Текст книги "Дочь Эхнатона"

Автор книги: Клара Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Клара Моисеевна Моисеева
Дочь Эхнатона

Она проснулась внезапно, словно ее разбудили. Но кто мог ее разбудить? Во всей громадной стране не было человека, который осмелился бы потревожить ее покой. Ведь она была земной богиней, точно так же, как земным богом был ее муж, великий и могущественный правитель Египта фараон Тутанхамон.

Ее разбудили солнечные лучи. Они пробрались меж зеленых ветвей мандрагоры, осветили красочные росписи стен и величественные скульптуры царских покоев.

Когда они заиграли на спинке золотого ложа, нежный и теплый луч коснулся сомкнутых ресниц юной красавицы.

Она открыла глаза, прислушалась к мелодичному журчанию воды, с легким шумом падающей в каменный бассейн, посмотрела на свежие лотосы, раскинувшие свои розовые венчики в голубой фаянсовой вазе, и вдруг взор ее остановился на великолепном кресле, сверкающем позолотой в лучах утреннего солнца.

Это кресло оказалось здесь совсем неожиданно, хотя она давно ждала его и много раз справлялась, скоро ли закончит свою работу художник. Она вскочила, сунула ноги в легкие, из тонкой позолоченной кожи сандалии, подбежала к креслу и радостно рассмеялась.

Все, о чем она просила, было сделано даже лучше и красивей. Она опустилась на ковер из шкур молоденьких леопардов и, сидя на корточках, стала рассматривать кожаную спинку кресла, украшенную золотым тиснением и цветной инкрустацией.

– Поистине он маг и волшебник! – воскликнула она, касаясь пальцами изображения. – Как он сумел это сделать? Как запомнил наши лица? Он сделал их так, словно каждый из нас глядится в серебряное зеркало!

Изображение на спинке кресла казалось ей живой картиной, сонной _по волшебству. Она с восхищением рассматривала ее, продолжая размышлять:

«Когда мой великий, мой всесильный господин, мой божественный фараон увидит это кресло, в глазах его появится смешинка. Он возьмет в свои руки мои ладони, прижмет их к груди и скажет: „О госпожа моего сердца! Ты так добра и так умна… Если бы ты умела читать мои мысли, ты не смогла бы придумать более великолепного подарка. Я отлично помню тот день, когда меня покинул тяжкий недуг и ты пришла ко мне с драгоценным бальзамом. Это был счастливейший день моей жизни. Как хорошо, что ты запечатлела его на этом кресле!“

Она поднялась, подбежала к открытой террасе и, протянув руки к зеленым ветвям, воскликнула:

– Какое веселое, какое радостное сегодня утро! Может быть, этому помогло священное дерево мандрагоры? Жрица говорит, что оно способствует исполнению замыслов, – как не поверить?

Она снова стала рассматривать кресло.

Поразительно!

Художник так верно изобразил ее рядом с царственным мужем в тот памятный день.

Прекрасный, как само солнце, Тутанхамон сидел на своем троне в царском одеянии, а она смазывала ему плечо чудодейственным бальзамом, привезенным из страны Пунт.

Она видела сейчас доброе и благородное лицо своего господина. Оно показалось ей восхитительным именно потому, что было совсем таким, как в ту пору, после болезни, немного печальным, но приветливым и ласковым.

Лицо его не было здесь таким серьезным и суровым, каким оно бывало в те дни, когда он принимал иноземных послов и полководцев своей великой страны. Здесь он был таким, каким она видела своего господина только наедине. И как это было приятно сейчас! Как хорошо, что художник изобразил ее в праздничном наряде из легкой, прозрачной ткани, с ожерельем из драгоценных камней, в головном уборе царицы.

Вначале он нарисовал все это на листке папируса, показал ей, и, когда ей понравилось, он сказал, что перенесет все это на спинку кресла. Художник работал втайне от великого господина, и теперь она удивит фараона этим дорогим и редким подарком. Сейчас она позовет своих слуг и прикажет отнести это кресло в покои фараона. Как хорошо, что оно уже сделано!

За высокой резной дверью служанки и невольницы чутко прислушивались к звукам, доносящимся из священных покоев царицы. Великая госпожа сделала лишь один хлопок. Мгновенно распахнулись двери, и у ног ее распростерлись черные, желтые, белые рабыни. Каждая находила на ковре след крошечной сандалии и, целуя его, долго еще стояла, склонившись, пока госпожа не дала знать, что можно подняться.

Старая Тии, глава всех церемоний во дворце царицы, низко склонилась перед великой госпожой, но тут же гордо вскинула свою когда-то красивую голову, услышав желание царицы остаться одной.

– Как я могу покинуть тебя, моя божественная госпожа? – сказала Тии, целуя кончик сандалии своей повелительницы. – Я буду сопровождать тебя повсюду…

– Нет! – возразила царица. – Со мной останется только Черный Лотос. Мне никто больше не нужен. Пусть уйдут носители опахала, пусть оставят меня хранительницы одежды и драгоценностей, и ты, почтенная Тии, оставь меня. Сегодня не будет церемоний в моем дворце. Я уйду к моему великому господину.

Старая Тии попятилась к дверям, вытесняя из покоев царицы пеструю толпу прислужниц. У ног великой госпожи осталась лишь одна невольница. Молодая, стройная женщина в желтом легком покрывале и в самом деле походила на редкий экзотический цветок. И хотя на всем свете не было черных лотосов, это имя удивительно подходило ей. Она распростерлась у ног великой госпожи и, протянув царице свои тонкие смуглые руки, благодарила за высочайшее доверие. Они подошли к прохладному бассейну, где уже были приготовлена разные умащения и свертки мягкого белого полотна.

Пока госпожа плескалась в благовонной воде, пока Черный Лотос умащала ее бальзамом, они вели неторопливый разговор.

– Тебе понравилось золотое кресло, Черный Лотос? – спросила госпожа. – Ты успела его рассмотреть?

– Я видела его много раз, великая госпожа, повелительница всех земель. Ведь художник, сделавший это кресло, – мой муж.

– Твой муж? И ты утаила это от своей госпожи? – рассмеялась царица. Она была в добром настроении и нисколько не рассердилась на свою невольницу. Однако госпожа не могла сдержаться, чтобы не укорить невольницу: – Почему же ты не сказала мне о том, что у тебя есть муж, да еще такой искусный художник? И как случилось, что свободный египтянин женился на рабыне?

Черный Лотос была занята делом – она готовила притирания для божественной госпожи – и не могла пасть ниц, как полагалось рабыне, которая отважится отвечать своей повелительнице. Она низко опустила голову и тихо ответила:

– Великая госпожа, солнечный луч земли Фиванской, это случилось до того, как я попала во дворец. Меня привез в Фивы Анху. Он купил меня у воинов, когда нас гнали по знойным пескам пустыни, не давая ни капли воды, без горсти бобов. Он долго смотрел на меня, словно читал мои мысли в глазах, потом подошел к начальнику стражи и сказал: «Я покупаю эту женщину из страны Куш. Вот тебе драгоценные подвески, кольца и браслеты, и еще ты получишь большой сосуд доброго вина из Мемфиса. Это вино из подвалов верховного жреца храма Птаха». Как только начальник отряда услыхал про винные подвалы верховного жреца Мемфиса, так схватил драгоценности и тут же своим ножом отрезал веревку, которая связывала меня с моими спутницами, невольницами из страны Куш.

– Вот как? – удивилась царица. – Расскажи поскорее, как ты попала во дворец и кто тебя купил для моих покоев.

– Великая госпожа, все, что ты узнаешь сейчас, известно только мне и Анху. Однако я не могу скрыть от тебя истину. Прости меня, бедную невольницу…

– Говори же дальше, – торопила увлеченная рассказом царица.

– Судьба Анху примечательна, великая госпожа. Юношей он покинул богатый дом своего отца, верховного жреца храма Птаха в Мемфисе. Отеп хотел сделать его жрецом и учил великой премудрости, а юный Анху бежал в Ахетатон, чтобы научиться искусству художника и ваятеля. Он пошел к лучшему из лучших художников Ахетатона. Ты помнишь его. Это он увековечил прекрасный облик твоей матери Нефертити. Его руками сделаны статуи мудрого Эхнатона.

– Возможно ли это? Он ученик Тутмееа? Как ты обрадовала меня, Черный Лотос! Словно я вернулась в свое счастливое детство и снова вижу наш дворец и прекрасную Нефертити. Поистине красивей нет женщины на свете!

Царица бросилась к креслу и, глядя на него, словно перенеслась к светлым годам, когда она играла со своими сестрами и когда ее нежно ласкала мать с таким удивительным лицом и мягкими, благоуханными руками. Анхесенпаамон вдруг вспомнился синий головной убор матери и струящиеся по тонкой шее две красные ленты, обведенные белой линией. Она вспомнила золотую повязку с самоцветами и прикрепленный спереди золотой урей – фигурку священной кобры, защитницы царей и богов от злых сил.

Что с тобой, великая госпожа? – спросила невольница, когда увидела слезы на глазах царицы. – Я сказала тебе что-то печальное?

Это хорошая печаль, – ответила царица. – Я вспомнила своих любимых. Мне стало и горько и сладко на сердце. Говори же, что было дальше, Черный Лотос.

– Анху пробыл в Ахетатоне три года, и, когда все покинули дворец великого Эхнатона и Тутмес исчез неведомо куда, Анху вернулся к отцу и снова стал учиться наукам, подвластным только жрецам. Отец простил его. Как не простить единственного сына!

– Верховный жрец Мемфиса отпустил сына в Фивы?…

Черный Лотос прочла недоумение на прекрасном лице царицы.

Она поспешила ответить:

– Анху был послан отцом, чтобы закупить жертвенных животных для храма Птаха. Отец был рад, когда сын вернулся. Но Анху ничего не говорил о своем занятии художника. Он сказал, что захотел побывать в самых дальних номах, чтобы увидеть, как велика и прекрасна страна фараонов.

– Он не закупил жертвенных животных? – рассмеялась царица. – Я жалею верховного жреца храма Птаха.

– Ты права, великая госпожа. Он не успел закупить жертвенных животных. Он встретил меня, и великая богиня любви Хатор внушила ему, что он должен выкупить меня, но не для рабства, а для счастливой жизни. И когда мы прибыли в великие стовратые Фивы, мой добрый Анху повел меня на базар. Он хотел, чтобы я сменила рубище на прекрасное покрывало. Я никогда не забуду тот счастливый миг, когда мы вошли под навес ткача и Анху велел мне взять желтое покрывало. И когда я завернулась в него, оставив обнаженной лишь правую руку и правое плечо, когда я поправила волосы и заколола их блестящими украшениями, мой Анху воскликнул: «Ты прекрасна, Черный Лотос!» Потом он купил мне печеных рыб и сладких пирожков. Я еще не успела поесть, не успела насладиться своим счастьем, как вдруг к нам подошла старая толстая Тии, окруженная невольницами. Она подошла к Анху и сказала: «Эта женщина нужна мне для покоев великой госпожи, я покупаю ее. Сколько она стоит?»

Когда я услышала эти слова, сердце мое сжалось от тоски и печали. Я поняла, что счастье покидает меня. А ведь оно пришло ко мне в самый страшный час моей жизни. Но Анху сказал: «Все мы готовы служить великой царской жене. Моя рабыня будет при дворце нашей прекрасной госпожи, но мне непристойно брать за нее что-либо. Пусть она живет в моем доме и служит царице. А я буду придворным художником».

– Он остался в Фивах из-за тебя? А дальше что было?

– Анху не вернулся в Мемфис. Отец не знает о нем. Отныне он навсегда только художник. Он вспоминает иногда слова старого Тутмеса: «Искусство не знает предела». Разве может художник достигнуть вершины мастерства? Но он стремится достичь сияющих вершин мастерства. А дальше ты знаешь, моя великая госпожа. Я твоя рабыня, хоть и принадлежу Анху. В твоем дворце я рабыня, а в доме Анху мы равны. Все думают, что я рабыня, но я жена придворного художника. В недолгие часы досуга я вижу моего благородного Анху. Ведь любовь не вырвешь из сердца. А она забралась в наши сердца и согревает нас своими лучами подобно тому, как солнце согревает землю.

– Берегите ее! – воскликнула царица. – Это величайшее сокровище!

– Я берегу! – сказала совсем тихо Черный Лотос и опустилась к ногам госпожи, чтобы поцеловать кончик священной сандалии.

Мне нравится твоя печальная история, Черный Лотос. Но как попало сюда это кресло? Кто его принес и когда?

– Я осмелилась. Великая госпожа, мне помогли невольницы. Мы вошли на рассвете, чтобы поставить это кресло и обрадовать тебя. Я подумала, что это будет приятно моей повелительнице.

– Ты отважна, Черный Лотос! Если бы какой-либо стук разбудил меня, кто знает, что случилось бы с тобой. Ведь я могла крикнуть, и мигом сбежались бы слуги. Тебя могли бы заколоть… Но все обошлось, и ты жива. Я рада этому, Черный Лотос. Мне приятно видеть тебя. Ты красива и гибка. В твоих движениях столько грации! Не была ли ты танцовщицей? А может быть, ты из знатного рода? У дочери землепашца, которая собирает полбу, не могут быть такие тонкие руки. И лицо твое благородно.

– Я не решаюсь признаться, великая госпожа…

– Говори, я сгораю от любопытства. Уже год как я пользуюсь твоими услугами и, сама не знаю почему, оказываю тебе наибольшее доверие. Но мне и в голову не пришло узнать, откуда ты. Говори же…

– В своей прекрасной и богатой стране Куш я была принцессой, великая госпожа. Теперь я рабыня. Я стараюсь не думать о прошлом. Ведь его не вернешь.

– Черный Лотос – принцесса! Как я не подумала об этом! Бог Луны и мудрости Тот надоумил меня и обратил мой взор к тебе. В твоем облике есть что-то значительное, гордое и непреклонное. Вот что мне понравилось в тебе. А разве тебе плохо в моем дворце? Ты мне мила, Черный Лотос. Я и впредь буду доверять тебе больше, чем другим. Скажи Анху, что он получит награду за свой труд. Впрочем, не будем откладывать. Возьми вот это ожерелье, оно тяжелое, я не люблю его. А в нем много золота.

– Я боюсь, великая госпожа. Это царское ожерелье. Если увидит старая Тии, она отберет, а меня отправит на черную работу.

– Не говори глупостей. Старая Тии никогда не посмеет сделать мне наперекор. К тому же я задумала освободиться от ее услуг. Я не люблю верховного жреца Эйе и не люблю его жену Тии. Не бойся. Возьми ожерелье и скажи своему мужу, что он угодил мне. Я довольна и запомню его имя. Однако мне нет нужды запоминать его имя – ты всегда здесь. Отныне я буду говорить тебе обо всем, что задумаю сделать руками твоего мужа. Он сказал, что сделает хорошее кресло, и сделал его. Великий Тутанхамон имеет множество драгоценных кресел. У него есть тяжелый золотой трон. У него есть такие табуреты и подставки для головы, каких нет на всем белом свете. У него бесчисленное множество жезлов и посохов, сделанных умелыми руками, но такого кресла у него нет. Я думаю, что доставлю большое удовольствие своему божественному господину.

– И я так думала, великая госпожа, когда посоветовала Анху сделать эту работу. Он долго трудился. Дни и ночи он вытачивал эти кошачьи лапы на ножках, эти львиные головы и крылатых змей с коронами. Его помощники не могли ему угодить. Они трудились со всем усердием, а он все исправлял. Сколько раз работа была уже готова, а он ее отбрасывал и снова принимался за дело! Но трудней всего было сделать спинку. Поверь, великая госпожа, я видела, как у него руки дрожали от волнения. Однако я сразу сказала, что мне нравится изображение моей прекрасной госпожи. И разве это не так? Сколько красоты, сколько изящества в твоем прелестном юном стане! Ведь я немного старше тебя, моя великая госпожа, прости свою невольницу, я кое-что понимаю. Поверь мне, твой господин будет еще больше любить тебя, когда получит этот драгоценный подарок. А ты не пожалеешь о своей щедрости. Я знаю, сколько золота и драгоценного дерева ушло на этот подарок. Ты не скупилась, и великий бог Птах, покровитель искусства и ремесел, будет помогать тебе.

Когда госпожа была готова к выходу, Черный Лотос вызвала слуг. Им было приказано отнести кресло во дворец фараона.

Госпожа шла впереди, юная и прекрасная, в своем царственном наряде из такой тонкой и мягкой ткани, что весь ее стан уподобился легкому облаку. За ней шли слуги. Они несли кресло на деревянной подставке. И в тот час, когда великая госпожа приходила обычно к завтраку и когда фараон спрашивал свою любимую о том, как она спала и какие видела сны, – в тот час, задолго до того, когда царственного мужа осаждали жрецы и вельможи, она предстала перед ним сияющая и еще более счастливая, чем всегда.

– О, как это прекрасно! – воскликнул фараон. – Как ты смогла угадать мое желание, достойнейшая из всех дочерей Египта? Как ты придумала это, моя Анхесенпаамон? Это удивительно красиво!

Но на этот раз фараон не взял в свои руки ее тонкие, прозрачные ладони, такие хрупкие и нежные, что, казалось, они не выдержат пожатия руки. Он подошел к ней, бережно обнял за плечо и сказал совсем не то, что думала услышать Анхесенпаамон:

– Это не только прекрасно, моя любимая, это не только красиво и великолепно, это мудро!

Она была так рада, но не поняла и переспросила:

– Мудро?

– Именно так, моя сияющая, моя божественная Анхесенпаамон. Мудро потому, что таким образом ты увековечила нашу юность, утро нашей жизни. И, когда мы состаримся, нам будет особенно приятно видеть себя такими.

– О мой великий повелитель! – воскликнула она взволнованно. – Разве можно себе представить, что ты, мой прекрасный господин, сын Амона-Ра, и я, твоя любящая Анхесенпаамон, стоим вот так же, в этом священном месте, одряхлевшие, с седыми волосами и морщинистыми лицами?… Нет, нет, это ужасно! Для чего же мои невольницы изощряются в приготовлении всевозможных умащений и бальзамов? Не для того ли, чтобы сохранить нашу молодость и свежеть? – Она весело рассмеялась, а вслед за ней звонко и весело рассеялся Тутанхамон.

Они стояли рядом у прекрасного кресла и не слышали, как тихо, словно не дыша, вошел верховный жрец, тучный Эйе: визирь, носитель опахала по правую руку, главный из друзей. Он нередко позволял себе входить без предупреждения, пользуясь особым расположением юного фараона. Тутанхамон верил верховному жрецу. И хоть его нередко коробило при виде всегда хмурого и холодного лица Эйе, фараон старался думать о нем хорошо. Так много знал и умел Эйе, и так многое от него зависело. Став фараоном в двенадцать лет, Тутанхамон никогда ни на что не решался без верховного жреца. Просто невозможно было ссориться с ним, высказывать ему свое недовольство. Старый Эйе мудр и умен, зачем же он огорчает юного фараона? И на этот раз скрипучий голос Эйе словно погасил радость счастливой четы:

– Старость священна, моя юная госпожа. Счастлив тот, кто доживает до преклонных лет. И вы, дети великого Амона-Ра, проживете долгую жизнь. Но юность не вечна. Можно остаться навеки юным только при одном условии…

Тутанхамон вздрогнул, но сдержался и вежливо спросил:

– При каком условии, мой верховный жрец? Может быть, есть такие целебные травы, которые позволят нам с юной царицей оставаться молодыми и веселыми долгие годы?

– Нет таких целебных трав, великий и божественный Тутанхамон. Только ранняя смерть может навеки сохранить всю прелесть юности. Но стоит ли об этом говорить в такое приятное утро! Вы так молоды и прекрасны, впереди у вас так много счастливых дней! Они будут идти друг за другом бесконечно, неся с собой свет и радость. Но почему вы не улыбаетесь? Когда я вошел сюда, я слышал такой веселый, радостный смех, а теперь я не вижу улыбок. Тебе еще нет и восемнадцати лет, мой великий повелитель, стоит ли печалиться?

Анхесенпаамон почувствовала, как задрожала рука фараона и как она похолодела. Фараон так нежно держал ее руку в своей руке, а тут он словно потерял силы и отпустил ее руку. Лицо его побледнело, в глазах появилась печаль.

– Я сегодня нездоров, – сказал фараон. – Я не расположен к беседам. – Он взял под руку царицу и пошел в открытые двери.

– Не удивляйся, мой друг, мой великий повелитель, – сказала Анхесенпаамон, стараясь незаметно смахнуть слезинку. – Твой верховный жрец всегда так поступает. Мне кажется, что он просто не может видеть радость на лице человека, ему тут же хочется прибавить каплю яда. Он злой человек.

Говоря это, Анхесенпаамон вспомнила случай, происшедший еще в дни раннего детства. Она вспомнила вот такое же чудесное весеннее утро в Ахетатоне, столице фараона Эхнатона, увитую зеленью каменную террасу дворца, свою мать Нефертити, отца Эхнатона и сестер, которые с нетерпением ждали празднества. На площади перед дворцом было шумно и оживленно. Здесь играли музыканты, бросили фокусники и акробаты. И вдруг великий Эхнатон, ее благороднейший и добрейший отец, вздумал одарить простолюдинов подарками. Он велел принести ящичек с драгоценностями и стал бросать в толпу кольца, ожерелья, серьги и браслеты. Прекрасная Нефертити стала ему помогать и весело смеялась, когда брошенное ею золотое ожерелье поймала совсем юная и прелестная собой жрица. Анхесенпаамон с увлечением смотрела на эту забаву. Ее рассмешила драка между двумя почтенными писцами, которые вцепились в золотой браслет. И вдруг она увидела Эйе, который с мрачным видом подошел к юной жрице. Он что-то сказал ей, та заплакала, потом опустилась перед ним на колени и стала о чем-то просить, а он стоял безмолвный и мрачный с протянутой рукой. Потом из-за широкого пояса маленькой жрицы мелькнуло ожерелье и скрылось где-то в складках одежды старого Эйе. Тогда еще совсем юная Анхесенпаамон подумала: лишь на днях сам Эйе получил в награду от великого Эхнатона тяжелое золотое ожерелье, зачем же ему еще? Это было десять лет назад, но верховный жрец был уже толстым, лысым и злобным. «Может быть, он таким родился?» – подумала сейчас царица и спросила:

– Эйе любит тебя?

– Да, я не сомневаюсь в этом! Он был моим верным другом всегда. Он помогал мне во всем. Он настаивал на том, чтобы я вовремя покинул столицу, воздвигнутую великим Эхнатоном. Поистине твой отец был великим. Он был смелым и решительным. Он был бесстрашным. Я преклоняюсь перед его памятью, и тень его постоянно следует за мной, напоминая мне о его мужестве, мудрости и бесстрашии. Но Эйе знал, что готовится восстание, что жрецы могут поднять войско против меня, и я послушался его мудрого совета – я покинул дорогую мне столицу Ахетатон. Я никогда не говорил тебе о том, как печально мне все это. Как мне хотелось бы продолжить дело, начатое великим Эхнатоном! Но сегодня, когда меня огорчил Эйе, когда он испортил мне радостное утро, я сказал тебе об этом. Ты ведь долго ждала этого утра. Ты с любовью готовила подарок. Мы были веселы. Мы были счастливы. Зачем же он, старый мудрый жрец, напомнил нам о том, что мы смертны? Ах, зачем он это сделал!

– Он напоминает об этом постоянно, – сказала царица. – Он говорил об этом даже тогда, когда ты был болен и целиком зависел от искусства своих лекарей. Да пошлет им великий Птах здоровье и процветание! Их ремесло заслуживает наибольшего уважения. И все же он предан мне! – настаивал фараон. Позволь мне, мой повелитель, сказать тебе о том, что мучает меня постоянно.

– Говори, моя любимая. Ведь минуты нашего уединения недолги. Сейчас распахнутся двери, и я пойду во дворец приемов. Несносная толпа вельмож, жрецов и воинов окружит меня. Я устал от их лести и заискиваний. Мне хорошо только с тобой. Но правитель великой страны не может распоряжаться своим временем. Оно принадлежит кому угодно, но только не нам. Как это печально!

– Мой прекрасный господин, ведь ты сказал Эйе, что нездоров. Скажи об этом всем, и мы уйдем в наш тенистый сад, под зеленые ветви сикомор. Там расцвели белые душистые лилии, они так горделивы и нежны. Скажи, мой господин!

– Чудесно ты придумала все это! Сейчас скажу, и мы будем свободны до завтрашнего утра. Мы будем веселы, не правда ли? Как ты думаешь, Эйе не хотел нас огорчить, он просто так сказал это?

– Если хочешь знать правду, мой повелитель, Эйе ничего не делает случайно и необдуманно. Я давно уже не верю ему. Меня страшит его коварство. Я даже намерена отказаться от услуг его жены Тии. Я сказала ей, что хочу испытать верность одной невольницы и потому буду пока пользоваться ее услугами чаще, чем это было принято раньше. Я обещала Тии, что позову ее. Но я ее никогда не позову. Я буду просить тебя – защити свою любимую от дурных глаз.

– Но Эйе может рассердиться! Он всегда гордился тем, что женат на кормилице Нефертити. И вдруг ты отказываешься от услуг Тии. Это обидно для моего верховного жреца.

Слова царицы взволновали фараона. Тутанхамон знал, как самолюбив Эйе.

– Пусть сердится. Я приблизила к себе принцессу из страны Куш, Черный Лотос. Она так красива, так ловка и приятна мне, что я не в силах отказаться от ее услуг, хоть и знаю, что ее не любит старая Тии. Мне все надоели. Я готова выгнать из своих покоев носителей опахала, косметиков, хранительниц одежды и драгоценностей. Иной раз я сама надеваю свои сандалии, чтобы не видеть неугодных мне людей. Ты не сердишься, мой великий господин?

Анхесенпаамон сказала это с такой очаровательной улыбкой, с такой решительностью и отвагой в прекрасных миндалевидных глазах, что невозможно было укорить ее в чем-либо. Фараон улыбнулся и поцеловал ее в смуглую щеку.

Снова настало утро, снова великая госпожа хлопнула в ладоши, и на пороге царских покоев, где журчала вода в прохладном бассейне и благоухали белые лилии, появились слуги. И снова старая толстая Тии пожелала повсюду сопровождать свою юную и прекрасную госпожу, а великая госпожа снова приказала ей удалиться и оставила для услуг Черный Лотос. Старая Тии нисколько не скрывала своего негодования. И зачем только она повстречала ее в этом желтом покрывале? Зачем не купила, чтобы теперь сделать с ней все, что захочется? И как случилось, что она, мудрая Тии, кормилица царской жены Нефертити, не пользуется доверием юной царицы? Разве на ее, Тии, умном лице можно прочесть неприязнь? Почему юная царица так неприветлива и холодна? Все равно она, Тии, добьется своего, она будет главной и единственной наперсницей Анхесенпаамон. Она выгонит ничтожную рабыню из страны Куш. Пусть за нее заступается Анху. Пусть он даже падет к ногам великого фараона, все равно Эйе поможет сделать так, как хочет она, Тии. Не вовремя он сделал кресло и так угодил фараону. Да еще вернул драгоценности. Небывалое! Художник вернул золото и драгоценные камни, которые не пошли в дело. Так никто не поступает. Зачем он это сделал? Может быть, для того, чтобы его заметили?… Но как случилось, что жена верховного жреца Эйе, благородная и знатная Тии, так много думает о ничтожном художнике Анху, о рабыне из страны Куш? Кет, нет! Тысячу раз нет! Недостойно ей, Тии, думать об этих людях. Она сметет их одним взмахом руки. Она испепелит их одним взглядом горячих черных глаз. Однако как ей неприятна великая госпожа, дочь Эхнатона! В ней есть что-то от отца, который был так самонадеян, что пошел против всего жречества. О, зачем только Эйе помогал ему, зачем взял под свое покровительство юного фараона? В сущности, Тутанхамон ничто без Эйе. А юная царица делает наперекор своей верной Тии!

– Поистине свет перевернулся! – шептала посиневшими губами старая Тии.

Тии покинула дворец своей великой госпожи разгневанная. А Черный Лотос в это утро почувствовала себя почти что принцессой. Великая госпожа, как равной, рассказывала ей, как весело и беспечно провела она вчерашний день.

Пока. Черный Лотос умащала великую госпожу благовониями, пока она делала ей замысловатую прическу, госпожа рассказывала:

– Нам было так весело, так радостно в саду фараона! Я не помню, Черный Лотос, когда бы мой великий господин был так беспечен и доволен всем. Вначале мы чудесно позавтракали дичью и свежими фруктами. Затем пили молодое прохладное вино, ели жареный миндаль и ароматные сласти, доставленные вчера из страны хеттов. А потом я приказала своим музыкантам играть мои любимые песни, и юные танцовщицы услаждали нас своими замысловатыми танцами. Весь день мы наслаждались благоуханием цветов, пением птиц, музыкой и танцами. И весь день моему великому господину было так легко и прекрасно без старого, тучного Эйе. Право же, при виде его мне хочется кричать и топать ногами! Знаешь, Черный Лотос, я хочу отказаться от его услуг. Недостойно мне терпеть, делать вид, будто я почитаю его, считаю мудрым.

– О моя великая госпожа, мне так радостно слышать твои приятные речи и так горестно узнавать о том, что есть рядом с тобой люди, которые тебе неприятны!

– Я бы хотела показать Эйе свою неприязнь. Но как можно? Ведь он всемогущ и всесилен. Он главный советник великого фараона Тутанхамона. Без него ничего не решает ни один полководец, ни один жрец. Посуди сама, можно ли открыто признаться в своем недоверии столь сильному и всезнающему человеку? Он коварен, его надо бояться и почитать, иначе он отомстит так хитро, что никто во всем обширном царстве не поймет его злодейства.

Царица выглядела совсем печальной, когда говорила эти слова.

– Не показывай ему своей неприязни, моя великая госпожа.

Я желаю тебе добра!

Черный Лотос уже воздвигла замысловатое воздушное сооружение из длинных мягких, как шелк, волос своей повелительницы. Теперь она опустилась к ее ногам и, пользуясь величайшей милостью царицы, поцеловала подошву слегка приподнятой маленькой сандалии.

Фараон Тутанхамон в это утро также с удовольствием вспоминал приятный день, проведенный в обществе своей любимой Анхесенпаамон. То и дело приходили на память ее трогательные заботы и знаки внимания, которыми она всегда умела согреть сердце фараона. Даже носители опахала и многочисленные слуги, окружавшие его с того момента, когда он проснулся и протянул ногу к золоченой сандалии, – все они, надоевшие ему своими бесконечными заботами и чрезмерной услужливостью, не могли помешать любоваться чудесным креслом. Он сел так, чтобы поближе рассмотреть легкий и воздушный стан своей жены.

Все было бы хорошо, если бы не воспоминание о дурном разговоре с Эйе и мысли о том, что такой разговор может повториться.

«Почему Эйе так любит напоминать, что мы смертны? Он не верит в „золотой век“, а я верю. Я хочу прожить сто десять лет. Я буду жить долго, долго».

фараон посмотрел на тяжелые, с золотыми украшениями двери. Сейчас они откроются, и в них появится тучный и лысый Эйе с лицом хмурым и непроницаемым. Глядя на него, никогда не скажешь, что он задумал и что сделает. С тех пор как Тутанхамон стал правителем Египта, он видит рядом со своим троном всемогущего и мудрого Эйе. Верховный жрец затмил всех мудрых и знающих советников, жрецов и полководцев. Он никогда никому ничего не доверяет, все сам замышляет в тиши своего святилища и сам следит за тем, чтобы задуманное осуществилось. Может быть, так и надо? Вот сейчас он прибудет с целой свитой жрецов, и они будут сопровождать фараона в храм Карнака. Эйе говорил, что закончены восстановительные работы. Сегодня поставят стелу с посвятительной надписью. Эйе потребовал много золота и драгоценных камней для украшений. Много тысяч рабов были отосланы в Карнакский храм, чтобы достойно выполнить все работы. И хоть закружилась голова, когда хранитель сокровищницы Май сообщил о том, сколько потрачено драгоценностей, надо было быть щедрым. Тутанхамон вспоминал, как из дальних каменоломен возили гигантские плиты уже отесанного камня. Была устроена специальная дорога, чтобы волоком тащить эти безмерно тяжелые плиты. Тысячи рабов трудились далеко за пределами Фив, и все сделанное их руками стекалось к стенам Карнакского храма. Когда в подвластной Египту стране Куш задержались какие-то работы, фараон послал туда принца Хека-Нефера. Ему было велено жестоко наказать непокорных и заставить их сделать все задуманное жрецами. Принц достойно послужил делу фараона, но с ним случилась беда: он заболел какой-то загадочной болезнью, и жрецы, посланные Эйе, чтобы спасти его жизнь, оказались бессильными. И вот он угасает с каждым днем. Эйе даже посоветовал позаботиться о достойном захоронении принца в городе Миме.