Текст книги "Из России - с приветом (Баллады о Боре-Робингуде - 2)"

Автор книги: Кирилл Еськов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Чуть по диагонали от бакалейной лавочки обнаруживается крохотный застекленный закуток на пяток столиков с окошком раздачи, открывающим взору аппетитнейше подсвеченный гриль.

– Чего возьмем, Александр Арвидович? А то за пустым столиком как-то не того...

– Ты как вчера родился. Я не пью с бандитами, даже с "благородными".

– А я не пью с ментами, даже с честными и в чем-то мне симпатичными, в тон собеседнику откликается Робингуд. – Просто я с утра не емши, извини; и что ж теперь – я стану жрать, а ты мне в тарелку глядеть? Не по-людски...

Седеющий, хмыкнув, протягивает Робингуду желтоватый, как пожухлый лист, стольник:

– Мне возьмешь того же, что и себе. На свой вкус.

– Тут вот какое дело, Александр Арвидович... – начинает по прошествии пары минут Робингуд, вернувшись к столику с двумя тарелками дымящейся шаурмы и пунктуально пересыпав в ладонь своего визави сдачу вместе с чеком. – Мне известно, что вы трижды пытались добраться до Ибрагим-бека и его героиновой сети...

– Не комментируется, – Седеющий профессионально непроницаем, и разве только чуть более сосредоточено, чем следовало бы по обстановке, изучает содержимое своей тарелки.

– А чего тут "комментировать"... Вы дважды собирали доказательства, но, поскольку тут замешано иностранное посольство, дело забирали в ФСБ, где оно благополучно исчезало с концами: "стратегический союзник", блин – не хрен собачий... В третий раз вы начали издали, со сбора компромата на людей из посольства – готовили вербовочную базу. С этой целью вы – правдами и неправдами – наложили лапу на документацию по куче разнообразнейших и, вроде бы, никак не связанных между собой дел, включая, к примеру, "дело исчезнувших малолеток"... А самое смешное – что в третий раз вас отстраняли от следствия с такой торопливостью, и с такими нарушениями всех писанных и неписаных правил, что документы эти – просто в силу извечного российского бардака – как бы перестали существовать вовсе...

– Шантажист из тебя, Боря, как из дерьма – пуля, – вздыхает в ответ "честный мент". – Знаешь, как убили российского самодержца Петра Третьего? Вилкой! Самой обычной вилкой, вроде вот этой... Ты хоть въезжаешь, что по части рукопашного боя ты передо мною такой же щенок, как я перед тобой – по части стрельбы?.. И завтра в "Московском мозгомойце" появится заметка на пять строк, типа: "Два удара – восемь дыр! Известный криминальный авторитет Боря-Робингуд был вчера заколот вилкой в забегаловке у метро "Коньково"; ведется следствие". Как тебе такой некролог?

– Бросьте, Александр Арвидович: это ведь не шантаж и не вербовка. Просто я начал свою собственную войну против Ибрагим-бека и теперь ищу союзников – даже самых неожиданных. Вам это интересно?..

– Нет, – отрезает седеющий. – Уже нет... Для меня дело закрыто, ясно?

– Ну так отдай свои разработки по Ибрагим-беку мне, и Богом клянусь: мы возьмем его за яйца – по-своему, по-простому! Или так и будешь сидеть на этих материалах, как собака на сене – ожидаючи посуленной вашим Президентом "диктатуры закона"?.. Короче, – тут атаман, не прощаясь, поднимается из-за столика, – я буду ждать твоего звонка; мой телефон – непрослушиваемый записан на обороте чека, что ты сунул в карман. Только думай быстрее: по прошествии пары дней цена тому замечательному досье станет – как выданному прокуратурой ордеру на арест Хаттаба...

– Я ведь не сказал: "Да", – раздраженно бросает седеющий.

– Мне достаточно, что ты не сказал: "Нет", – вскидывает ладонь Робингуд. – И помни: вообще-то говоря, "честный мент" – это ровно такой же народный архетип, что и "благородный бандит". А поскольку в "объективной реальности, данной нам в ощуплении", мы с тобой оба вроде как и не существуем вовсе – лучше бы нам держаться вместе, нет?

...По прошествии пары минут "честный мент" вновь стоит перед бакалейной лавочкой. Лезет за сдачей с давешнего стольника, и тут только обнаруживает, что на масло-то уже не хватит... Беззвучно матерясь, принимается шарить по карманам; в итоге наскребает-таки недостающий рупь мелочью и вступает в обладание "Петровной" – "любезной и полезной".

"Всё полезно, что в рот полезло"...

Спорим – не всё?..

19

Подполковник и Робингуд – вдвоем за длинным шервудским столом. Раскрытый ноутбук отодвинут в сторонку, а возятся они с бумагами ("...В другом виде этих материалов нет. Кстати, кристаллокопирование запрещено").

– Хорошее досье, – задумчиво резюмирует Подполковник. – Классное. Видно даже по этим крохам, что он стряхнул нам со своего стола. Кого ж он тогда там, внутри, вербанул, а? Обрати внимание, как грамотно скомпановано: надежность информации подтверждена перекрестно, а источник ее при этом установить невозможно... Бережет агентуру, молодец!

– Да, – вздыхает Робингуд, – если б нам сеть их героиновую надо было крушить, этим бумагам бы цены не было, а так... Выманить-то Ибрагим-бека из его логова всё это нам не поможет ни на копейку!

– О, не скажи!.. Вот, к примеру: согласно этому расписанию, как раз завтра к ним в посольство должна прибыть от горячо любимого дядюшки еженедельная посылочка. И если мы перехватим груз по дороге из аэропорта, а это вполне реально – и выложим этот героин из контейнеров с диппочтой на всеобщее обозрение, скандал грянет такой, что Кремлю будет некуда деться. Ибрагим-бека вызовут в МИД для вручения ноты – и в твоем распоряжении будет весь путь его следования, от Казачьего до Смоленской площади...

– Даже если в тех контейнерах, – скептически кривится атаман, обнаружится не только героин, но и все военные секреты России плюс расчлененный труп министерской племянницы – эти опущенные козлы из Кремля всё равно утрутся и заметут дело под коврик...

– Верно. Их задача – замести. А наша задача – не дать им этого сделать. И тут уж – кто кого!

20

За ресторанным столиком скучает с кружкой темного пива джентльмен лет пятидесяти, чье англичанство, как кажется, отчеканено прямо на его сухощавой загорелой физиономии ветерана всех колониальных войн Империи; демонстративно-немодный пиджак свой с псевдозаплатками на локтях он носит с чисто британским осознанием своего права ни в чем не подлаживаться под вкусы окружающих – "Кровь англичан пьет океан веками – и всё не сыт.// Если жизнью надо платить за власть, Господи, счет покрыт!" Местное пиво ему определенно не нравится – однако смешно, согласитесь, ожидать на Континенте приличного пива...

– Мистер Миллидж, если я не ошибаюсь? – Подполковник возникает у столика как из ниоткуда и, церемонно поклонившись, устраивается напротив. Смотрится сейчас робингудов начштаба странно, и даже, пожалуй страшновато: лицо его, по жизни "собранное из кусков", подгримировано так, что хоть сейчас на эпизодическую роль в голливудский хоррор. – Прошу простить за опоздание, но мы должны были убедиться, что вас не пасут... И кстати, – тут он задерживает взгляд на циферблате своего "Ролекса", – я буду вам очень признателен, если вы выключите звукозапись.

Англичанин, не моргнув глазом, извлекает из левого кармана пиджака черный портсигар "Панасоника" и, нажавши на "off", оставляет его посреди скатерти.

– И второй, пожалуйста, тоже – усмехается Подполковник, вновь сверившись с "Ролексом". – Ну, и прочие – если есть...

Мистер Миллидж извлекает из другого кармана еще одну коробочку с разгоревшимся от любопытства рубиновым глазком и, уложив ее на стол рядом с первой, производит "показательное вскрытие" магнитофонов: пленки нет ни в одном, крутились вхолостую:

– Простите, мистер... э-э... Александер. Я лишь проверял серьезность ваших намерений.

– Ну и как?

– О да! Слушаю вас внимательно.

– Мистер Миллидж, вы – блестящий репортер старой школы, – начинает Подполковник. – Блестящий – это не комплимент, а констатация. Кстати, а была за последние лет тридцать хоть одна война, на которой бы вы не снимали?

– Была, – усмехается британец. – Фолкленды. Я тогда немедля рванул в Байрес: рассудил, что снимать старты палубной авиации с британских авианосцев хватит охотников и без меня, а вот на аргентинской стороне можно будет сделать действительно сенсационные кадры... Но в Байресе меня тут же арестовали как шпиона – никакая репутация не помогла. В итоге всю войну просидел в каталажке – я так понимаю, возмещал собою крайний дефицит настоящих военнопленных...

– Да, первая заповедь: "Репортер не имеет права принимать чью-либо сторону, он обязан быть на стороне сенсации", – кивает Подполковник. Кстати, то, что вы наснимали за эти месяцы в Чечне, выглядит, на сторонний взгляд, вполне сенсационно. Чисто теоретический вопрос: а что, если кто-нибудь – не здесь, в Европе – поставит под сомнение подлинность отснятых вами эпизодов? Припомнят всем известную "разбомбленную песочницу" и "девочку с белым котенком"...

– Вопрос действительно чисто теоретический... Вы когда-нибудь задумывались, мистер Александер, почему невозможно подкупить эксперта, оценивающего подлинность произведений искусства для крупных музеев или аукционов типа "Сотби"? Дело тут не в профессиональной этике (хотя и в этике тоже), а в экономике. Эксперт такого класса стоит в общественной иерархии достаточно высоко, и ему очень даже есть, что терять. При этом единственный его реальный капитал – безупречная репутация. Если возникнет хоть тень подозрения, что он сознательно смухлевал, то его – не устраивая никаких судов присяжных и "капитанских расследований" – просто-напросто перестанут приглашать на экспертизы, причем НАВСЕГДА. По этой причине он, соглашаясь дать заведомо ложное заключение, неукоснительно включит в "прайс-лист" и возможную упущенную выгоду – цену всех экспертиз за всю свою последующую жизнь (коих заказов он лишится, если эта история выплывет наружу). А эта сумма столь велика, что ее не окупит никакая однократная афера. Вот потому-то экспертов никто и не пытается подкупать – это экономически бессмысленно.

Так вот, мистер Александер, я вроде тех экспертов. Единственный мой капитал – безупречная репутация, я с этого живу. И телекомпания, покупая мой репортаж, знает, что за подлинность сюжета я отвечаю головой. Так что если я засниму – въяве и вживе – авиаудар по городскому рынку, а начальник штаба ВВС станет, положа руку на "Устав караульной службы", клясться, будто "Ни один самолет федеральной группировки в тот день не покидал аэродрома" поверят мне, а не ему. Ясно?

– Вполне. Похоже, мистер Миллидж, вы именно тот человек, что нам нужен.

– Я весь внимание.

– Мы предлагаем вам снять сенсационный репортаж, по настоящему сенсационный. Однако это затрагивает интересы столь могущественных людей и организаций, что Россию вам придется покинуть немедленно и, может быть, даже не вполне легально; ну, это мы вам обеспечим...

– Небось, опять генпрокурор, мистер Александер? Только уже не с девочками, а с мальчиками? Увольте, такие игры не для меня...

– Ошибаетесь. Речь идет о наркобизнесе под государственным прикрытием.

– Вот это уже интересно. Могу я узнать какие-либо подробности?

– Можете. Но вы должны ясно понимать, что после этого у вас уже обратного хода не будет: дальше либо с нами, либо... Ну, вы поняли.

Несколько мгновений англичанин, чуть прищурясь, что-то калькулирует в уме; потом отхлебывает пива и решительно отставляет кружку:

– Ладно, черт его знает почему, но я вам доверяю: вы, похоже, и вправду нуждаетесь во мне, а я – в вас. Дурацких вопросов, типа "Какую именно из конкурирующих спецслужб вы представляете" я задавать не буду; однако, судя по безупречности вашего кокни, в Третьей мировой вы немало повоевали как раз с англичанами, нет?

– С кем я только не воевал... – усмехается Подполковник. – А самое смешное, что я всю сознательную жизнь был англофилом... Англофильство, извольте ли видеть, уже два века как является фирменной болезнью российских интеллектуалов, наряду с чахоткой и алкоголизмом... вечная платоническая любовь без взаимности, а попросту говоря – онанирование перед портретом прекрасной дамы.

– Знаете, мистер Александер, ВАС я без труда могу представить во множестве жизненных ситуаций – в том числе и непристойного характера, – но вот онанирующим перед портретом прекрасной дамы – увы: ту мое воображение отказывает... И на чем же это вас так "повело", если это не чересчур интимно?

– Ну, пожалуй, последней каплей была одна история времен той самой Фолклендской войны... Берут ваши на штык остров Южная Георгия, и в плен при этом попадается некий аргентинский капитан, который, по рассмотрении, оказывается – ну, очень нехорошим человеком. Уж сколько он там своих аргентинцев укокошил за время тамошней диктатуры – это их дела, но были среди его клиентов и англичане – шестеро правозащитных монахинь... Ну, натурально, ваши британские "Эмнисти" тут же в крик: "А подать его сюда он в наших списках значится! Вот мы ему сейчас!.." (и светило ему, по ихнему, правозащитному, разумению – где-то, считай, по целому году британской тюрьмы гостиничного типа за каждую из тех монахинь, а то и все полтора...) На что командующий операцией только задирает бровь: "Вы, ребята, чего-то с чем-то путаете! Мы вам не Интерпол, а армия, и не аресты тут проводим, а воюем. И приятель ваш – он под погонами, сиречь не арестант, а интернированный, до момента подписания перемирия. Так что ничем не могу поспешествовать..."

И отсидел означенный капитан до окончания военных действий на британской гауптвахте, получая ежедневно энное количество жиров, белков и углеводов – предписанное Женевской конвенцией и оплаченное британскими налогоплательщиками. А по заключении мира невозбранно убыл в свой Буэнос-Айрес... Только вот по прошествии пары месяцев – вы будете смеяться! – нашли его, болезного, на улице: типа, подсклизнулся на банановой кожуре и приложился затылком об бордюрчик тротуара...

И очень я, знаете ли, мистер Миллидж, государство то зауважал. Что во-первых закон там – не дышло, и менять правила игры посередь второго тайма – нельзя, даже ежели кому очень хочется, и даже когда вроде по справедливости хорошо бы... А во-вторых – "Наших не тронь: на дне морском достанем"; к ЭТИМ делам, правда, Закон касательства как бы уже и не имеет. Потому как по закону разбираются с людьми, а с отморозками – PO PONYATIYAM; тут, что называется, "мухи – отдельно, котлеты – отдельно". И кстати есть еще одна, весьма мною уважаемая, ближневосточная страна – та, вроде, по тому же примерно алгоритму действует; или нет?

– Я, кажется, уловил смысл этой вашей аллегории, мистер Александер, задумчиво кивает англичанин. – Не хочу сказать, что я разделяю вашу позицию, но она внушает определенное уважение. Считайте, что на данном историческом этапе – я с вами... Ну что, поехали MOCHIT' V SORTIRE этого вашего наркобарона, что под государственной KRYSHEI?

– Съемочная аппаратура при вас?

– Всегда. Для меня это вроде как для вашей братии – пистолет.

– Вот тут вы ошибаетесь, – и Подполковник демонстративно распахивает полы своего карденовского пиджака. – Понимаете, оружие – его надо либо носить при себе всегда, чтоб оно стало частью тела, либо не трогать вовсе ну, кроме как непосредственно в бою. Отсюда – два абсолютно разных стереотипа поведения при опасности, оба со своими плюсами и минусами; и надо уж держаться чего-то одного, а иначе – точно кранты... Ну а я как раз из тех, кто привык обходиться без пугача под мышкой.

21

– События развернутся во-он перед той подъездной дорожкой, на нашей стороне шоссе. Прикиньте, мистер Миллидж – нормально вам отсюда будет, в смысле дистанции? Ближе нам подбираться крайне нежелательно; я имею в виду – пока не закончится силовая фаза операции...

Репортер профессионально озирает поле грядущей битвы. Бээмвэшка, на заднем сиденье которой разместились они с Подполковником, пришвартовалась на обочине Южного шоссе – кормою к Аэропорту, носом к Москве; вокруг, сколько хватает взгляда, простирается лабиринт бетонных заборов и корпусов индустриального предместья, к коему как нельзя лучше приложимо жутковатое словцо "промзона"; метрах в ста впереди маячит обсаженный кладбищенского вида елочками кубик поста ГАИ с площадкой отстоя машин позади него.

– Зависит от того, что мне предстоит снимать. Все-таки далековато, мелкие детали могут уйти...

– Не страшно. Отсюда вам предстоит заснять, как наши люди останавливают... некий транспорт; при этом возможна... небольшая стрельба. Когда всё кончится, мы подойдем к захваченному автомобилю, и вы во всех деталях отснимите его груз. О-кей?

– Бог ты мой, – не скрывая разочарования откликается англичанин. Небось, очередной трейлер из Таджикистана с пятью килограммами маковой соломки на борту?

– Ну-ну-ну, мистер Миллидж! Пять кило маковой соломки и без нас с вами покажут вечером по всем телеканалам – очередная победа нашей славной милиции над наркомафией. Для этого нет нужды привлекать репортера с вашей репутацией и связями.

– Понял: это будет машина очень крупного милицейского чина, или человека, близкого к Президенту! Из тех "жен Цезаря", чьего обыска законным способом в России добиться невозможно...

– Гораздо теплее, но не то... Видите ли, мистер Миллидж, одиночкам и мелким наркодиллерам, вроде этих самых шоферов-дальнобойщиков из Азии, позволяют существовать лишь затем, чтоб их можно было периодически ловить и предъявлять публике. Главный, бесперебойный канал поступления в Москву жестких наркотиков – это посольства так называемых "новых независимых государств"; их героиновые транспорты прикрыты принципом экстерриториальности и дипломатическим иммунитетом...

– Постойте-ка! А та история с таджикским послом – она ведь даже попала в российские СМИ...

– Ого! У вас прекрасная память, мистер Миллидж... профессиональная. Вы имеете в виду, как пограничники наплевали на дипломатический иммунитет таджикского посла и вытрясли из его машины двадцать кило героина? Правда, та история случилась как раз не в России, а в Казахстане...

– А чем там, кстати, кончилось? Из СМИ всё исчезло почти сразу...

– Ничем, естественно. Назавтра речь шла уже не о "таджикском после", а лишь о "машине таджикского посла": шофер всё взял на себя, посол получил возможность изображать оскорбленную невинность, власти сделали вид, будто верят и потушили скандал...

– Постойте-ка, мистер Александер... Уж не собираетесь ли вы напасть на машину одного из этих азиатских наркопосольств?!

– Именно так.

– Но это же нарушение международных законов!.. Цивилизованное государство не вправе вставать на одну доску с мафией...

– Должен вам заметить, мистер Миллидж, что апелляция к нерушимости "международных законов" в устах представителя державы, где арестовывают иностранных сенаторов, легально въехавших в страну и прикрытых дипломатическим иммунитетом... а потом устраивают интервенцию против европейского государства с законно и демократически избранным правительством и международно-признанными границами, дабы поддержать мятеж тамошних сепаратистов... Вы не находите, что это – ну, очень смешно? Тем более, у вас там, помнится, прецедентное право – вы улавливаете мою мысль?.. Это, впрочем, так, к слову. Главное – а с чего вы, собственно, взяли, что мы представляем "государство" и оттого "не вправе вставать на одну доску с мафией"?

– Простите, но я, кажется, не поспеваю за вашими силлогизмами, мистер Александер...

– Ну, это очень просто. Вы можете считать нас представителями некой спецслужбы – но это лишь ваши домыслы: я их не подтверждаю, хотя и не опровергаю. А на самом деле, мистер Миллидж, мы – просто разбойники, гангстеры... GOP-STOPNIKI. Ну, вы же слыхали про разгул преступности в России: грабят автобусы с челноками, грабят такси с интуристами на трассе Шереметьево-Москва – прямо как диллижансы на дорогах доброй старой Англии во времена Дика Тэрпина ...А могут ведь по случайности тормознуть и машину некоего посольства, пуркуа бы и не па? Разбойники – люди неграмотные, они во всяких там "экстерриториальностях" и "дипломатических иммунитетах" не шибко разбираются...

– О, так, значит, я имею дело с гангстерами, мистер Александер? понимающе усмехается репортер. – С легендарной "русской мафией"? А как, интересно, на ваш... GOP-STOP, да?.. будет реагировать дорожная полиция? тут англичанин кивает на гаишный кубик.

– Полагаю, никак. Если б вы знали, так бывает трудно в наши дни отличить гангстеров от коллег-полицейских... тем более, что зачастую это одни и те же лица... Есть в России такая идиома: "ONO TEBE NADO?"; моя б воля – я б ее ментам на ихних бляхах вычеканил, на манер германского "Gott mit Uns". ...Да, Третий! – с этими словами Подполковник прижимает к уху внезапно пискнувшую рацию и, обменявшись с кем-то парой реплик, командует: – Товьсь! Пятиминутная готовность.

22

В гаишном кубике – в аккурат обеденное время: перекусывают второпях, чем Бог послал. Можно б, конечно, отлучиться в шашлычную – тут всей езды минут пять, и кормит хозяин чисто из дружбы, за спасибо, но ведь пост-то, пост как оставишь! Время, почитай, военное, грузовики из южных стран идут ромбом и прут буром, и все на наш редут; и у каждого, ну буквально у каждого, что-нибудь, да не так: не аптечка – так огнетушитель, не понос так золотуха, не сахар – так гексаген... Но спокойна столица, ибо знает: они всегда начеку, эти скромные, не лезущие под телекамеры парни в серых немарких мундирах; ибо есть на свете такая профессия – принимать на грудь и затыкать пальцем амбразуру... ну, дырку в плотине – нехрен к словам цепляться!.. Я ведь, ребята, чего сказать-то хочу: гвозди бы делать из этих людей! И – по шляпку...

Гаишников двое: один уже поседевший и состарившийся на эмирской службе... тьфу, чушь всё какая-то в голову лезет!.. другой же, похоже, только-только из учебки, и при взгляде на него немедля возникает из памяти полузабытая советская формулировка: "физически развитой" (ее, если кто забыл, употребляли в характеристиках, если на месте всех иных достоинств наблюдалась эдакая щебнистая пустыня).

– Б-блин!!! Гля, дядь Коль! – при виде того, что начинает твориться на трассе, физически-развитой привстает и едва не опрокидывает кофе на свои форменные брюки; состарившийся реагирует более сдержано – сказывается опыт...

...С поперечной дороги, ведущей вглубь промзоны, на шоссе выруливает камаз-фургон: стоял себе стоял, ожидая неведомо чего – и вдруг, как с хрена сорвавшись, рванулся вперед перед самым капотом большегрузного трейлера. Водителю трейлера ничего не остается, кроме как ударить по тормозам, и громоздкий агрегат, как часто бывает в таких случаях, складывается в центральном сочленении подобно перочинному ножу, почти перегородив трассу; сзади, естественно, тут же начинается затор – хорошо хоть никто не побился. Это, однако, еще семечки: из кузова камаза горохом сыплются люди в камуфляже и масках, вооруженные укороченными автоматами; мгновение – и они уже окружили трейлер со всех сторон: впечатали троих выдернутых из кабины лиц кавказской национальности этими самыми лицами в асфальт, деловито рвут пломбы и лезут внутрь трейлера; откуда-то сзади доносятся хлопки – типа, выстрелы...

Затор просачивается сквозь запруду в виде развернутого впоперек трейлера буквально по каплям: дроп, дроп, дроп... Состарившийся, от души матюгнувшись, берется за рацию:

– Алло! Дежурного! Геннадьич, ты? Что за беспредел – у нас тут омон хачиков-дальнобойщиков шерстит, а нам всю трассу закупорили... Опять мы узнаём последние! Ты там разберись... Ну... А я-то почем знаю? Может, и не омон; может, РУБОП или "Альфа" какая – на них, чай, не написано!..

По прошествии нескольких минут автоматчики в масках уже отогнали трейлер на обочину, к своему камазу, и затор начинает быстро рассасываться. Тут как раз бибикает рация; состарившийся, приняв сообщение, недовольно роняет: "Понято" и в сердцах адресуется к физически-развитому:

– Ну, бардак! Довели страну... Все без понятия, чья работа: омон кивает на РУБОП, РУБОП – на омон, и оба-два – на ФСБ. Развели Рэмбей плюнуть некуда... А, и хрен бы с ними со всеми – похоже, уже само рассасывается...

– А ФСБ на кого кивает?

– А ФСБ и не кивает – просто посылает...

– Дядь Коль, может подойти, разобраться, а? Типа – чего загодя-то не обозначились?

Состарившийся дарит своего зеленого напарника таким взглядом, будто тот вознамерился вылезти из дому под обложной дождь, дабы полить клумбу, и в конце концов роняет-таки сакраментальное:

– Оно тебе надо?..

23

Собственно говоря, единственным назначением развернутого трейлера было – скрыть от взглядов гаишников НАСТОЯЩУЮ операцию, ту, что тем временем шла позади этого "театрального занавеса", в образовавшемся там заторе.

Надо полагать, у людей, попавших в пробку, мизансцена не вызвала никаких эмоций, кроме вялого интереса – благо они чуть не ежедневно видят такое по телевизору: пост ГАИ, тормознутый трейлер, вокруг омоновцы в масках, шмонающие живописно разложенных на асфальте черных... Неизвестно, счел ли эту картину банальной и не заслуживающей внимания экипаж белой "Тоеты" – микроавтобуса с тонированными, явно броневых достоинств, стеклами и красными дипломатическими номерами, однако затормозить ему приходится по-любому – а куда денешься?

Впоследствии Миллидж много раз просматривал свою запись, и даже раскадрировал ее, однако до конца разобраться – как группа захвата сумела просочиться сквозь пробку к "Тоете", так и не сумел: просто мистика! Мгновение – и машина ослепла: лобовое стекло оказалось сплошь залепленным какой-то хитрой пеной; негромко, без вспышки, ахнул ма-а-аленький направленный взрыв, раздвижная дверь микроавтобуса отлетела в сторону, и в пролом крепостной стены полез рыцарь в титановых доспехах; гарнизон о сдаче и не помышлял – изнутри тотчас донеслись характерные хлопки, от шлема и нагрудника рыцаря во все стороны полетели искры, – однако крепость с выбитыми воротами – уже не крепость. Внутрь полетели газовые распылители, и спустя пару секунд всё было кончено; когда бээмвэшка с репортером и Подполковником подоспела к месту событий, камуфляжник в газовой маске, втиснувшийся на сидение водителя, уже вывел "тоету" из начавшей рассасываться пробки и пристроил ее на обочине.

Внутри "тоеты" имеют место быть три бесчувственных тела – шофер и пара охранников ("Да живы, они, живы – проснутся через часок как новенькие") и человек в маске и камуфляже, колдующий над контейнером с диппочтой. Когда у дверцы возникает репортер с камерой, камуфляжник что-то раздраженно бросает через плечо.

– Он настоятельно рекомендует вам на некоторое время отойти подальше, мистер Миллидж, – переводит Подполковник. – Контейнер заминирован – как говорят у нас в России: "Рванет так, что яйца не поймаешь".

– Ну, это уж, извините, мои проблемы. Нормальный профессиональный риск...

Спустя пару минут минер вновь обменивается с Подполковником парой реплик, от коих тот становится очень серьезным:

– Он настаивает, чтобы вы всё же отошли, мистер Миллидж: взрывное устройство оказалось сложнее, чем мы ожидали, а временя поджимает; так что сейчас ему придется просто сыграть в орлянку... или, если угодно, в "русскую рулетку".

"Только после вас..." – сквозь зубы ответствует англичанин, не выпуская из видоискателя рук минера. Тот наконец перекусывает один из проводков, наверченных вокруг опечатанной крышки контейнера и, мелко перекрестясь, опускается на боковое сиденье; стаскивает с головы шапочку-маску, вытирает прямо ею совершенно мокрое от пота лицо (не забыв, однако, отвернуться от камеры) и отпивает пару глотков из плоской коньячной фляжки, протянутой стоящим рядом человеком в маске, в котором безошибочно угадывается командующий. И тут репортер отчего-то тоже вдруг ощущает настоятельную потребность присесть и глотнуть... Человек в маске, испытующе глянув на англичанина, бросает Подполковнику фразу на русском (позже, уже в Лондоне, Миллидж не поленился перевести ее по пленке – "Мужик, похоже, только сейчас въехал, что всё всерьез – а то думал, небось, что мы ему тут разыгрываем страшные Соломоновы острова"; забавная русская идиома "Страшные Соломоновы острова", откуда она – спросить, что ль, у славистов?), после чего обращается непосредственно к британцу – только не на кокни, как предыдущий его собеседник, а на американском пиджине:

– В голливудском боевике, мистер Миллидж, самое время было бы спросить: "Ты в порядке?"

– А как в российском? – криво усмехается тот, принимая из рук маскированного фляжку.

– Здесь канон пока не отстоялся; будь я сценаристом – поздравил бы вас "со вторым рождением", тем более, что это чистая правда... Ну ладно, мистер Миллидж, к делу: преамбула окончена, начинается амбула... Снаружи вы машину хорошо отсняли – номера, и всё такое?..

– Как это по-русски?.. а, – "OBIZHAYESH, NACHALNIK!"

...Распахнутый контейнер для диппочты доверху забит заваренными прозрачными пакетами с белым порошком. Пакеты вполне фабричного облика: толстый, армированный капроновой нитью полиэтилен с выдавленными прямо на нем фирменными значками – перекрещенные сабли в картуше из арабской вязи. Робингуд десантным ножом вспарывает один из пакетов и, вытряхнув героин прямо на пол, протягивает пустую упаковку англичанину, вместе с аккуратно срезанной с контейнера сургучной печатью – "Republic of Turkestan. Ministry of Foreign Affairs":

– Возьмете с собой в Лондон. Не бойтесь – под контрабанду наркотиков этот кусок полиэтилена не подведет ни одна таможня, а вот следы героина на нем в любой лаборатории найдут на раз. Это всё на тот случай, если кто-нибудь у вас, в Европе, потребует ПРЯМЫХ доказательств... Всё, мистер Миллидж, пора уносить ноги. Вам – в Аэропорт.

24

Бээмвэшка, миновав пост ГАИ, движется по направлению к Москве в поисках обратного разворота к Аэропорту. "Омоновский" камаз же, сопровождаемый "трофейным" трейлером, тормозит прямо у поста. С пассажирского места в кабине камаза выпрыгивает на асфальт Робингуд – в камуфляже и шапочке-маске, при автомате и бронежилете; он неспешно стопошествует к кубику и с привычной лихостью козыряет высунувшемуся из своей избушки на курьих ножках "состарившемуся":

– Бригада "С", майор Володьин. Капитан Аникушкин, если я не ошибаюсь?

– Так точно... – озадаченно козыряет в ответ гаишник. Странная у мужика нарукавная эмблема, незнакомая; хотя, раз есть саблезубые тигры и грифоны, почему бы не быть и растопыренной белой пятерне в черном круге?..

– Вас что, – всей позою своей ответно озадачивается Робингуд, – не предупредили о нашей операции?

– Никак нет, товарищ майор!

– Бар-рдак!.. – после секундного молчания с генерал-лебедевскими интонациями резюмирует "майор Володьин", адресуя свою реплику не капитану, понятно, а куда-то в затянутую низкими облаками высь.