живая изгородь с белыми воротами. Без сомнения, это и были «Склоны», а за поясом деревьев скрывался дом с садом. Рэнсом толкнул ворота, но они не поддались. На минуту тишина и густеющая тьма вселили в него нерешительность. Первым побуждением было, несмотря на усталость, идти дальше, в Стерк. Но он обещал старой женщине. К тому же, при желании сквозь изгородь явно можно было продраться. Правда, желания такого Рэнсом не ощущал. Представить только, как он – дурак дураком – выползет из кустов прямо на чудака-пенсионера (кому еще придет в голову в этих местах держать ворота на запоре!) и поведает ему идиотскую историю о несчастной матери, заливающейся истерическими рыданиями, потому что ее слабоумный сынок на полчаса задержался на работе! Но – куда денешься – обещания нужно выполнять. Ползти сквозь живую изгородь с рюкзаком на спине невозможно, поэтому Рэнсом скинул рюкзак и перебросил его через ворота. Если до этой минуты он пребывал в нерешительности, то теперь сам отрезал себе путь к отступлению: в сад нужно было пробраться хотя бы за рюкзаком. Браня последними словами и себя и старуху, Рэнсом опустился на четвереньки и пополз в кусты.

Изгородь оказалась неожиданно густой, и только через несколько минут, весь в царапинах и крапивных ожогах, он выбрался в сырую мглу под деревьями. На ощупь вернувшись к воротам, Рэнсом подобрал рюкзак и осмотрелся по сторонам. Здесь было светлее, и он без труда разглядел дорогу, которая пересекала запущенный и неопрятный газон и вела к большому каменному дому. Здесь дорога раздваивалась, причем правая ветка плавным изгибом выводила к парадному крыльцу, левая же шла прямо и скрывалась за домом, где, вероятно, находились надворные постройки. Глубокие колеи на ней, наполненные водой после дождя, наводили на мысль о тяжелых грузовиках. Напротив, правая ветка, по которой Рэнсом и направился к крыльцу, заросла мхом. Ни одно окно в доме не светилось: некоторые были закрыты ставнями, другие зияли черными провалами без ставней и штор, но все казались одинаково безжизненными и негостеприимными. Только густой столб дыма, поднимавшийся из-за дома и рождавший мысль скорее о фабричной трубе, чем о кухонной печи, говорил о том, что здесь есть люди. «Склоны» вовсе не походили на место, где незнакомцев приглашают остаться на ночь, и Рэнсом, конечно, повернул бы назад, если бы не был связан обещанием.

Он поднялся по трем ступенькам на крыльцо, позвонил; не дождавшись ответа, позвонил снова и устало опустился на деревянную скамью возле двери. Ждать пришлось так долго, что, хотя ночь стояла ясная и теплая, пот у него на лице высох и он начал слегка зябнуть. Рэнсом очень устал и, вероятно, поэтому не стал подниматься и звонить в третий раз. Кроме того, умиротворенная тишина в саду, красота летнего неба, уханье совы, время от времени звучавшее неподалеку, – все вокруг дышало покоем. Он уже начинал дремать, как вдруг какой-то шум заставил его открыть глаза. До него донеслись беспорядочные, прерывистые звуки, чем-то напоминавшие о схватке в регбийном матче. Рэнсом вскочил. Шум нарастал: где-то за домом люди в тяжелых башмаках то ли дрались, то ли боролись, то ли играли в какую-то игру. Теперь стали слышны и крики. Снов, правда, было не разобрать, но явственно звучали резкие выкрики обозленных, тяжело дышащих людей. Рэнсому вовсе не улыбалось оказаться замешанным в темную историю, но надо же было разобраться, что тут происходит! И в эту минуту из-за дома донесся особенно пронзительный крик, в котором можно было различить слова:

– Пустите! Пустите! – И секундой позже: – Я туда не пойду! Отпустите меня домой!

Бросив рюкзак, Рэнсом сбежал с крыльца и кинулся вокруг дома, напрягая одеревеневшие, натруженные ноги. Разбрызгивая грязные лужи, он влетел на задний двор, где оказалось неожиданно много построек. Краем глаза он заметил высокую трубу, низенькую дверь, освещенную изнутри красными бликами, и какую-то огромную черную сферу, закрывающую звезды, которую принял за купол небольшой обсерватории. Но все это тут же вылетело из головы, потому что внезапно перед ним возникли три сцепившиеся фигуры и он едва не врезался в них. С первого взгляда было ясно, что это старухин Гарри тщетно пытается вырваться из рук двух крепких мужчин. Рэнсом хотел было загреметь: «Вы что делаете с мальчиком?!» – но сумел только неубедительно воскликнуть не слишком внушительным голосом:

– Эй, послушайте!..

Двое поспешно отскочили от заходящегося в плаче мальчишки. Один из них – тот, что был выше и плотнее – заревел как раз таким голосом, какого Рэнсому недоставало:

– Кто вы такой, черт побери? Чего вам здесь надо?

– Я в этих краях в походе. Но я обещал бедной женщине…

– К черту бедную женщину! – перебил тот. – Как вы сюда попали?

На помощь Рэнсому пришло раздражение, и он резко ответил:

– Пролез сквозь изгородь. Мне неизвестно, что вы тут делаете с мальчиком, но…

– Надо было нам завести собаку, – не слушая Рэнсома, бросил толстяк своему компаньону.

– Была у нас собака. Вы же сами пожелали использовать ее для опыта, – впервые подал голос второй. Он был немного ниже толстяка, но гораздо стройнее и моложе, голос его показался Рэнсому смутно знакомым.

Рэнсом попытался еще раз начать сначала:

– Послушайте, я не знаю, что вы делаете с мальчиком, но его рабочий день давно кончился. Вам пора отослать его домой. Мне вовсе не хочется вмешиваться в ваши дела, но…

– Кто вы такой? – взревел толстяк.

– Если вас интересует имя, меня зовут Рэнсом. Так вот…

– Погодите, – встрепенулся худощавый, – вы, случайно, не учились в школе Уэденшоу?

– Учился.

– То-то мне показалось, что я узнал ваш голос, – улыбнулся тот. – Моя фамилия Дивайн. Помните меня?

– Ну конечно. Еще бы нет! – воскликнул Рэнсом, пожимая ему руку с несколько вымученной сердечностью, обычной для подобных встреч. По правде говоря, из всех соучеников Дивайн оставил у него самые неприятные воспоминания.

– До чего трогательно, а? – ухмыльнулся Дивайн. – Негасимый свет школьных дней сияет даже на пустошах между Наддерби и Стерком. Самое время нам ощутить комок в горле и вспомнить воскресные проповеди в милой сердцу школьной часовне! Вы, кажется, не знакомы с Уэстоном? – Дивайн указал на своего внушительного и громогласного компаньона. – Не какой-то там, а знаменитый Уэстон. Великий физик. Режет Эйнштейна на части и кушает Шредингера с маслом. Уэстон, позвольте вам представить моего однокашника Рэнсома. Доктор Элвин Рэнсом. Знаменитый Рэнсом. Великий филолог. Режет Есперсена на части и кушает…

– Знать об этом ничего не знаю, – заявил Уэстон, который все еще держал за шиворот несчастного Гарри. – Если вы ждете, что я буду расточать любезности субъекту, который только что вломился ко мне в сад, так я вас разочарую. Мне наплевать, в какой школе он учился и на какое шарлатанство сейчас тратит деньги, так необходимые науке. Я желаю только знать, чего ему здесь надо, а потом пусть убирается, чтобы я его больше не видел.

– Не будьте ослом, Уэстон, – голос Дизайна посерьезнел. – Рэнсом заглянул к нам очень кстати. Рэнсом, не обижайтесь на его манеры. Как говорится, под внешней суровостью скрывается благородное сердце. Вы, конечно, не откажетесь чего-нибудь выпить и поужинать?

– Очень любезно с вашей стороны, – отозвался Рэнсом. – Но как насчет мальчика…

– Он чокнутый, – зашептал Дивайн, увлекая Рэнсома в сторону. – Обычно работает, как вол, но иногда бывают вот такие припадки. Мы просто хотели отвести его в душевую и подержать там часок, пока не придет в себя. Все равно в таком состоянии домой его отпускать нельзя. Мы это делаем по доброте душевной. Если захотите, чуть погодя сами отведете его домой. А потом возвращайтесь, здесь и переночуете.

У Рэнсома голова шла кругом. Все происходящее было неприятно и подозрительно, он чувствовал, что творится нечто незаконное. С другой стороны, подобно всем своим современникам и собратьям по классу, он был глубоко, хотя и иррационально убежден, что с подобными событиями обычный человек сталкивается только в книжках и они во всяком случае уж никак не связаны с профессорами и старыми школьными товарищами. Так или иначе, Рэнсом понимал: даже если здесь что-то нечисто, отбить мальчишку силой не удастся.

Тем временем Дивайн что-то негромко втолковывал Уэстону. Впрочем, вел он себя вполне естественно: просто хозяин в присутствии гостя обсуждает, как бы поудобнее его устроить. В конце концов Уэстон издал невнятное ворчание в знак согласия. Рэнсом, кроме всего прочего, теперь испытывал еще и обычную неловкость человека, набивающегося в гости; он повернулся к ним и хотел заговорить. Но Уэстон уже обратился к мальчику:

– Намучились мы с тобой сегодня, Гарри. Будь в нашей стране нормальные законы, я бы с тобой разобрался. Замолчи! Утри сопли! Так и быть, в душевую тебе идти не обязательно…

– Это не душевая, – захныкал слабоумный, – совсем не душевая. Я не хочу снова в эту штуку…

– Это он про лабораторию, – перебил Дивайн. – Он как-то туда залез, и его случайно заперли на несколько часов. Отчего-то он перетрусил там, как заяц. Как говорится, бедный робкий индеец! – Дивайн повернулся к мальчику: – Слушай, Гарри. Этот добрый джентльмен отведет тебя домой, только сначала немного отдохнет. Зайди-ка в дом и посиди тихонько в прихожей, а я тебе дам чего-то вкусненького. – И он очень похоже воспроизвел чмоканье пробки, извлекаемой из бутылки. Гарри понял и радостно захохотал, а Рэнсом вспомнил, что этот трюк Дивайн проделывал еще в школе.

– Пусть заходит, – буркнул Уэстон, повернулся и исчез в доме. Рэнсом заколебался было, но Дивайн стал его уверять, что Уэстон будет просто счастлив провести с ним вечер. Конечно, это была неприкрытая ложь, но Рэнсому гак хотелось отдохнуть и чего-нибудь выпить, что он отбросил все мысли о приличиях. Он последовал за Дивайном и Гарри в дом и минутой позже уже сидел в кресле, поджидая Дивайна, который отправился за виски.

II

В комнате, где оказался Рэнсом, странным образом совмещались убожество и роскошь. Окна без штор были наглухо закрыты ставнями, голый пол усеян пустыми коробками, стружкой, газетами и книгами, а на обоях виднелись пятна там, где у прежних хозяев висели картины и стояла мебель. Однако посреди всего этого разгрома стояли два очень дорогих кресла. А в мусоре на столе среди жестянок из-под сгущенного молока и сардин, сухих кусков хлеба, дешевой посуды, недопитых чашек чая и сигаретных окурков валялись сигары, устричные раковины и бутылки из-под шампанского.

Дивайн все не возвращался, и Рэнсом невольно задумался о нем. Дивайн вызывал у него особое чувство – неприязнь, какую мы испытываем к человеку, которым когда-то в детстве восхищались, пока не поумнели. Дело в том, что Дивайн на полсеместра раньше, чем соученики, освоил разновидность юмора, которая заключалась в постоянном пародировании сентиментальных и патетических штампов, звучащих в речи взрослых. Несколько недель вся школа, включая Рэнсома, покатывалась от хохота, когда он рассуждал о Незабвенных Школьных Годах, необходимости Хранить Честь и Совесть, о Бремени Белого Человека и Духе Честной Борьбы. Но продолжалось это недолго. Уже в Уэденшоу Рэнсом понял, что Дивайн – зануда, а в Кэмбридже попросту избегал его и только удивлялся издалека, почему другие не замечают, как он безвкусен и банален. Потом Дивайна совершенно неожиданно избрали в совет Лестерского колледжа, и он начал непонятным образом богатеть. Вскоре он уехал в Лондон, где, по слухам, «вращался в деловых кругах». Иногда его имя всплывало в разговорах, и собеседник Рэнсома обычно заканчивал свой рассказ о Дивайне так: «Никуда не денешься, по-своему он чертовски умен», – или жалобно заявлял: «Никогда мне не понять, как этот тип ухитрился так высоко залететь». Насколько можно было судить по краткому разговору во дворе, старый однокашник Рэнсома почти не изменился.

Возвращение Дивайна прервало цепь воспоминаний. В руках у него был поднос с бутылкой виски, стаканом и сифоном.

– Уэстон там соображает чего-нибудь на ужин. – Он опустил поднос на пол рядом с креслом Рэнсома и занялся бутылкой. Рэнсом, у которого совсем пересохло в горле, тоскливо отметил, что хозяин его не из тех, кто умеет одновременно говорить и заниматься делом: Дивайн подцепил было штопором серебристую фольгу на горлышке, но тут же забыл о ней:

– Откуда вы взялись в этой глуши?

– Просто отправился в поход, – отозвался Рэнсом. – Вчера переночевал в Стоук Андервуде, а сегодня надеялся остановиться в Наддерби. Но там меня не приняли, пришлось идти в Стерк.

– Бог ты мой! – изумился Дивайн, по-прежнему игнорируя бутылку. – Вам что, за это деньги платят, или это чистый мазохизм?

– Я этим занимаюсь для собственного удовольствия. – Рэнсом демонстративно уставился на бутылку.

– А непосвященный способен понять, что в этом привлекательного? – Дивайн наконец вспомнил о своих обязанностях и оборвал крошечный клочок фольги.

– Не знаю, как вам объяснить. Ну, во-первых, мне нравится сам процесс ходьбы…

– Боже! Вам, наверное, и армия была по душе. Как там говорится – шагом марш куда не знаю!

– Нет, что вы! В армии все наоборот. Там ты ни минуты не бываешь один, там за тебя другие решают, куда тебе идти, ты даже не можешь выбрать, по середине дороги шагать или по обочине. А в походе ни от кого не зависишь. Захочешь – остановишься, захочешь – пойдешь дальше. Кроме себя, спрашивать разрешения не у кого.

– А потом однажды вечером в гостинице вас поджидает телеграмма: «Возвращайтесь немедленно!», – улыбнулся Дивайн, сдирая наконец остатки фольги.

– Ну, такое может случиться, только если по глупости оставишь кому-нибудь свой маршрут, да еще и не будешь от него отклоняться. Меня, самое худшее, начнут разыскивать по радио: «Вниманию доктора Элвина Рэнсома, который, повидимому, находится в походе, где-то в Центральных графствах…»

– Начинаю понимать, – протянул Дивайн. Он уже начал вытаскивать пробку, но остановился на полпути. – Если б вы занимались бизнесом, этот номер бы не прошел. Везет же некоторым! Неужели вы можете просто так вот взять и исчезнуть? А как же жена, дети, горячо любимые престарелые родители?

– У меня никого нет – только замужняя сестра в Индии. А кроме того, я же кембриджский преподаватель. Вы, наверное, помните, что стоит преподавателю уйти в длительный отпуск, он все равно что перестает существовать. Даже в колледже никого не волнует, где он и что с ним, а уж за стенами колледжа – и подавно.

Пробка, наконец, выскочила из бутылки с многообещающим чмоканъем. Рэнсом подставил стакан.

– Скажете, когда хватит, – предупредил Дивайн. – Нет, все-таки должна быть какая-то зацепка. Неужели действительно никто не может с вами связаться и не знает, где вы и когда вернетесь?

Рэнсом покачал головой. Дивайн, взявшись за сифон вдруг чертыхнулся.

– Боюсь содовая кончилась. Давайте, я налью воды. Только придется сходить на кухню. Сколько вам?

– Долейте доверху, пожалуйста.

Еще пара минут – и Дивайн вручил Рэнсому долгожданный стакан. Наполовину его опорожнив и откинувшись на спинку кресла, Рэнсом удовлетворенно вздохнул и заметил, что жилище Дивайна вызывает не меньше вопросов, чем его собственный способ проводить отпуск.

– Это верно, – согласился Дивайн. – Но если б вы знали Уэстона, то поняли бы: лучше с ним не спорить, а просто поехать туда, куда он захочет. Что называется, коллега с сильным характером.

– Коллега? – удивился Рэнсом.

– В каком-то смысле. – Дивайн бросил взгляд на дверь, придвинул свое кресло поближе в Рэнсому и заговорил доверительным тоном: – Зато уж в своем деле он мастак. Строго между нами: я вкладываю кое-какие деньги в его исследования. Тут все чисто, комар носа не подточит – идет путем прогресса для блага человечества и тому подобное. Но дело может дойти и до промышленного производства, так что мы стараемся держать все в секрете.

С Рэнсомом тем временем происходило нечто странное. Сначала ему послышалось, что Дивайн несет околесицу, что-то вроде того, что промышленность производит его в секрете, но исследования в Лондоне на себя не натянешь. Тут он понял: слова Дивайна непонятны потому, что их просто не слышно. В этом не было ничего удивительного, ибо и сам Дивайн вдруг удалился на добрую милю, словно Рэнсом видел его четкое изображение в перевернутом бинокле. Из этого далека, из своего крошечного кресла Дивайн пристально смотрел на Рэнсома с каким-то новым выражением на лице. Под его взглядом Рэнсом забеспокоился, попытался пошевелиться, но обнаружил, что полностью утратил власть над своим телом. Он не ощущал неудобства, но руки его и ноги словно кто-то прибинтовал к креслу, а голову сжимали восхитительно мягкие, но не поддающиеся усилиям тиски. Страха он не испытывал, хотя знал, что должен испугаться и скоро непременно испугается. Постепенно комната померкла в его глазах.

Впоследствии Рэнсом так и не смог решить для себя, было ли пригрезившееся ему видение просто сном или каким-то таинственным образом предвещало события, описанные далее в этой книге. Он увидел себя, Уэстона и Дивайна в небольшом садике, окруженном стеной, по верху которой торчали осколки стекла. Здесь ярко светило солнце, но за стеной все окутывала тьма. Они старались перелезть через стену, и Уэстон просил подсадить его. Рэнсом все повторял, что лучше не лезть, что по ту сторону слишком темно, но Уэстон настаивал, и в конце концов все трое стали карабкаться на стену. Рэнсом лез последним. Он взобрался наверх и уселся на стену верхом, поддернув под себя пиджак, чтобы не пораниться о битое стекло. Уэстон и Дивайн уже спрыгнули наружу, в темноту, но не успел он последовать за ними, как вдруг в стене отворилась никем не замеченная дверь и Уэстона с Дивайном ввели в сад небывало диковинные существа, оставили их в саду, а сами вернулись во тьму и заперли за собою дверь. Рэнсом обнаружил, что не может слезть со стены. Он, правда, не испугался, но сидеть на стене было очень уж неудобно, потому что левой ноге было очень светло, а правой – ужасно темно. «Если еще стемнеет, у меня нога отвалится, – заявил он, потом вгляделся в темноту и спросил: Кто вы?». Должно быть, Диковинные Существа еще не разошлись, потому что заухали в ответ многоголосым эхом: «А вы, а вы, а вы?»

Рэнсом начал понемногу осознавать, что нога у него болит не столько от темноты, сколько от холода и усталости, потому что на ней давно уже покоится другая нога. Появилось сознание, что он сидит в кресле в освещенной комнате, а рядом уже довольно давно разговаривают двое. Голова немного прояснилась. Рэнсом понял, что его загипнотизировали или чем-то опоили, а может, и то и другое вместе. Он все еще чувствовал крайнюю слабость, но телом мало-помалу начинал владеть. Он прислушался, стараясь не выдать себя ни одним движением.

– Мне это начинает надоедать, Уэстон, – звучал голос Дивайна, – особенно если вспомнить, что это я рискую своими деньгами. Говорю вам: он годится не хуже мальчишки, в некотором отношении даже лучше. Но он вот-вот придет в себя. Нужно его немедленно перенести на борт. Лучше б мы это сделали час назад.

– Лучше мальчишки было не придумать, – пробурчал Уэстон. – Для человечества он бесполезен да еще и наплодит идиотов. В цивилизованном обществе такого мальчишку сразу передали бы для опытов в государственную лабораторию.

– Очень может быть. Но в Англии его исчезновением может заинтересоваться Скотланд Ярд. Зато этого любителя совать нос куда не след не хватятся несколько месяцев, да и потом никто не узнает, где он исчез. Пришел он один, адреса не оставил, семьи у него нет. В конце концов, никто его не заставлял лезть не в свое дело.

– По правде говоря, не нравится мне это. Все-таки он человек. Мальчишка – дело другое, все равно что… лабораторный препарат. Но если подумать, и этот – всего лишь индивид, да к тому же, наверно, совершенно бесполезный. Мы ведь и сами рискуем жизнью. Когда дело идет о великой цели…

– Ради Бога, давайте без этого! У нас нет времени.

– Я думаю, – торжественно произнес Уэстон, – если бы он был способен понять, он бы согласился.

– Берите его за ноги, а я возьму за голову.

– Если он должен скоро прийти в себя, неплохо бы добавить еще одну дозу, – предложил Уэстон. – До рассвета мы в путь все равно не отправимся. Ничего хорошего, если он будет три часа буянить там, внутри. Пусть лучше проснется, когда мы будем уже в пути.

– Это верно. Присмотрите за ним. Я сбегаю наверх, принесу все, что нужно. Дивайн вышел. Сквозь полуприкрытые веки Рэнсом видел нависшего над ним Уэстона. Он не знал, сможет ли сделать резкий рывок, но это был его единственный шанс. Только дверь за Дивайном закрылась, он, собрав все силы, бросился в ноги Уэстону. Физик повалился через него грудью на кресло, и Рэнсом, с трудом стряхнув его ноги, вскочил и кинулся в прихожую. Слабость одолела его, и он упал; однако, подгоняемый ужасам, нашел силы подняться, отыскал наружную дверь и стал отчаянно дергать засовы. Но руки дрожали, в темноте он не мог ничего разглядеть. Кто-то схватил его за плечи и за ноги. Рэнсом лягался, извивался, обливался потом и орал во весь голос, слабо надеясь на чью-нибудь помощь. Он и сам бы не поверил, что способен на такое отчаянное сопротивление. На как-то-то секунду он, торжествуя, распахнул дверь, ощутил на лице свежий ночной ветерок, увидел спокойные звезды и даже собственный рюкзак на крыльце. В следующее мгновение на голову обрушился тяжелый удар. Сознание померкло, и в последний миг он услышал стук захлопнутой двери и почувствовал, как сильные руки тащат его назад, в темный коридор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю