Текст книги "Чломма (СИ)"

Автор книги: Киселева Дафна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Потрясающе! – восхитился я. – Вот оно – колесо перерождения во всей красе. Люди проживают жизни, питаясь флегмой и цоджем. Растворяются после смерти в недрах Организма. А их дети пьют гели, добытые из этих же недр! Чтобы круговорот повторялся снова и снова. Напоминает жизненный цикл на Земле. Правда, в убыстрённом темпе.

Я не видел Эла, но в голосе его мне почудилась улыбка:

– Да, жизнь на Тананде протекает очень быстро. К пятнадцати годам коренные жители планеты обзаводятся детьми. К сорока пяти, успев больше чем, средний обитатель Земли за восемьдесят, растворяются в одном из ртов Чломмы.

Гид показал мне школы с гиперускоренной системой образования, за пару лет дающие университетский уровень знаний. Роддома, в которых роженицы по традиции лежали на ростках Чломмы. Новорождённые с первых же секунд соприкасались с Организмом.

Единственную тюрьму. Уровень преступности на планете был исчезающе низок. Гипермаркеты. Большинство продуктов имели в основе флегму и цодж. В фабричных условиях им придавали абсолютно любой вид и вкус.

Эл начал закругляться:

– Наш последний, но, пожалуй, самый важный пункт назначения – станция добычи гелей.

По хлопку я очутился в слабоосвещенном гроте, стенами которого была мякоть Организма. С кожного потолка светили индустриальные фонари. От центрального зала с пунктом управления вглубь чрева уходили коридоры, напоминавшие ходы в муравейнике. Их вырезали в мясе Чломмы и укрепили металлоконструкциями, чтобы те не заросли. В каждом коридоре по бокам мостились капсулы, похожие на крошечные космические челноки на одного пассажира.

Проводник дал мне осмыслить увиденное и прокомментировал:

– Прежде Чломма охотно отдавала флегму и цодж в любой точке планеты, стоило только сделать надрез. Но внутренние ресурсы Тананды истощились и зона пустошей выросла. Отдача стала слабее. С каждым годом процесс добычи усложняется и требует всё больших трудозатрат.

Мы шли вдоль коридора. За прозрачными дверьми капсул лежали мужчины. Они беспокойно водили глазами под закрытыми веками и постанывали.

Инструктор понизил голос, словно не хотел их будить:

– Это креаторы. Специалисты по извлечению гелей из недр Организма.

– И в чём состоит работа креатора? – уточнил я шёпотом.

Эл пустился в объяснения:

– Добытчик надевает защитный костюм и погружается в кокон. Костюм создаёт возбуждающие импульсы на нейронном уровне. Помогает креатору на время закольцевать свою нервную систему с нервной системой Организма. И защищает тело от растворения.

Импульсы провоцируют Чломму на выброс флегмы или цоджа – в зависимости от темперамента добытчика. Гели проходят фильтрацию. А затем появляются в раструбах – вот здесь. Процесс отнимает массу ментальных сил и вызывает упадок энергии. Психологическая помощь креаторам и будет вашей обязанностью.

Я зачарованно смотрел на добытчиков. Раздумывал о психике, на время слитой воедино с разумом гиперорганизма. И о том, что вместо разума у бессмертного мясного шара, поработившего целую планету. Затем спросил:

– Понимаю, конечно, моё пребывание на Тананде по договору продлится лишь полгода... Но что будет с планетой, когда Организм действительно отделится? Со всеми этими людьми, так зависимыми от его продуктов? А с их городами?

– Вы опережаете события, – мягко, но безапелляционно заявил Эл. – Сейчас могу сказать одно. В глобальном смысле ваша миссия – донести до людей, что противиться переменам бесполезно. И даже опасно. Помочь создать точку опоры внутри себя, а не снаружи. Чем раньше это сделать, тем легче им будет адаптироваться...

Неожиданно симуляция начала сворачиваться с краёв, картинка поблёкла и схлопнулась в одну точку. Я очнулся в кресле для погружения, облепленный датчиками, словно комарами.

Инструктор был рядом и заговорил, лишь только я разлепил глаза:

– Прошу прощения, доктор Жартовский! Я вынужден был прервать ваше путешествие. У нас внештатная ситуация.

– Какая именно? – спокойно поинтересовался я.

– Из-за сбоя в системе мы неверно обозначили для вас время отправления корабля на Тананду.

Сердце тревожно затрепыхалось. Я вдруг осознал, что поставил всё на бегство с Земли. Соорудил карточный домик из ожиданий и предвосхищений.

– Он... уже улетел? – спросил я, замедляя дыхание нечеловеческим усилием воли.

– Нам сообщили, что он приземлился в космопорте шесть часов назад и отправляется обратно уже сегодня в ночь.

– А должен был лететь послезавтра, – задумчиво протянул я.

– Верно, – кивнул Эл, отрывая от меня наклейки анализаторов. – Ваши показатели в норме. Обычно мы даём время попрощаться с близкими и завершить дела перед полётом. Но сейчас мы едва успеем выдать препараты-заменители гелей...

В комнату без стука влетела симпатичная медсестричка с короткой стрижкой.

– Жартовский, – прочла она с планшета, – пройдите со мной на взятие крови для подбора медикаментов. Если, конечно, вы решились лететь сегодняшним кораблём. Если нет, увидимся на новом наборе...

– К новому набору я уже не пройду ваш возрастной ценз, – хмуро ответил я, – гляньте анкету, у меня день рождения в конце недели.

Коллеги устало переглянулись. На мысленном экране вдруг появилось лицо бывшей жены, которую я не желал видеть, даже если бы мне за это заплатили. Мне захотелось просто сказать ей: 'Ну вот, я улетаю далеко и надолго. Держись тут'.

Я мысленно окатил саднящий образ из огнемёта и смыл пепел в воображаемую канализацию сознания. Кивнул:

– Идёмте, я готов.

Девушка чуть ли не вприпрыжку проследовала по коридору, маня за собой. В бесцветном кабинете без окон она нежными ручками взяла кровь у меня из вены и поместила пробирку в анализирующий аппарат.

В подобные моменты я традиционно радовался, что уже лет десять как слез с кокаина и чист, как воспитанник закрытой православной гимназии. Показатели на панели анализатора замерцали стробоскопом. На зависшем в воздухе экране высветился график. Медсестра хмуро изучала его, а я всё больше нервничал.

– Ваши показатели в период с 2199-ого по 2212-й год внушают некоторые опасения... – задумчиво протянула она. – С таким, с позволения сказать, досье даже скромная порция геля Чломмы может вызвать у вас массу непредсказуемых эффектов. Вплоть до долгосрочной перемены характера.

Изобразить благопослушного гражданина было нетрудно:

– А разве сотрудникам Цогмы не запрещено пить гели на время контракта? Я подпишу договор и буду его придерживаться.

– О, разумеется! – поспешила ответить медсестра. – Все наши специалисты получают отменные препараты, защищающие от воздействия Организма. Они работают, пока вы не употребляете гелей. Но, по статистике, каждый третий землянин, оказавшись на Тананде, решает их попробовать. Я обязана вас предупредить – гели вызывают очень сильную зависимость, сравнимую с наркотиками древних времён. Вы слышали о морфии?

– Слушайте, мой опыт взаимодействия с древними наркотиками выходит далеко за пределы всякой статистики. И, возможно, даже за пределы вашей фантазии, – я понизил голос и машинально задержал взгляд на её открытой шее, – но я внушил себе глубокое отвращение к любым изменяющим сознание веществам. В гипнокамере. И если в меня насильно будут вливать эту вашу флегму, я буду сопротивляться до последнего.

Девица пожала плечами, застучала по клавиатуре, формируя рецепт, и через минуту из аэротрубы ей в руки прилетело две баночки с капсулами.

– Принимайте их регулярно, что бы ни случилось. Это обезопасит вас от вибраций Чломмы и позволит вернуться в здравии на Землю. Покупайте только безгелевую еду. Вас отправят в столицу Октановой агломерации, в Каданс-сити. Там с этим не возникнет никаких проблем. Счастливого полёта! – холодно и официально продекламировала она.

В следующем кабинете меня обрабатывал лингвист. Толстый и неповоротливый учёный в странной бабочке в горошек. Он поведал мне: язык танандцев сформировался из смеси языков экспатов с Земли и Марса. За счёт невысокой продолжительности жизни местные привыкли жить настоящим моментом, здесь и сейчас. Это постепенно искоренило из языка прошлое и будущее времена.

– Видите ли, коллега, танандцы не привыкли копаться в воспоминаниях или мечтать о грядущем – на это у них просто нет времени, – с энтузиазмом разглагольствовал языковед. – Спросите любого танандца, что он планирует делать через неделю, и он только рассмеётся над наивностью вашего вопроса. Танани – язык, на котором вам предстоит изъясняться ближайшие полгода, не содержит слов 'вчера' и 'завтра'. Вместо них вы будете использовать конструкции 'вчерашнее сейчас' или 'завтрашнее сейчас'.

Вы очень скоро привыкнете, наши препараты сгладят шероховатости восприятия речи. И запомните: говоря о событиях далёких дней или неизвестном грядущем, танандцы называют себя в третьем лице. Он, она... По их мнению, каждый день мы просыпаемся новыми людьми, а вчерашние ограничения и принципы могут не иметь особого значения. А значит, прошлые и будущие события касаются другой личности.

– Вас явно вдохновляет подобная философия, – заметил я. – Вы жили на Тананде?

– Провёл там без малого семь лет, – вздохнул лингвист, – но потом пришлось возвратиться на Землю... кхм, по состоянию здоровья.

Я получил уже третью по счёту банку – на сей раз с ноотропами, стимулирующими мозговую активность. Инструкция велела принимать их каждый день, чтобы успевать за ритмом жизни на Тананде и свободно говорить на языке местных.

– Капсулы имеют накопительный эффект, – продолжил лингвист. – Вы будете понимать танани ещё месяц после отмены, если до этого четыре недели ежедневно принимали препарат. Или три дня, если принимали его три дня. Активные компоненты воздействуют напрямую на медиаторы мозга, ответственные за изучение иностранных языков.

До самого вечера я бегал по извилистым коридорам центра подготовки. Собирал наставления врачей, психологов, специалистов по местной культуре и даже метеорологов.

На закате мне выдали комплект одежды типичного танандца – рубашку и комбинезон с огромным количеством карманов, а в дополнение – поясную сумку. Всё из умной ткани – мягкой, но водостойкой и прочной, как обшивка космолайнера.

Штатный антрополог, марсианка, похожая на кинодиву, объяснила:

– Карманы – своеобразный фетиш местных. Они считаются признаком готовности к любой ситуации. Человек в одежде без карманов беспомощен перед обстоятельствами. Зато обладатель массы потайных отделений в костюме всегда может в нужный момент выудить оттуда что угодно. От набора для первой помощи до электролобзика. Не теряя драгоценного времени на поиски!

Вскоре я лежал в прозрачном боксе на верхней палубе корабля. Разглядывал своих попутчиков. Внутри закипала смесь тревоги, предвкушения и возбуждения. Тот самый термоядерный коктейль чувств, который прежде манил меня в новое путешествие. А я уже было отчаялся испытать его снова.

Мелодичный женский голос эхом разнёсся по лайнеру:

– Протокол анабиоза будет запущен через десять секунд. Приятного полёта!

Я сконцентрировался на дыхании.

На какой-то страшный момент мне стало до слёз жалко свою прежнюю жизнь. Я так и не попрощался с Уной, не окинул последний раз взглядом нашу квартиру – вещи привёз курьер Цогмы. Полгода полёта, ещё шесть месяцев службы и вновь полгода для возвращения. Мысля как танандец, я понимал, что уже не вернусь домой – вместо меня на Землю прилетит другой человек. И с ним мне только предстоит познакомиться.

В этих раздумьях я ждал, когда войду в анабиоз. Гадал, что почувствую внутри самого длинного в жизни сна. Наконец, в нетерпении приоткрыл один глаз. Удивлённо воззрился сквозь стекло на пассажиров, неуклюже покидающих боксы.

– Добро пожаловать на Тананду! – огласили палубу динамики. – Наш космолайнер совершил посадку в Каданс-сити. Время полёта составило 183 дня, 14 часов и 9 минут. Местное время 11:03, температура воздуха +26 по Цельсию. В целях безопасности просим вас не совершать резких движений и дождаться полного выхода из состояния искусственного сна, прежде чем принять вертикальное положение...

Я осоловело натянул комбинезон. Тот оказался неожиданно удобным. Вылез из спального модуля и тут же очутился в каше вновь прибывших.

Земляне предсказуемо вывалились на палубу сразу после пробуждения. Как сомнамбулы разгуливали по площадке. Натыкались друг на друга, говорили невпопад, громко искали родственников.

Стеновая панель корабля длиной в полмили превратилась в жалюзи и с гулом поехала вверх. Палубу залил оранжевый свет.

Под рёбрами свербила эйфория – удалось! Земля со всеми тягостными воспоминаниями осталась позади. Не просто за миллионы километров в космическом пространстве, но и где-то далеко на оси времени. За полгода полёта Уна наверняка успокоилась и приняла моё исчезновение. Быть может, стоит послать ей голограмму и объясниться...

Мысль о бывшей жене уже не вселяла тревоги. Я вспомнил её лицо, когда-то хранившее так много смыслов, почти спокойно. Будто и не просыпался с ней рядом последние четыре года, а лишь видел в полузабытом фильме.

Спустя двадцать минут я спешил с багажом к выходу из космопорта. На улице меня накрыло волной незнакомых терпких ароматов. Упоительно! Мимо, не касаясь мостовых, проплывали ховеры. Они напоминали гибриды земных мотоциклов и дрейфующих в океане рыб.

Из недр планеты слышалась отчётливая сочная вибрация, похожая на рокот трансформаторной будки. Гул органично смешивался с городским фоном – сигналами мелькающих надо мной челноков, плеском фонтанов. Вот оно, сердцебиение Чломмы, припомнил я лекции о планете. Бит, который задает такт жизни в городе Каданс. Ему-то столица агломерации и обязана своим названием.

Пассажиры стремились каждый в своём направлении. Их потоки пересекались нитями огромного хаотичного плетения. Я отыскал в длинной шеренге встречающих человека Цогмы. Он был на голову выше меня. При том, что в поезда земного метрополитена я заходил, пригнув голову.

– Ильс, приветствую! – воскликнул улыбчивый танандец. – Как самочувствие?

– Великолепно. Чувствую себя, как никогда!– похвастался я, радуясь, что не забыл принять ноотропы.

– Это пока! – доброжелательно успокоил меня тот. – Первичная эйфория. Идёмте, я доставлю вас в кондоминиум Цогмы. К вечеру нахлынет адаптация. Рекомендую сразу прилечь. Ну, если не хотите хлопнуться в обморок.

Я мысленно положил рекомендацию в коробку бесполезных советов.

Мне пришлось по душе убранство цогмовского жилого куба в шестьдесят этажей. Бесшумные слайдеры дверей. Умиротворяющие голограммы рисовых полей в коридорах, потустороннее свечение диодных лент. Просторная лаундж-зона на крыше с солидным баром и бесконечным бассейном. Всё в белых тонах.

Мои апартаменты оказались просторным ангаром с окнами в пол. Мебель появлялась по голосовой команде. Кровать опускалась с потолка, шкафы бесшумно выезжали из стен.

Я немного побаловался кастомизацией системы умного дома и быстренько настроил её под себя. Расставил на свой вкус перегородки, установил привычный земной уровень влажности. Полюбовался видом на город с терассы, устланной салатовой травкой. И, не дожидаясь обещанной адаптации, выдвинулся в город – на разведку. Час спустя мне представился шанс убедиться в правоте заботливого танандца. Скрутило меня немилосердно.

Глава вторая

Я заплутал в окутанных паром трущобах. Окосевший от акклиматизации, дезориентированный, вывалился на площадь из очередного склизко-тёмного проулка. Я шёл неровной походкой вместе с потоком людей. А тот завихрялся, подчиняясь неизвестным мне законам.

Толпу прорезали пацанята на ховерах, петляющие, хохочущие, делающие воздушные сальто. За ними на челноке с сигнализацией спешила погоня. Стражи порядка?

Яркая вывеска ресторана морепродуктов с объёмным крабом ожила. Существо потянулось клешнями к своей голове, сняло верхнюю часть костюма и обнажило вполне человеческую голову.

'Ростовая кукла' – тупо отметил я про себя. Краб продолжил разоблачение – снял розовые рукава, выключил аэроходули. А затем двинулся в сторону неоновой вывески. Искрящиеся буквы недвусмысленно намекали: сегодня там наливают три виски-цоджа по цене одного.

Я нашёл это выгодной инвестицией и проследовал за лжеморепродуктом. Ценой неимоверных усилий пробрался к барной стойке сквозь кашу разномастной публики. Попутно краем глаза оценил интерьер помещения.

Бар был выполнен в эко-стиле, популярном на Земле в начале двадцатого столетия. С потолка свисали огромные окорока и толстенные колёса сыра, источавшие характерный аромат копчёностей. Посетители располагались на табуретах, стилизованных под берёзовые пни, вокруг массивных столов из сруба. Окна выходили на шумную площадь. Они напомнили мне круглые отверстия в норе. Из стен торчали корни и пучки сухоцветов.

Пока я ждал свой заказ у стойки, меня сложило пополам от рези в желудке, и я наклонился будто бы завязать шнурок. Шнурков у меня не оказалось. Зато я смог полюбоваться мякотью Чломмы цвета сырого мяса сквозь прозрачный пол.

– Виски-цодж и два в подарок, – весело подмигнул мне усатый бармен. Его лицо двоилось и расплывалось.

Мои слова прелестной медсестричке о категорическом воздержании от гелей были не ложью. Скорее – творческой импровизацией. В конце концов, все мои будущие клиенты глотали эти гели литрами, если не цистернами. Я решил одним махом избавиться от симптомов кошмарной акклиматизации и заиметь представление о том, с чем мне придётся работать. И да, я осознавал: эти детские аргументы – лишь уловки моего сознания. Главной причиной было неудержимое любопытство...

Я опрокинул первый коктейль и довольно скоро отправил ему навстречу ещё один. Тем временем в толпе началось странное шевеление. Я вдруг осознал, что посетители не вели себя подобно типичным гостям питейного заведения. Они не кучковались в микросоциальные группы и не пытались снять стресс от обилия информации шутками. Проще говоря, были категорически серьёзны.

Сновали от одного столика к другому, раздавали листовки, поглядывали на часы. 'Собрание! – догадался я. – Попал на сходку какого-то клуба по интересам. Что ж, всё по плану, включение в общественный процесс началось, эхей!'

Этот мысленный 'эхей' словно триггер указал мне на близкий приход.

Между тем градус суеты поднялся. Несколько крепких ребят повскакивали со своих мест и принялись двигать столы, освобождая пространство в центре зала. Когда сцена была сформирована, в полу открылся люк, и оттуда выбрался маленький детский хор. Зазвучал мажорный гимн Октановой Агломерации.

Внутри меня зрело беспокойство, похожее на влюблённость. Оно началось с лёгкого сладостного предвкушения, томительно тянущего на поиски приключений. Эта фаза прошла за пару минут, не успел я ей насладиться. Затем последовал возрастающий интерес к деталям. Узор на деревянной поверхности барной стойки. Мои до странного мягкие руки. Улыбчивые лица в толпе. Обоняние принялось распознавать десятки переплетающихся ароматов, изображение стало зернистым.

Меня до жжения под сердцем захватило происходящее на сцене. Два бугая под громкие овации внесли в центр зала стул. На нём, словно на троне, восседало миниатюрное существо с длиннющим водопадом волос. Их фиалковый отлив говорил о мутации, что проявлялась у коренных танандцев не раньше пятого поколения. Она была одета в традиционный планетарный комбинезон густо-алого цвета. Тот идеально облегал её фигурку.

Мужики бережно опустили эту нимфу на пол, и она вскочила ногами на свой царственный табурет. Воздела руки к потолку со свисающими окороками. Зал моментально умолк, словно невидимый звукорежиссёр крутанул переключатель громкости.

На вид ей можно было дать в районе двадцати земных лет. Настоящий её возраст и статус на Тананде, я бы смог определить, только прочтя талмуд 'О кастах и статусах'. Тот же сиротливо пылился в загрузках моего коммутатора.

Девчонка обвела взглядом харизматичного лидера благоговейно притихших людей.

– Вам не надо объяснять, кто я, – произнесла она вкрадчивым и неожиданно глубоким, полным вибрации голосом. Я увидел, как от её груди в зал потянулись ярко-белые эфирные руки.

– Я та, кто наблюдает за Цанти. Она служила Первоматери Чломме много лет. Haum anadava!

– Haum anadava! – эхом отозвался зал.

– Я росла на глазах Великой Первоматери! Я часть её, вскормленная её соками! Как и вы, братья и сёстры!

– Omnidavass... – пробежал шепоток по рядам.

Её разрез глаз немного напоминал корейский, и про себя я окрестил её азиаточкой. Она окинула людей проникновенным взором, полным безусловной любви. Неожиданно сменила интонацию.

– Друзья, я родилась и выросла на Тананде, как мой отец и мой праотец. Все мы дети Чломмы. Она кормит и охраняет нас от бурного хаоса вселенной. Чломма нужна нам и нужна нашим детям! Без неё мы не выживем на этой планете.

– Да! Верно говорит! – послышались голоса из толпы.

– Но и мы нужны ей! – она возвела тон до нетронутых доселе высот. Я поразился его властности. Девчонка спрыгнула со своего трона и пошла в толпу, заглядывая в глаза каждому. Перед ней почтительно расступались. Я видел, как её окутывает розовато-рыжее облако, и эта аура насыщает зал, словно радиация.

– Мы нужны Первоматери сейчас, как никогда! Изоляты калечат и уродуют её с новой силой! Они засыпают её раны хлорной известью, и она не может их зарастить! Знаете ли вы, какую боль она испытывает? Чломма просит нас о помощи, можем ли мы не замечать её страданий?

Лицо девчонки источало почти демоническое свечение. Она модулировала голосом от нижайших обертонов и шёпота до трагических всхлипов. Завела публику так, что возбуждение стало почти осязаемым. Её закатного цвета присутствие затопило помещение.

Моя рубаха приклеилась к спине. Сердце отстукивало бит в стиле техно. Я ощущал невероятной мощи духовный подъём. Да какой там! Я был готов строить баррикады, рушить устои и плясать качучу под дудку этой невероятной азиаточки.

Вдруг я заметил серое пятно равнодушия в зале, утопающем в рыжине воодушевления. Двое мужиков посмеивались, кривлялись. Явно не обращали внимания на мистическую проповедницу. Та как раз слегка увлеклась:

– Будь прокляты изоляты! Я бы накрыла своим телом раны Чломмы, спаси это Первоматерь от гибели!

– Уж лучше меня накрой своим телом, больше пользы выйдет! – гоготнул один из типов.

Девчонка оборвала себя на полуслове и резко обернулась на голос.

– Ты, Ральф, как я погляжу, хочешь, чтобы Организм покинул планету?

– Никак нет, госпожа, – пробасил мужик, мигом растерявший свой запал.

– Значит, ты идёшь вместе с нами разгребать хлорные завалы. Или предпочтёшь отправиться к изолятам? Третьего не дано.

– А толку, Цанти? – вяло продолжил спорить туповатый Ральф. – У меня руки по локоть от хлорки разьело, а они всё не угомонятся!

Нимфа одним махом взмыла на табурет.

– Я знаю, вы устали! – мягко произнесла она, вновь обращаясь к подостывшей публике. – Мы боремся с изолятами слишком давно. Они – болезнь Тананды. И долг нас, целителей, поддерживать и укреплять Чломму, насколько хватит сил. Если Первоматерь покинет свой народ, нам грозит кое-что пострашнее, чем руки, изъеденные хлорамином. Есть вещи намного ужаснее смерти. Но даже они не сравнятся с нашей участью, потеряй мы Чломму.

От меня уже можно было зажигать фитили. Я готов был умолять эту девочку дать мне лопату, чтобы разгрести для неё хлорный завал! Хотя до сих пор не понимал, как это спасёт нас от неминуемой гибели.

– Только вместе мы дадим отпор людям пустошей. Только вместе спасём Чломму и выживем! Мне нужен каждый из вас, каждый! Без вас, братья и сёстры, я бессильна в этой войне!

Она выдержала драматичную паузу и задорно крикнула:

– Всем гелей за счёт Кшатры! Смерть изолятам!

– Да! – подхватил зал, словно только и ждал этой реплики. – Пусть гниют в котловане!

Поднялась кутерьма, по рукам пошли чаши с цоджем и флегмой, все заголосили. Я был частью целого, клеткой организма, меня похлопывали по спине и раз за разом предлагали хлебнуть ещё. В гомоне я уже едва разбирал, как девчонка дожимала свою паству лозунгами:

– Во имя Первоматери! Спасём Тананду!

Сначала тихо, а потом громче и быстрее в толпе начали скандировать нараспев непонятные мне слова: 'Ха-ум-ана-дава! Ха-ум-ана-дава!' Постепенно в ритм включился весь зал, и через минуту я уже в полном трансе повторял вместе с другими эту мантру. В общей суматохе вдруг образовался порядок. Народ дружно стал топать в лад, выстроился в шеренгу и зашагал к выходу.

Это уже не были завсегдатаи гелевого бара. Это был отряд спасителей планеты. У выхода каждый принимал из рук проповедницы серый мешок. Когда до меня дошла очередь, я на секунду задержал свои раскалённые ладони на её и получил в ответ кивок. Он был тем, что я безуспешно искал всю жизнь – одобрением, принятием, знаком. В тот момент я не знал даже своего имени, зато знал её.

'Цанти!' – вспыхнуло в моём сознании. А ещё я знал, что жив благодаря Чломме. Я питался её соками с рождения, как и вереница моих предков. Мечтал пожертвовать собой, лишь бы залечить её раны.

Первый раз в жизни я ощущал истинную уверенность в своей правоте. Чего ради я существовал раньше? Почему барахтался в сомнениях? Теперь я прозрел! В яркой ослепительной уверенности я взял свёрток. Вышел наружу. Скандируя вместе с шеренгой 'Ха-ум-ана-дава', направился вдоль по улице.

Неведомым мне образом Цанти с телохранителями оказалась во главе колонны. Она зафиксировала свою геопозицию меткой, которая теперь висела красной кляксой над её головой. Люди шли за ней как войско за командиром. Топ-топ, ха-ум, топ-топ, ана-дава.

Нас окутал тёплый туман. Буквально за вторым поворотом мой взгляд воткнулся в отрубленное искалеченное щупальце Чломмы. Оно было подобно гигантскому умирающему червю. Дёргалось в конвульсиях, присыпанное белыми комьями хлорной извести. По его стволу расползалась краснеющая язва.

Очевидно, до набега изолятов росток нырял во внутренний двор. Теперь его отсечённый конец ползал по брусчатке. Натыкался на ховеры и челноки у тротуара, заляпывал их оранжевой жижей. Размером обрубок был в три человеческих роста и с лёгкостью придавил бы меня, попади я под него.

Все остановились, развернули свои мешки. Я последовал примеру. Внутри оказались строительные рукавицы, бутыль с флегмой и... лопата! Это открытие неимоверно меня потрясло.

'Я формирую свою реальность! Пять минут назад я готов был полцарства отдать за лопату, и вот она здесь! Это же чудо божье!' – звучало в моей голове без капли иронии. – 'Теперь я действительно смогу помочь!'

И я принялся помогать. Махать лопатой, разгребая вонючий хлорный снег, ссыпать комья в мешок. Я любовно очищал язвы на массивном отростке, уходящем под фундамент высотного дома. Умащивал раны флегмой, и те затягивались прямо у меня на глазах. Кажется, в такие моменты у меня текли слёзы. Из окон глазели, подбадривали, что-то кричали. Играла музыка.

К нам присоединились люди – много людей. Они вышли из соседних домов и сгребали белый порошок в мешки кто чем горазд. Работали весело, припеваючи. С шутками, фляжками с гелями, ходившими по рукам, забавными присказками, которые я понимал на уровне интонации.

Ни до, ни после, я не ощущал такого единения с другими, как в часы моего первого в жизни прихода с цоджа. Никто не спрашивал меня, кто я и откуда тут взялся, почему работаю за пятерых и даже указываю другим, куда складывать набитые тюки. Все приняли меня безоговорочно, сразу же. Как будто я жил так всегда. А может, так оно и было? А земная сюжетная арка просто привиделась мне в дурном сне?

На пике этого переживания тело моё запульсировало в экстазе единства с миром, с Танандой и с Чломмой. Чистый концентрированный кайф.

Изображение стало быстро ускользать вверх, как бывает на вертикальной карусели в Луна-парке. Я присел, а затем и прилёг под фортификацией из туго набитых вонючей известью мешков. Понять, открыты мои глаза или закрыты, было решительно невозможно. Что так, что эдак я видел только уходящий вглубь вселенной бесконечный фрактальный калейдоскоп. По телу одна за другой бежали волны уже тошнотворного удовольствия.

Ментальный оргазм перешёл в хорошо знакомый мне физический. Это слегка меня отрезвило. Я разлепил мокрые от слёз глаза и увидел небо. А в нём несколько озадаченных и хихикающих лиц. Мой экстатический припадок, как видно, вышел за рамки допустимого. Невольно я привлёк к себе уйму внимания.

– Смотри-ка, живой!

– Крепкий дядька! Я уж думал, всё. Путёвка в котлован...

– Вам помочь? Вы в порядке?

Вокруг меня уже толпилось с десяток человек, кто-то поддерживал мне голову, кто-то поил водой из бутыли. Вдруг в сутолке фигур я распознал знакомый бело-лиловый водопад волос. Она мягко, но решительно подвинула зевак:

– Пропустите! Дайте взглянуть, что с ним.

Присела у моей головы. Мне под затылок легка её прохладная рука, вторая накрыла лоб.

– Пульс в норме. Для человека, выпившего бидон цоджа, конечно. А вот температура шкалит. Ты как? – негромко спросила она.

Из этого положения я мог рассмотреть каждую веснушку на её перевёрнутом лице. Оно светилось странной потусторонней свежестью.

– Кажется, я... дома.

– Ну, конечно, ты дома, где же ещё тебе быть! – ухмыльнулась она. – Я тоже очень рада. Только в другой раз постарайся выражать свой восторг более спокойно, без этих жутких конвульсий, ага?

К нам подскочил запыхавшийся рыжий парень в комбинезоне креатора:

– Цанти, мы здесь закончили!

Кажется, такую форму я видел на добытчиках в капсулах во время симуляции. Он присел рядом:

– Милая, тебе нужна помощь?

Даже из горизонтальной позиции я заметил, как он с трудом сдерживает раздражение.

Она нежно улыбнулась:

– Не стоит. Очередной турист переборщил с гелем, только и всего. Я скоро буду, только отведу его в медцентр. Забери, пожалуйста, у людей инвентарь и отпусти по домам, встретимся на базе.

– Классика, – пожал он плечами, – давай, только не задерживайся.

Он отошёл и принялся собирать лопаты, раздавая какие-то указания. В голове шумело. Я безуспешно силился привстать.

– Не дёргайся, я хилер. То есть, по-вашему, земному, целитель, – успокоила меня она, – будешь подниматься, делай это медленно и аккуратно.

– А у меня докторская степень, – не к месту осенило меня. – Но всячески благодарен. Так где, говоришь, у вас медпункт?

Меня рентгеном облучил её оценивающий взгляд. Голос доносился рывками, словно запись не успевала подгружаться из всемирного облака данных.

– А я и не говорю. Стоит мне сообщить тебе адрес, ты на реактивной скорости полетишь туда. Сшибая прохожих и оргазмируя. Нашим-то без разницы, только поулыбаются. А вот сам получишь выговор от Цогмы за непотребное поведение.