сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
— Я Уджук — аббат монастыря в Патууме, — произнес он густым и громким голосом, который, казалось, шел прямо из-под земли. — Прошу воспользоваться нашим гостеприимством, потому что, похоже, ночь застала вас далеко в стороне от обычной дороги.
— Да, и притом она застала нас слишком рано, — сухо ответил Кушара. Вид похотливых и часто моргающих глазенок аббата, которые тот устремил на Рубальсу, совсем не нравился ни Зобалу, ни Кушаре. Больше того, сейчас они заметили непропорционально длинные ногти на его огромных руках и босых плоскостопых ногах — это были острые изогнутые трехдюймовые когти дикого зверя или хищной птицы.
На Рубальсу и Симбана аббат или не произвел такого отталкивающего впечатления, или они просто не заметили того, что бросилось в глаза воинам. Они заявили, что с радостью примут предложение аббата, и стали склонять к этому воинов, вид которых говорил, что им эта идея совсем не по нраву. Зобал и Кушара поддались уговорам, но про себя решили неотступно следить за аббатом. Держа светящийся рог над головой, Уджук повел путешественников к массивному зданию. Огромные ворота из темного дерева распахнулись настежь, и путники вошли в обширный внутренний двор, вымощенный стертыми булыжниками, тускло поблескивающими в неярком свете факелов, воткнутых в ржавые железные гнезда. Сначала двор казался совершенно пустынным, и тем больше было удивление и испуг путников, когда несколько монахов появились перед ними как из-под земли. Все они были необыкновенного роста и силы, в их чертах замечалось поразительное сходство с Уджуком. Монахов нельзя было бы отличить от аббата, если бы они носили такие же красные рогатые шапки, а не желтые капюшоны. Сходство дополнялось похожими на звериные когти изогнутыми ногтями необыкновенной длины. Их движения были тихи и неуловимы. Не говоря ни слова, они взяли под уздцы лошадей и ослов. Зобал и Кушара нехотя решились доверить своих скакунов заботе этих не вызывающих доверия хозяев, однако Рубальса и евнух не разделяли их опасений.
Монахи также выразили готовность избавить Кушару и Зобала от забот о тяжелом копье и луке из железного дерева заодно с полупустым колчаном с заколдованными стрелами. Однако воины наотрез отказались расстаться со своим оружием.
Затем Уджук провел путешественников внутрь и, пройдя по темному коридору, они оказались в трапезной. Это была низкая просторная комната, освещенная медными лампами работы древних мастеров. Такие сейчас можно найти только в занесенных песком могильниках пустыни. С людоедской ухмылкой на лице аббат провел гостей к столу черного дерева и указал им места на стульях и лавках из того же материала.
Когда все расселись, Уджук сам сел во главе стола. Сразу после этого в трапезную вошли четыре монаха с тарелками пряно пахнущих яств и темными глиняными кувшинами, наполненными питьем цвета темного янтаря. Эти монахи, как и предыдущие во дворе, были огромными, черными копиями своего аббата и повторяли его черты и повадки. Зобал и Кушара с осторожностью попробовали напиток, который, судя по запаху, был каким-то особенно крепким сортом пива. Их опасения насчет Уджука и его монастыря росли с каждой минутой. Поэтому, несмотря на жестокий голод, они не притронулись к разложенной перед ними еде, состоящей из различных сортов печеного мяса непонятного происхождения. Симбан и Рубальса набросились на еду с аппетитом, усиленным долгим постом и необычными переживаниями прошедшего дня.
Воины обратили внимание, что перед Уджуком не поставили никакой еды, и предположили, что он уже обедал. Его жирное тело, развалившееся на стуле, похотливый взгляд маслянистых глаз, впившихся в Рубальсу, и не сходящая с губ ухмылка вызывали в воинах все большее отвращение. Скоро этот взгляд стал смущать девушку, а потом беспокоить и пугать ее. Она не могла больше есть, и Симбан, который до этого был целиком занят ужином, заметил эту перемену. Она явно обеспокоила его. Казалось, он впервые заметил совсем не монашеские взоры, которые аббат постоянно бросал на Рубальсу. Придав своему лицу недовольное выражение, он громким резким голосом многозначительно заметил, что девушка предназначена для гарема Хоурафа. Услышав это, Уджук засмеялся, как будто Симбан только что рассказал занятную шутку.
Зобалу и Кушаре стоило больших усилий сдержать свой гнев. Оба они уже были готовы вонзить свое оружие в огромное жирное тело аббата, но тот, похоже, понял намек Симбана и отвел глаза от Рубальсы. Вместо этого он стал пристально рассматривать воинов. В его взоре на этот раз сквозила какая-то странная отвратительная алчность, которая была нисколько не лучше тех влюбленных взглядов, которые он до этого бросал на Рубальсу. Потом не менее пристального внимания Уджука удостоился и наевшийся евнух. Во взгляде аббата сквозило нетерпение гиены, пожирающей глазами свою будущую добычу.
Симбану было явно не по себе, он напугался и попытался завести с аббатом какое-то подобие разговора, рассказывая все о себе, своих спутниках и приключениях, которые привели их в Патуум. Уджука эти рассказы, казалось, совсем не интересовали. Он ничему не удивлялся, и Кушара и Зобал еще больше утвердились во мнении, что это никакой не аббат.
— Насколько мы отклонились от дороги в Фараад? — спросил Симбан.
— Я бы не сказал, что вы отклонились, — пророкотал Уджук своим подземным голосом. — Вы как раз вовремя пришли в Патуум. У нас тут не часто бывают гости, и нам всегда очень жаль расставаться с теми, кто отдает честь нашему гостеприимству.
— Добрый Хоураф с нетерпением ожидает нашего скорейшего возвращения с девушкой, — дрожащим голосом произнес Симбан. — Мы должны покинуть вас завтра рано утром.
— Завтра будет завтра, — сказал Уджук голосом наполовину елейным, наполовину зловещим. — Может случиться так, что к утру вы уже забудете об этой бесполезной, изматывающей спешке.
***
Остаток трапезы прошел в тишине, и, похоже, даже Симбан потерял свой обычно зверский аппетит. Уджук все продолжал ухмыляться, как будто веселая шутка, которая занимала его, не имела никакого отношения к его гостям.
Неожиданно несколько монахов вошли без зова, чтобы убрать пустые тарелки, и только когда они уходили, Зобал и Кушара поняли, что на освещенном полу рядом с неотчетливыми движущимися тенями сосудов, которые несли монахи, не было других теней! Рядом со стулом Уджука, однако, на полу распростерлась бесформенная и неуловимо уродливая тень.
— Кажется мне, мы попали в логово демонов, — прошептал Кушаре Зобал. — Ты и я, мы с тобой дрались со многими людьми, но только не с такими полупрозрачными тенями.
— Ты прав, — буркнул копейщик. — Да только этот аббат нравится мне еще меньше, чем его монахи, хотя из них только он один и отбрасывает тень.
Уджук поднялся со своего места и сказал: «Я полагаю, вы устали, а сейчас самое время поспать».
Рубальса и Симбан выпили изрядное количество крепкого эля Патуума и сейчас только сонно кивнули в знак согласия, а Зобал и Кушара, увидев, как быстро сон одолел их спутников, порадовались тому, что не очень налегали на странный напиток.
Мрак коридора, по которому аббат повел своих гостей, был рассеян только неровным светом факелов, пляшущим в сильном потоке неизвестно откуда дующего ветра. Тени беспокойно метались вокруг них, затеяв какой-то дикий танец. По обе стороны прохода были видны двери келий, завешенные только обрывками конопляной рогожи. Все монахи куда-то исчезли, кельи были темны, и в самом воздухе носилось ощущение многовекового запустения, к которому примешивался неотчетливый запах, как от груды костей, плесневеющих и гниющих где-то глубоко в тайном подземелье.
Внезапно Уджук остановился и приподнял завесу при входе в одну из келий, которая ничем не отличалась от других. Внутри на старой изъеденной ржавчиной цепи необычного плетения висела зажженная лампа. Комната была пустая, но довольно просторная. У дальней стены под открытым окном стояла кровать черного дерева со старомодным, но роскошным стеганым одеялом. Аббат дал понять, что эта комната предназначалась для Рубальсы, и, оставив ее там, предложил показать евнуху и мужчинам отведенные для них кельи.
Перспектива расставания с девушкой, за которую Симбан отвечал головой, как рукой сняла с него сон, и он стал бурно возражать против того, чтобы их разлучали таким образом. Уджук, казалось, был готов к этому. В комнате тотчас же появился монах с несколькими одеялами, которые он расстелил на плитчатом полу у входа в келью. Симбан с готовностью растянулся на этой импровизированной постели, и Уджук с воинами удалились.
— Заходите, — сказал аббат, и его волчьи зубы при этом недобро блеснули в свете факела. — Вы хорошо выспитесь на постелях, которые я для вас приготовил.
Однако Зобал и Кушара решили простоять всю ночь на часах около двери в келью Рубальсы. Они сухо сообщили Уджуку, что несут ответственность перед Хоурафом за безопасность девушки, и должны все время наблюдать за ней.
— Желаю вам приятного дежурства, — сказал Уджук со смешком, напоминающим смех гиены, да еще и доносящийся из какой-нибудь подземной гробницы.
Когда он ушел, показалось, что черный мертвящий сон седой старины воцарился в здании. Рубальса и Симбан спали беззвучным сном, и из-за задернутой занавеси не доносилось ни звука. Два воина разговаривали только шепотом, боясь разбудить девушку. Оружие их было готово к бою, и они, не смыкая глаз, следили за темным коридором. Воины совсем не доверяли этой тишине вокруг них и были уверены, что орды грязного бесовского отродья притаились сейчас под ее прикрытием и выжидают подходящего момента для нападения.
Однако пока их опасения ничем не подтверждались, и в сквозняке, который тянул вдоль стен, не чувствовалось ничего, кроме давно забытой смерти и тысячелетнего одиночества и запустения. Привыкнув к темноте, воины стали различать на стенах и полу признаки ветхости и разрушения, которых не замечали раньше. Какое-то внутреннее чувство говорило, что надо ожидать худшего: им представлялось, что монастырь простоял на этом месте тысячи лет необитаемыми руинами, что сам аббат и его не отбрасывающие тени монахи не больше чем наваждение. Дьявольские голоса и чернота, которые привели их сюда, как овец, были не настоящими, а кошмаром, само воспоминание о котором постепенно исчезало, как исчезают днем воспоминания о дурном сне.
Скоро их начали беспокоить жажда и голод, ведь с раннего утра они ничего не ели, если не считать нескольких глотков вина или воды, которые им удалось в спешке перехватить днем. Несмотря на это, оба воина чувствовали, как их совершенно некстати начинает одолевать сонное оцепенение. Они клевали носом, проваливались в забытье и просыпались, и вскакивали для того, чтобы осмотреться, но тишина голосом сирены из опиумных сновидений говорила им, что все опасности миновали и бояться нечего.
Прошло насколько часов, и через окно в западной стене коридора, где они несли свою стражу, проник свет восходящей луны. Зобал и так чувствовал себя немного бодрее Кушары, а внезапное смятение среди животных во дворе заставило его окончательно прийти в себя. Через окно его ушей достигала оглушающая какофония — к неистовому ржанию лошадей присоединялся низкий и грубый рев ослов. Казалось, страх переполнял животных. Кушара тоже проснулся.
— Смотри, не засни снова, — предупредил Зобал копейщика. — Я схожу туда и посмотрю, что могло поднять такой переполох.
— Это хорошая мысль, — согласился Кушара. — И, раз уж ты все равно идешь туда, посмотри, не попортил ли кто наш провиант. И захвати несколько абрикосов, пирогов с кунжутом и бурдюк вина.
Зобал мягко ступал по плитам коридора своими высокими сапогами на шнуровке, и звук его шагов разносился в глухой тишине, охватившей монастырь. В конце зала он увидел открытую дверь и прошел через нее во двор. Когда он появился на улице, животные успокоились. Все факелы, кроме одного, догорели или были потушены, а молодая луна еще не поднялась над монастырской стеной, и Зобал мог различать только неясные очертания предметов. Во дворе он не заметил ничего странного: два осла спокойно стояли рядом с горами провизии и другой клади, которую везли днем, а сбившиеся в плотную группку лошади, казалось, тоже спали. Зобал решил, что, возможно, его жеребец и кобыла Кушары просто что-то не поделили.
Он прошелся немного по двору, чтобы еще раз проверить, не могло ли что-нибудь вызвать этот шум. Затем вернулся к бурдюкам, намереваясь перед тем, как вернуться к Кушаре с грузом провизии и питья, сначала освежиться, но не успел первый долгий глоток вина смыть дорожную пыль Издрели с его губ, как воин услышал неестественный резкий шепот. Зобал поначалу не смог определить, откуда он доносился. Временами казалось, что кто-то шепчет прямо на ухо, потом вдруг голос удалялся, как будто погружаясь в непостижимо глубокие подземелья. Однако, изменяясь таким образом, шепот не прекращался ни на минуту, и в нем слышались слова, которые уже почти можно было разобрать — слова, наполненные безнадежной печалью и отчаянием мертвеца, согрешившего много лет назад и веками кающегося во мраке склепа.
Зобал вслушивался в безграничную боль, сквозившую в этом увядшем голосе, и волосы его вставали дыбом от страха, подобного он не испытывал даже в гуще самой жестокой схватки. И в то же время Зобал понимал, что печаль, охватывающая сейчас его сердце, была глубже и сильнее, чем боль от потери боевых товарищей. Голос умолял его о сочувствии, просил о помощи, пробуждая необычное стремление к действию, которому Зобал не смел противиться. Он не мог полностью понять все, о чем просил его голос, но знал, что должен хоть как-нибудь облегчить эту одинокую безграничную боль.
Шепот слышался то тише, то громче, а Зобал совсем забыл о Кушаре, которого он оставил в одиночестве на посту, окруженного всеми опасностями ада, забыл о том, что и сам голос мог быть дьявольской ловушкой — способом отвлечь его. Он насторожился, его зоркие глаза обшаривали двор в поисках источника звука, и после некоторого раздумья он решил, что шепот доносился из-под земли в противоположном от ворот углу двора. Здесь, в углублении стены, в брусчатке он обнаружил большую плиту с ржавым металлическим кольцом в центре. Его догадка быстро подтвердилась: шепот стал громче и разборчивей, и Зобалу показалось, что тот произнес: «Подними плиту».
Лучник обеими руками ухватился за кольцо и неимоверным усилием, от которого, как ему показалось, хребет чуть не переломился пополам, смог немного сдвинуть назад и наклонить плиту. Под ней открылось темное отверстие, и Зобала накрыла волна такого невыносимого могильного зловония, что он должен был отпрянуть в сторону, чтобы его не вырвало. Но преисполненный печали голос из темноты внизу сказал Зобалу. «Спускайся».
Зобал вырвал все еще горевший факел из его гнезда. В свете мечущегося багрового пламени он увидел под собой пролет истертых каменных ступеней, ведущих в зловонный мрак склепа. Он решительно сошел по лестнице и оказался в вырубленной в земле камере. По обе стороны от него вдоль стен в темноту уходили ряды глубоких каменных полок, на которых грудами были навалены человеческие кости и мумифицированные тела. Очевидно, раньше это место было подземным монастырским кладбищем.
Шепот прекратился, и Зобал начал в страхе и замешательстве вглядываться в темноту.
— Я здесь, — зазвучал снова сухой шелестящий шепот. На этот раз он доносился из горы беспорядочно наваленных останков на полке прямо рядом с ним. Зобал вздрогнул и почувствовал, как волосы снова поднимаются на его спине. Он поднес факел к полке и взглянул на говорившего: в узкой нише среди множества беспорядочно разбросанных костей он увидел полуразложившиеся останки. Это был черный, как эбеновое дерево, труп негра гигантского роста. Его вытянутые члены и иссохшее тело были прикрыты несколькими почти истлевшими лоскутами желтой ткани. Увидев их, Зобал сразу вспомнил желтые накидки монахов Патуума. Он просунул факел немного дальше в углубление и увидел иссушенную голову мумии. Над ней кучей праха и плесени лежало то, что раньше было рогатой шапкой аббата. Видно было, что он лежал в склепе с незапамятных времен, однако от него исходил тяжелый запах разлагающейся плоти, от которого и стало плохо Зобалу, когда он приподнял «плиту над входом в подземелье.
Воин стоял и смотрел на эти останки, и ему вдруг привиделось, что труп пошевелился, как будто не в силах привстать на своем ложе. Он уловил блеск сидящих глубоко в темных глазницах глаз, болезненно изогнутые губы обнажали два ряда зубов: из них-то и исходил тот леденящий шепот, который привел Зобала в подземелье.
— Слушай внимательно, — зазвучал голос мертвеца. — Я должен много тебе рассказать, а ты должен будешь много сделать, когда я закончу.
