Текст книги "Сонная Лощина. Дети революции"
Автор книги: Кит Де Кандидо
Жанры:
Детективная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 7
Маунт-Вернон, штат Виргиния
Август 1785 года
Джордж Вашингтон мерил шагами комнату, в то время как врач осматривал его супругу.
– От твоего мельтешения у меня голова кругом, кузен, – сказал Лунд Вашингтон. Он управлял плантацией брата и был одним из его самых доверенных лиц вот уже второй год, с тех пор, как Англия уступила, признав независимость тринадцати штатов и подписав Версальский мирный договор. Сам Вашингтон прекрасно понимал, что колонисты лишь чудом избежали поражения, потому как победой они были обязаны не столько стратегиям генерала, сколько обеспокоенности Георга Третьего волнениями во Франции, а ведь та, как ни крути, куда ближе к дому, нежели заморские колонии.
После подписания мира Вашингтон сложил с себя полномочия главнокомандующего и наслаждался мирной жизнью, время от времени давая советы правительству тринадцати штатов на пути к самоопределению нового государства.
– Я думал, все в прошлом, Лунд.
– Так ведь и правда в прошлом, Джордж, мы победили. По крайней мере, корона отступилась.
– Меня не корона беспокоит, – отрезал Вашингтон. – Занимают меня силы, что объединились с короной против нас. – Сквозь панорамное окно он взглянул на плантацию: посевы с трудом справлялись с жуткой засухой. – Они так просто не сдаются и поражения не признают.
– Так ведь силы природы демонической пока никак себя не проявили, верно? – напомнил Лунд. Он был прекрасно осведомлен, с кем еще, помимо Англии, сражался его кузен – как и о возмездии, которое, как опасался Джордж, обрушилось на их семью.
– Чуть ранее, этим же годом брат Марты, Бартоломью, скончался от лихорадки. Прошлым месяцем – ее мать, также от лихорадки. Теперь вот и сама Марта занемогла, у нее лихорадка, и я опасаюсь худшего.
– Джордж, – покачал головой Лунд, – лихорадка – дело обычное, это не…
В этот момент из комнаты Марты вышел врач, избавив тем самым Джорджа Вашингтона от банальности, какую собирался изречь его кузен. Бывший главнокомандующий Континентальной армии обернулся посмотреть на коренастого рыжего джентльмена.
– Что скажете, доктор?
Тот покачал головой и произнес:
– Не могу сказать, генерал: у вашей супруги жар. Ее сжигает лихорадка природы мне прежде неизвестной. Сказать по правде, я удивлен, что ваша супруга еще жива, поскольку тело ее горит едва ли не буквально. Сейчас рабы обкладывают ее смоченными в холодной воде полотенцами. Я уеду и вернусь через два дня, а вы же тем временем проследите, дабы рабы и впредь продолжали сбивать жар. Рекомендую также оставить окна открытыми на ночь.
– Благодарю, доктор.
Один из рабов отправился проводить доктора, а Вашингтон обернулся к кузену:
– Неестественный жар… горят и наши посевы.
Лунд улыбнулся.
– Узнаю это выражение на твоем лице. Ты что-то задумал.
Вашингтон зашипел сквозь зубные протезы:
– Откуда такая твердолобость, Лунд? Наши посадки этим летом страдают от чрезмерной жары и засухи. Бартоломью и матушка Дэнбридж погибли от лихорадки, которая поразила наконец и Марту. Уверен, стоит присмотреться, задуматься, и ты сам увидишь: эти события связаны.
– Что их объединяет? Кроме тебя? Жар.
– Именно. Есть один враг, которого, как я полагал, изгнали. Ведьма по имени Зерильда, наделенная в 1776 году, еще в Трентоне, демонической силой. Позднее она отправилась в Нью-Йорк, а после чуть не загубила наше дело. Уничтожила лагеря в Саратоге, Олбани, Кингстоне, Пикскилле и Сонной Лощине – пока ее не изловили и не сожгли на костре. Она возглавляла ковен, который может отомстить.
Снаружи внезапно потемнело, комната погрузилась в сумрак. Вашингтон кинулся к окну и выглянул на улицу: солнце на небе превратилось в тонкий золотой обод вокруг темного пятна.
Одновременно отовсюду раздался женский голос, хотя никого ни в комнате, ни возле дома не было. Даже в сумраке Вашингтон еще мог разглядеть обстановку в гостиной и гибнущий на поле урожай.
Это был холодный и мертвый, глубокий и отдающий эхом женский голос.
Твоя дражайшая супруга не протянет до конца недели, враг наш! Скоро все, что тебе дорого, сгинет!
Сгинет!
– А ну покажись, трусливая женщина! Покажись!
Завтра, в новолуние я отниму твою любовь, и ты познаешь невиданное доселе горе!
Голос умолк, а солнце снова появилось.
Вашингтон засуетился: велел рабам-мужчинам стеречь границы плантации, даже вооружил некоторых из них. Он понятия не имел, уязвимы ли слуги Зерильды для пуль и штыков, однако они имели обыкновение занимать человеческие тела, а те все же смертны.
Следующим днем примчался курьер. Лунд, встретив посланца у дверей, хотел было отправить его восвояси – ибо Джордж Вашингтон дал строгие указания не беспокоить его, – но тут сам отставной генерал вспомнил, что неделей ранее получил письмо из Франции.
– Впусти его! – крикнул Вашингтон, сидевший у кровати Марты. Оставив супругу на попечение рабынь, безуспешно пытавшихся сбить жар, он спустился вниз.
От вестника разило конским потом. Вашингтон нашел запах одновременно будоражащим и тошнотворным. Уж больно явно он напоминал о войне, которую генерал стремился забыть как можно скорее и отдать все силы на создание республики.
Война, однако, не спешила уходить в прошлое. – Генерал Вашингтон.
– Мистер Вашингтон, достаточно и этого, – быстро поправил курьера хозяин дома. С врачом он не церемонился, однако этот человек проскакал через всю новую страну и мог лишний раз напомнить о том, что Вашингтон вот уже второй год пытается забыть.
– Как вам будет угодно, мистер Вашингтон. Мастер из Франции передает, что закончил работу и просит прощения за задержку…
Потянувшись за пакетом в руке курьера, Вашингтон произнес:
– Да, да, я прочел сообщение мсье Мерсье, которое он отправил вперед заказа.
– Именно так, сэр, – подтвердил курьер, отдавая пакет. – Должен сообщить также, что французский мастер добавил, по вашему запросу, руны. В письме он счел благоразумным этого не упоминать.
– Прекрасно его понимаю, – мрачно ответил Вашингтон и вскрыл пакет, доставленный морем из Парижа в порт Балтимора, а после – сушей, с этим самым курьером, – в Маунт-Вернон.
Внутри лежали десять крестов, шедшие к героям десять лет. Вашингтон подумал о тех из адресатов, кто не дожил до сегодняшнего дня, особенно вспомнил о Крейне и ван Бранте: как бесславно переплелись их судьбы!
Правда, сейчас его ум занимали куда более насущные вопросы. Каждый крест хранился в перетянутом шпагатом мешочке. Достав один из крестов, Вашингтон сказал:
– Лунд, раздобудь мел и отнеси его в комнату Марты.
Курьер откашлялся.
– Если на этом мои услуги более не требуются…
Вашингтон уже и забыл о нем.
– Прошу простить меня, сэр, – опомнился генерал. – Не желаете ли освежиться или…
– Благодарю, сэр, – вскинул руки вестник, – в том нет нужды. Оставлю вас наедине с вашими делами, а сам отправлюсь в Александрию, где мне приготовлено жилье. Вот только лошадь отдохнет…
Вернув крест в мешочек, Вашингтон пожал курьеру руку.
– Благодарю вас, сэр, за великую службу, что вы сослужили Соединенным Штатам.
– Это честь для меня, гене… – Он смущенно улыбнулся. – Мистер Вашингтон. Мои заслуги – ничто по сравнению с вашими.
Сказав это, курьер отправился к поилке, где отдыхала его лошадь. Им предстоял еще путь длиной в восемь миль до Александрии. Вашингтон тем временем поднялся к Марте; вскорости к нему присоединился Лунд.
– Как она? – спросил Вашингтон у одной из рабынь.
Та покачала головой:
– Сэр, ей по-прежнему весьма дурно. Лихорадка не желает уходить.
– Если повезет, Марту мы скоро вылечим.
Приняв у Лунда кусок мела, он опустился на колени перед кроватью и принялся чертить на половицах сигил – надеясь, что в точности запомнил знак, который ему показывал преподобный Напп. Было бы идеально, если бы ритуал провел сам преподобный отец, ведь он в делах магии понимал куда больше генерала. Он даже заметил как-то, дескать, Вашингтон чересчур рационален для того, чтобы искренне открыться волшебству. Это и по сей день оставалось справедливо в отношении Вашингтона, пускай и повидал он за годы войны немало. Сверхъестественное кормилось за счет незнания и бездеятельности народа, что лишний раз укрепило веру Вашингтона в собственное предназначение. Республика, править которой предстояло людям, не тиранам, видела единственный путь борьбы с дьявольщиной. В конце концов, демоны не просто так объединились с монархией.
Преподобный был далеко, в Сонной Лощине, и ему потребовалось бы несколько дней – драгоценных дней, которых у Марты просто не было, – на то, чтобы приехать.
За все эти годы Вашингтон потерял слишком много тех, кто был ему дорог. Марту он терять не собирался.
Закончив рисовать сигил – шестиконечную звезду, – Вашингтон поднялся и попросил кузена:
– Лунд, помоги развернуть кресты. Нужно шесть штук.
– Тогда зачем ты заказал их десять?
– Всего их заслужили десять человек, – отрезал Вашингтон и тоном мягче добавил: – К тому же всегда полезно иметь некоторое количество про запас.
– Почему именно шесть? – спросил Лунд, разворачивая первый крест.
– Преподобный Напп объяснял, что число шесть имеет огромную силу, когда речь заходит о магии жизни и смерти – с ней-то и связаны начертанные на крестах руны. В конце концов человеческая жизнь имеет шесть ипостасей: рождение, младенчество, детство, зрелость, старость и смерть.
Кивнув, Лунд помог кузену развернуть остальные кресты.
– Теперь помести по одному на кончик каждого луча, – распорядился Вашингтон.
Кивнув, Лунд сделал, как просили.
Тем временем начался закат.
– С приходом ночи на небе появится новая луна.
– Разве новая луна восходит?
– Не будь таким глупцом, Лунд. Конечно же, она восходит, просто мы ее не в силах видеть. Так вот, когда луна взойдет, слуги Зерильды попытаются нанести последний удар, прикончить Марту, и мы будем ждать их во всеоружии.
Время тянулось бесконечно долго. Вашингтон припомнил, как много раз он и его люди на войне дожидались прихода утра или ночи, подвозов с припасами и оружием. Порой война убивала ожиданием: когда ждешь чего-то с нетерпением, время ползет особенно медленно.
И вот наконец, когда наступила ночь, а на небосклоне взошла невидимая глазу луна, Вашингтон принялся читать заклинание из гримуара, книги заклинаний, одолженной у Наппа. Генерал принес ее из домашней библиотеки, когда закончил с сигилом.
Марта стонала, терзаемая лихорадкой, плакала, отчего сердце Вашингтона обливалось кровью.
В окно ворвался горячий зловонный ветер, и зазвучал мертвенный голос:
Тебе не остановить меня этим хилым заклинанием!
Вашингтон продолжил читать.
Жена твоя умрет, и ты познаешь боль и страдание и никогда более не будешь счастлив! Заплатишь за то, что сотворил с Зерильдой!
Когда Вашингтон закончил, кресты на кончиках лучей сигила загорелись зловещим светом.
– Я и не думал сдерживать тебя, ведьма. Я спасаю жену.
Некоторое время сохранялась тишина. Ветер по-прежнему задувал в окно, однако прислужница Зерильды молчала.
Внезапно раздался дикий, пробирающий до костей вопль:
Что ты наделал? Я не могу даже коснуться ее!
Рабыня, что присматривала за Мартой – и с самого наступления ночи то и дело осеняла себя крестным знамением, – заметила:
– Сэр, жар убывает!
Будь ты проклят, Джордж Вашингтон! На жене твоей была печать смерти, но ты снял ее!
– Таков был мой замысел. Изыди, ведьма! Здесь тебе делать нечего!
Сегодня я отступлю, – уже громче произнес голос, и смрадный ветер задул сильнее, хлеща по лицу. – Но знай: Зерильда еще восстанет!
Ветер стих, и в комнате вновь воцарилась привычная для начала августа виргинская влажная духота.
– Д-джордж?
– Марта! – испытывая невероятное облегчение, Вашингтон кинулся к постели супруги, которая до этого неделю не произносила ни слова.
– Мне… мне так плохо.
Вашингтон, против ожидания, рассмеялся. Присев на краю кровати, он крепко обнял супругу.
– Не бойся, Марта, больше тебе ничего не грозит.
На следующее утро Вашингтон распорядился вручить наконец награды героям войны – или же родственникам тех из них, кто не дожил до сего дня. Единственный, кто не оставил наследников – по крайней мере, известных Вашингтону, – был Крейн.
Нужно было озаботиться соответствующим тайником, из которого Крейн, по возвращении в мир живых, смог бы изъять причитающуюся ему награду…
Глава 8
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Январь 2014 года
Бедрадж Дезан ненавидел передвижные выставки.
Его работа заключалась в том, чтобы экспонатам, так сказать, ничего не угрожало. Это значило смотреть за охранниками, которые следят за выставкой, и одновременно за посетителями; чтобы системы наблюдения были на самом современном и шедевральном уровне – насколько позволяет бюджет, – ну и, наконец, чтобы само здание оставалось в целости и сохранности.
Бедрадж свою работу выполнял на пять с плюсом. Гордился, что с тех пор, как его наняли, не случилось ни одной кражи, вандалы почти не шалили, и головняков со стороны посетителей терпеть тоже почти не приходилось. Хранилища оставались неприступными, а ценности между ними и выставочными залами курсировали безупречно. Бедрадж работал в музее города Нью-Йорк уже двадцать лет и умудрился пережить волну фанатизма, связанную с охранными системами, после теракта одиннадцатого сентября. На самом деле он даже добился того, чтобы системы, которые в начале 2000-х считались излишними, наконец поступили к ним на службу. Как и все сопутствующие изменения.
Теперь все у него работало как часы. Отлично налаженные часы.
Только не в те дни, когда приезжали передвижные выставки.
Эти вечно привозят собственные охранные системы, которые никак не желают совмещаться с системами музея, а владельцы требуют нанимать больше людей, на что у музея попросту нет денег. Денег не было и на то, чтобы платить за сверхурочные часы собственным охранникам.
Еще у Бедраджа имелись хорошие связи в местном отделении Интерпола, в канцелярии ФБР и двадцать третьем участке полиции Нью-Йорка – собственно, поэтому внезапное вторжение представителей последнего и расстроило Бедраджа.
Он как раз перебирал бумаги в кабинете на шестом этаже, когда по рации с ним связался Ахонджон, дежурный, что сидел за стойкой у главного входа.
– Бедрадж, тут к тебе полиция и мисс Наджент из страховой.
Нахмурившись, Бедрадж ответил, что сейчас придет, а сам на лифте спустился на второй этаж. Оттуда по витой лестнице имени Натали Пьерпонт Комфорт продолжил путь на первый – так у него было время разглядеть, какое же бедствие его постигло.
И вот, спускаясь по ступеням, он насчитал трех офицеров в форме и еще трех в штатском, двоих из которых узнал. Первого – долговязого, в плохо сидящем костюме – звали детектив Томас Васкес, и служил он в двадцать третьем участке. Второго – точнее, вторую, смуглую коренастую женщину в идеально сидящем темно-зеленом костюме, – звали Бэт Наджент. Это была та самая страховщица.
– Да, Томас, что случилось? – спросил Бедрадж, едва оказавшись рядом с офицерами.
– Есть реальная угроза, Бедрадж, – примирительно вскинул руки Томас. – Поговорим у тебя в кабинете?
Трое в форме тем временем отправились бродить по музею. Один пошел в восточное крыло, второй – в южное, а третий – в сувенирную лавку. И посетители, и работники музея заметно нервничали.
Бросив на офицеров косой взгляд, Бедрадж снова обернулся к Томасу:
– Да, идем. Сюда.
Он провел троих в штатском к лифту и, зайдя в кабину, использовал ключ доступа, чтобы подняться на шестой этаж. (Шестой и пятый предназначались исключительно для персонала.)
Они вошли в тесный кабинет, где имелось всего два кресла для гостей. Долговязый предпочел постоять.
– Очень учтиво с вашей стороны…
– Прости, – извинился Томас, уловив намек, и присел. – Бедрадж Дезан, начальник охраны. Бедрадж, познакомься, это Фрэнк Ирвинг из Сонной Лощины. Бэт ты уже знаешь.
Бедрадж опустился в скрипучее кресло. Бэт, Томас и капитан из округа Вестчестер поморщились, однако сам Бедрадж скрипа как будто и не заметил. Давно к нему привык.
– Да, скажите ей спасибо, не то заставил бы вас и ваших варваров платить за входные билеты.
Томас поморщился.
– Эй, так нечестно. Ты ведь меня знаешь, Бедрадж: я бы не пришел без веской причины. – Осклабившись, он добавил: – К тому же у вас цены – не цены, а так, добровольные взносы. Скажу своим – и они тебе по центу заплатят.
– Верно. – Бедрадж покачал головой. – Да, и Бэт в курсе, что я тебя знаю, именно поэтому здесь ты, а не кто-то другой из участка. Так что заткнись уже и объясни, в чем дело.
– Мистер Дезан, – заговорил наконец Ирвинг, – среди экспонатов одной выставки имеется Крест Независимости, принадлежавший некогда Тенчу Тилману, верно?
– Разумеется.
– Два таких креста хранились в Метрополитенмузее и еще один в музее Кортландтов, что в Тарритауне. Все три похищены.
Бедрадж резко выпрямился. Раздраженности в его взгляде как не бывало. Томаса и Бэт он подкалывал по старой дружбе, однако теперь осознал, что угроза и впрямь реальна.
– Да, сейчас бы самое время сказать, что у нас наисовременнейшая охранная система. Плюс владельцы выставки «Общества Цинциннати» установили веб-камеру, чтобы весь свет мог любоваться их треклятыми экспонатами круглые сутки, целую неделю, но ведь у Метрополитен-музея система безопасности куда круче.
Бедрадж глянул на Бэт.
– Послушай, Бедрадж, – начала Бэт, хранившая до этого странное молчание, – по науке, нам положено обратиться сразу к организаторам выставки «Общества» и совету директоров музея, но я тебя знаю. Ты терпеть не можешь, когда эти идиоты вмешиваются в дела безопасности, ведь это твоя епархия. Мы к тебе обратились из уважения.
– И я вам очень признателен, Бэт.
– Послушай, я знаю, – кивнула она, – что у музея нет лишних денег, поэтому участок выделит трех человек – охранять музей после закрытия. Мы с Фрэнком тоже останемся.
Услышав последнее предложение, Бедрадж так и замер с открытым ртом – не успел возразить.
– Погоди, Бэт, для тебя я могу сделать исключение, но – без обид, капитан, – ваша юрисдикция на мой музей не распространяется.
– Это лишь с недавних пор, – ответил Ирвинг. – Я работал в нью-йоркской полиции и перевелся в Сонную Лощину. Более того, – тут каменное выражение сошло с его лица, – мы с Бэт когда-то были напарниками. Это я научил ее всему, что она знает.
– Значит, – фыркнул Бедрадж, – виноваты вы. – Он покачал головой. – Вряд ли я имею на это право. В смысле…
– Мистер Дезан, грабители не гнушаются даже убийством.
– Что?! – Про убийства Бедраджу никто не говорил.
– Покажи ему, – сказал Ирвинг Бэт, и та вынула из сумочки планшет.
Томас покачал головой.
– Теперь понятно, почему ты ушла из полиции, Наджент. Наш бюджет на такие игрушки не рассчитан.
Поводив по экрану пальцем, Бэт нашла наконец нужную фотографию и показала ее Бедраджу: разбросанные по вестибюлю музея части тел.
Она хотела уже показать следующее фото, но Бедрадж вскинул руку.
– Все, все, я понял… – Завтрак едва не покинул желудок.
– Жертв три, – пояснил Ирвинг. – Ночные дежурные из музея Кортландтов. Со всеми поступили одинаково.
– Проклятье. – Бедрадж сглотнул подступившую к горлу желчь. – Что же вы сразу не сказали?
– Такое дело, – Бэт указала на планшет, – требует подготовки. Плавного перехода.
– Брехня. – Бедраджа передернуло. – Ну ладно, давайте дальше. Мы закрываемся в шесть, и – спасибо «Сфинктеру Цинциннати», – присутствующие в комнате тихонько рассмеялись, – за выставкой присматривают двое дежурных. Но если за крестом придет нечто, способное на такое зверство, то лучше бы охранников было семеро.
– Отлично. – Ирвинг направился к двери. – У меня еще кое-какие дела. Вернусь в шесть.
Направился к выходу и Томас.
– Мне тоже надо вернуться в участок. Своих ребят оставлю здесь – до вечера, а после пришлю троих из ночной смены. Ладно?
Бедрадж задумчиво кивнул, даже не глядя, как Томас и Бэт выходят в дверь.
Перед мысленным взором у него стояла картина: расчлененный труп дежурного из тарритаунского музея.
Говорить или не говорить о случившемся двум ночным охранникам, когда те заступят на пост? Ладно Джессика, она служила в полиции Питтсбурга и в Нью-Йорк перебралась вслед за мужем, когда того перевели. Но Эммет – он же просто стивидор на пенсии, которому нравится работать в ночь из-за тишины и спокойствия. Уж он-то точно не подписывался на собственное расчленение.
Да и никто не подписывался.
В том и соль работы музейной охраны: главный враг – глупые туристы, которые не желают понимать, что экспонаты руками трогать нельзя. Реальные неприятности доставляют, в основном, воры и вандалы.
Однако убийства – это уже совсем другой уровень риска.
Остаток дня Бедрадж бродил по музею, стараясь никому не попадаться на глаза, в чем преуспел несильно, однако значения это не имело: трое копов в форме даже не пытались слиться с обстановкой, смущая своим присутствием посетителей. Первые несколько лет после трагедии во Всемирном торговом центре присутствие полиции в общественных местах производило обратный эффект: люди чувствовали себя спокойнее, под защитой. Однако сегодня, когда опасность вроде бы миновала, копы в форме стали, напротив, напрягать.
Позднее Бедрадж связался с организаторами выставки и советом директоров музея. Бэт оказалась права: это намного облегчило Бедраджу жизнь; со стороны выглядело так, будто это он заранее выявил опасность и принял соответствующие меры. Хозяева музея и выставки даже выразили ему благодарность и согласились отключить на время веб-камеру. Спецы из IT-отдела вывесили на сайте объявление, мол, возникли непредвиденные технические неполадки. Оставалось надеяться, что это не вызовет подозрений, поскольку цель они преследовали такую: отрезать потенциальных грабителей от виртуального доступа в музей.
К шести вечера нервы у Бедраджа были уже ни к черту. За двадцать лет его службы здесь самым страшным происшествием стало падение статуи на грузчика – бедняга сломал ногу в четырех местах, тогда как статуя не пострадала совершенно. Да, бывает, кто-нибудь случайно заденет экспонат, уронит; да, в музей забредают датые или накуренные студентики, но никто в его смену ни разу серьезно не пострадал. И уж тем более не погиб.
Где-то в пять пришла смсска от жены: мол, вернулась со смены в больнице и готовлю ужин – рагу из ягненка.
Бедрадж обожал, как Милена готовит рагу из ягненка.
Дежурные из дневной смены сдали пост ночным.
Через четверть часа показались Бэт с Ирвингом. Все собрались у подножья лестницы в вестибюле; дневные работники и посетители ушли, парадные двери закрылись.
– Мы справимся, Бедрадж, – слегка улыбнулась Бэт. – Иди домой к Милене и детям.
– Не могу. – Покачав головой, он словно ощутил во рту привкус рагу. – Во-первых, дома ждет только Милена – ребята в колледже. И потом… – Он тяжело вздохнул. – Мне надо позвонить. Прошу прощения.
Он достал из кармана смартфон и набрал номер жены.
– Да, любимый? – как всегда, ответила она по-армянски.
– Прости, цветочек, – точно так же, по-армянски, ответил Бедрадж, – но мне, боюсь, придется задержаться. Небольшая проблемка намечается.
– Что еще за проблемка? Кто-нибудь пострадал?
Бедрадж улыбнулся. Милена всегда в первую очередь думает о людях.
– Нет-нет, никто не пострадал. По крайней мере, если задержусь, никто точно не пострадает.
– Конечно-конечно, любимый. Береги себя.
Я оставлю тебе рагу – придешь, разогреешь.
– Спасибо, цветочек. Люблю тебя.
– И я тебя люблю.
Бэт гневно посмотрела на него, уперев руки в бока.
– Может, мой армянский и подзаржавел, но ты вроде только что сказал жене, что не придешь домой к ужину. – Она усмехнулась. – Вот так, знаешь ли, жены и начинают подозревать мужей в измене.
Бедрадж только закатил глаза.
– Сама знаешь, Милена никогда меня ни в чем таком не заподозрит. К тому же, если я сейчас поеду домой, то ни поспать не смогу, ни рагу насладиться – только и буду строчить вам сообщения да спрашивать, как дела.
– Милена готовит рагу из ягненка, а ты торчишь здесь?! – вытаращилась на него Бэт. – Твоя жалкая зарплата того не стоит, Бедрадж.
Бедрадж не мог не согласиться: плату за сверхурочные придется требовать, выбивать – и то шансы на успех крохотные.
Подошли Джессика с Эмметом. Эммет плелся позади напарницы, пытаясь украдкой подтянуть брюки, сползающие под пивное брюшко.
– По какому случаю вечеринка в форме, Бедрадж? – спросила Джессика.
– Я капитан Фрэнк Ирвинг, из Сонной Лощины, – представился коп из Вестчестера, опередив Бедраджа. – Мы полагаем, что один из экспонатов выставки стал целью грабителей, которые сильно не любят, когда на их пути становятся музейные охранники. Они уже убили троих. Наша задача – не допустить кражу Креста Независимости, принадлежавшего Тенчу Тилману.
– Тут столько всего ценного, а им нужен какой-то наградной крест? – с сомнением в голосе спросила Джессика.
– Ваши подозрения оправданны, – согласился Ирвинг, – но три других креста из той же серии украдены, и мы не можем допустить пропажи этого. Поэтому усилим охрану за счет трех офицеров из двадцать третьего участка, мисс Наджент из страховой компании, меня и мистера Дезана.
– Отлично, засада, – широко улыбнулась Джессика. – Как в старые добрые денечки.
Эммет ее восторгов не разделял.
– Знаешь, Бедрадж, я что-то себя нехорошо чувствую. Больным не сказался только потому, что не хотел бросать Джесс одну. Но теперь, смотрю, вас целый отряд, и если не возражаешь…
Теперь уже закатила глаза Джессика.
– Господи боже, Эммет, будь ты, наконец, мужиком!
Уперев руки в массивные бока, Эммет ответил:
– Я и так мужик, и достоинством своим, знаешь ли, дорожу. К тому же Бедрадж остается.
– Он пожертвовал рагу из ягненка, представляете! – подмигнула Бэт.
Тут уже Эммет округлил глаза.
– Черт возьми, нет! Если все настолько плохо, тогда я точно не останусь. Ночная смена – это же малина. Я из доков потому и уволился, что мне жизнь дорога.
Джессика снова думала возразить, но Бедрадж перебил ее:
– Все хорошо, Эммет, ступай домой. Вычту у тебя эту смену из больничного.
– Ох, спасибо, Бедрадж, – облегченно произнес Эммет. – С меня выпивка. Черт, да я тебя шесть раз угощаю!
Он чуть ли не бегом покинул здание.
Бэт хихикнула.
– Ну, вот нас и семеро.
– Все хорошо, – сказала Джессика. – Эммет только и годится, что подменять меня на время, пока я в туалет отлучаюсь. Итак, у нас есть план?
Бедрадж весь день думал над этим и даже набросал в уме примерную схему действий. Она сработает, особенно теперь, когда Бедрадж заступил вместо Эммета.
– Капитан, Бэт, думаю, вам лучше подняться на четвертый этаж – там и хранится крест, в южной галерее.
– Логично, – кивнул Ирвинг.
– Да, на все сто согласна, – добавила Бэт.
– Я же поднимусь на шестой и буду следить за вами на мониторах и еще пронаблюдаю за крышей – там есть «кукушка». Джессика, ты с офицерами патрулируешь остальные этажи.
– Это же четыре человека на шесть этажей, – заметила Джессика.
– Нет, – медленно возразил Бедрадж, – это четыре человека на четыре этажа. На четвертом – капитан Ирвинг и Бэт, а на шестом – я. Остальные берите на себя первый этаж, второй и третий с пятым.
– А первый-то зачем? – спросила Бэт. – Тут же все детское, нет?
Бедрадж кивнул. Бэт имела в виду детский центр Фредерика Шварца.
– Да, так и есть, Бэт, но ты не хуже меня знаешь: воры проникают в здание как сверху, так и снизу. Первый и шестой этажи – наиболее вероятные точки проникновения.
– Убедил, – пожала плечами Бэт.
– Всем быть на связи. – Для Бэт и копов Бедрадж принес запасные рации. – Да, у вас есть собственные рации, но эти настроены на нужную частоту. Так всем будет проще.
– Спасибо, мистер Дезан, – кивнул Ирвинг. – Отличная работа.
– И вам спасибо, капитан. Я рад, что вы предупредили нас об угрозе. Ну, за работу.
Лифты – в порядке очередной меры безопасности – отключили, и Бедрадж отправился наверх по лестнице. Пролеты между этажами были украшены высказываниями знаменитостей о Нью-Йорке и его жителях, как плохими, так и хорошими. Любимой у Бедраджа была фраза Джона Адамса[8]8
1-й вице-президент и 2-й президент США (1797–1801).
[Закрыть] (между третьим и четвертым этажами): «Ньюйоркцы говорят очень громко, быстро и все разом. Спросив вас о чем-либо, и трех слов не дадут сказать в ответ, как примутся тараторить дальше».
Первые шесть часов все было тихо. Все по очереди перекусили в кафе на третьем этаже. Перед тем как кто-то отлучался в туалет, совершали полный обход вверенной ему территории.
Однако стоило часам на мониторах показать полночь, как все огни погасли.
Нахмурившись, Бедрадж достал из кармана сотовый – подсветка работала. Используя комбинацию клавиш «Alt+Tab», Бедрадж открыл окошко «Эдоба», вызвав на экран отсканированный отчет, который читал чуть ранее.
Настольная лампа, впрочем, не светила. Пощелкав выключателем, Бедрадж так ничего и не добился.
– Всем доложиться, – произнес он в рацию. – Ирвинг?
– У нас везде темно, – ответил коп из Вестчестера.
– Наджент?
– В коридоре то же самое, – ответила страховой следователь. – Фонарики не работают.
О том же доложили и остальные.
– Я тут в окно глянула, – добавила Джессика. – К северу по Пятой авеню в зданиях свет есть. Значит, это не авария на подстанции.
– А что к югу? – спросила Бэт.
Бедрадж покачал головой.
– К югу – больница Горы Синай, – ответил он, – у них свой генератор, так что на них ориентироваться бесполезно. Так, всем оставаться на местах. Теперь медленно, медленно идите вперед…
– ААААААААААААААААААААААААААААААААААА!
Бедрадж до смерти перепугался. Он так и не понял, кто кричит.
Тут кто-то из копов позвал:
– Ксандр! Ксандр! Что такое? Чтоооо-ААААААААААААААААААААААААААААААА!
Копы из двадцать третьего дежурили на первом и втором этажах. Джессика была на третьем.
– Джессика, следи за…
Раздались выстрелы. Затем истошный вопль:
– ААААААААААААААААААААААААААААААААА!
Этот голос Бедрадж узнал моментально, хотя ни разу не слышал, как кричит Джессика.
Используя ту же комбинацию клавиш, он переключился на экран контрольного центра и включил лифты. Черта с два он станет бегать по лестницам в полной темноте. Если уж электричество в музее есть, то Бедрадж быстрее спустится на лифте, к тому же одна из кабин как раз стоит на уровне шестого этажа.
Бедрадж вскочил из громко скрипнувшего кресла и побежал было к двери, но на полном ходу врезался коленом в край стола.
– Твою мать! – выругался он и, хромая, вышел в коридор. В левое колено будто кололи ножом.
Ощупью он добрался до лифта, нажал на кнопку, и дверцы сразу же раскрылись. Даже колокольчик звякнул. Используя подсветку телефонного экрана – приложение-фонарик не работало, – Бедрадж нашел кнопку четвертого этажа и нажал ее. Время, пока он спускался, тянулось бесконечно долго.
Когда дверцы наконец открылись, Бедрадж удивился – свет снова горел. Ирвинг и третий коп, выхватив оружие, стояли у стеклянной двери, ведущей в тамбур, за которым и располагался павильон с выставкой «Общества Цинциннати».