Текст книги "Книги крови 3-4. Исповедь савана (ЛП)"
Автор книги: Клайв Баркер
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Козлы отпущения
«Scape-Goats», перевод О. Лежниной
Эту безжизненную груду камней, на которую швырнула нас волна прилива, островом называть не стоило. Слишком большая честь для этого проклятого места. Остров должен быть оазисом в море: зеленая трава, всякая живность, мир, спокойствие и прочее в этом роде. Здесь же – ни птичек в воздухе, ни тюленей в воде... право же, единственное впечатление от такого месте вы сможете выразить так: «Я был в самом сердце пустоты – и выжил».
– На карте его нет, – произнес Рэй, отмечая ногтем тот участок, где мы должны были, по его вычислениям, находиться. Абсолютно ничего, пустое место, ровная голубая гладь океана. Не только птицы, но и картографы проигнорировали этот так называемый остров. Рядом с ногтем Рэя две стрелочки обозначали подводные течения, что должны относить нас к северу. Две крохотные полоски на голубой поверхности океана, столь же пустынной на карте, сколь и в жизни.
Джонатан возликовал, как только обнаружилось, что наше пребывание в этой дыре – вина картографов, а не его. Островок нигде не обозначен, стало быть, Джонатан не может нести ответственность за то, что мы были вдруг выброшены на камни, которых по идее и быть-то не должно. Он счел себя полностью оправданным, и трагическое выражение его лица сменилось удовлетворенным, едва не ликующим.
– Можно ли, – восклицал он, – избежать опасности, которая не обозначена в картах? А?
– Можно. Если у тебя глаза на месте, – буркнул, Рэй.
– Но это произошло так неожиданно, Рэймонд, ей-богу. В тумане ничего не было видно, и когда я обнаружил, что впереди что-то есть – нас уже швырнуло на берег.
Да уж, происшествие и правда было непредугаданным. Случилось это в тот момент, когда я готовила завтрак. Ни Анжела, ни Джонатан не выражали особого рвения в области кулинарии, и завтрак как-то незаметно сделался моей обязанностью. Впрочем, неважно... так вот, я возилась с едой, когда вдруг «Эммануэль» дернулась и, проскрежетав днищем по каменистому берегу, остановилась. Несколько секунд полной тишины подчеркнул начавшийся галдеж. Когда я выбралась на палубу, Джонатан идиотски улыбался и разводил руками, всем видом демонстрируя непричастность к случившемуся.
– Понятия не имею, что произошло! Только что все было о'кей – и вот ... рраз!
– Черт бы взял это все... – это Рэй выбирался из каюты, натягивая джинсы. Выглядел он после ночи с Анжелой прескверно. Я имела сомнительное удовольствие всю ночь слушать ее оргазмы. Времяпрепровождение не из лучших.
– Понятия не имею... – начал Джонатан свою защитную речь сначала, но Рэй заткнул его с помощью нескольких отборных словосочетаний. Я удалилась с палубы и, прислушиваясь к ссоре, не без удовольствия отметила матерный возглас Джонатана – возможно, Рэй потерял самообладание настолько, что разбил противнику нос. Его великолепный крючковатый нос.
Кубрик был похож на помойку: от резкого толчка все, что могло бы стать завтраком, оказалось на полу. Теперь все вокруг было измазано месивом из яиц, ветчины и тостов. Вина Джонатана, он пусть и убирает. Я налила себе стакан грейпфрутового сока и, подождав окончания шума, поднялась на палубу.
Рассвет был всего пару часов назад, и туман, который скрыл от Джонатана остров, все еще окутывал солнце серой дымчатой пеленой. Если сегодня будет все так же, как и вчера, как и всю неделю, что мы провели в плавании, днем будет очень жарко. И по раскаленной палубе невозможно будет пройти босиком. Но сейчас, когда утренний туман был все еще густым, я замерзла в своем бикини. Здесь совершенно неважно, в чем ты одет – все равно никто не увидит, а загар приобретаешь великолепный...
Но теперь мурашки бегали у меня по коже, и разумнее было бы найти свитер. Хотя ветра не было, с моря тянуло холодком. Здесь все еще ночь, подумалось мне, беспредельная, бесконечная ночь...
Натянув свитер, я снова поднялась на палубу. Рэй склонился над разбросанными картами, тщательно их исследуя. Его спина шелушилась от солнца, а залысина, которую он пытался скрыть грязно-желтыми прядями, была явственно видна. Джонатан, потирая нос, разглядывал берег.
– Боже, ну и место! – произнесла я. Джонатан взглянул на меня, пытаясь выжать из себя улыбку. Бедняга, он не расстается с иллюзией, что его обаяние способно заставить черепаху вылезти из панциря. В его оправдание приходится признать, что находились женщины, которые таяли от одного его взгляда. Я к их числу никогда не принадлежала, и это бесило его. На мой взгляд, этот еврейчик слишком слащав, чтобы считать его красивым. Мое равнодушие для Джонатана было тем же, чем красная тряпка для быка.
Снизу донесся сонный голос: к нам пожаловала Анжела. Она, вытаращив глаза, озирала местность. Физиономия, опухшая от избытка красного вина. Всклокоченные волосы. Наготу она стыдливо прикрывала полотенцем.
– Что случилось, Рэй? Где мы?
Рэй нахмурился и, не прерывая своих расчетов, ответил:
– Все, что я могу сказать, это что наш навигатор – тупой мудила.
– Я не знаю, как это вышло... – запротестовал Джонатан, явно рассчитывая на проявление сочувствия со стороны Анжелы. Его не последовало.
– Но где мы?!
– Доброе утро, Анжела, – произнесла я. Ответа не последовало.
– Это что, остров? – задала она очередной идиотский вопрос.
– Конечно, остров. Но понятия не имею, какой именно, – ответил Рэй.
– Возможно, Барра?
Рэй поморщился:
– Мы довольно далеко от Барры. И если ты дашь мне восстановить наш путь...
Восстановить наш путь. В море. Ну и идеи у него подумала я, разглядывая берег. Сложно было предполагать каковы размеры острова: туман скрывал все вокруг. Возможно, где-то среди этих серых камней есть человеческое жилье.
Рэй поставил на карте в том месте, где мы должны находиться, точку. Затем спрыгнул на берег и критически огляделся. Скорее для того, чтобы избежать общества Анжелы, чем зачем-либо еще, я к нему присоединилась. Камни были скользкие и неприятно холодили мои босые подошвы. Рэй похлопал «Эммануэль» по борту, подошел к носу, нагнулся и стал рассматривать обшивку.
– Надеюсь, пробоины нет, – произнес он, – но я не уверен.
– Нас поднимет прилив, – заявил Джонатан, становясь в одну из своих картинных поз – руки на бедрах. – Мы всплывем. Ничего, – он подмигнул мне, – все будет о'кей.
– Дерьмо всплывает, – прорычал Рэй, – такое, как ты.
– Мы позовем кого-нибудь, кто нам поможет.
– Скажи еще, где ты возьмешь этого «кого-нибудь», кретин.
– А вот через часик туман рассеется, я пройдусь по острову, поищу людей.
На этом Джонатан удалился.
– Я сделаю кофе, – вызвалась Анжела.
Зная ее, не трудно догадаться, что эта операция займет час-полтора. Можно пойти прогуляться. Я побрела по берегу.
– Не уходи далеко, любовь моя ! – крикнул Рэй.
– Конечно.
«Любовь моя», – сказал он. Просто обращение. Два слова, не означающие ничего.
Солнце начало припекать, и я сняла свитер. Груди от загара стали коричневыми, как орехи. Подходящее сравнение: и размер примерно такой же... Ну и ладно, нельзя обладать всем сразу. Зато у меня есть парочка извилин, иногда неплохо работающих. Чего не скажешь об Анжеле, здесь ситуация обратная: бюст порнозвезды и мозги курицы.
Солнце все еще не выбралось из тумана окончательно, и его лучи, просачивающиеся сквозь сизую дымку, окрашивали местность в унылые тона. Море, скалы, камешки на берегу утратили свои истинные цвета; все вокруг приобрело скверный оттенок переваренного мяса. Не прошла я еще и сотни ярдов, как этот вылинявший серый мир стал раздражать меня, и я повернула обратно. Неприятные почмокивающие звуки справа: это вода колеблется и бьется о камни, крохотные волны расходятся по поверхности, методичное хлюпанье приводит в уныние... Я начинала ненавидеть этот остров.
Когда я вернулась, Рэй возился с радио. Ничего, кроме белого шума, получить ему не удавалось. Он занимался этим уже более получаса, и теперь махнул на приемник рукой. Анжела соизволила наконец принести завтрак. Состоял он из сардин, консервированных грибов и оставшихся тостов, однако подан был с такой претензией, будто перед нами некое чудо, должное вызывать не меньшее восхищение, чем пять хлебов Иисуса. В любом случае, есть не хотелось ничего: это место отбивало весь аппетит.
– Не правда ли, забавно... – начал Джонатан.
– Весельчак ты наш, – не удержался Рэй.
– ...забавно, какая здесь тишина. Ни звука мотора, ничего вообще. Сверхъестественно.
Здесь он был прав. Нас окружало полнейшее безмолвие, тишина глубокая, давящая... Если бы не едва различимый плеск волн и звуки наших же голосов – можно было бы подумать, что мы оглохли.
Я сидела на корме и разглядывала море. Оно было все еще серым, но понемногу стали проступать другие цвета: где зеленоватый, где голубой, немного пурпурного... Выглядело заманчиво; все лучше, чем сидеть среди этих кислых физиономий, решила я и объявила, что иду купаться.
– Не стоит, любовь моя, – сказал Рэй, – я бы не советовал.
– Но почему?
– Течение, которое прибило нас сюда, очень сильное. Не стоит рисковать.
– Но приливной волной меня просто выбросит на берег.
– Мы не знаем, какие здесь еще есть течения. И не забывай о водоворотах. Может затянуть.
Я снова взглянула на море. Выглядело вполне мирно, однако Рэй прав: впечатление может быть обманчивым.
Анжела дулась на весь свет из-за того, что к ее сногсшибательному завтраку едва притронулись. Рэй ей подыгрывал. Он любит возиться с ней, нянчить и утирать сопли. Видимо ему эти дурацкие игры доставляют удовольствие. Меня же тошнит от них. Нужно было помыть посуду, и я спустилась в кубрик. Вычистив тарелки, выбросила отходы в море через иллюминатор и долго смотрела, как расплываются на поверхности воды жирные пятна от недоеденных сардин. Еда для крабов. Если хоть один уважающий себя краб здесь обитает. Джонатан спустился ко мне, и было заметно, что он себя по-дурацки чувствует, несмотря на браваду. Он стоял в дверях, пытаясь поймать мой взгляд, пока я кое-как мыла тарелки. Все, что нужно этому человеку – заверение, что я не считаю случившееся его виной, а его самого – кретином. Но я молчала.
– Тебе не помочь? – произнес Джонатан.
– Нет, – ответила я, стараясь, чтобы это не звучало слишком резко, – для двоих здесь мало места.
Он все же вздрогнул. Да, недавний эпизод сильно отразился на самооценке бедняги. Его уважение к себе было подорвано и требовало подкрепления.
– Послушай, – мягко начала я, – отчего бы тебе не пойти на палубу? Позагорай, пока не слишком припекает.
– Я чувствую себя дерьмом, – сказал он.
– Это была случайность.
– Полным дерьмом.
– Ты же говоришь, что нас поднимет прилив.
Он спустился ко мне. Для двоих действительно тесно; у меня начинались скверные ощущения, едва ли не клаустрофобия. Это загорелое тело было слишком крупным для такого помещения.
– Я же сказала, Джонатан.
Он положил руку мне на затылок, затем опустил пальцы на шею, слегка массируя ее. Можно было отстранить его, но я не стала: зачем? Безразличие и усталость овладели мной: возможно, действие этого места, этого воздуха... Другая рука от моей талии скользнула к груди. Я оставалась равнодушной к маневрам Джонатана. Пусть, если он так этого хочет.
На палубе задыхалась в истерическом смехе Анжела. Я видела явственно ее лицо. Она запрокидывает сейчас голову, встряхивая волосами, и хохочет... Джонатан расстегнул шорты, они упали на пол. Я позволила его губам припасть к моим, и язык, настойчивый как палец дантиста, стал исследовать мои десны. Затем Джонатан, стащив с меня бикини, отшвырнул его в сторону, пристроился поудобнее и вогнал в меня свой член.
Звук скрипнувшей ступеньки был негромким, но я уловила его и взглянула наверх. В дверном проеме за спиной Джонатана, глядя на его задницу и сплетение наших рук, стоял Рэй. Интересно, видит ли он, что я ничего не чувствую? Что я абсолютно бесстрастна и возбуждалась только представляя его, Рэя, вместо Джонатана – его руки, спину...
Рэй беззвучно исчез из дверей, и через некоторое время, за которое Джонатан успел сказать, что любит меня, а Рэй – поведать Анжеле, что он увидел, с палубы раздался истерический гогот. Пусть эта сука думает что хочет – ее проблемы.
Джонатан продолжал свои труды, действуя умело и обдуманно, но вдохновения ему явно не хватало. Он сморщил лоб, как школьник, пытающийся решить сложную задачу... Оргазм был «сухой», его наступление я определила лишь по тому, как Джонатан еще сильнее скривился и сжал мои плечи. Он остановился, поймал мой взгляд, и на какое-то мгновение мне даже захотелось поцеловать его. Но Джонатан уже утратил весь свой пыл и отстранился, все еще тяжело дыша.
– Я всегда тонко улавливаю момент, – пробормотал он и стал надевать шорты, – скажи, тебе было хорошо?
Я кивнула. Хотя на самом деле было смешно. Все это крайне смешно. Оказаться в несуществующем месте с этим ребенком 26 лет, Анжелой и человеком, которому абсолютно все равно, жива я или нет. Впрочем, как и мне самой. Почему-то всплыли перед глазами те объедки, что я выкинула в море, покачивающиеся на поверхности, пока их не накрыла волна...
Джонатан поднялся по ступенькам. Я сварила кофе, постояла немного, глядя в иллюминатор и тоже вышла на палубу. Рэй с Анжелой удалились осмотреть остров и поискать людей. Джонатан сидел на моем месте на корме и глядел в пространство перед собой. Чтобы что-то сказать, я заметила:
– Кажется, мы чуть поднялись.
– Ты думаешь?
Я поставила перед ним кофе.
– Спасибо.
– Где остальные?
– Обследуют местность. – Он растерянно взглянул на меня и добавил: – Я по-прежнему чувствую себя дерьмом.
Я увидела рядом с ним бутылку джина.
– Не рановато ли пить?
– Присоединяйся.
– Еще нет одиннадцати.
– Кому кашке дело?
Он указал на море:
– Смотри туда... да нет же! Туда, в точности за моим пальцем... видишь?
– Нет.
– Вон там, на грани тумана, появляется и исчезает... Опять!
Я действительно увидела что-то мелькнувшее в воде на расстоянии 20-30 ярдов от «Эммануэль».
– Похоже на тюленя.
– Не думаю.
– Солнце прогревает воду, Джонатан. Тюлени приплывают погреться на мелководье.
– Говорю тебе, это не тюлень. Он как-то странно переворачивается...
– Возможно, обломок корабля?
– Черт его знает.
Он присосался к бутылке.
– Оставь на вечер.
– Хорошо, мамочка.
Несколько минут мы сидели в тишине. Тюлень – или что там это было – еще раз показался на поверхности воды, повернулся и исчез. Через час, подумала я, начнется прилив и снесет нас с этого проклятого берега.
Тишину нарушил крик Анжелы, доносящийся издалека:
– Эй! Ребята!
«Ребятами» она, видимо, назвала нас. Джонатан привстал и, загораживаясь рукой от солнца, которое стало уже довольно ярким, всмотрелся и произнес безразлично:
– А, она нам машет...
– Пусть машет.
– Ребята! – закричала Анжела снова. Джонатан сделал руки рупором и проорал в ответ:
– Тебе чего надо?
– Идите сюда, увидите!
– Она хочет, чтобы мы что-то увидели, – обратился Джонатан ко мне. – Идем?
– Не имею никакого желания.
– А здесь что делать? Идем, мы ничего не теряем.
Мне действительно было лень шевелиться, но Джонатан схватил меня на руки и спустил вниз. От него разило джином.
Пробираться по камням было непросто: слой серо-зеленой слизи делал их невероятно скользкими. Кроме того, у Джонатана были проблемы с равновесием. Несколько раз он падал, чертыхаясь; шорты его были уже оливкового цвета с дыркой на заднице. Я тоже не балерина, но продвигалась более успешно, обходя большие камни и удерживая кое-как равновесие.
Каждые несколько ярдов приходилось перешагивать через полосу разлагающихся водорослей. Я делала это сравнительно легко, а Джонатан, и так с трудом державшийся на ногах, шлепал прямо по вонючему месиву. Среди водорослей валялись осколки бутылок, банки из-под Колы, останки крабов, щепки, в общем, полный набор всякого хлама. И мухи. Невообразимое количество жирных голубовато-зеленых мух, зудящих, карабкающихся друг на друга... Вот и первые живые существа, встретившиеся нам в этом милом местечке.
Неожиданно слева от меня началось какое-то непонятное движение: три-четыре камешка, подпрыгнув в воздух, шлепнулись вниз; еще несколько слегка зашевелились. Видимых причин этому явлению я не нашла. Джонатан ничего не видел: у бедняги все силы уходили на сохранение вертикального положения... Опять камешки; теперь уже подпрыгивали чуть выше, стукаясь друг о друга, всхлипывая при падении в воду... Прекратилось; затем снова – уже сзади нас.
Из-за валуна показался Рэй:
– Есть жизнь на Марсе!
Минуту спустя мы приблизились к нему. На лбу у меня выступили капельки пота, Джонатан же выглядел и вовсе скверно. Он вытер лоб и пробормотал:
– Ну, и что же стряслось?
– Сейчас все увидишь, – ответил Рэй и, проведя нас еще несколько шагов вверх, обвел широким жестом местность.
Я испытала шок.
Перед нами был весь остров: каменный холмик не более мили в диаметре, гладкий, как спина кита: ни растений, ни животных, ни следа присутствия человека.
Но жизнь все же наличествовала, и это шокировало не меньше.
В самом центре островка среди голых серых валунов была ровная площадка, окруженная прогнившими трухлявыми столбами. Столбы обтягивала ржавая проволока, образуя примитивный загон, внутри которого валялась охапка травы и... стояли три серые овцы. Рядом с ними – Анжела.
– Овцы! – торжествующе произнесла она, поглаживая одну из них по облезлому боку.
Джонатан оказался рядом с ней быстрее меня.
– Это как же?! – только и смог вымолвить он.
– Странно, не правда ли? – сказал Рэй. – Три овцы в таком неподходящем месте... Выглядят, кстати, они прескверно.
Я не могла с ним не согласиться. Одна из овец, видимо, была не в силах подняться на ноги от изнеможения или болезни. Да и остальные едва стояли. Свалявшаяся шерсть кое-где выпала клочьями, обнажив розовую кору, в уголках глаз скопился гной...
– Это жестоко, – заявила Анжела.
И она была права. Оставить бедных животных в этом месте, с одной охапкой травы и застоявшейся водой в консервной банке... это отдавало каким-то садизмом. Кому понадобился такой бессмысленный поступок?
– Я порезался, – Джонатан запрыгал на одной ноге, пытаясь разглядеть царапину не подошве другой. – На берегу, кажется, были стекла.
– А они совсем не выглядят несчастными и испуганными, – заметил Рэй.
Действительно, овцы не пытались выйти за ограждение, не блеяли, просто смотрели в пространство перед собой философским печальным взглядом, который говорил: да, мы просто овцы, мы вовсе не ожидаем чьей-нибудь заботы, поддержки и человеческого к себе отношения... Просто овцы, ожидающие смерти.
Рэй утратил интерес к происходящему и побрел куда-то по берегу, пиная перед собой жестянку.
– Мы выпустим их на свободу, – предложила Анжела.
Я проигнорировала эту идиотскую реплику. Что такое «свобода» в таком месте, как здесь?
– Выпустим, да? – настаивала она.
– Нет.
– Но они же умрут!
– Кто-то поместил их сюда – значит, на то была причина.
– Но они УМРУТ!
– Они умрут на берегу, если мы их выпустим. Как ты могла заметить, здесь нет никакой пищи.
– Мы их покормим.
– Тосты и джин, – предложил Джонатан, наконец вытащивший кусочек стекла из своей подошвы.
– Не можем же мы все так оставить!
– Это не наши проблемы, – сказала я. Мне становилось невыносимо скучно. Три овцы на груде камня. Кому какое дело, живы они или... Полчаса назад именно это я подумала о себе! Черт возьми, у нас есть что-то общее. Отчего-то заболела голова.
– Они умрут! – третий раз повторила Анжела.
– Ты тупая сука, – произнес Джонатан. Спокойно, без раздражения или злости, просто как констатацию факта. Я не смогла сдержать ухмылку. Анжела дернулась, будто ее ужалили:
– Что-что?!
– Тупая сука. СУКА.
Взрыв негодования. Слезы на глазах. Дрожащие губы.
– Да ты... ты вообще завез нас сюда!
– Видишь ли, я сделал это намеренно. Хочу посмотреть, нельзя ли забыть здесь тебя.
– Ты пьян!
– А ты дура. Но я-то завтра протрезвею...
Анжела размашистым шагом рванулась вслед за Рэем, стараясь сдерживать рыдания, пока не исчезла из нашего поля зрения. Мне стало в некотором роде жалко ее: легкая добыча.
– Ты бываешь редким ублюдком, Джонатан.
Он уставил на меня застывший остекленелый взгляд:
– Лучше будем друзьями. И для тебя я не буду ублюдком.
– Ну, меня-то не так просто испугать.
– Знаю.
Мне надоело это место, я решила вернуться на «Эммануэль».
– Эти долбаные овцы, – произнес Джонатан.
– Они не виноваты.
– Виноваты! Посмотри на их гнусные морды...
– Я пойду. Надоело.
– Тупые твари.
– Ты здесь остаешься?
Он схватил меня за руку:
– Не уходи.
– Здесь слишком жарко.
– Не так уж. Мы пристроимся на этом плоском камне, и никто не помешает.
– Ты уверен?
– Имеешь в виду Рэя? Нет, он не придет. Мы неплохо проведем время.
Он медленно потянул меня к себе. Жаркое дыхание напомнило сегодняшнее утро, кубрик, его страстный шепот... Замкнутый круг. А что еще делать в такой замечательный денек, как сегодня? Плестись по кругу, как овцы в загоне. Жрать, спать, трахаться.
Впрочем, на сей раз Джонатана постигла неудача. Джин дал о себе знать. С таким же успехом бедняга мог бы орудовать спагетти. Джонатан отвалился от меня, обессиленный, бормоча слова, не несущие в данном случае никакой смысловой нагрузки.
– Не переживай, – посоветовала я.
– Отвали.
– Пустяки, не стоит...
– Ч-черт...
Он уставился на причиняющий столько огорчения орган; ей-богу, был бы у Джонатана сейчас нож в руках – он отрезал бы свои мужские принадлежности и бросил на камни.
Я оставила его заниматься самонаблюдением и направилась к «Эммануэль». Меня поразила еще одна деталь, до сих пор не замеченная: мухи не взлетали в воздух передо мной, а продолжали ползать, позволяя себя давить. Что-то ненормальное и противоестественное было в таком суицидальном поведении. Сотни маленьких жизней исчезали под моими подошвами, а рядом продолжали копошиться и зудеть тысячи других насекомых...
Туман рассеялся окончательно, и по мере того, как воздух прогревался, остров преподнес еще один прескверный сюрприз: запах. Сладковатый и тошнотворный, какой может издавать огромное количество гниющих червивых персиков, он проникал в меня не только через ноздри, но и, казалось, через поры. Но помимо этого тягуче-приторного сиропа ощущалось и нечто похуже. Такая вонь могла бы исходить от кадки с прогнившим мясом, от отходов скотобойных потрохов с запекшейся кровью вперемежку с клочьями сала. Должно быть, это пахнут высыхающие на камнях водоросли, решила я. Хотя никогда ни на одном побережье такого не было...
Я была уже на полпути, осторожно ступая по скользким камням и зажимая нос, когда сзади послышался шум. Торжествующие вопли Джонатана заглушали блеяние овец, но я сразу поняла, что натворил перепившийся кретин, и развернулась обратно. Было уже поздно спасать одну из овец, и я могу остановить этого урода от убийства двух оставшихся. Я еще не видела загона, скрытого за большими серыми валунами, но слышала дикий рев Джонатана и звук его ударов. И знала, что именно произошло, еще до того, как картина предстала во всей своей неприглядности.
Загон был весь красен от крови. Две овцы в ужасе шарахались из одного угла в другой, натыкались друг на друга и жалобно блея. Воплощение страха и беспомощности. Над третьей стоял Джонатан, все еще сжимавший в руке камень. У него была эрекция.
Бедное животное содрогалось в конвульсиях. Передние ноги подогнуты, задние вытянуты, глаза помутнели. Череп разбит, кровь и мозг разбрызганы по камням. Джонатан, действуя машинально, нанес еще один удар, и брызги вновь разлетелись во всех направлениях. Я ощутила их на своей коже... Больше всего этот человек напоминал сейчас сомнамбулу; был он, безусловно, не в себе. Обнаженное тело запачкано кровью, как халат мясника в конце рабочего дня на бойне. Лицо, тоже перепачканное, искажено безумной гримасой.
Овца дернулась в последний раз и умерла. Голова упала, как-то забавно, как у картонной фигурки в тире... Джонатан ухмыльнулся. Не этой ли улыбкой он очаровывал своих поклонниц? Сейчас на этом испачканном кровью жертвы лице было написано ликование дикаря. Животная радость недочеловека, готового к совокуплению и к убийству... Однако разум стал возвращаться к Джонатану. Усмешка исчезла.
– О, Боже! – пробормотал он и содрогнулся. Затем его начало тошнить. Непереваренные тосты и джин полились на траву. Джонатана трясло. Я не шелохнулась: не хотелось его успокаивать, приводить в чувство, утирать сопли – какого черта? Я повернулась и пошла прочь.
– Франки! – позвал он.
Я не смогла заставить себя обернуться. Овца мертва, ей уже ничем не поможешь, и все, что я могу – поскорее уйти отсюда и постараться выбросить зрелище из головы.
– Франки.
Я шла настолько быстро, насколько возможно было идти по склизкому берегу. Скорее на «Эммануэль», в относительную чистоту и спокойствие. С меня хватит.
Опять эта чудовищная вонь! Тяжелый запах стоял в воздухе, проникал сквозь поры, одурманивал... Дикий, сумасшедший, отвратительный остров. Невыносимый остров. Ненависть ко всему окружающему переполняла меня. «Эммануэль» была уже близко, когда...
Опять камни. Слева дернулся и покатился по берегу внушительный булыжник. Я остановилась и, балансируя на скользкой поверхности, наблюдала странное явление. В голове зашумело. Камень, остановившись, столкнул с места другой, еще больший, и тот подпрыгнул в воздух; соседние тоже зашевелились. Может, какое-нибудь животное под камнями двигало их? Нечто вроде краба? Я пошла дальше, уже не обращая внимания на непрекращающееся движение сзади... Впрочем, если честно, я начинала всего этого бояться.
Анжела и Рэй загорали на палубе. Рэй увидел меня и, прищурившись от яркого света, сообщил:
– Через пару часов можно будет заставить суку приподнять свою тяжелую задницу.
Мне показалось сперва, что речь идет об Анжеле, и лишь затем я осознала, что имеется в виду наше судно.
– Позагорай пока с нами, – предложил Рэй.
– С удовольствием.
Анжела либо спала, либо игнорировала меня. Ее право. Я устроилась на палубе и стала принимать солнечную ванну.
Кое-где на коже у меня были пятнышки крови. Как веснушки. Я лениво соскребла их. Море успокаивающе шумело и плескалось вокруг; рядом шелестел страницами Рэй. Он проглядывал книгу о Гебридах, которую захватил из дому.
Я, чуть прикрыв веки, глядела на солнце. Мамочка предостерегала меня, говоря, что таким образом можно дырку в глазу прожечь. Но я этого не боялась. Наоборот, живое, горячее солнце поможет мне, выжжет этот мерзкий холодок в самом низу живота. Не знаю, откуда пришло это ощущение.
Дальше по берегу, на некотором расстоянии от нас, спускался к воде Джонатан. Отсюда он выглядел каким-то облезлым чудищем из-за смеси белых и бурых пятен на коже. Он шел отмываться от овцы.
Голос Рэя был спокоен. Слишком спокоен; я поняла сразу, что новости будут не из лучших:
– О, Боже.
– Что случилось?
– Я обнаружил, где мы находимся.
– Хорошо.
– Хорошего мало...
Я села, повернувшись к нему:
– Отчего же?
– Это здесь, в книге. Параграф, посвященный этому месту.
Анжела приоткрыла один глаз:
– И что?
– Это не остров. А могильная насыпь.
Мой озноб усилился. Солнце не могло ничем помочь. Я взглянула на пляж: Джонатан все еще полоскался... Камни побережья показались мне тяжелыми и черными, их густые тени давили на лица... повернутые к небу лица... Джонатан помахал мне рукой. Трупы под камнями. Лицами к солнцу. Монохроматический мир: свет и тьма. Залитые солнцем булыжники и их черные тени. Жизнь на вершине, внизу – смерть.
– Могила? И чья же? – поинтересовалась Анжела.
– Военные захоронения.
– Викинги, или что-то в этом роде?
– Нет. Первая мировая война, потом вторая. Солдаты с торпедированных кораблей. Моряки. Их занес сюда Гольфстрим. А потом останки вымывало на окрестные острова.
– Вымывало?!
– Здесь так сказано, в этой книге.
Джонатан, почти чистый, пристально глядел в море, прикрываясь рукой от солнца. Я проследила за его взглядом. В сотне ярдов от нас тюлень – или что там это было – вновь высовывался из воды и снова нырял, иногда выбрасывая вверх что-то коричневатое... как рука пловца... и, наконец, исчез в воде.
– И как много народу захоронено? – лениво спросила Анжела. Кажется, тот факт, что мы ходим по трупам, ее не слишком взволновал.
– Возможно, сотни.
– Сотни?
– В книге просто сказано «многие».
– А в гробах?
– Откуда я знаю!
Правильно, чем еще могло оказаться это проклятое место. Я осмотрела остров новыми глазами: теперь имелись основания испытывать отвращение к его голым валунам, убогому вонючему берегу...
– Интересно, как их хоронили? – развивала тему Анжела. – Наверное, на возвышении, где мы нашли овец. Вдали от воды. Да уж, воды покойникам хватило. Я видела, стоило закрыть глаза, их изъеденные рыбой лица, прогнившие клочья формы, в пустых глазницах комья водорослей. Какая ужасная смерть! И путешествие после смерти, долгое, не менее ужасное. Вдоль Гольфстрима, через пролив, рядом с телами других таких же солдат: бывшие враги плыли рядом, смерть сравняла их всех, каждый сделался игрушкой волн. И волны качали и несли разлагающиеся тела, пока приливом не выбрасывались они на берег – и море утрачивало свою власть...
Я ощутила непреодолимое, почти болезненное желание пройтись по берегу. По-иному, уже вооруженная знанием об острове, взглянуть на эти валуны. Возможно, увидеть между ними кое-где белеющую кость. Тело мое приняло решение раньше, чем мозг: я уже стояла на ногах, уже перелезала через борт.
– Ты куда? – спросила Анжела.
– К Джонатану. – Пробормотала я и спрыгнула вниз.
С запахом теперь все было ясно: так пахнет смерть. Мухи изменили свое столь странное поведение, теперь они взлетали из-под ног, не переставая назойливо жужжать, перепрыгивали на соседние булыжники... Под ними, наверное, лежат не только солдаты: неосторожный яхтсмен, неудачливый рыбак тоже могли найти здесь свой последний приют. Мухи роились тут и там, покрывая все сплошным шевелящимся ковром.
Джонатана не было. Шорты его валялись на берегу, но сам он исчез. Я внимательно вгляделась в море: ничего.
– Джонатан!
Мой голос растревожил мух, они взлетали унылыми роями в воздух и вновь опускались. Ответа не последовало.
Я побрела вдоль берега, шлепая босыми ногами по воде. Рэй с Анжелой так и не узнали об убийстве овцы. Пусть это будет тайна между нами четверыми. Я, Джонатан и две оставшиеся овечки. Вот и он, в нескольких ярдах передо мной. Идеально вымыт, ни малейшего следа недавнего происшествия – да, теперь оно будет держаться в секрете.
– Где ты был?
– На прогулке, – ответил он. – Выветривал.
– Выветривал что?
– Излишки джина, – улыбнулся Джонатан. Я послала ответную улыбку, краем глаза отметив шевеление камней за его спиной. Джонатан был уже ярдах в десяти от меня, приближаясь уверенной походкой трезвого человека. Движение камней неожиданно показалось мне ритмичным и слаженным. Это не была серия случайных подскоков и ударов; во всем чувствовалась некая скоординированность.