Текст книги "Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра"

Автор книги: Кирилл Резников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Перелом наступил внезапно —13 апреля 1605 г. умер царь Борис. Сын его, 16-летний Феодор, занял отцовский престол, но влияние сохранил Семён Годунов. Он и погубил династию. Ещё царь Борис решил вверить командование войска Петру Басманову. В силу худородства Басманова назначили помощником воеводы главного полка князя Михаила Катырева-Ростовского. Это соответствовало правилам местничества, и Басманов обижаться не мог. Но, приехав в Кромы, он узнал, что Семён Годунов (как позже выяснилось, без ведома Фёдора) прислал роспись, где пост воеводы сторожевого полка передал зятю, князю Андрею Телятевскому. Басманов пал на стол и «плакал с час, лежа на столе, а встав со стола, являл и бил челом боярам и воеводам всем: "Отец, государи мои, Фёдор Алексеевич [отец Петра] точма был двожды больши деда князь Ондреева... а ныне Семён Годунов выдает меня зятю своему в холопи, князю Ондрею Телятевскому; и я не хочу жив быти, смерть приму лутче тово позору"«. По этому поводу С.Ф. Платонов заметил, что «через несколько дней Басманов тому позору предпочел измену».

К этому времени установилась тайная переписка воевод царского войска и бояр «двора» самозванца. В центре заговора были братья Голицыны – Василий и Иван, и рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. Они обещали признать «Дмитрия» на следующих условиях: православная вера останется незыблемой; «Дмитрий» будет править самодержавно; он не будет жаловать боярского чина иноземцам и назначать их в Думу, но волен принимать на службу ко двору и даст право владеть землёй в России; служилые иноземцы могут строить на русской земле костёлы. Между тем в царском войске настало «великое смятение», одни держались Борисова сына, другие хотели «царевича». Масла в огонь подлил текст присяги Фёдору. До сих пор Борис и патриарх Иов называли самозванца расстригой Гришкой Отрепьевым. Теперь, в присяге, говорилось о ворс, «который называется князем Дмитрием Углицким». Было от чего задуматься.

Все же большинство присягнуло царю Фёдору. Присягу проводил Басманов. Он хорошо знал настроения в войске и понимал, что побороть их можно лишь пролив большую кровь. В том числе кровь братьев по матери – князей Голицыных. Признательный Борису, Басманов ненавидел род жены царя – Марии Годуновой, ведь отец ее, Малюта Скуратов, уничтожил его отца и деда. Теперь правили Мария и Семён Годунов. В этом его убедила роспись воевод, составленная Семёном Годуновым. Был нанесен удар по его фамильной чести и по надеждам стать первым среди бояр. Неизбежно начались доверительные беседы Басманова с кузенами. Для Голицыных Пётр Басманов был ключевой фигурой. Молодой, храбрый и красивый – он нравился войску. Участие Басманова и Ляпуновых делало заговор реальным.

Басманов договорился о плане действий с Ляпуновым, тот – с Корелой. 7 мая 1605 г. ляпуновцы подожгли лагерь в нескольких местах, подняли суматоху и захватили наплавной мост между Кромами и лагерем. Казаки Корелы перешли по мосту и вместе с ляпуновцами начали захватывать пушки и вязать преданных царю Фёдору воевод. Басманов зачитал войску грамоту Дмитрия Ивановича, обещавшему всем свои милости. Ляпуновцы призывали целовать ему крест. Многие отказывались. Разногласия выясняли плетками и кулаками, крови ещё не было. Успех заговора был частичный – на сторону самозванца перешли рязанцы и туляки, а новгородцы, псковичи и нижегородцы предпочли уйти из лагеря и направились к Москве. Не удалось перевязать и воевод – большинство из них бежали в Москву. Князь Василий Голицын, приказавший связать себя на случай провала заговора, оправился и известил о случившемся столичных бояр. Он же написал воеводам Орла и Тулы, чтобы сдали города «законному» государю.

На пятый день после событий в Кромах в Путивль приехал Иван Голицын со многими дворянами – клясться в верности. «Дмитрий» его обласкал и послал в Кромы князя Лыкова приводить к присяге полки. «Дмитрий» решил избавиться от столь большой армии. Он приказал распустить на отдых дворян, имевших земли «по эту сторону от Москвы», т.е. южнее Москвы, ведь северяне сами покинули Кромы, не признав самозванца. Оставшиеся войска «Дмитрий» направил в Орел, а потом в Тулу. По пути к «Дмитрию» присоединился Басманов, ставший его преданным приближенным. Везде самозванца приветствовали толпы народа. Из окрестностей Тулы «Дмитрий» отправил в Москву гонцов – Гаврилу Пушкина и Никиту Плещеева, с грамотой с требованием покорности москвичей. В то же время попытки войск самозванца продвинуться к Серпухову были отбиты кремлевскими стрельцами, посланными на переправы Оки Фёдором Годуновым.

Воцарение «Дмитрия».Решение отправить несколько тысяч верных стрельцов под Серпухов и остаться сидеть в Кремле было последней роковой ошибкой юного царя Фёдора. Он упустил шанс сохранить царство. Надо было не слушать стенаний матери и увещеваний «мудрых» родичей, а самому идти в поход со стрельцами и выигрывать битву. Битва и была выиграна, но если бы во главе с царем, народ бы к нему склонился. По крайней мере «по ту сторону» – к северу от Москвы. Для России XVII в. 16 лет – возраст не детский, с 15 начинали служить дворяне, в 16 многие заводили семьи. Фёдор был не трус, но его готовили царствовать, а не бороться за царство. Здесь вина Бориса-администратора, но не воина. Многие, как пишет Масса, считали, что Фёдор Борисович был бы хорошим царем. Наверное, так, его к этому готовили, но только в спокойном царстве, где выполняют приказы.

Успех «посольства» Пушкина и Плещеева обеспечили казаки Корелы. Гонцы вместе с казаками переправились через Оку, обошли посты годуновцев и подошли к Москве с северо-востока, со стороны Красного Села (ныне станция метро «Красносельская»). Гонцы собрали красносельских мужиков и «почали грамоты Ростригины честь... что он прямой царевич и иные многие воровские статьи». 1 июня 1605 г. красносельцы провели гонцов в Москву (по Скрынникову, в беспрепятственном проходе им помогли казаки Корелы). На московских улицах к гонцам «пристал народ многой». Казаки проводили гонцов на Красную площадь, Пушкин и Плещеев взошли на Лобное место. Оттуда Гаврила Пушкин обратился с речью к толпе. В это время казаки разбили двери тюрем и освободили сторонников «Дмитрия». Они присоединились к толпе.

Народ потребовал к ответу думских бояр. Главные бояре вышли на площадь, но говорили без пыла: «видно было, что при этом участвует один язык». Затем Пушкин зачитал присланную грамоту. В ней Дмитрий обвинял в измене Бориса Годунова, жену его Марию и сына Фёдора, поминал об утеснениях бояр, дворян, боярских детей и купцов, обещал им всякие льготы. Народу были обещаны «тишина», «покой» и «благоденственное житье». Не успел Пушкин дочитать до конца, как вспыхнул бунт. Сигналом послужило появление истерзанных пытками прежних посланцев «Дмитрия». Толпа вспыхнула «подобно пороху от горящей искры». Стража ли оказалась нерасторопной или помешали казаки, но толпа ворвалась в Кремль. Убитых не было, зато разграбили многое. Дома, канцелярии и палаты думных бояр были преданы разгрому. Опустошили и винные погреба; многие опились и померли. Царя Фёдора, его мать и сестру Ксению заключили под стражу.

Узнав о бунте в Москве, «Дмитрий» потребовал к себе в Тулу главных думских бояр. Однако думцы послали не столь важного князя И.М. Воротынского и несколько второстепенных бояр. За это «Дмитрий» допустил к своей руке сначала казаков с Дона и лишь затем – думцев. Бояр он принял немилостиво: «наказывавше и лаявше, яко прямой царский сын». С Думой в полном составе «Дмитрий» встретился в Серпухове. Бояре подготовились к встрече: из Кремля привезли огромные шатры, в них Борис потчевал свое воинство на лугах под Серпуховом, царских поваров и разные припасы. Были устроены пиры, где знатные москвичи сидели вперемежку с атаманами и польскими шляхтичами. Решались и важные дела. Как пишет расположенный к «Дмитрию» Конрад Буссов, он заявил, «что не приедет [в Москву] прежде, чем будут уничтожены те, кто его предал, все до единого, и раз уж большинство из них уничтожено, то пусть уберут с дороги также и молодого Фёдора Борисовича с матерью».

«Убрать с дороги» Фёдора и его мать предстояло боярской комиссии во главе с В.В. Голицыным. Князь Василий перепоручил грязную работу дворянам Михаилу Молчанову и Андрею Шерсфединову. Те явились с тремя стрельцами на подворье Годуновых. Марию и Фёдора «розведоша по храмины порознь». «Новый летописец» сообщает страшные подробности: «Царицу ж Марью те убойцы удавиша тово ж часа, царевича ж многие часы давиша, яко ж по младости в то поры дал бог ему мужество. Те же их злодеи убойцы ужасошася, яко един с четырмя боряшеся, один же от них злодей убойца взят его за тайные уды и раздави». Тела сына и матери выставили в гробах, объявив, что они отравились. Народ не верил, ибо видели следы веревок. Убитых похоронили как самоубийц за оградой Варсонофьева монастыря подле Бориса. Было найдено подложное письмо Фёдора «Дмитрию». В нем Фёдор признает власть законного царя и ради любимых подданных уступает ему дорогу, уходя с матерью из жизни. Самозванец, заслушав письмо, плакал; его похвалы Фёдору «перемешивались с сожалениями по поводу его несчастной судьбы». О благородной смерти Фёдора «Дмитрий» писал Юрию и Марине Мнишек.

О Ксении современники пишут, что она стала любовницей самозванца, а затем была пострижена в монахини. По другим сведениям, ее сразу постригли в монастыре во Владимире под именем инокини Ольги. Была Ксения «отроковица чюдного домышления, зелною красотою лепа» и прекрасно пела. Басманов вместе с Вельским очистили Москву от Годуновых и их родственников. Их имущество отобрали в казну, а самих отправили в ссылку. Начальника тайного сыска, Семёна Годунова, сослали в Переславль-Залесский и там уморили голодом. Умертвили в темнице и Степана Годунова. Остальные Годуновы ссылку пережили. По указанию Дмитрия князь Василий Голицын с комиссией устранили патриарха Иова. Его схватили во время службы в Успенском соборе, содрали облачение патриарха, сняли панагию [53]53
  Небольшая икона с изображением Богоматери, является знаком архиерейского достоинства, носится на груди.


[Закрыть]и простым монахом отправили в Успенский монастырь в Старице. Дорога самозванца в Москву была расчищена.

20 июня 1605 г. «Дмитрий» вступил в столицу. Впереди, в полном вооружении, с трубами и литаврами ехали польские всадники. За ними шли стрельцы, везли царские кареты, ехали боярские дети и шествовало духовенство. Вслед за митрополитом Игнатием появился Дмитрий в золотом платье на белом коне. Его окружали бояре и окольничьи, все в роскошных нарядах. Ехали донцы и запорожцы, вновь поляки, татары. Улицы Москвы запрудили толпы народа, невозможно было протолкаться; люди были на крышах, крепостных стенах, даже на вершинах церквей; все в лучших нарядах, многие плакали от радости. При виде царя москвичи падали на колени. «Отец наш! – кричали они. – Храни тебя Бог!» «Дмитрий» кричал в ответ: «Боже, храни мой верный народ! Молитесь Богу за меня, народ мой любезный!» Выехав к Кремлю, самозванец снял шапку, заплакал и возблагодарил Бога за то, что Господь сподобил его увидеть град отца и народ возлюбленный. Народ плакал вместе с ним.

Духовенство ожидало царя с образами. «Дмитрий» сошел с коня и приложился к образам [54]54
  Сообщение И. Массы, что Дмитрий приложился к образам не по-русски, не подтверждается в русских источниках.


[Закрыть]. Под звон колоколов самозванец въехал в Кремль. Он сошел с коня близ Успенского собора, вошел в храм, принял благословение, приложился к иконам и мощам, отслужил молебен. Потом он прошествовал в Архангельский собор. Там он припал к гробу Ивана Грозного и горько рыдал над ним. Потом молился в Благовещенском соборе и лишь затем вступил во дворец. Между тем Богдан Вельский вышел на Лобное место и, обращаясь к народу, сказал, чтобы они не верили лихим людям и что царь Дмитрий – истинный сын Ивана Васильевича. В уверение клятвы целовал крест и образ Николая Чудотворца. Народ же кричал: «Храни Господь царя Дмитрия! Сокруши врагов его!»

Царствование «Дмитрия».«Дмитрий» начал с выборов нового патриарха, нужного для венчания на царство. Был человек хороший, митрополит рязанский Игнатий, родом грек, любитель итальянского искусства и женщин. «Дмитрию» с ним было легко. Он велел Игнатию собрать Архиерейский собор. Собор лишил патриаршества Иова и избрал патриархом Игнатия (24 июня 1605 г.). Затем последовал разгром боярской крамолы. Удар пришелся но Василию Шуйскому. Басманову, ведавшему сыскным делом, донесли, что князь Василий не признает Дмитрия Ивановича царём и называет его расстригой. Басманов сообщил об этом «Дмитрию»; тот приказал арестовать братьев Шуйских и купцов, замешанных в это дело. Купцы под пытками подтвердили донос на князя Василия. Не медля, «Дмитрий» собрал собор из духовенства, бояр и «ис простых людей». Он сам выступил против Шуйских, обвинив их в замысле его убийства. Собор постановил казнить Василия Шуйского, а его братьев отправить в ссылку.

На другой день Василия привели на место казни. С него сняли кафтан, но исполнение казни затягивалось. Прискакал гонец, остановивший казнь, а затем явился дьяк с грамотой о помиловании. Князя Василия вместе с братьями отправили в ссылку. «Дмитрий» помиловал Шуйского по настоянию своих секретарей – Яна и Станислава Бучинских и Станислава Слонского, и просьбам бояр, побоявшихся открыто выступать против царя. Помилование Шуйского было ударом для сторонников новой опричнины – Богдана Вельского и Петра Басманова. «Дмитрий» избрал путь подкупа, а не топора. Свою позицию он охотно излагал ближним людям: «Два способа у меня к удержанию царства, – один способ быть тираном, а другой – не жалеть кошту, всех жаловать; лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить». Через три месяца он простил Шуйских, вернул им вотчины и места в Думе. Здесь видную роль сыграла «мать» государя – Марфа Нагая, за них просившая. Секретари царя на сей раз возражали, но «Дмитрий» с ними не посчитался. Вернул из ссылки он и бояр Годуновых, получивших различные назначения. Возврат Шуйских в Москву был непростительной ошибкой самозванца.

Удачным ходом «Дмитрия» было воссоединение с мнимой матерью – Марфой Нагой. В монастырь на Выксу был послан родственник Марфы – постельничий царя Семён Шапкин, который и договорился с вдовой-царицей, обещав ей всяческие милости от «сына». Царица выехала в Москву. Встреча самозванца с «матерью» состоялась в селе Тайнинском в окрестностях Москвы. На встречу собрались толпы народу. Царицу везли в карете. «Дмитрий» подскакал к карете, соскочил с лошади и открыл дверцу. Мать и сын обняли друг друга и зарыдали. Народ умилился, все плакали. При въезде в Москву «Дмитрий» сошел с лошади и шел с обнаженной головой подле кареты. Марфу с почетом поместили в Вознесенском монастыре. «Дмитрий» каждый день посещал ее и проводил с ней несколько часов. Через три дня по приезде царицы, 21 июля 1605 г., состоялась коронация «Дмитрия». Царь венчался на царство дважды: в Успенском соборе – цесарской короной, заказанной в Вене Годуновым, и в Александровском соборе – шапкой Мономаха. После коронации «Дмитрий» объявил себя цесарем и даже непобедимым императором.

После венчания «Дмитрий» распустил польское наемное войско и казаков, щедро всех одарив. Роспуск пришлых отрядов был одним из условий признания царя Боярской думой. Вдобавок в Москве нарастало возмущение наглым поведением «рыцарства». Кончилось все побоищем, в котором поляки убили много горожан. В ответ поднялись тысячи москвичей и осадили польские казармы. «Дмитрий», чтобы успокоить толпу, потребовал выдачи виновных, сам же пообещал полякам, что делает это для отвода глаз. Поляки выдали пятерых шляхтичей; их посадили в тюрьму, а потом тайно выпустили. Народ царь обманул, но с поляками ему пришлось расстаться. Сходно сложилось и с казаками. У казаков не было вражды с простым народом, зато их боялись и люто ненавидели бояре. Под давлением бояр «Дмитрий» распустил казачье войско, охранявшее Кремль. Это был ещё один шаг к его гибели.

Шла подковёрная борьба «Дмитрия» и Боярской думы. Бояре обволакивали царя паутиной ритуала и твердо держались за традиционный порядок, позволявший им принимать государственные решения. «Дмитрий» чувствовал себя скованным и попытался переделать Думу и подчинить своему влиянию. Борьба велась с переменным успехом. «Дмитрий» набрал секретарей поляков – братьев Бучинских, Яна и Станислава и С. Слоньского, но не мог дать им думных чинов. Поляки составили его Канцелярию и вместе с доверенными боярами (П.Ф. Басмановым, В.М. Масальским-Рубцом) под руководством «Дмитрия» вырабатывали политику государства, но проводить решения приходилось через Думу, и далеко не каждая идея царя принималась боярами.

Думу «Дмитрий» переименовал в Раду (Сенат), ввел в неё высшее духовенство, учредил чин «великого мечника». Царь вдвое увеличил Думу – Годуновы и Шуйские (ненадолго) уступили место царским «родственникам» Нагим, Басманову и боярам – участникам похода на Москву. «Дмитрий» вернул из ссылки многие боярские роды, в том числе уцелевших Романовых и Черкасских. Филарет (Фёдор Романов) был возведен в сан митрополита. Маленький Михаил, сын Филарета, получил в подарок «посохи: ...рога оправлены золотом с чернью». Сохранилась составленная позже опись, где написано: «а по ерлыку тот посох Гришка Отрепьев Рострига поднёс... Михаилу Фёдоровичу». Самозванец напрасно надеялся задобрить бояр: старая аристократия была раздражена – безродный выскочка (в этом они не сомневались) желал править, а не царствовать. Отрепьев, человек блестяще способный, быстро схватывал суть обсуждаемых в Думе дел и нередко находил решение там, где затруднялись опытные бояре. Но его способности лишь усугубляли раздражение. Выступления царя не восхищали, а унижали бояр, годящихся ему в отцы и деды. Отрепьеву не хватало такта. Нередко он впадал в нравоучительный тон и советовал великовозрастным боярам поехать за границу и поучиться.

«Дмитрию» нравилось править. Он хотел, чтобы народ видел в нём защитника. По Москве было объявлено, что царь по средам и субботам принимает жалобы на Красном крыльце в Кремле, чтобы обиженные могли добиться правды. Как Грозный и Годунов, он вел борьбу с лихоимцами: повыгонял известных взятками дьяков и подьячих и назначил новых (вероятно, таких же). Царь требовал, чтобы приказные и судьи «без посулов [взяток] решали дела, творили правосудие и каждому без промедления помогали найти справедливость». В разосланных по городам грамотах объявил «служилым и всяким людям», что царское величество будет их беречь и защищать от всякой неправды. Велел собрать жалобы на прежних воевод «в насильствах, и в продажах, и в посулах или в каких обидах», чтобы безволокитно» дать на них суд и управу. Провинившихся били палками и водили по улицам, повесив на шею кошель с деньгами, если взятку взяли деньгами, или мехами, жемчугом, даже соленой рыбой, кто чем взял. Сам «Дмитрий» обломал не одну палку о спину взяточников.

О законах, принятых «Дмитрием», осталось мало свидетельств. Большинство документов сожгли, в сохранившихся удаляли имя самозванца. Но законы были и, как писал его недоброжелатель Масса, «все установленные им законы в государстве были безупречны и хороши». Буссов особо отмечает, что «Дмитрий» позволил каждому кормиться так, как он может. И русским и чужеземцам он дал свободу кормиться своим делом, как кто умел и мог, благодаря чему все в стране стало заметно расцветать, а дороговизна пошла на убыль». Речь здесь идет об отмене ограничений на ремесло и торговлю. Царь разрешил торговым людям свободно выезжать за границу, а иноземцам въезжать в Россию. Особую любовь и щедрость «Дмитрий» проявлял к дворянству: людей воинского чина он почитал важнейшими и не жалел для них денежных и земельных пожалований. Поэтому даже в борьбе за власть «Дмитрий» не обещал освободить крестьян. В то же время, он запретил выдавать беглых крестьян, ушедших от помещиков в «голодные лета». Он также облегчил положение холопов, запретив писать владельцем холопа больше одного лица. Это означало, что после смерти хозяина холоп становился свободным.

«Дмитрий» освободил на 10 лет от налогов жителей Путивля, главной его опоры во время похода на Москву. В грамоте, отправленной в Томск, царь защищал права сибирских ясачных людей: «велел ясаки имать рядовые [обычные], какому мочно заплатить, смотря но вотчинам и по промыслам; а на ком будет ясак положен не в силу [непосильно] и впредь того ясака платить немочно... велел им в ясаках льготить, а з бедных людей, кому платить ясаку немочно, по сыску имать ясаков не велел». При царе «Дмитрии» было начато составление Сводного Судебника. В основу был положен Судебник Ивана Грозного, дополненный указами Фёдора, Бориса и самого самозванца. Когда Шуйский пришел к власти, он велел прекратить работу над судебником. В Сводном Судебнике сохранена статья Судебника Грозного о крестьянском выходе в Юрьев день и указы Годунова о частичном восстановлении выхода в 1601—1602 гг. Но в нём же есть закон 1597 г. о пятилетнем сыске беглых. Скорее всего, самозванец не собирался вносить изменений в законодательство о крестьянах.

«Дмитрий» напрасно стремился ублажить бояр – старые роды не желали с ним примириться. Заговор сложился к осени 1605 г. – Голицыны объединились с вернувшимися из ссылки Шуйскими. Вскоре их стану прибыло. Самозванец решил удалить останки царевича Дмитрия, захороненные в Угличском соборе. Этим он глубоко оскорбил Марфу Нагую, и она обратилась за поддержкой к боярам. Те отговорили самозванца от задуманного дела. Теперь заговорщики могли использовать Марфу в своих планах. Бояре постарались раскрыть Сигизмунду глаза, что «Дмитрий» вовсе не тот, за кого он себя выдает. Действовали они через Ивана Безобразова, гонца «Дмитрия» к Сигизмунду. Кроме официального поручения, Безобразов имел тайное – от бояр-заговорщиков. Через канцлера Льва Сапегу он от имени Шуйских и Голицыных пожаловался королю, что тот дал им в цари человека низкого и легкомысленного и что они думают свергнуть его и хотят королевича Владислава. Гонец получил тайный ответ короля, где он просил передать боярам, что не препятствует их действиям. В декабре 1605 г. швед Петр Петрей передал Сигизмунду слова Марфы, что царь не ее сын. Король, помолчав, вышел в другую комнату. Петрею же сказали, чтобы он молчал, если хочет жить.

К этому времени Сигизмунд разочаровался в своем ставленнике. Он понял, что «Дмитрий» не собирается выполнять «Кондиций», подписанных им в Кракове. Ни о каких уступках земель или об обращении русских в католичество уже не шла речь. Правда, «Дмитрий» соглашался воевать на стороне Сигизмунда против Швеции (при условии признания его императором), но Боярская дума не позволила царю нарушить «вечный мир» со шведами. Вместо обращения России в католичество «Дмитрий» предложил папе крестовый поход на турок во главе с Россией. У него хватило наглости просить папу о помощи в признании его императорского титула, о присылке в Москву православных духовных книг и о разрешении Марии Мнишек венчаться по православному обряду. Успехи католицизма в России ограничились устройством домашнего костёла (протестанты со времен Годунова имели свою кирху и школу). Иезуиты, проделавшие весь поход вместе с «Дмитрием», влияния не имели: доверенными советниками царя были протестанты братья Бучинские.

Русско-польские отношения становились все запутаннее. В обеих странах созревали заговоры: бояр – против самозванца, шляхты – против Сигизмунда. В Речи Иосполитой Сигизмунда не любили: многие в нем видели шведа, ради своих интересов втянувшего страну в войну со Швецией. Польские мятежники всерьез обсуждали кандидатуру «Дмитрия» на престол – о нём хорошо отзывались знавшие его поляки. До самозванца сведения о готовящемся «рокоше» [55]55
  Рокош – мятеж (польск.)


[Закрыть]доходили через секретарей. Ян Бучинский сказал ему: «Будешь, Ваша царская милость, королем польским». «Дмитрий» был не прочь, но когда Бучинский прибыл в Краков исхлопотать разрешение для Марии Мнишек причаститься по православному обряду при венчании, он узнал, что Сигизмунд знает о его словах. Король был взбешен и угрожал разоблачением самозванца. Воевода Познанский ему вторил: «По твоей, деи, той великой снеси и гордости подлинно тебя Бог сопхнет с столицы твоей, и надобе то указать всему свету и Москве самой, какой ты за человек и что им хочешь сделать».

Зима 1606 г. прошла неспокойно: в январе в Кремль ночью проникли трое неизвестных и пытались подобраться к царской спальне. Злоумышленников схватили и пытали, они не признались и их казнили. Не веря больше русским, самозванец завел охрану из 300 немцев. К весне среди кремлевских стрельцов пошли разговоры, что царь не настоящий. Выявили семерых виновных. Собрали стрельцов, и «Дмитрий» выступил перед ними. Ему жаль, он сказал, что стрельцы не любят своей несчастной земли, столь страдавшей при Годуновых. Теперь обвиняют его. Спрашивается, в чем его вина? Если он не истинный Дмитрий, то перед лицом матери он клянется, что стрельцы могут лишить его жизни. Но как мог бы ложный царевич овладеть таким могучим государством? Бог бы не допустил. Он жизнь ставил в опасность не ради своей высоты, а чтобы избавить народ, впавший в крайнюю нищету. Его призвал Божий перст. И он спрашивает прямо, за что вы меня не любите? Стрельцы залились слезами и требовали выдать, кто царя оговаривает. Вытолкали семерых, их порвали на куски. С тех пор страшно было заикаться, что «Дмитрий» не истинный государь.

«Дмитрий» спешил – речь шла о его жизни. Лучший выход он видел в войне с Турцией. Войну хотели донские казаки и служилые люди Южной России. Дворянам Северной и Центральной России война с турками ничего, кроме разорения поместий, принести не могла. В их лице царь нажил новых врагов. Война означала также напряжение хозяйства страны, едва оправившейся от неурожая 1601—1603 гг. Но война позволяла «Дмитрию» уйти от обязательств, взятых перед королём и папой, обещала воинскую славу и избавляла от кремлевских палат, где в переходах таились убийцы. Войну решено было начать с взятия Азова. Царь к тому готовился: повелел отливать мортиры, создал опорную базу в Ельце, куда свезли огромные запасы воинских припасов, приказал строить суда для сплава армии вниз по Дону. «Дмитрий» во всем участвовал сам: стрелял из пушек, «принимал участие в военных забавах и часто подвергал себя опасности, и однажды заговорщики положили убить его во время подобной игры, но страх помешал им».

«Дмитрий» спешил и в браке с Мариной. Помолвка состоялась в Кракове в ноябре 1605 г. Под помолвку Мнишек получил от будущего зятя 300 тыс. злотых, не считая подарков. В ноябре Ян Бучинский отвез Мнишку 200 000 злотых. Через месяц – ещё 100 000. К весне «Дмитрий» полностью опустошил казну, и Казенный приказ перестал оплачивать векселя государя, а Дума взяла его расходы под контроль. Тогда самозванец залез в царскую сокровищницу. Перед свадьбой он подарил Марине шкатулку с драгоценностями стоимостью 500 000 рублей (полтора миллионов злотых). Женитьба на католичке расколола духовенство: митрополит Гермоген требовал крещения польской «девки», а обходительный патриарх Игнатий соглашался на миропомазание. Кончилось тем, что Гермогена сослали в Казань. Меж тем «Дмитрий» торопил тестя с приездом и даже угрожал уйти в поход, не дождавшись свадьбы. Наконец, в марте 1606 г. кортеж с невестой выехал из Самбора. По дороге к кортежу присоединялись приглашенные гости и искатели счастья, рассчитывающие устроить дела в России. 2 мая 1606 г. Марина в сопровождении двух тысяч поляков прибыла в Москву.

Женитьба на Марине стала последней большой ошибкой самозванца. Заговорщикам даже не требовалось распространять порочащие царя слухи – на них работали польские гости. Трудно представить степень неприязни приезжих поляков и московских людей начала XVII в. В ее основе лежало не происхождение – большинство «поляков» были русского корня, и даже не религия – многие их них были православными, но стиль поведения и вкусы. Поляки презирали московитов – знатных считали варварами, остальных – хуже своих хлопов. В русских их раздражало всё – манеры, одежда, медленная речь, пироги без соли, еда руками, скромность женщин и уверенность московитов в правильности своей веры.

У русских, кроме гонора «литвы», неприязнь и даже ненависть вызывала наглость гостей, позволявших вести себя как в покоренном городе. Гости входили в церкви в шапках и с оружием, требовали у торговцев принимать польские деньги, приставали к женщинам и даже вытаскивали из возков знатных боярышень. Москвичи знали других европейцев – на Кукуе жили немцы, но они скрывали (если вообще имели) дурное отношение к русским, а поляки выставляли его напоказ. Немудрено, что люди верили любым слухам о бесчинствах «поганой литвы» и все больше склонялись к мнению, что царь обасурманился.

Послы короля Сигизмунда прибыли в Москву вместе со свадебным кортежем. При их приеме произошел скандал. Поляки привезли грамоту, где именовали «Дмитрия» великим князем России. Не было титула непобедимого императора, ни просто царя. Этой пощёчиной король ставил на место зарвавшегося ставленника. «Дмитрий» отказался принять грамоту и, нарушив этикет, стал спорить с послом. Они спорили, обменивались упреками и угрозами. И все же «Дмитрий» уступил. Он не хотел скандала накануне свадьбы и принял грамоту, где ему отказали в царском титуле. За спором о титуле стоял вопрос об уступке королю обещанных русских земель. Ещё раньше «Дмитрий» объяснил это Рангони: «Пронесся слух, что я обещал уступить несколько областей польскому королю. Крайне необходимо категорически опровергнуть это. Вот почему я настаиваю на моих титулах». Дипломатический проигрыш самозванца убедил бояр, что он слаб и король настроен против него.

О венчании «Дмитрия» и Марины известно, что были объединены церемонии коронации и венчания. Камнем преткновения стал ритуал причащения. Пана решительно отказал Марине в просьбе о причащении по православному обряду. Скрынников пишет, что Марина должна была причаститься дважды – при коронации, когда она отказалась взять причастие, и при венчании, когда она без колебаний причастилась но православному обряду. Архиепископ Артемий Елассонский, бывший 8 мая 1606 г. в Успенском соборе, пишет, что от причастия отказались оба венчающихся: «После Божественной литургии благовещенский протопоп Феодор повенчал их посредине церкви пред святыми вратами. И после венчания своего оба они не пожелали причаститься Святых Тайн. Это сильно опечалило всех, не только патриарха и архиереев, но и всех видевших и слышавших».

Пока царь устраивал свадебные пиры и развлекал гостей охотой и музыкой, в Москве нарастало недовольство. Литва и поляки стали «у торговых людей жен и дочерей имать силно, и по ночам ходить с саблями и людей побивать, и у храмов вере крестьянской и образом поругатца». О том же пишет немец наёмник Конрад Буссов: «Поляки на радостях так перепились, что... сильно бесчинствовали. Они порубили и поранили саблями московитов, встретившихся им на улице. Жён знатных князей и бояр они повытаскивали насильно из карет и вдоволь поиздевались над ними». В народе царя ещё любили, хотя ужин в Кремле, где подавали телятину – пищу нечистую, вызвал разговоры, не поляк ли он. Но через два дня стали открыто говорить, что царь поганый, «жрёт нечистую пищу», в церковь ходит не помывшись, не кладет поклонов Николаю-угоднику и ни разу не мылся в бане «со своей языческой царицей». Немцы стражи схватили одного из хулителей, отвели в Кремль, но бояре убедили царя, что малый напился, да и трезвый не слишком умен, и царю не стоит слушать, что наговаривают немцы.