Текст книги "Сталинский социализм. Практическое исследование"

Автор книги: Клаус Хессе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5.Конфликты интересов и спор об индустриализации

Контуры решения обозначились только тогда, когда Дзержинский вместе с организацией трестов и синдикатов в металлообрабатывающей промышленности прибегнул к концентрации силы и централизации руководства. В дополнение к организованным в 18 трестах большим хозяйствам в синдикаты вошло большое количество малых и средних предприятий. Это решение было принято с учетом рабочей силы. Кроме того, проводились подробные консультации, во время которых с работниками металлообрабатывающей промышленности обсуждалось, как можно решить поставленные перед ними задачи наилучшим образом. Так, прежде всего, через создание единого бюджета для развития промышленности появились финансовые и организационные условия для советской индустриализации. Одновременно с этим ответственность за целесообразное использование этих средств была передана в руки Экономического совета, Государственной плановой комиссии и Совета Труда и Обороны. То, что с сегодняшней точки зрения может показаться естественным явлением, в свое время столкнулось со значительным сопротивлением на разных уровнях: от наделенного властью, но технически некомпетентного народного комиссариата финансов до ответственных работников профсоюзного аппарата и других организаций, которые абсолютно справедливо видели в таком подходе угрозу своему теплому месту и влиянию.

Ввиду стремящегося к своей кульминации спора за руководящие должности в партии и в Советах следует отметить, что пострадавшими были в большинстве своем последователи и сторонники Троцкого.

В этих условиях решался вопрос о том, как лучше всего разрешить фундаментальные конфликты между партийными и экономическими функционерами, инженерами, экономистами, теоретиками и сотрудниками государственных органов, которые занялись этой задачей сравнительно недавно. От соответствующего ответа зависела их собственная перспектива. Но только в этом контексте становится понятно, почему в Советской России – за исключением части сельской бедноты – не только большая часть крестьянства, русская мелкая буржуазия и большая часть интеллигенции, но и более квалифицированные рабочие скептически относились к связанной с личными потерями социалистической ориентации. Даже у французской буржуазии, имеющей свою собственную революционную историю, возникло негативное отношение к социалистической революции в России. Эренбург сообщал из Парижа: «Был приведен аргумент, который был убедительней, чем “национализация женщин”: русские облигации были сбережениями французской средней буржуазии, которая вложила свои деньги в приобретение ценных бумаг. “Наши деньги пропали”, – в отчаянии жаловался рантье».

С сегодняшней точки зрения может показаться само собой разумеющимся, что социалистическая индустриализация в контексте долгосрочного планомерного создания макроэкономических условий с прогрессивным улучшением условий жизни трудящихся должна была предложить принципиально отличающиеся возможности. На этой социально-экономической основе было еще возможно совершить переворот материальных и технических основ жизни, вмешаться в существующие социальные структуры и отношения. Тот, кто был знаком с конкретными условиями и задачами, при которых должна была разворачиваться индустриализация в Советском Союзе, очень скоро приходил к выводу, что этот абстрактный подход не соответствовал на практике тем задачам, которые ставило время. Причина заключалась не только в том, что в экономических органах должны были работать не выходцы из крестьян, а специалисты, которые почти не имели никакого представления и никакого личного отношения к революционным целям большевиков и опирались в своей деятельности на свои собственные, абсолютно отличающиеся от других воззрения.

Следует также отметить, что и среди большевиков существовали очень разные, часто взаимоисключающие подходы к решению конкретных задач.

Были нередки случаи, когда сотрудники комиссариатов, отвечающие за принятие решений, были просто перегружены требующими разрешения задачами. Возникшие в результате этого споры и разногласия привели среди прочего к тому, что данное Пятаковым указание поднять цены на промышленные товары повлекло за собой почти абсурдный кризис продаж и переизбыток продукции, даже несмотря на совершенно недостаточное удовлетворение потребностей.

Себестоимость и ориентированные на нее покрывающие расходы цены на непродовольственные товары были настолько высоки из-за огромных инвестиционных потребностей, что, несмотря на не меньшие потребности в сельском хозяйстве и в транспортной системе, заказчики едва ли находились.

Таким образом, вновь введенные при режиме НЭПа максимы получения прибыли использовались во многом против интересов страны. Инвесторы были заинтересованы только в быстром увеличении своей прибыли. В этом контексте не существовало никаких шансов воскресить находящуюся в плачевном положении тяжелую промышленность, не говоря уже о том, чтобы поднять ее на современный уровень производительности. Ко всему прочему, только самые богатые кулаки были в состоянии покупать для своих хозяйств сельскохозяйственную технику.

Вместе с увеличением их богатства, как следствие, обострились уже существующие социальные различия между ними и деревенской беднотой, массой все больше беднеющего малого и среднего крестьянства.

Все это ни в коем случае нельзя рассматривать как просто совпадение или результат технико-экономического сужения понимания проблемы. Пятаков и другие последователи Троцкого постарались, чтобы их лидирующие позиции в экономическом совете и в народных комиссариатах, на заводах и среди рабочей оппозиции обеспечивали поддержку их проектам индустриализации страны. Параллельно с этим в результате идейных разногласий и перекрывающих друг друга компетенций накапливались споры о подведомственности между Экономическим Советом, Советом по Труду и Обороне, Рабочим контролем (Рабкрином) и народными комиссариатами.

Сегодня многие из этих весьма спорных вопросов могут показаться наивными. Но в то время никакого другого опыта не было. Приобрести его можно было только при обсуждении и внедрении решений, которые в этих условиях казались наиболее эффективными. Уже на этом этапе требование Троцкого и его последователей об ускорении индустриализации за счет крестьян, находящихся и без того в катастрофическом положении, столкнулось с сопротивлением тех, кто изначально надеялся на результаты нэпа.

После осознания того, что только благодаря поддержке масс малого и среднего крестьянства можно было создать условия для приведения в действие промышленности, все надежды были направлены на новую экономическую политику, введение налога в натуральной форме и создание свободных пространств на местном рынке. Но после смерти Ленина внутрипартийные споры вокруг этой линии обострились. С учетом низких темпов роста и того факта, что не только кулаки, но и середняки были не готовы продавать свои урожаи, несмотря на отсутствие промышленных товаров, дело дошло до еще более жестких конфликтов вокруг способов и темпов подготовки к индустриализации. Еще более проблематичным было то, что львиная доля сельскохозяйственных земель, переданных сельской бедноте, использовалась огромной массой мелких крестьян для самообеспечения. Для Троцкого и всех, кто связывал будущее социализма с теорией перманентной революции и экспортом революции, стало ясно, что режим НЭПа не был приспособлен для того, чтобы реализовать цели мировой революции в обозримом будущем.

По мере того как связанные с НЭПом ожидания терпели крах, становилось ясно, что так продолжаться больше не может. Но в то же время стали появляться материальные и людские ресурсы, необходимые для новых изменений экономической политики. В это время появились первые молодые инженеры, экономисты и ученые, которые получили образование в советских вузах и университетах. Теперь при обеспечении населения всем необходимым большие дефициты могли быть, по крайней мере, уменьшены. Только теперь стало реально предпринять невозможные в предыдущие годы шаги для систематического построения своей собственной современной промышленности, которые были продуманы в партии уже во время Октябрьской революции и гражданской войны: были реализованы, по крайней мере частично, постоянно откладывающиеся действия по реализации плана ГОЭЛРО и близился переход от НЭПа к индустриализации. С самого начала было понятно, что переход к ускоренной индустриализации страны был связан с новыми исключительными усилиями. Почти парадоксальным является то, что сегодня коммунисты изображаются теми, кто отрицал эти факты и приобретенный в этих условиях опыт, теми, кто дискриминировал мужество и энтузиазм людей, из последних сил преодолевавших всевозможные трудности и веривших в социалистическое будущее, в котором этих проблем бы не было…

Глава 6. Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Сталин – друг против друга

При жизни Ленина внутрипартийные разногласия разрешались на открытых дискуссиях демократическим путем, но под влиянием непререкаемого авторитета самого Ленина. Однако полностью устранены они не были. Когда работоспособность Ленина начала снижаться из-за ухудшения его здоровья, идейные разногласия и тщеславие отдельных лиц, несмотря на запрет на образование фракций, привели к появлению конкурирующих групп. Предметом конфликта были вопросы стратегии дальнейших действий.

Преображенский был, несомненно, прав, утверждая, что изначально должно было быть проведено «одно начальное социалистическое накопление». Но в условиях 20-х годов это было невозможно хотя бы потому, что ни в сельском хозяйстве, ни в других секторах экономики не было элементов, которые могли бы «накапливаться». Можно было бы провести эту процедуру за счет крестьян, но это привело бы к их окончательному обнищанию и грозило бы и без того нестабильному положению Советской власти драматическими последствиями.

На рубеже 20—30-х годов это стало возможным при условии хорошо развитой социальной дифференциации между массой крестьян-бедняков и кулаками в целях отчуждения последних как капиталистических элементов, которые способствовали утечке собранного для индустриализации капитала, и при условии перехода от огромных масс мелких крестьянских хозяйств к кооперативным хозяйствам.

Бухарин противопоставил этому подходу свой тезис сбалансированного развития сельского хозяйства и промышленности, согласно которому развивающееся на этой основе благосостояние крестьян становилось необходимым условием для развития промышленности. Так – так казалось на данном этапе и большинству членов ЦК, и даже Сталину, – описанный Лениным как долгосрочная концепция экономического развития и социально-экономического развития режим НЭПа мог быть реализован лучше всего…

Но и здесь на заднем плане был заметен конфликт между стратегической ориентацией на строительство социализма в Советской России и нацеленностью на революционную войну. В развернувшемся в это время споре Троцкий столкнулся с противодействием Зиновьева, Каменева, Сталина, Бухарина, Томского, Рыкова и Куйбышева. Сталин расценил взгляды троцкистски ориентированной оппозиции как защиту интересов, настроений и чаяний непролетарских элементов в партии и вне партии. Но все же он исходил из того, что оппозиция, не осознавая того, развязала руки стихийной силе мелкого крестьянства. После смерти Ленина Троцкий и его последователи были вынуждены официально поддержать принятый на XIII съезде запрет на образования фракций.

Однако в своей работе «Уроки Октября» Троцкий упрекнул своих неквалифицированных противников, «недоверчивых революционеров», в том, что своим отказом, своей неуверенностью, своим «организационным консерватизмом» они предали революционные цели Октября.

Только что разрешенные разногласия вспыхнули снова. В споре относительно статьи «Уроки Октября» Троцкий назвал Каменева и Зиновьева главными оппонентами в партии. Они, в свою очередь, отреагировали требованием исключить Троцкого из руководящих органов и из партии. Однако это ходатайство было отклонено. Но, согласно некоторым источникам, 26 января 1925 г. Троцкий был освобожден от занимаемой должности наркома.

Записи из других источников говорят о том, что 15 января 1926 г. Троцкий сам согласился уйти с должности и подал заявление в ЦК, в котором просил освободить его «от обязательств председателя революционного военного совета». 26 января он был освобожден от своих обязанностей Фрунзе. Доказательства этого события еще предстоит найти. Как и доказательства того, что в январе 1925 г. после сложения с себя обязанностей народного комиссара по военным делам и делам военно-морского флота он потерял свое влияние на армию. С приобретением места председателя Комитета концессий он отошел от разработки важных решений по вопросам внутренней и внешней политики.

Результатом совместного заседания ЦК и центральной контрольной комиссии в июле 1926 г. стало возобновление обострившихся внутрипартийных столкновений между Зиновьевым, Каменевым и Троцким и большинством членов ЦК. В своем выступлении Каменев дал понять, что, независимо от его ответственности как наркома торговли, он выступает против экономической политики партии. Он и заместитель Дзержинского Пятаков использовали свои функции в центральном руководящем органе партии, чтобы добиться демагогической клеветой изменений в центральных руководящих органах. Объем этой интриги объясняет вспышку сильных эмоций. Рыков, Рудзутак и другие осуждали этот подход самым решительным образом. Дзержинский был настолько возмущен происходящим, что скончался от сердечного приступа после своей неоднократно прерываемой речи. Каменев заявил, что не может больше выполнять функцию наркома по делам торговли без доверия ЦК. Выдвинутый против воли Микоян был вынужден взять на себя эту должность по решению Политбюро. Но из разговора с Каменевым перед принятием служебных обязанностей ему стало ясно, какими важными были противоречия в оценке сложившейся ситуации. Микоян, которому только что удалось стабилизировать партийную организацию и органы Советской власти на Северном Кавказе, чувствовал себя столкнувшимся с непонятным ему прочным объемом капитулянтства.

В беседе от 17 августа 1926 г. Каменев объяснил свое положение следующим образом: «1. Вы взяли на себя кучу барахла. 2. Комиссариат находится без идеологии и без перспективы. 3. Производство в стране растет, а экспорт сокращается. 4. Причина: объем потребления в стране увеличивается так быстро, что нет никакой возможности увеличить экспорт. 5. Положение такое безнадежное, потому что здесь были необходимы меры, которые зависели от всего руководства партии, а не от народного комиссариата. 6. Союз частных торговцев вообще не представляет никакой опасности, разговор об их политической опасности высосан из пальца. 7. Комиссариат не имеет авторитета – его критикуют со всех сторон. В результате у сотрудников возникает чувство неуверенности и отчаяния. 8. Материальное положение Комиссариата катастрофическое». Из этой оценки Каменев сделал политические выводы: «1. Мы приближаемся к катастрофическому развитию революции. 2. По всем законам марксизма девятый год революции не может пройти без глубокого кризиса. 3. Этот кризис разразится скорее в партии, чем в стране, поэтому пролетарским тенденциям нужно дать свободное пространство. Нам нужна легальная оппозиция».

В этом контексте нужно было принять во внимание не только то, что на данном этапе могли произойти крупные кадровые изменения в партии и государственном аппарате. Гораздо важнее было то, что озвученные Каменевым умонастроения были широко распространены среди многих работников Советов и среди тех, для кого членство в правящей партии казалось прежде всего возможностью сделать карьеру.

Речь шла не только о практических последствиях, которые были связаны с этой глубокой трансформацией государственной администрации.

Эти цифры позволят понять, на какие силы должны были опираться представители внутрипартийной оппозиции: в 1920 году только в Москве насчитывалось 231 000 человек (то есть одна треть рабочего населения), которые работали в учреждениях государственного и партийного аппарата. В конце 1921 года зданий царского административного аппарата в Петербурге, прежде вмещавших администрацию всей России, уже не хватало для того, чтобы разместить управление северо-западных провинций. С проведением давно запоздавшей административной реформы и оптимизации административного аппарата были связаны массовые увольнения, которые стали причиной возникновения неудовлетворенности у особенно пострадавших от этих увольнении москвичей и ленинградцев. (Только в народном хозяйстве число ведомств сократилось с 50 до 19, причем число занятых работников уменьшилось на 2/3.) Многие из пострадавших воспринимали эту ситуацию как следствие административной деятельности Сталина и поэтому были готовы присоединиться к самой влиятельной в этих кругах, а теперь еще и открыто выступившей троцкистской оппозиции и поддержать ее цели.

Тем не менее реализация оспариваемой в Политбюро ориентации на расширение промышленности столкнулась со скептицизмом и организованным сопротивлением не только среди крестьян и предпринимателей. Снова и снова это требование обсуждалось в спорах между преследующими свои интересы профсоюзами, Советом по труду и обороне, народным комиссариатом по вопросам тяжелой промышленности.

Эти не раз вспыхивающие конфликты использовались троцкистской оппозицией для критики политического руководства и чтобы вновь приобрести влияние.

В этом контексте, однако, следует также отметить, что у работников центральных, региональных и местных руководящих органов партии, то есть там, где решения о развитии соответствующей зоны ответственности должны были приниматься или, по крайней мере, утверждаться, существовали огромные пробелы в образовании.

Другими словами: несмотря на то что ответственные лица не были в состоянии понять все последствия решений, они принимали решения. Следовательно, горизонт интересов тех, кто мог сказать что-то в этой ситуации, влиял и на их указания и ориентацию. В анализе, который Маленков, ответственный за кадры партии Секретарь Центрального комитета, представил на пленуме в феврале – марте ЦК в 1937 году (!), было обнаружено, что только 15,7 % секретарей силовых органов имели высшее образование, а 70,4 % в это время, то есть спустя 20 лет после Октябрьской революции, имели очень низкий уровень образования. В городском управлении этот процент упал до 9,7 и 60,6 %, а в районных комитетах выглядел еще хуже – 12,1 и 80,3 %.

При этом речь шла не только о вводе в эксплуатацию всех имеющихся в наличии производств. Индустриализация на уровне 1913 года уже не соответствовала требованиям социалистического преобразования крестьянской России в современную индустриальную страну с эффективной экономикой. Здесь снова дифференцируются цели доселе в высшей степени единодушного состава руководителей. Сталин, Оржоникидзе, Куйбышев и другие ведущие большевики отстаивали выраженную Дзержинским ориентировку на ускоренное расширение металлургии, машиностроения, химической и электротехнической промышленности. В ускоренном развитии современной промышленности они видели единственный шанс в течение относительно короткого периода времени достигнуть такого общего уровня развития, чтобы снабжать сельское хозяйство современной техникой, сделать Советский Союз независимым от импорта современных машин, оборудования, текстиля и создать материально-технические условия для создания военной защиты СССР. Только в этом контексте могли быть приведены в движение те социально-экономические процессы, которые были разработаны во время Октябрьской революции.

В течение этого периода дебаты перешли в спор между «правыми» и «левыми» коммунистами: Бухарин и его школа – выпускники работающего под началом Бухарина «Института красной профессуры» – продвигали в находящихся под их контролем теоретических органах и в средствах массовой информации мнение о том, что государственные предприятия должны быть социалистическими предприятиями. Этому противостоял альтернативный взгляд Зиновьева на развитие социализма в России и международные задачи партии. Но этот кажущийся академическим спор имел вполне практические последствия, вплоть до вопроса о роли профсоюзов, вопросов о борьбе за повышение заработной платы и тарифов. Недовольство работников ориентацией на более быстрый рост производительности труда при той же низкой зарплате выразилось в забастовках. С ноября 1924 по май 1925 г. число забастовок в месяц достигало в среднем 20. С учетом драматической ситуации работающего населения и в высшей степени провокационного обогащения кулаков и нэпманов, споры здесь были неуместны.

Сталин настаивал на своем требовании подчинить разногласия между этими точками зрения практическим проблемам.

Поддерживаемая Бухариным, Рыковым и их сторонниками ориентация на более долгосрочный, менее болезненный процесс трансформации, который был направлен на интересы и поддержку средних слоев крестьянства, попала в противоречие не только с мнением Сталина. Зиновьев и Каменев также изменили свое отношение. Какими бы ни были их мотивы, теперь они были на стороне Троцкого – за ориентацию на дальнейшее развитие СССР в соответствии с международными обязательствами. Дойчер с интеллектуальным высокомерием характеризует роль Сталина в то время так: «Реальный спор возник между двумя крыльями партии. Сталин не внес никаких идей». Миронов описывает различия между подходом Троцкого (здесь можно также упомянуть Бухарина, Зиновьева и Каменева) и подходом Сталина следующим образом: первый – теоретизирующий, опирающийся на преимущество теории, которая потеряла связь с реальностью, а второй – прагматичный, опытный, использующий в качестве аргумента опыт реальности и системы управления.

Это отношение характеризует обособление дебатов, постоянно открытых внутри партии и все меньше и меньше имеющих общего с актуальными проблемами страны. Здесь играют роль тщеславие и амбиции тех, чьи заслуги в ходе революции, гражданской и интервентской войн использовались как привилегии для влияния на общую ситуацию.

В споре о будущей политической ориентации на ускоренную индустриализацию СССР Бухарин искал среди прочего поддержку Каменева.

То, что это ориентация должна была использоваться в основном в ущерб крестьянам – другие источники финансирования были доступны только в очень ограниченном объеме, – было встречено неодобрением Каменева. Лексика и содержание даваемой им оценки этих планов показывают, какими напряженными были отношения между членами партийного руководства в это время. Бухарин придерживался мнения, что линия Сталина вредила всей революции, и это мнение находило поддержку у Рыкова и Томского. Сталина он описал как «беспринципного интригана, который все подчиняет сохранению своей власти» и изменяет теории в зависимости от того, кто должен был исчезнуть с его пути в данный момент. Такое часто бывает в подобных напряженных конфликтных ситуациях: говорящий, по-видимому, не задается вопросом, в какой степени его слова характеризуют его собственные действия.

В записанном Каменевым телефонном разговоре (!) он озвучил предложение о том, что было бы лучше, если бы на месте Сталина в Политбюро оказались Зиновьев и Каменев. Содержание этого разговора (в котором показательно были выделены только слова собеседника) также является ответом на вопрос о том, кто против кого плел интриги и как далеко могли зайти таким образом действующие за спиной выбранного органа силы, если они были уже не в состоянии отстаивать свою позицию в рамках ЦК.

То, что Бухарин плел интриги и искал сообщников, видно из этого текста. То, что Каменев в ожидании связанного с этой ситуацией конфликта подготовился ко всем случайностям, объясняется его крайней заинтересованностью в использовании этого текста при удобном случае в своих интересах. Похожие явления существовали в аппарате управления армией, где Тухачевский и другие командиры открыто и скрыто действовали против народного комиссара, которого они считали некомпетентным. Здесь также существовала целая группа тех, кто, независимо от пережитых по их вине поражений, был уверен в том, что их собственные навыки превосходили навыки не только других, но прежде всего тех, кто был их начальником. Имея дело с непредсказуемыми последствиями такой политики для союза рабочих и крестьянской бедноты, малых и средних крестьян и ситуации в селах, Сталин разработал и представил положение о структуре социализма в стране как единственно реальной политической альтернативы.

Вопрос о том, каким образом может быть преодолен экономический и политический застой, и связанные с этим социальные вопросы находились в неразрывной связи с вопросом о тех, кто лучше всего мог претворить все это в жизнь. И Бухарин, и Зиновьев, и Каменев, и Троцкий, и их последователи были убеждены, что позиция, которой придерживаются все они, является единственно правильной. Сталин был Генеральным секретарем, человеком, который считался незаменимым благодаря своим отличным организаторским способностям, огромному усердию и добросовестности при осуществлении выбранных партийным руководством мер. Но ни один из противников не придерживался того мнения, что этот человек имел возможность привести в действие собственную теоретическую позицию. Это, казалось, находило подтверждение в начальной поддержке позиций Бухарина, также как и в политике индустриализации, самым ошибочным образом интерпретируемой как возвращение Сталина к троцкизму. Разница заключается в изменившейся ситуации: в 1925 году радикальная ориентация на индустриализацию не только не дала никаких результатов, в силу недостаточности условий для развития сельского хозяйства, но и значительно повредила незрелым позициям молодой Советской власти.

В 1928 году и в последующие годы ситуация в сельском хозяйстве и среди крестьян существенно не изменилась. Но теперь было очевидно, что нэп принесет не только ожидаемые от него положительные результаты. Все более ясным становился тот факт, особенно на селе, что вместе с быстро растущим влиянием кулаков наблюдается тенденция рекапитализации. С учетом конфликтов с сельской беднотой при коллективизации сельского хозяйства для этого имелись теперь политические условия, которых не было несколькими годами ранее. Более того, с коллективизацией сельского хозяйства связан процесс, приведший к высвобождению рабочей силы, занятой при строительстве и используемой в недавно построенных промышленных объектах; развернулась и научно-техническая образовательная кампания, которая открыла новые перспективы дальнейшего социального развития как в сельском хозяйстве, так и в промышленности, и во всех других областях.

При трезвой критической оценке выясняется, что концепция была разработана не по заранее подготовленной схеме. Вместо этого Сталин в своем подходе руководствуется практическими потребностями и возможностями, продиктованными конкретными условиями. В результате такого подхода в конце двадцатых годов стало ясно, что продолжение режима нэпа грозит превратиться в реставрацию капитализма. В то же время становится понятно, что обреченная в 1925 году на провал политика первоначального накопления должна была мобилизовать массу крестьян и мелкобуржуазных товаропроизводителей против социалистического развития, даже если ее объявят социалистической. В конце двадцатых годов ситуация выглядела иначе.