Текст книги "Голос сердца"

Автор книги: Клавдия Лукашевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

4

Мария Ивановна укладывала вещи. Предполагалось, что сотню её мужа на днях двинуть в тыл… Перед нею стоял раскрытый чемодан, и она что-то соображала, то клала белье, то вынимала, то опять клала… На лице её выражались и забота, и тревога…

Вдруг вдали ей послышались какие-то страшные звуки: топот копыт, гул, выстрелы, крики… Что это такое? Точно отголоски сражения… Или началась война, вдеть сражение?.. Как будто где-то вблизи…

Мария Ивановна поднялась, испуганная и дрожащая. Вот опять, опять… Что это такое?!

Она уже хотела было идти, узнать…

Как вдруг около окна раздалось хлопанье, порывистые шаги, крики…

И в фанзу влетел, как бомба, Иванчук, бледный, дрожащий…

– Ваше благородие… Барыня! Спасайтесь… Бегите! Там хунхузы… – закричал он не своим голосом.

– Кирочка!.. Кирочка!.. Где муж?.. Иванчук, беги за девочкой!.. – закричала молодая женщина.

На мгновение она остановилась. Потом стала метаться, что-то хватать…

– Иванчук, беги за Кирочкой, за барином… Спасайтесь! И я… И я… за тобою.

Они выбежали за дверь.

В деревне царило невообразимое смятение, крики, паника…

Было еще утро, туманное, серое. Гроза нагрянула неожиданно.

С одного конца деревни бежали солдаты, китайцы, женщины. Все кричали. Куда-то неслись казаки. Мимо бежавших без памяти Иванчука и Марии Ивановны промчался верхом есаул с казаками. Они на ходу одевались.

– Вернись, вернись… – крикнул Владимир Васильевич жене. – Садись на лошадь, бери девочку и уезжай… Там напали хунхузы и грабят деревню. Мы их проучим…

– Киру, Киру! – не своим голосом, отчаянным воплем матери крикнула молодая женщина и бросилась туда, откуда в панике бежала толпа… Люди, сестры, повозки, лошади все смешалось…

Дикая, шайка китайцев-разбойников – хунхузов, хозяйничала и грабила деревню, все разрушая, все уничтожая… Слышалась перестрелка.

Прошло немного времени. Хунхузы исчезли, а с ними исчезли маленькая Кира и одна сестра милосердия. Много унесли разбойники награбленного добра; несколько человек оказалось раненых и двое убитых.

Ужасу и отчаянию есаула и его жены не было границ. Молодая женщина, казалось, потеряла от горя рассудок. Она бросалась всюду, молила, просила, хотела сама бежать. Муж её страдал молча и стойко. Он сделал все, что мог, послал погоню, всюду написал, всех просил, всем говорил. Обещал китайцам большое вознаграждение.

Но война не останавливается перед страданиями человеческими и беспощадно идет вперед.

В один осенний пасмурный день есаул получил приказание двинуться со своим отрядом вперед. Долг – прежде всего. Он должен был оставить больную жену и забыть о потере дочери… Кое-как ему удалось отправить больную жену к родным, а гибель малютки он скрыл в своем исстрадавшемся сердце… И быстро двинулся он со свой сотней на помощь товарищам к Лаояну.

5

В небольшом номере отдаленной от центра Москвы гостиницы шли суетливые приготовления к отъезду… Присев на пол перед чемоданом, офицер упаковывал разные свертки, белье, посуду, книги…

У окна стояла маленькая, худенькая женщина… Она глубоко задумалась и на что-то засмотрелась в окно; прижав руки к груди, она точно замерла в одной позе.

– Маруся, куда уложить теплые вещи? – спросил офицер.

Но женщина не ответила. Она так задумалась, что не слышала вопроса и не обернулась.

– Маруся, ты слышишь? Я спрашиваю тебя про теплые вещи, – повторил свой вопрос офицер.

Ответа опять не последовало.

Офицер удивленно взглянул на жену, стоявшую у окна, поднялся и подошел к ней. Он только что хотел ее обнять, – как она страшно вздрогнула и упала в его объятия, горестно рыдая.

– Боже мой… Опять… Опять… – шептал про себя офицер.

Он довел жену до дивана, и она упала головой на стол в порыве отчаяния.

– Все напрасно… Все, все напрасно… – твердила она и прижимала к себе большую куклу.

– Ну, вот… Снова ты расстроилась… Достала её куклу. А я просил тебя спрятать все памятные вещи подальше и не вынимать их, – с укором проговорил офицер.

– Прости, Володечка… Прости меня… Я так много беспокойства доставляю тебе своим горем.

– Горе наше общее… Но с невозможностью необходимо мириться… Наконец, надо сделать жизнь возможной…

– Я знаю, светик, прости. Я тебе обещала… А сама так малодушна… Ты что-то меня спрашивал?.. Молодая женщина сунула куклу в чемодан и силилась улыбнуться. Но эта скорбная улыбка сделала её лицо еще более жалким и убитым.

– Что сделать, Володечка?

– Ах, Маруся… И меня-то ты измучила… Нет нам покоя, а жить ведь, голубка, надо.

– Что ты меня спрашивал, убрать что-нибудь? Или не так уложила? – стараясь казаться веселой, спрашивала молодая женщина.

– Куда положить теплые вещи?

– Ну, конечно, поближе… Там будет очень холодно. Вот в эту корзинку… Ты не беспокойся… Я сама уложу…

– Это и лучше будет. Займись делом…

Муж и жена старались обмануть друг друга, поддержать бодрость духа и скрыть глубоко горе, точившее их сердца.

Молодая женщина стала особенно усердно укладывать вещи. А муж её стал одеваться.

– Я пойду еще, Маруся, мне надо по делу в воинское присутствие…

Молодая женщина вдруг встала, порывисто, решительно подошла к мужу и заговорила:

– Ты не сердись на меня, светик… Я прошу тебя, умоляю…

– Господи, что еще ты придумала?..

– Ты иди по своему делу… Не беспокойся обо мне. Со мной ничего не случится…

– К чему это предисловие? Что ты задумала?

– Ты иди по своему делу. А мне позволь пойти еще раз в Хамовники… Проститься с той девчуркой… Не могу ее забыть.

– Это с нищенкой-то! Ну уж нет… Этого не будет, – решительно запротестовал офицер.

– Прошу тебя, умоляю… Ты меня не провожай… Я не могу, я должна…

– Совершенно не нужно… Ты мне обещала. Лишние терзания… Лишние муки… Все выяснено.

– Да, конечно… Но я хочу еще кое-что ей отдать из платьев… Такая она несчастная… Не выходит у меня из головы.

Офицер ходил взволнованно по комнате, крутил усы, как будто сердился, или что-то обдумывал. Жена его стояла посредине комнаты с куклой в руках и со страхом и мольбой глядела на него.

Наконец, муж остановился перед ней и проговорил деланно-сурово:

– Маруся, милый друг, надо положить этому конец… Я много тебе уступал. Из-за тебя я даже сделал упущение по службе… Больше я не могу… Никуда ты не пойдешь… Завтра мы едем. Ты знаешь, это необходимо…

Молодая женщина вдруг отчаянно зарыдала и, не помня себя, крикнула:

– Я хочу отдать ей куклу… Только куклу… Тогда, может быть… Постараюсь не думать… Не будет воспоминаний… Забуду… Только куклу… Куклу отдам!..

Офицер, как и всегда, смягчился. Он понимал, что не в кукле тут дело, и не мог устоять перед горем несчастной матери. Как и всегда, он нежно обнял жену и, смахивая непрошенные слезы, катившиеся на черные усы, тихо примирительно сказал:

– Успокойся, Марусечка… Хочешь, я сам снесу куклу… Так будет лучше.

– Нет, Володя, позволь… Я взгляну еще раз…

– Пойдем… Отдадим куклу… Может, правда, тебе будет легче… Я понимаю, как тебе тяжело… – покорно сказал офицер.

Молодая женщина засуетилась и живо собрала целый узелок каких-то вещей.

На извозчике они живо добрались до той окраины Москвы, куда две недели тому назад привела их маленькая нищенка, встреченная случайно на панели у кондитерской Филиппова.

Офицер с женой снова вошли в ту же мрачную подвальную квартиру. Хозяева собирались пить чай. На грязном ящике стояли битые чашки, чайник без носика, лежали ломтики ситного, а на бумаге – кусочки сахару. Кругом сидел и стоял народ.

При виде офицера и его жены все как-то засуетились, встали, что-то прикрыли, что-то спрятали… Некоторые отошли, другие скрылись из вида.

– Вот мы опять навестили вас. Жена хочет отдать кое-что вашей дочке… Жалеет и любит она детей, – сказал офицер.

Рыжая женщина и её огромный сумрачный муж встали с табуреток, и подошли к вошедшим.

– А где же ваша девочка? – спросила молодая женщина.

– Она в трактир побежала за кипятком… Сейчас придет, – ответила хозяйка.

– Как это можно? Такую маленькую девочку в стужу посылать за кипятком.

– Наши ребята привычны, сударыня.

– Что она за маленькая! Такие ли бывают маленькие! Ей девять лет. Она все должна работать, – сказал грубым басом хозяин.

Офицер что-то хотел возразить, как вдруг примерзлая дверь со скрипом раскрылась, и девчурка-нищенка вбежала, таща огромный заржавленный чайник. Из него валил пар, и капала горячая вода. Девочка вся изгибалась под тяжестью ноши, громко, порывисто дышала. Она была в одном платье без платка на голове.

– Боже мой, несчастный ребенок! тащит огромный чайник кипятку… Она обожжется! – воскликнула жена офицера, бросилась навстречу девочке и порывалась взять у неё чайник.

Но муж ее предупредил. Он освободил девочку от тяжелой ноши и погладил по голове.

– Все-таки, хозяева, вы не должны посылать ребенка за кипятком. Это надорвет её силы. Сходить мог бы кто-нибудь из взрослых… – строго сказал офицер.

– Ох, господин офицер, ведь мы-то притомились за день в работе… А девчонка ничего не делала, – сказала рыжая баба.

– Она должна работать, как и родители – в поте лица… Не даром же ей хлеб есть, – проговорил её муж и громко захохотал на свою остроту.

А молодой женщине еще тяжелее стало от всего виденного и этого грубого смеха. Она притянула к себе девочку и отошла с ней в уголок. За ними последовали и двое маленьких ребят.

Офицер вполголоса заговорил с хозяевами.

– Девочка, милая, ты узнала меня? – спросила жена офицера, гладя по голове и лаская девочку.

Нищенка молчала, опустив глаза и конфузясь взглянуть на чужую даму.

– Посмотри на меня… Помнишь тетю, которая купила тебе булочку, сапоги, теплые чулочки… Помнишь?

– Помню, – тихо прошептала девочка.

– Тебе тепло теперь в теплых сапожках?

– Нет, не тепло…

У девочки не оказалось купленных ей ботинок. Они были или спрятаны, или проданы.

– Ах, ты, моя бедная детка… Тяжело тебе живется? Вот я тебе принесла теплое платьице, сама сшила, еще кофту и платок… А здесь у меня куколка… Смотри, какая красивая кукла…

Молодая женщина вынула из бумаги большую куклу с длинными волосами, одетую в розовое платье и белый передник.

Девочка остолбенела, замерла; смотрела на куклу широко раскрытыми глазами, протянув руки вперед, разинув рот. Она казалась как бы в забытьи.

– Девочка, что ты так смотришь? Возьми куколку… Я принесла ее тебе. Это моей девочки кукла. Возьми!

Нищенка схватила куклу, дико хихикнула, прижала ее к себе, юркнула в угол и спряталась за старушку-торговку.

«Смешная крошка… Наверно испугалась, что отнимут куклу… Все-таки, как она похожа… Как все тут необъяснимо!» – подумала жена офицера.

– Мapycя, собирайся, пойдем… – обратился к молодой женщине офицер.

– Сейчас… Вот только поцелую девчурку. Я готова. Идем.

Молодая женщина стала застегивать распахнутое пальто и направилась в угол, куда скрылась нищенка.

В то же время офицер расспрашивал хозяев об их работе, о жизни, тихо совещался с хозяйкой, и дал ей для девочки денег.

Мария Ивановна стояла в глубине у окна и смотрела на девочку, которая возилась с куклой. Около неё стояла хромоногая старушка-торговка и тоже смотрела на девочку. Двое маленьких ребят прильнули к нищенке и с изумлением смотрели на куклу, тянули к ней ручонки и собирались реветь.

Девочка так была увлечена куклой, что, казалось, забыла обо всем на свете. Она ее ласкала, целовала, баюкала и не спускала с неё глаз.

Вдруг в этой группе внезапно произошло страшное волнение, движение… Затем раздался неожиданный потрясающий крик молодой женщины, и она не то упала, не то бросилась на пол перед девочкой-нищенкой.

– Моя… моя… Наша Кирочка… Володя… Наша… Кируся…

Офицер, хозяйка, все жильцы бросились на этот крик.

Мария Ивановна стояла на полу на коленях… Она плакала, обнимала, прижимала к себе маленькую нищенку, целовала её голову, лицо, грязные руки, ноги, смотрела на нее безумно-счастливыми глазами, и сквозь радостные слезы, повторяла:

– Моя… Наша девочка… Ты послушай… Володя… Наша Кирочка… Повтори… Моя… Наша…

Перепуганная девочка вырывалась и отбивалась от незнакомой дамы, то громко ревела, то умолкала и дикими круглыми глазами смотрела на барыню… И опять гнусаво, испуганно начинала кричать.

Офицер заметался, смущенный и испуганный… Он не знал, что предпринять, на что решиться… Он подумал, что его жена помешалась с горя. Обдумывал, соображал, как успокоить жену.

– Маруся, встань с пола… Родная, голубка, успокойся… Что я тебе скажу… Встань, моя милая… Посмотри, ты девочку перепугала.

Он силился ее уговорить, поднять.

Но жена не слушала его и твердила точно в экстазе, привстав на коленях. Блаженная улыбка не сходила с её лица.

– Ты сам услышишь… Володечка, сейчас услышишь и поверишь… Не думай, я не сошла с ума. Я все сознаю… Я безумно счастлива… Повтори, деточка, что ты сказала… Повтори, ангел, мое сокровище… Бабушка, вы молчите, не говорите, – обратилась она к хромоногой старушке.

Но старушка, ничего не понимая, качала головой.

Девочка упорно молчала и, прижав к себе куклу, делала гримасы и по временам начинала плакать.

– Маруся, оставь ребенка… Ты её перепугала… – сказал офицер и хотел поднять жену.

Но та еще крепче прижала к себе черненькую головку девочки. В глазах молодой женщины светилась непоколебимая решимость. Ничто на свете не могло теперь оторвать от исстрадавшегося сердца это маленькое испуганное существо.

– Подожди, немножко, Володечка… Она скажет сама… Она испугалась… Повтори, моя крошка… Боже мой, деточка моя… Сокровище мое… – И она, плача и смеясь, осыпала малютку горячими поцелуями.

– Молодой барыне что-то попритчилось… – испуганно заметила рыжая хозяйка офицеру.

– Это так бывает… Иной так-то вдруг спятит с ума, – пробормотал её пьяный муж.

– Как она девчонку-то целует… Подико-сь, точно родную, – заметила молодая бабенка.

– Смешная госпожа… Точно не в своем разуме, – сказал хриплым голосом хозяин подвала.

– Эх, милые, на свете такое бывает, что и разума можно лишиться, – заметила укоризненно старушка.

Между тем девочка мало-помалу успокоилась. Офицер, наклонившись, тихо и ласково убеждал, уговаривал в чем-то молодую женщину. Но она настойчиво повторяла:

– Она – моя… Это наша Кирочка… Моя деточка… Ты сам услышишь и поверишь. Повтори, моя крошка… Повтори, как ты сказала… Как ты назвала куколку?.. Ну… Ну… Скажи… Скорее… Я тебе куплю еще лучшую куклу. Подарю много игрушек, гостинцев… Куплю платье, сапожки, шляпу, муфточку… Скажи скорее…

Девочка успокоилась и что-то тихо-тихо прошептала.

Только материнское сердце могло расслышать этот шепот.

– Скажи погромче… Ну… Скажи скорее… Это наш папа.

И девочка сказала… Теперь офицер сам расслышал ясно шепот нищенки… Он испуганно вздрогнул и тоже схватился за грудь. Девочка тихо, смущенно улыбаясь, повторила то, что как-то неожиданно выплыло в памяти из далекого её счастливого прошлого. Старая кукла, видно, вызвала эти воспоминания.

– Мама – малютка…

– Володя, ты слышал?! Ты слышал, Володечка? – сквозь едва сдерживаемые рыдании повторила мать.

– Ну, скажи еще… Кто няня?!

– Няня – Чуб…

– Ты слышишь, Володя?!

– Слышу…

Офицер тоже встал на колени, обнял ребенка и жену и не сдерживал больше рыданий.

– Ну, скажи же, кто папа?

Девочка молчала.

– Как ты называла папу? Вспомни, милая! Вспомни, крошка, родная…

Но сколько ни упрашивала, ни уговаривала молодая женщина, ребенок не мог всего припомнить…

Сомнений теперь не было. Эта девочка – их потерянная дочь… Только их дитя могло повторить слова её детства…

Давно прошедшее, родное осталось в памяти ребенка и неожиданно вырвалось из её уст, осветив все вокруг, точно солнечным лучом. Теперь надо было узнать правду…

Никакими словами не описать душевного волнения родителей – их радости, страха, надежды.

Офицер быстро подошел к хозяевам. Теперь лицо его было строго и сурово; видно было, что он готов на все. Он заговорил громко, решительно:

– Послушайте, хозяева, я требую, чтобы вы мне сказали правду, чья эта девочка и откуда она у вас? Если вы скажете правду, я вас награжду, если будете упираться, солжете – я ни перед чем не остановлюсь, и вам будет плохо.

Рыжая женщина и лохматый мужик переглянулись. Они бы хотели сговориться, чтобы получше солгать и вывернуться…

– Ой, да где ж мои ребята? Мне бы надо пойти. Не случилось бы чего, – проговорила хозяйка и подмигнула мужу.

– Не сметь никуда уходить! – крикнул офицер, – Пока вы мне не признаетесь, я вас никого отсюда не выпущу!

Несколько минут длилось молчание. Как томительно и жутко было в подвале! Как в страхе замирали и трепетали болью сердца отца и матери!

Марья Ивановна все еще сидела в уголке на полу, прижимала к себе девочку, ласкала ее, целовала, говорила ей что-то горячо и нежно. Хромоногая старуха, нагнувшись, что-то шептала барыне, по временам боязливо взглядывая на хозяев. Молодая женщина то хваталась за голову как бы от ужаса, то испуганно цеплялась за ребенка и опять вскидывала умоляющие глаза на старушку.

– Чего уж таиться… Девчонка – не наша дочь… – вдруг хриплым голосом проговорил лохматый сумрачный хозяин.

Офицер не мог скрыть своей радости и весь преобразился. Он облегченно вздохнул, лицо его просияло. Старуха перестала шептать. Марья Ивановна приподнялась, насторожилась. Все затихли в подвале.

– Мы ее берегли, как родную дочку. Мы ее растили, жалели; себе в куске отказывали. Девочка-то хорошая. Мы ее приняли в горькой бедности и не бросили, когда помер солдат, что привез ее с войны, – плаксиво и визгливо заговорила хозяйка, отирая глаза руками.

– Расскажите всю правду и я награжу вас. Эта девочка наша пропавшая дочь, и мы ее везде ищем, вот уже пять лет. Ее украли у нас во время войны. Расскажите правду… – умолял офицер.

Отец и мать давно простили этим людям обман, жестокое обращение с ребенком. Их дорогая девочка была найдена – это главное. Остальное все осталось позади.

– Расскажите правду, – повторил офицер.

Эту печальную правду давно уже шепотом передала хромоногая старушка жене офицера. Хозяева рассказали все с прикрасами и с похвалами своей доброте.

Девочку привез в Москву с войны солдат. Он нашел ее в китайской деревне, около умершего старого китайца. Солдат пожалел ее и хотел увезти к себе в деревню и удочерить. Здесь он все хлопотал о каком-то пособии, о пенсии, и денег у него совсем не было. Он поселился в углу. Солдат был хворый, болел ногами, простудился и скоро помер. Кто он был, откуда, куда шел – никто не знал. Его похоронили на казенный счет, девочка осталась одна, и ее приютили хозяева этой подвальной квартиры.

– Мы и солдата даром три месяца содержали, кормили, поили. Он и за угол нам ничего не заплатил, – сказал хозяин, решив извлечь из этой истории возможно больше выгоды.

– И девочка сколько нам стоила за пять лет-то! – прибавила его жена.

– Мы вам за нее заплатим двести рублей. Я надеюсь, что будет довольно, – сказал офицер.

– Это за пять-то лет! Да что вы, господин офицер! – воскликнул хозяин.

В подвале послышался гул ропота… Из дальнего темного угла, из-за занавески какой-то глухой укоризненный голос проговорил:

– Да что это, хозяева?.. Есть ли у вас крест на шее?.. Разве девчонка вам не работала: и за ребятами смотрела, и полы мыла, и милостынку собирала.

– Да… Что правда, то правда… Она не даром ваш хлеб ела, да еще сколько брани да побоев принимала, – заметила вполголоса старушка.

– Боже мой! Несчастный ребенок! – горестно воскликнула молодая женщина и опять начала целовать девочку.

– Довольно разговоров!.. – резко угрожающе выкрикнул офицер. – Если вы не согласны, то я буду с вами говорить иначе.

– Чего не согласны… Мы согласны, ваше благородие… Пожалуйте денежки и берите девчонку на все четыре стороны, – пробурчал хозяин, поднимаясь во весь свой огромный рост.

– Не давайте ему денег, ваше благородие… Он все пропьет… Ради Бога не давайте! – отчаянно завизжала женщина.

– Я тебе муж или не муж?! Хозяин я или нет? – громовым голосом заревел мужик.

– Ты не хозяин, а разбойник!

Начались страшные споры, крики, брань… И чем бы это кончилось – неизвестно.

Мария Ивановна сняла с себя платок, кофту и укутывала девочку.

– Уедем скорее… Увезем ее… Володя… Беги за извозчиком…

Тут вышла история. Девочка заплакала и ни за что не хотела уходить из подвала. Бедный, исстрадавшийся ребенок не верил, что ему может быть лучше. Двое ребят тоже отчаянно заревели, цепляясь за свою маленькую няньку.

– Деточка милая… Доченька… Не плачь… Солнышко мое… Тебе будет хорошо… У тебя есть мама и папа… Не плачь, милая, родная, – уговаривала и успокаивала Мария Ивановна.

– Пойдем… Мы тебе купим еще куклу, еще много игрушек, картинок, куплю тебе конфет, булочек. Ах, Володя, скорее, скорее… – порывисто говорила молодая женщина.

Между тем офицер разнимал ссорящихся супругов и едва-едва успокоил их тем, что каждому дал по сто рублей. Эти деньги были для них невиданным огромным капиталом. Оба они собирались куда-то бежать.

* * *

Извозчик быстро мчал по белому снегу офицера, его жену и девочку.

Мария Ивановна распахнула шубку и прижимала, грела у своего сердца свою дочку и нежно, задыхаясь и волнуясь от радости, повторяла:

– Моя Кируся… Деточка ненаглядная… Боже мой! Какое счастие!

Офицер молчал, то и дело запахивал шубку и придерживал жену и девочку.

– Извозчик… Поезжай к часовне Иверской Божьей Матери, – сказала молодая женщина.

– Слушаюсь, сударыня, – ответил извозчик.

«Туда, к Ней, к Скорбящей Матери, Заступнице всех обиженных и несчастных… Горячо благодарить Ее». Там у святого чудотворного образа не раз горячо молилась убитая горем мать. Теперь перед иконой лились благодарные слезы радости. Многие молящиеся с удивлением и любопытством смотрели на маленькую девочку, закутанную в кофту и платок и в стоптанных больших сапогах, и на рыдавшую молодую женщину… Все видели, что тут было что-то необычное, странное, непонятное, и многих это интересовало.

* * *

Многолюдно и шумно было на Николаевском вокзале в Москве перед отходом сибирского поезда.

Небольшая группа военных и несколько дам провожали отъезжавших Марию Ивановну, её мужа и маленькую девочку. Девочка одета была во все белое: пуховая шубка, шапочка, муфта так шли к ней. Не узнать было в этой веселой черноглазой смеющейся девочке недавнюю маленькую нищенку, которая ныла гнусавым голосом у булочной Филиппова.

– Кирочка как в сказке превратилась из Золушки в Царевну-Белоснежку, – сказала одна молодая дама из провожающих.

– Нет, она Снегурочка, – заметил какой-то офицер.

– Да, мы ее нашли в снегу… Отогрели ее, оживили своей любовью, – взволнованным голосом заметила Мария Ивановна и взглянула нежно на свою девочку, не выпуская её руки из своей. В это время прозвонил второй звонок. Все засуетились. Ласковые пожелания, просьбы писать, радостные крики.

– Счастливого пути! Не забывайте Москвы.

– Разве можно ее забыть! Она дала нам самую огромную радость!

– Как мы рады за вас. Всего хорошего… Кира, радуй папу и маму… Счастливого пути!

Поезд умчался, увез маленькую нищенку из мрака и холода в счастливое царство ласки и любви.

Жизнь, ведь, часто бывает похожа на сказку, а сказка бывает похожа на жизнь.