Текст книги "Энтони Джон"

Автор книги: Клапка Джером Джером

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

III

Мистер Стронгсарм лежал больной. Ему всегда так везло. Целые недели он обивал себе пятки, бродя по мастерской и проклиная судьбу, которая не посылала ему заказов. И вот судьба – неисправимая шутница – постучала в двери мастерской десять дней тому назад с заказом, который обеспечивал ему работу на целый месяц, а через неделю та же судьба уложила его в постель с плевритом. Ему сказали, что если он будет спокойно лежать, а не воздевать руки, роняя по десять раз в день одеяло на пол, то скоро поправится. Но что было хорошего в таких разговорах? Что из этого могло выйти? Если бы заказ был выполнен, то пошли бы другие заказы, а это поставило бы его на ноги. Теперь же заказ будет передан другому. Миссис Стронгсарм теперь чаще ходила в большой дом и возвращалась оттуда с оранжерейным виноградом. Миссис Ньют пришла как-то с целой корзиной. Они с мужем и хотели бы сделать больше, но времена были тяжелые. Даже верующим приходилось нелегко. Миссис Ньют призывала смириться.

Было четвертое утро после того, как слег мистер Стронгсарм. Энтони, надев для тепла отцовский пиджак, тщетно старался разжечь кухонный очаг, покуда мать хлопотала в спальне. Ему как раз удалось разжечь пламя, небольшой огонек заплясал на дровах и начал рисовать фантастические тени на выбеленной стене кухни. Оглядевшись, мальчик увидал очертания скорченного домового с тоненькой головой. Энтони помахал руками, домовой ответил тем же, но гигантским жестом. Из очага, который теперь был за спиной, раздался хруст, наверное, именно так должен смеяться нечистый. Мальчик, подняв полы длинного отцовского пиджака, начал плясать, и длинные ноги домового заходили, как бешеные. Вдруг открылась дверь, и в ней остановилась самая странная фигура, которую только можно себе представить. Незнакомец был малого роста, с кривыми ногами и длинной бородой. На голове у него была остроконечная шапка, а через плечи была перекинута веревка, приделанная к палке. Без всякого сомнения, это был король гномов. Он сбросил с плеч веревку и вытянул руки. Мальчик бросился к нему. Как тот плясал! Его небольшие кривые ножки мелькали, как молнии, и его руки казались такими сильными, что он мог бы подбрасывать Энтони одной рукой и ловить другою. Маленький огонек в очаге тянулся все выше и выше, как будто хотел получше рассмотреть плясуна. Голос нечистого затрещал еще сильнее, и тени на стене так встрепенулись, что вдруг упали на пол.

Мать крикнула из другой комнаты, вскипел ли чайник, в это время огонек потух.

Голос замолк. Тени побежали вверх, к трубе, и свет ворвался в дверь.

Энтони ничего не ответил матери. Он стоял и протирал глаза. Подумалось, что давно пора быть в постели. Король гномов крикнул в соседнюю комнату, что чайник закипит через пять минут. Миссис Стронгсарм, услышав незнакомый голос, вышла в кухню. Она нашла своего сына все еще протирающим себе глаза. Король гномов сложат аккуратно на решетке очага тщательно подобранные поленья и дул на них, оживляя огонь. Он держал одну руку перед своей огромной бородой, чтобы защитить ту от пламени. Видимо, король гномов хорошо знал миссис Стронгсарм и пожал ей руку. Она посмотрела на него, словно где-то когда-то видела, или как будто слыхала о нем прежде. Ей казалось, что она рада видеть его, но не знала, почему. Вначале она немного испугалась. Но испуг прошел, когда чай вскипел. Энтони с изумлением смотрел на мать. Она была одной из тех неугомонных женщин, которые не могут оставаться без движения, хотя бы на минуту. Но теперь ее что-то околдовало. Она спокойно стояла со сложенными руками и молчала. Держала себя как гостья. Чай приготовил король гномов, он же нарезал хлеб и намазал масло. Казалось, что он знал, где что лежит. Пламя в очаге разгорелось. Обычно оно не хотело слушаться, а сегодня нашло, с кем говорить. Он пошел впереди миссис Стронгсарм в комнату больного, а она следовала за ним, как во сне.

Энтони взобрался на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей в комнаты, и начал слушать. Король гномов разговаривал с отцом. У него был страшно низкий голос. Именно такой голос и должен быть у существа, живущего под землей. В сравнении с его басом голоса отца и матери звучали как хор терьеров, когда старый Симон задавал тон.

И вдруг свершилось чудо. Мать засмеялась! Мальчик не мог вспомнить, чтобы когда-либо раньше слышал ее смех. Чувствуя, что творится что-то странное, он пошел обратно в кухню и вымылся под краном.

Король гномов прожил с ними три недели. Каждое утро они с Энтони отправлялись в мастерскую. Горн разжигался вчерашними углями. Действительно, король гномов, должно быть, чувствовал себя уютно рядом с горном и наковальней. Но тем не менее Энтони всегда удивлялся его ловкости и силе. Огромные лапы, которые иногда гнули металл без помощи инструмента, чтобы сделать работу чище или не тратить попусту время, были способны посадить на место самый маленький винтик и установить на ширину волоса самый тонкий прибор. На деле он ни разу не обмолвился о том, что он король гномов. Но мальчик знал это достоверно, и лишь поднятый волосатый палец или едва заметный знак, поданный смеющимся голубым глазом, предупреждал Энтони о том, что не следует выдавать родителям своей тайны.

Король гномов никуда не выходил. Если он не работал в мастерской, то занимался чем-нибудь дома. Действительно, если подумать, что не бывает женщин-гномов, необходимо ведь, чтобы гномы умели выполнять и женскую работу. Миссис Стронгсарм оставалось только кормить своего мужа, но даже в этом он заменял ее, когда та уходила на рынок, а по вечерам за разговорами помогал ей штопать. Казалось, что нет такой вещи, которой не смогли бы сделать эти большие руки.

Никто не знал о его появлении. Мать в первое же утро отвела Энтони в сторонку и попросила никому ничего не говорить. Впрочем, он и так бы не сказал, даже если бы она и не просила: выдай он тайну, и король гномов никогда уже не выйдет из-под земли. Лишь спустя много дней после его ухода миссис Стронгсарм рассказала о нем миссис Плумберри, да и то под великим секретом.

Миссис Плумберри, всегда стремящаяся помочь в беде, однажды сама с ним встретилась. Народ называл его Бродячим Петром. Миссис Плумберри поразило то, что он навестил семью Стронгсарм. Он редко появлялся в городах, но наверное слышал о несчастье. У него были какие-то тайные пути узнавать, где он нужен. Люди часто слыхали его громкий свист, особенно к вечеру, когда снег густым слоем укутывал горы. Он брал в свои большие руки больных ягнят, и те переставали стонать. И, когда в каком-нибудь отдаленном домике лежал больной мужчина или ребенок и неоткуда было ожидать помощи, добрые женщины вспоминали рассказы о нем, выходили на большую дорогу и долго вглядывались в темноту заплаканными глазами. И тогда – так говорили в народе – неизменно раздавался звук отдаленных шагов. Из темноты выплывал облик Бродячего Петра. Он оставался, покуда в нем была нужда, лечил и ухаживал или заменял больного в его работе. Он не брал никакого вознаграждения, кроме крова и пищи. При уходе он просил дать ему дневной запас пищи и клал его в свою котомку; от иных он принимал старую одежду или обувь. Никто не знал, где он живет, но если кто-нибудь заблудился в болотах, застигнутый темнотой, ему стоило только громко позвать. Бродячий Петр являлся и выводил заблудшего на дорогу.

Говорили в народе о старом скряге, который жил где-то между скал, совершенно одинокий, если не считать такой же дикой и ворчливой, как он, собаки. Народ боялся и ненавидел его. Говорили, что у него дурной глаз и, когда корова околевала, рожая, или когда свинья поедала своих поросят, говорили, что виноват старый Майкл, старый Ник, как его называли.

Однажды ночью старый Майкл споткнулся и упал в глубокую расщелину. Он лежал на дне со сломанной ногой в луже крови, которая текла из раны на голове. Его крики возвращались скалами обратно, и единственная его надежда была на собаку. Он знал, что собака побежала звать на помощь, так как они заботились друг о друге. Но что могло сделать животное? Собака была так же хорошо знакома всем, как он сам, и все ее совершенно так же ненавидели. Ее бы отогнали камнями от любой двери. Никто бы не последовал за ней, чтобы помочь ему. Он послал еще одно проклятье, и глаза его закрылись.

Когда он их раскрыл, Бродячий Петр поднимал его своими сильными руками. Пес потратил свой голос не на соседей, его лай никого не разбудил. Его услышал Бродячий Петр.

Была девушка, которая «свернула с пути», как говорили в этом крае, ее прогнали с места. Не зная, куда ей деться, она вернулась домой, хотя знала, как будет встречена, так как ее отец был жестокий человек и очень гордился своим добрым именем. Она уже одолела большую часть долгого пути, и короткий зимний день начал темнеть, когда она дошла до фермы. Как она и опасалась, отец закрыл дверь перед ее носом, и девушка пошла обратно, думая, что ей придется умереть в лесу.

Отец, выгнав ее из дома, за ночь, однако, поборол себя и, когда забрезжило утро, зажег фонарь и отправился искать дочь. Но она исчезла.

Когда через несколько недель она вернулась с ребенком на руках, то рассказала странную повесть. Якобы встретила какого-то чудного человека с золотыми волосами и золотой бородой, у него были добрые глаза. Он взял ее на руки, как будто она была ребенком, прижал ее к своей теплой груди и принес в какое-то обиталище между скал. Здесь он опустил ее на постель из сухого мха, и здесь родился ребенок. Она не знала, что находилась там больше месяца, ей казалось, что прошло очень мало дней. Все, что она знала, это то, что ей было очень хорошо и она ни в чем не нуждалась. Однажды он сказал ей, что все теперь обстоит хорошо и для нее, и для ребенка, и что отец ждет ее. А ночью он снова взял ее, вместе с ребенком, на руки, и утром она очутилась на опушке леса, откуда увидела ферму. И навстречу через поля к ней шел отец. Позже, когда Энтони был уже большим мальчиком, он встретил ее как-то в лесу. Ее сын уехал за море и долгое время не писал. Но она была уверена, что ему хорошо живется. Черты ее лица оставались добрыми, только волосы побелели. Про нее говорили, что она не совсем нормальна. Она каждый день совершала большую прогулку по отдаленным фермам. Дети любили ее, а она рассказывала им волшебные сказки.

Вероятно, это она рассказала Энтони о Бродячем Петре. Он вспоминал, как сидел, поджав ноги, на скамейке и слушал, а Петр, когда не работал молотком и напильником, рассказывал о птицах и зверях, о различных интересных вещах, о жизни глубоких морей и дальних стран, о многом хорошем и о многом дурном, что случалось в прежние годы.

Бродячий Петр рассказал Энтони и о святом Ольде. Давным-давно, когда на месте Мидлсбро еще были леса и пастбища, извилистая речка Уиндбек, которая сейчас течет черным и грязным потоком по глухим туннелям между черными стенами, била серебристым ручейком, пробивавшим себе путь через скалы, увенчанные зелеными деревьями. Там, где теперь фабричные трубы выплевывают черный дым и где вокруг глубоких шахт бесконечными пластами наложен уголь, возились ягнята и щипали траву коровы, а поросята выискивали трюфеля в мягкой, сладко пахнувшей земле. Долина Уиндбека была тогда убежищем злых, жадных людей, которые нападали на людей, угоняли у них скот и крали хлеб, не обращая внимания на их слезы. И самым дурным из тех, кто нагонял на людей ужас, был жестокий Ольд с рыжей бородой, прозванный Красным Барсуком.

Однажды Барсук возвращался с налета, а за ним на лошадке ехал юноша. Один из сподвижников Барсука встретил его среди дымившихся развалин, и Барсук, привлеченный красотой юноши, взял его в пажи. Барсук ехал и пел, он был доволен результатом своей работы, с моря же тем временем подымался белый туман. Барсук не заметил, как очутился один, вместе с юношей. Тогда он набрал в легкие воздуху, и его рог издал протяжный, сильный звук. Но ответа не последовало.

Юноша посмотрел на него странными глазами, и Красный Ольд, охваченный необъяснимым припадком злобы, выхватил из ножен свой меч и изо всех сил ударил им юношу.

Но меч сломался в его руке, и странные глаза ласково посмотрели на Ольда. От юноши исходило сияние.

Страх обуял Красного Ольда с рыжей бородой, он бросился на землю, моля о спасении.

Юноша распростер руки над Ольдом, успокоил его и приказал ему следовать за ним и служить ему.

И здесь, на этом самом месте, среди скал, вблизи долины Уиндбека, Ольд устроил себе обитель. Он много лет трудился, чтобы принести мир и благоденствие бедному населению долины, изучая его нужды, чтобы помочь ему, и слава о нем распространилась далеко по округе, и многие приходили к нему за благословением и каялись перед ним в своей дурной жизни.

Энтони часто проходил мимо церкви, посвященной святому Ольду, как раз рядом с рыночной площадью; это было величественное здание из серого камня со шпилем в 180 футов высоты. Говорили, что фундаментом для церкви служили именно те скалы, среди которых жил Ольд.

Услышав историю Ольда, Энтони захотелось посмотреть внутренность церкви, и однажды днем, вместо того чтобы направиться к дяде Ньюту, он пошел в церковь. Она была окружена железной решеткой, большие чугунные ворота заперты на замок. Но он нашел небольшую дверцу, которую смог открыть. Она вела в каменный сводчатый коридор, где он наткнулся на стул; откуда-то вылетела летучая мышь и, бесшумно хлопая крыльями, скрылась в темноте. Церковь была просторной, высокой и очень холодной, и лишь слабый свет проникал сквозь стрельчатые окна. Тишина испугала его. Он забыл путь, по которому пришел, а все двери, в которые он толкался, были наглухо закрыты. Ужас обуял его, и он подумал, что ему никогда не удастся выбраться отсюда. Ему показалось, что он находится в могиле.

К счастью, он случайно попал в сводчатый коридор, и отсюда нашел дорогу на волю. Плотно закрыв за собой дверь, он со всех ног побежал домой. Всю дорогу ему казалось, что за ним кто-то гонится и хочет затянуть обратно в церковь.

IV

После странного посещения Бродячего Петра настал счастливый период в их жизни. Джон Стронгсарм вернулся в свою мастерскую совершенно другим человеком, так, по крайней мере, показалось Энтони. Теперь это был бодрый, самоуверенный человек, часто насвистывающий что-нибудь во время работы. Подряд, который он получил, когда заболел, был закончен и повлек за собою новые заказы. Понадобилась посторонняя помощь в лице медника и его полоумного сына. Разговаривая с соседями, мистер Стронгсарм любил упоминать о своих «подручных». Тот австралийский дядюшка, который из года в год таял и был почти позабыт, снова появился на свет. Совершенно так же, как игрок верит в то, что с переменой счастья в дом приходят всякие блага, так и мать думала, что появление австралийского дядюшки есть только вопрос времени. Она подсчитывала, сколько денег он им оставит в наследство. Надеялась, что денег будет вполне достаточно для того, чтобы они зажили как благородные.

– Что такое благородный? – спросил Энтони, с которым она заговорила на эту тему.

Ему объяснили, что благородный человек – такой человек, который не обязан работать для того, чтобы жить.

Миссис Стронгсарм служила у благородных людей и знала их.

Были и другие люди, – они сидели в конторах и давали распоряжения. Благонравием и прилежанием можно достичь такого положения. Но прежде нужно ходить в школу и учиться.

Мать взяла его на руки и крепко прижала к худой груди.

– Ты, наверное, будешь джентльменом, – сказала она, – я это чувствую. Я мечтаю об этом с тех пор, как ты родился. – Она поцеловала его и опустила на пол. – Только не говори ничего своему отцу, – добавила она. – Он этого не поймет.

Сам Энтони скорее надеялся, что австралийский дядюшка не оставит им наследства. Он любил работу, победы, любил прибираться в мастерской, любил вычесывать блох у собак дяди Ньюта; разжигать кухонную плиту было для него забавой, даже когда было так холодно, что он не чувствовал собственного носа, и мог сказать, что делают его руки, только поглядев на них. Он клал на дрова обрезки бумаги и затем раздувал еле мерцающий огонь, ожидая, чтобы пламя выросло. А когда огонь разгорался, так приятно было погреть об него руки!

Отец научил его читать в те часы, в которые ничего другого нельзя было делать. Они сидели рядышком на верстаке, болтая ногами, и держали между собою открытую книгу. А письму он научился сам, услышав, как мать жалела, что в молодости не научилась писать. Мать будто предчувствовала, что он будет учителем. Она мечтала поместить его в «Высшую подготовительную школу», которую держали две благородные девицы.

Объявления о школе извещали окрестное население, что сестры Уормингтон обращали особое внимание на хорошие манеры и корректное поведение.

Отец недолюбливал сестер Уормингтон, с которыми имел дело по поводу какого-то кипятильника. Он подражал писклявому голосу старшей сестры. По его мнению, сестры могли научить только обезьяньим фокусам и развить ненужные мысли. Разве не лучше было бы отдать сына в приходскую школу? Там бы он вращался среди детей своего круга, равный им. Но матери не нравилось, что он будет учиться вместе с соседскими детьми. Когда-то семья Стронгсарм была благородной. А в приходской школе он нахватается грубых слов, будет говорить с мужицким акцентом. В конце концов, как это всегда случалось, она настояла на своем. Одетая в лучшее свое платье, в сопровождении Энтони, тоже одетого в новое с ног до головы, она постучала в двери «высшей подготовительной школы» сестер Уормингтон.

Школа помещалась в одном из небольших старинных домиков, которые когда-то стояли в пригороде Мидлсбро, а теперь составляли связующее звено между старым городом и новыми улицами, примкнувшими к нему с запада. Их ввели в столовую. Портрет важного военного, с деревянным лицом и звездами на груди, висел над мраморным камином. На противоположной стене, над диваном, покрытым зеленым репсом, висел портрет дамы с испуганным видом, с завитушками на голове и с длинными пальцами на руках.

Миссис Стронгсарм села на краешек стула, с трудом удерживаясь, чтобы не соскользнуть с него на пол. Энтони Джон забрался на другой стул и умудрился сесть совершенно прямо, но поджав под себя ногу.

Через несколько минут вошла старшая мисс Уормингтон. Она была высокого роста, с большим горбатым носом. Она извинилась перед миссис Стронгсарм за то, что заставила ее ждать, но, очевидно, не заметила протянутой ей руки. Мать несколько секунд пребывала в замешательстве, не зная, что ей делать с этой рукой.

Она объяснила цель своего прихода и особенно настаивала на том, что они обращают сугубое внимание на хорошие манеры.

Мисс Уормингтон отнеслась ко всему этому очень внимательно, но, увы! «Высшая подготовительная школа для благородных детей» была уже полностью укомплектована. Миссис Стронгсарм не поняла намека и сослалась на слухи, которые якобы опровергали это утверждение. Пришлось говорить начистоту. Сестры Уормингтон сами были весьма удручены, но имелись родители, с которыми приходилось считаться. Школа была преимущественно предназначена для молодых леди и джентльменов. Ученик из ближайшего соседства Платт-лайн… сын механика… без сомнения, уважаемого…

Миссис Стронгсарм прервала: сын инженера, который сам имеет служащих.

Старшая мисс Уормингтон была очень рада услышать это. Но все-таки приходится считаться с соседством Платт-лайн. А сама миссис Стронгсарм, мать ребенка? Мисс Уормингтон не имеет ни малейшего намерения оскорбить. Мисс Уормингтон всегда считала, что прислуга заслуживает всякого уважения. Но вот родители…

Мисс Уормингтон встала, чтобы показать, что аудиенция окончена. Но случайно ее взор упал на Энтони Джона, сидевшего на стуле с поджатой ногой.

В глазах миссис Стронгсарм стояли слезы. Но Энтони отлично знал то выражение, которое приняло строгое лицо старшей мисс Уормингтон. Он уже раньше видел его на лицах людей, которые внезапно обращали на него внимание.

– Вы говорите, что у вашего супруга имеются наемные служащие? – сказала она совершенно другим тоном, повернувшись к миссис Стронгсарм.

– Рабочий и мальчик, – сказала миссис Стронгсарм упавшим голосом.

Она не посмела взглянуть на мисс Уормингтон, потому что у нее на глазах были слезы.

– Ты бы хотел быть нашим маленьким учеником? – спросила старшая мисс Уормингтон Энтони Джона.

– Нет, благодарю вас, – ответил он. Он не двинулся, но смотрел на нее и видел, как покраснело ее лицо.

– До свидания, – сказала мисс Уормингтон, позвонив в колокольчик. – Я надеюсь, что вы найдете подходящую для вас школу.

Миссис Стронгсарм охотно ответила бы какой-нибудь колкостью, но не осмелилась и быстро покинула комнату.

Когда человек привык к корректному обращению… Поэтому миссис Стронгсарм взяла Энтони Джона за руку и с опущенной головой пошла домой.

На улице, однако, ее всегдашняя уверенность взяла верх. Она сказала, что сестры Уормингтон набитые дуры. Но это не существенно: Энтони Джон, несмотря ни на что, будет джентльменом. И когда он вырастет и станет богатым, он пройдет на улице мимо сестер Уормингтон и не обратит на них внимания, как на какой-нибудь мусор. Она выразила надежду, что они доживут до тех пор. И вдруг ее злоба обрушилась на Энтони Джона.

– Что ты хотел сказать своим «нет, благодарю вас», когда она спросила, хочешь ли ты поступить к ним? – спросила она. – Я думаю, она приняла бы тебя, если бы ты сказал «да».

– Я не хотел бы поступить к ней, – объяснил Энтони. – Она, должно быть, не очень ученая. Я бы хотел поучиться у кого-нибудь, кто и правда много знает.

Миссис Стронгсарм была набожна. А вот ее муж относился к религии безразлично. В церковь он не ходил, особенно теперь, когда был занят новым изобретением и мог посвящать своей работе только воскресные дни. Энтони охотно помогал бы ему в мастерской, но мать утверждала, что каждый человек должен думать прежде всего о будущем. Если чистый и опрятно одетый мальчик посещает церковь вместе с матерью, его все будут любить и охотно помогут ему, когда в этом будет необходимость.

Миссис Стронгсарм пошла к викарию и рассказала ему о своих заботах. Викарий нашел выход. Один из старших учеников начальной школы искал вечерних занятий. Его мать, получавшая небольшую пенсию и ничего кроме этого не имевшая, недавно умерла. Если он не найдет заработка, он должен будет прекратить свое учение. А он юноша хороший, викарий вполне мог поручиться за него. Миссис Стронгсарм не знала, как благодарить его. А викарий был безмерно доволен. Он сразу убивал двух зайцев.

Дело было решено в тот же вечер. Теттеридж был приглашен на два часа в день обучать Энтони началам всех наук, и миссис Стронгсарм впредь так и называла Теттериджа: учитель нашего маленького Энтони. Он был нервным, молчаливым юношей. Стены его комнаты, где помещалась только кровать и стул, были оклеены философскими лозунгами. Подготовка Энтони шла скачками. Ребенок учился резво.

Между учителем и учеником установились самые дружеские отношения, основанные на взаимном уважении и восхищении. Молодой Теттеридж обладал большими познаниями. Викарий даже не подозревал, насколько велики были эти познания. Он умел объяснять вещи так, что они делались сразу понятными и хорошо запоминались. Он умел писать стихи, очень хорошие стихи, которые иногда заставляли смеяться, а иногда были не совсем понятны, но производили впечатление. Он рисовал очень хорошие картины, изображавшие невиданные вещи, которые немного пугали, рисовал он и веселые рожи и вещи, которые заставляли плакать. Он играл на инструменте, который был похож на скрипку, но был лучше скрипки, он держал этот инструмент в небольшом ящичке: и когда он играл, хотелось петь, плясать и смеяться.

Но Энтони не завидовал познаниям своего учителя. Это было бы губительно для их дружбы. Учитель никогда не мог удовлетворительно ответить на вопросы ученика, что будет делать потом, как употребит все свои познания. Теттеридж еще не решил, он еще не думал об этом. Иногда ему казалось, что он будет поэтом, иногда – музыкантом или актером, или же ударится в политику.

– А что вы будете делать, когда окончите школу? – спросил Энтони.

Они только что кончили урок в комнате Теттериджа. Молодой учитель сознался, что приходит время подумать об этом. Энтони сидел, подложив под себя руки, и болтал ногами. Молодой Теттеридж ходил взад и вперед по комнате: так как комната имела в длину всего двенадцать футов, прогулка изобиловала поворотами.

– Видите, – сказал Энтони, – вы не принадлежите к благородному сословию.

Теттеридж возразил, что он принадлежит к этому сословию, хотя и не придает этому никакого значения. Его отец был военным, служил в Индии. Его мать, если бы она только хотела, могла бы доказать свое происхождение от самых знаменитых ирландских королей.

– Я хочу сказать, – объяснил Энтони, – что вам приходится работать для того, чтобы жить.

Теттеридж возразил, что ему требуется очень немного для жизни. Сейчас он живет на двенадцать шиллингов в неделю, добывая их разными путями.

– Но если вы женитесь и у вас будут дети? – спросил Энтони.

Теттеридж уклонился от ответа и инстинктивно посмотрел на небольшую фотографию, стоявшую на камине. На фотографии была изображена молодая девушка с кукольным лицом, дочь одного из преподавателей начальной школы.

– У вас нет друзей, не правда ли? – спросил Энтони.

– Я думаю, что нет, – ответил Теттеридж, покачав головой.

– Вы не могли бы завести себе школу? – подсказал Энтони. – Школу для маленьких мальчиков и маленьких девочек, которых матери не хотят посылать в приходскую школу и которые недостаточно благородны, чтобы поступить к сестрам Уормингтон? Здесь много нашлось бы желающих, а вы так хорошо преподаете.

Теттеридж внезапно остановился и протянул Энтони руку, они обменялись рукопожатием.

– Очень вам благодарен, – сказал Теттеридж, – знаете ли, я никогда об этом не думал.

– Если бы я был на вашем месте, я бы об этом ничего не говорил, – посоветовал Энтони, – иначе кто-нибудь воспользуется этой идеей, пока вы еще не окончили школу.

Он снова протянул руку.

– Как хорошо вы придумали. – сказал Теттеридж.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы не покидали Мидлсбро, – ответил Энтони.

Период благополучия, последовавший за посещением Бродячего Петра, продолжался всего два года. Он закончился со смертью отца. Несчастье случилось как раз, когда он работал над своим новым изобретением.

Он был один в своей мастерской: вечером, после ужина стал подымать тяжелый железный брус, канат, на котором висел брус, лопнул, и брус разбил ему голову.

Он пролежал несколько дней в забытьи. За несколько часов до конца мать послала Энтони в комнату к отцу посмотреть, не случилось ли чего. Энтони нашел отца лежащим с открытыми глазами. Он сделал сыну знак, чтобы тот закрыл двери. Мальчик исполнил это и затем подошел вплотную к кровати.

– Я вам ничего не оставляю, сынок, – прошептал отец, – я поступил глупо. Все, что имел, я вложил в это изобретение. Если бы я мог его закончить, было бы другое дело. Твоя мать еще ничего не знает. Скажи ей об этом, когда я умру, хорошо? У меня не хватает духу.

Энтони обещал. Казалось, что отец еще что-то хочет сказать. Он лежал, упорно глядя на ребенка, и бессмысленная улыбка кривила его отвислые, раскрытые губы. Энтони сидел на краю кровати и ждал. Отец положил руку на колено мальчика.

– Мне хотелось бы тебе еще кое-что сказать, – прошептал он. – Ты понимаешь, что вам придется жить без меня. Мне всегда хотелось поговорить с тобой. Но если ты задавал вопросы, то я отвечал немногосложно, просто потому что не знал, что ответить. По ночам я не спал и обдумывал то, о чем ты спрашивал. И надеялся, что, когда я буду умирать, что-нибудь случится такое, что я смогу с тобою говорить обо всем. Но этого не вышло. Я думаю, что так и должно быть. Во мне все темно.

Он начал бредить и после нескольких непонятных слов снова закрыл глаза. Больше он в себя не приходил.

Энтони сказал матери, что все истрачено на новое изобретение.

– Да неужто он думал, что я этого не знала? – ответила она.

Они стояли у постели. Мать уже сходила в большой дом и принесла оттуда букет белых цветов. Она положила их отцу на грудь. Энтони с трудом узнавал отца: тонкие губы были сжаты и образовали прямую, жесткую черту. Если не считать рта, лицо отца было красиво, но потому, что он всегда был серьезен и строг и его седые волосы были всегда растрепаны, никто этого не замечал. Мать наклонилась и поцеловала его бледный лоб.

– Сейчас он похож на того, каким я его помню в самом начале, – сказала она. – Ты видишь теперь: он, несомненно, был джентльменом.

Мать казалась моложе, стоя у постели умершего. На ее лице появилась какая-то непривычная мягкость.

– Ты делал все, что мог, мой милый, – сказала она, – и я жалею, что не помогла тебе, как следует.

Все хорошо отзывались о красивом человеке, который лежал с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Энтони не знал, что его отец пользовался такой общей любовью и уважением.

– Разве отец был родственником мистера Селвина? – спросил он мать после похорон.

– Родственником? – переспросила мать. – Я об этом никогда не слыхала. Почему ты спрашиваешь?

– Он назвал его братом, – ответил Энтони.

– О, – ответила мать, – это вовсе не значит, что он действительно был его братом. Так часто называют покойников.